Текст книги "Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений"

Оруэлл не мог себе представить, что однажды утверждения, сделанные им по поводу Диккенса, будут применяться для оценки его собственного творчества: «Я очень сомневаюсь в том, что читавший Диккенса человек может прожить неделю, не вспоминая писателя по тому или иному поводу. Вы можете положительно оценивать его творчество или этого не делать, но писатель никуда не денется, он словно колонна Нельсона»⁷⁶. (Эта колонна имела для Оруэлла символическое значение. В романе «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» вместо адмирала Нельсона стоит Большой Брат.) В выступлении в Лондоне в мае 1940-го на встрече общества любителей Диккенса Оруэлл пошел еще дальше. Согласно официальным записям, сделанным во время той встречи, «он считал, что для того, чтобы любить Диккенса, совершенно не обязательно досконально знать его творчество, так как он является одним из немногих традиционных писателей, творчество которых находится за пределами рамок литературы»⁷⁷. Оруэлл упомянул о том, что в 1931 году работал в графстве Кент на сборе хмеля. Собиравшие хмель люди прекрасно знали «Оливера Твиста», даже не прочитав этого романа, и чувствовали, что Диккенс стоит на их стороне. Все те, кто упоминает Большого Брата или понятие двоемыслия, ведет себя так же, как эти собиратели хмеля.

Оруэлл вернулся в Лондон в мае, в том же месяце, когда Уинстон Черчилль сменил на посту премьер-министра Чемберлена. Супруги сняли квартиру в районе Риджентс-парк на верхнем этаже дома по адресу Дорсет Чэмберс, Чагфорд-стрит, дом 18. Оруэллу были нужны деньги, и он без особого желания стал театральным критиком издания Time and Tide. Произошедшие вечером 29 мая события заставили писателя ощутить свое полное бессилие и ненужность в условиях сложившейся в мире ситуации.

Оруэлл находился в театре Torch Theatr e и смотрел пьесу Одри Лукаса «Портрет Хелены». Во время антракта объявили о том, что британский экспедиционный корпус эвакуировали из Дюнкерка. Брат жены Оруэлла Эйлин был врачом в составе этого корпуса. 1 июня Оруэлл провел на вокзалах Виктория и Ватерлоо в ожидании возвращения Лоренса О’Шонесси на поездах, привозивших эвакуированных из Франции членов экспедиционного корпуса. Лоренс был убит шрапнелью на пляже всего за несколько часов до эвакуации. Эйлин, боготворившая своего брата, ужасно страдала. В последующие четыре года она неоднократно говорила своей подруге Леттис Купер о том, что ей опостылела эта жизнь⁷⁸.

10 июня Италия вступила в войну на стороне Германии. В Лондоне поползли слухи о том, что вскоре немцы высадятся на территории Англии. В Берлине бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг составлял Sonderfahndungsliste GB – список, в который входило почти три тысячи англичан и проживавших в королевстве иностранцев, которых надо арестовать сразу после оккупации Англии. Этот список, получивший название «Черная книга», обнаружили английские солдаты в 1945 году. В этом списке значились имена Герберта Уэллса, Олдоса Хаксли, Франца Боркенау, Кингсли Мартина и Виктора Голланца. Фамилии Оруэлла в списке не было. Нацисты не считали его достаточно опасным, чтобы арестовывать.

Оруэлл писал в дневнике: «Все разваливается. Я с ужасом пишу книжные рецензии и прочую ерунду, и меня дико злит то, что я так бесполезно трачу время в такой период… Сейчас я чувствую себя так же, как тогда, когда фашисты подходили к Мадриду, только гораздо хуже»⁷⁹.

Но тогда, по крайней мере, писатель имел возможность встать на защиту своей родины. Под давлением общественного мнения и СМИ правительство разрешило людям, не имевшим возможности вступить в ряды вооруженных сил, стать членами сил местной самообороны, которые чуть позднее переименовали в ополчение. Оруэлл записался 20 июня. Он получил чин сержанта и уговорил Фредерика Варбурга присоединиться к своему подразделению, в состав которого уже входило несколько иммигрантов из Европы. Чтобы дать читателю понять, насколько бедственное положение страны объединило людей из разных политических партий, скажу, что командиром подразделения был бывший чернорубашечник и член партии английских фашистов.

Оруэлл не боялся вторжения немцев, а, будучи уверен в том, что англичане в состоянии его отразить, надеялся на то, что оно произойдет как можно быстрее. «По крайней мере, мы сможем раз и навсегда избавиться от банды, которая втянула нас в эту передрягу»⁸⁰. По-донкихотски искренне он верил в то, что ополчение представляет собой серьезную военную силу, и написал в редакцию Time and Tide письмо с советами о том, как надо вести военные действия в городских условиях, которые у него появились после наблюдения уличных боев в Барселоне. В письме он также призывал к тому, чтобы гражданам раздали оружие, гранаты и радиоприемники. Это письмо напечатали в издании, и читателей наверняка удивило, что статью под названием «Вооружите людей»⁸¹ написал театральный критик, рецензировавший пьесу Реджинальда Бекуива «Мальчики в коричневом». Шагая по улицам Лондона, Оруэлл рассматривал окна квартир, размышляя о том, подойдут ли они для создания огневых точек. Точно так же, как и Джордж Боулинг с его рентгеновским зрением, Оруэлл мог видеть, как под личиной города проявляется череп. Варбург писал, что Оруэлл «был настроен сурово и решительно, был твердо уверен в том, что без жалости уничтожит всех врагов, как только те к нему приблизятся»⁸². Но враги так никогда и не ступили на английскую землю.

20 августа каталанец и агент НКВД Рамон Меркадер, выдававший себя за французского троцкиста, зашел в рабочий кабинет Троцкого в Мехико-сити, вынул из-под плаща ледоруб и ударил им революционера по голове. На следующий день главный враг советской власти скончался в больнице. Заголовок статьи в Daily Worker об убийстве Троцкого гласил: «Бандит-контрреволюционер умер»⁸³.

«Интересно, как русские обойдутся без Троцкого? – думал Оруэлл. – Или коммунисты по всему миру? Наверное, им придется изобрести себе нового врага»⁸⁴.

Тем летом Оруэлл написал небольшую статью о классических книгах жанра утопии для левого еженедельника Tribune. В статье он сравнил четыре романа, напечатанных в 1899–1932 годах: «Когда спящий проснется» Герберта Уэллса, «Секрет Лиги» Эрнеста Брамаха, «Железная пята» Джека Лондона и «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли. Он проанализировал их предсказания исходя из факта появившегося фашизма, после чего пришел к выводу, что наиболее близким к реальности оказался Джек Лондон. В редакцию пришло два письма от читателей, высказавших предположение о том, что эти романы «вдохновили»⁸⁵ Гитлера и Муссолини. Оруэлл не разделял это мнение. «Не думаю, что стоит бояться того, что если кто-то напишет роман о фашистском государстве в Англии, то таким образом “надоумит” местного Гитлера. Пока существует классовая борьба, эти идеи будут появляться сами собой»⁸⁶.

Обратите внимание на то, что Оруэлл выбрал только один незадолго до этого выпущенный роман – «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли. Оруэлл чувствовал себя амбициозным, но неудачным писателем, поэтому был склонен думать, что романы его современников или написаны не о том, или являются слишком доктринерскими. Из-за этого он упустил ряд художественных произведений английских авторов, в которых описывалось будущее. Например, романы начала тридцатых «Между двумя мужами» Фредерика ле Гросс Кларка и «Пурпурная чума» руководителя НРП Феннера Броквея имели ярко выраженную антикапиталистическую направленность. (Здесь стоит отметить, что в остроумном романе «По правде говоря», написанном сестрой Джона Стрейчи Амабель Уильямс-Эллис, есть второстепенные персонажи под названием Большой Брат и Джулия.) По мере того как над Англией сгущались тучи, писатели стали создавать произведения об английском фашизме: «Лондон в огне: роман о конце эпохи либерализма» Барбары Вуттон, «Человек-минимум, или Время исчезнуть» Эндрю Марвелла и «На второй год» Маргарет Сторм Джеймисон[22]22
  Уэллс с романом 1930 года «Самовластье мистера Парэма» опередил всех этих авторов. В книге рассказывается об ученом правых взглядов, который засыпает во время сеанса с медиумом и видит сон о том, что он стал диктатором, покорившим весь мир. «Реальность переплюнула худлит, – писал Уэллс в 1934-м. – Сон Парэма о том, что он устроил митинг в Алберт-Холл, кажется нелепо здравым и более правдоподобным по сравнению с выступлением там же Мосли и его чернорубашечников».


[Закрыть]. Маргарет Сторм Джеймисон писала: «Я могу себе представить английский фашизм, жестокость, хитро замаскированную под методистскую добродетель»⁸⁷. Когда ее стали обвинять в том, что она стоит на пораженческих позициях, издание Left Review выступило в ее защиту: «Романы не являются пророчествами, они – предупреждения либералам»⁸⁸.

Ни одно из этих произведений не было таким захватывающим и убедительным, как роман Синклера Льюиса об американском фашизме «У нас это невозможно». В общем, утопических романов было достаточно, и удивительно, что Оруэлл их не выбрал и о них не написал. Оруэлл не упомянул и о, пожалуй, самом интересном романе этого жанра «Ночь свастики», написанном неким Мюр реем Константином. Сложно представить, что писатель его не читал, Голланц выпустил его в 1937-м, и спустя три года роман переиздали под издательским брендом Left Book Club. У Оруэлла была издана и рецензия на Mein Kampf. Оруэлл писал, что его видение фашизма в 2040 году было в виде «ужасной безмозглой империи, в которой, по сути, ничего никогда не происходит, кроме того что молодых людей обучают военному делу и бесконечно плодят свежее пушечное мясо»⁸⁹, что практически слово в слово похоже на цитату из романа Константина.

В «году Господа Гитлера 720-м»⁹⁰ мир поделен напополам между германской и японской империями. Германская империя строго регламентирована, «рыцари» играют роль Внутренней партии, а нацисты – Внешней. В самом низу социальной лестницы находятся женщины и те, кто все еще упорно исповедует христианство. Вся память о «двадцатилетней войне» и Гитлере стерта войной с памятью. Кроме технических инструкций существует всего одна разрешенная книга – «Библия Гитлера». Согласно этой книге Гитлер был под три метра ростом и похож на бога Тора. Нацизм является официальной религией.

Спустя несколько десятилетий критик Дафне Патай установила, что под псевдонимом Константина скрывалась писательница-феминистка Кэтрин Бурдекин. Даже сейчас страдания женщин Гилеада из «Рассказа служанки» кажутся детским лепетом по сравнению с судьбой женщин, описанной в романе «Ночь свастики». В этом романе написано, что женщины не считаются людьми. Их можно насиловать, и их единственная задача – рожать детей. Но германская империя находится в состоянии стагнации, многие мужчины заканчивают жизнь самоубийством, а девочки по каким-то неизвестным причинам перестали рождаться. Японцы и немцы не в состоянии завоевать друг друга и заключили вынужденный мир, который пагубен для обществ, основанных на идеале военной доблести. Эта ситуация является полной противоположностью описанному в романе Оруэлла видению и ситуации, в которой три супергосударства находятся в постоянном военном конфликте. Разочарованный рыцарь Фридрих фон Гесс жалуется: «Мы не в состоянии что-либо создать. Мы ничего не изобретаем, в нашем обществе нет потребности в том, чтобы быть креативным. Мы – немцы. Мы святые. Мы идеальны, и поэтому мертвы»⁹¹. В романе «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» Оруэлл пишет, что Уинстон приводит О’Брайену множество аргументов, говорящих о том, что диктатура не сможет долго существовать. О’Брайен успешно их парирует. Один из аргументов Уинстона очень похож на мысли фон Гесса. Уинстон утверждает, что общество, основанное на страхе, ненависти и жестокости, «не имеет жизненной силы. Оно должно распасться. Оно “совершит самоубийство”»⁹².

В романе Оруэлла есть повороты сюжета, напоминающие «Ночь свастики». Фон Гесс раскрывает герою романа Бурдекину (английскому авиаинженеру по имени Альфред) свою семейную тайну. Один из его предков написал запрещенную книгу об истинной истории фашизма. Эта книга считается такой же опасной, как и книга Голдстейна. Точно так же, как Уинстон был потрясен найденной им фотографией Джонса, Аронсона и Резерфорда, Альфреда поражает фото Гитлера, на котором виден не арийский бог, а «маленькое, мягкое, толстенькое и улыбающееся существо»⁹³, а также информация о том, что когда-то женщины были уверенными в себе, привлекательными и равноправными с мужчинами. «Историю империи фальсифицировали и уничтожили»⁹⁴, – говорит фон Гесс. В романе Бурдекин движение сопротивления точно так же, как и у Оруэлла, называется братством.

Мы не знаем, что думал Оруэлл по поводу романа «Ночь свастики», но мы точно знаем, что он отреагировал по крайней мере на одно произведение о британском фашизме. 24 августа 1940 года он смотрел постановку под названием «Верни свою свободу», которая поразила его своим глубоким содержанием⁹⁵. В 1934 году эту пьесу (под названием «Диктатор») начала писать член НРП и феминистка Уинифред Холтби, которая умерла от заболевания почек, не успев сделать в тексте изменения, которые хотел видеть театральный продюсер, поэтому пьесу дорабатывал сценарист Норман Гинсбури. Холтби и Гинсбури прекрасно понимали, почему людей привлекают демагоги-популисты. Главный герой пьесы – Арнольд Клэйтон. Он умный, молодой, харизматичный человек, занимающий пост младшего министра. Он уходит в отставку и создает Британскую Партию Планирования с девизом «Действие. Изоляция. Порядок»⁹⁶. Оруэлл писал, что Клэйтон представляет собой «более благородного Гитлера или более умного Мосли»⁹⁷. Клэйтон одерживает на выборах убедительную победу, используя понимание психологии и потребностей народных масс, которые он презирает. «У нас должны быть эмоции, – говорит он своей матери. – Ум разделяет людей на тысячу партий, но страсть их объединяет»⁹⁸. Маггеридж писал о Гитлере: «Многие из тех, кто считал невыгодным думать своим умом, были готовы следовать за ним, думая собственной кровью»⁹⁹. Став премьером, Клэйтон становится тираном, объявляет всеобщую воинскую повинность, запрещает женщинам работать, сажает в тюрьмы и концлагеря своих противников.

Оруэллу понравилась пьеса, потому что Клэйтон изображен в ней «узником власти»¹⁰⁰, который сначала приносит в жертву Плану свою порядочность, потом приносит План в жертву Партии, Партию – своим друзьям, а потом и жертвует своими друзьями ради самого себя. Наверняка ему понравился очень оруэллианский диалог. Во время избирательной кампании четыре Серых гвардейца Клэйтона (что-то наподобие гестапо) убивают еврея. Клэйтон заявляет, что убийцами были агенты-провокаторы его врагов. Мать Клэйтона, которая обычно поддерживала сына во всех его начинаниях, сомневается.

МИССИС КЛЭЙТОН: Неужели все это правда по поводу агентов-провокаторов?

КЛЭЙТОН: Ты же слышала, что я сказал.

МИССИС КЛЭЙТОН: Я повторяю – это правда?

КЛЭЙТОН: Так нужно. Значит, это будет правдой¹⁰¹.

В лучшие времена Оруэллу не нравился Лондон, но в худшие времена он относился к нему с большой симпатией. Блицкриг начался 7 сентября 1940-го, и активизация военных действий доставила писателю удовольствие. Оруэлла-пуританина привлекали сложности, Оруэлла-социалиста радовала насильственным образом соединившая всех солидарность. Как человеку действия ему были приятны звуки разрывов бомб, вид озаренного пожарами неба, подсвеченных розовым заградительных дирижаблей и успокаивающий ритм пулеметных очередей противовоздушной обороны. Сирил Конноли подозревал, что «Оруэлл чувствовал себя как дома во время блицкрига, бомб, храбрости, разбомбленных домов, нехваток продуктов, бездомных и крепнущего революционного духа»¹⁰².

В то время когда британский экспедиционный корпус эвакуировали из Дюнкерка, Оруэлл и Конноли прогуливались по парку, наблюдая, как лондонцы играют в крикет и гуляют с детскими колясками, словно ничего страшного не происходит. «Они будут так себя вести до начала бомбардировок. Вот тогда-то они запаникуют»¹⁰³, – предполагал Конноли. Однако во время блица, как отмечал Оруэлл, жизнь текла, как и раньше, люди «на удивление, сохранили свой старый ритм жизни». Иногда, прогуливаясь по улицам Лондона, Оруэлл наблюдал торжество упорной нормальности, а иногда ему казалось, что жизнь разбили на множество осколков и собрали в виде абсурдной мозаики. Пустая улица Оксфорд-стрит с мостовой, покрытой разбитым стеклом. Гора сваленных в кучу манекенов из магазина одежды, напоминающая издалека массу трупов. Лондонский зоопарк, продававший животных, потому что их не могли прокормить. Две молодые женщины с перепачканными грязью лицами, вопрошавшими Оруэлла: «Сэр, не подскажите, где мы находимся?»¹⁰⁴ Город, разбитый на части. Однажды утром близкая приятельница писателя Инес Холден увидела в Риджентс-парк дерево, украшенное женским чулками, обрезками шелка и новеньким котелком, очутившимися на дереве после того, как ночью до этого разбомбили стоявший поблизости отель. У дерева Холден столкнулась со знакомым художником-сюрреалистом, заявившим: «Мы уже давно рисовали подобные сюжеты, и вот наконец реальность за нами подтянулась»¹⁰⁵.

Оруэлл считал, что Британии необходимы радикальные перемены. Глядя на яркие рекламные плакаты в метро сразу после Дюнкерка, его охватило чувство омерзения, схожее с тем, которое испытывал его герой Комсток: «Интересно, сколько мусора смоет эта война, если мы сможем продержаться до лета?»¹⁰⁶ Оруэлл был пацифистом, пытался вообще не реагировать на политику, но потом начал исповедовать революционный патриотизм. Той осенью вышло его эссе «Моя страна, правая она или левая», в котором он описывал уличные бои и засевших в отеле Ritz левых ополченцев. В дневнике он писал о своем неприятии поведения богатых, которых сравнивал с русской аристократией в 1916-м: «Судя по всему, этим людям никак не понять, что оставшиеся 99 процентов населения существуют»¹⁰⁷. В изданном Виктором Голланцом сборнике эссе разных авторов под названием «Предательство левых» и посвященном советско-германскому договору о ненападении были два эссе Оруэлла, в одном из которых есть фраза, очень похожая на политический тезис ПОУМ: «Мы не сможем победить Гитлера без революции и не сможем совершить революцию, не победив Гитлера»¹⁰⁸.

Эту идею писатель развил в эссе «Лев и единорог: социализм и английский гений». В январе Варбург познакомил Оруэлла с сионистом и писателем Тоско Файвелем, который предложил напечатать антологию политических брошюр, выпущенных под брендом Searchlight Books и «написанных простым языком без печати политического жаргон прошлых лет»¹⁰⁹. В эту антологию кроме прочих вошли эссе Стивена Спендера, автора рубрики в Daily Mirror Уильяма Коннора (он же «Кассандра»), а также писавшего социалистическую фантастику Олафа Стэплдона. После некоторых колебаний Оруэлл отдал в эту антологию свое эссе «Лев и единорог: социализм и английский гений». Это эссе является продуктом своего времени, его можно назвать одним из лучших произведений об Англии («страна снобизма и привилегий, которой управляют в основном старые и глупые»¹¹⁰, но при этом «связанная вместе невидимой цепью»¹¹¹), а также одной из самых хорошо аргументированных работ о социализме, в которой он предлагал национализацию промышленности, прогрессивное налогообложение, за прет частного образования и предоставление независимости Индии. Предвкушая описанные в романе ужасы тоталитарного государства в Военно-воздушной Зоне № 1, Оруэлл высоко оценивал «приватность английской жизни… Самое ненавистное для английского уха имя – это имя Nosey Parker, то есть «любопытной Варвары» или человека, который всюду сует свой нос»¹¹². Файвель назвал это эссе «единственным по-настоящему позитивным, оптимистичным трудом из всех, которые он написал»¹¹³. Эйлин, как обычно, встретила публикацию без особого энтузиазма. «Джордж написал небольшую книжечку, объяснявшую, как быть социалистом, будучи тори»¹¹⁴, – говорила она подруге.

Оруэлл верил в то, что капитуляция Франции спутала всем все карты и без тени сомнения показала слабость капитализма. Впервые в истории на повестке дня стоял английский вариант социализма: без забастовок, униформ и кровопролития. Он считал, что такая форма социализма является не только возможной, но и необходимой. В Tribune напечатали его статью с призывом к населению вступать в ряды ополчения, в которой есть такие строки: «Мы живем в странный период истории, когда революционер должен быть патриотом, а патриот – революционером»¹¹⁵. Он полностью отошел от идей, которые продвигал в романе «Глотнуть воздуха», когда критиковал «сваренных всмятку интеллектуалов»¹¹⁶, говоривших, что если «мы будем сражаться с нацистами, то сами станем нацистами». Возникало чувство того, что Оруэлл-пацифист разлива 1938 года просто перестал существовать.

После публикации в феврале 1941-го эссе «Лев и единорог: социализм и английский гений» быстро разошлось в количестве 1200 экземпляров. Друг писателя Джон Кимче, подтолкнувший в свое время Оруэлла уйти из НРП, писал: «Наконец кто-то, кого никогда не могли обвинить в суперпатриотизме или в симпатиях к империалистам, неожиданно начал очень логично и эффективно доказывать, что нам необходимо участвовать в войне и поддерживать ее. Это стало поворотным моментом для многих, включая меня самого»¹¹⁷. Варбург считал, что такое видение у Оруэлла здравомыслящего радикализма могло быть предзнаменованием победы лейбористов на выборах 1945 года. Оруэлл в конечном счете оказался прав в том, что война станет катализатором процесса социальных перемен. Он ошибался в том, что победа в войне будет невозможной без революции, но был не единственным писателем, ощутившим ветер перемен. После Дюнкерка даже такой гигант эдвардианской литературы, как Уэллс, писал: «В Англии началась революция»¹¹⁸.

Пытаясь продвигать Searchlight Books, Оруэлл, Варбург и Файвель однажды решили посетить Г. Уэллса, проживавшего на Гановер-Террас рядом с Риджентс-парк. В то время Уэллсу было семьдесят четыре года, он был признанным мастером слова и в былые годы умел превращать литературную популярность в политическое влияние, поэтому молодые писатели решили попросить у него совета. Но, увы, троица повстречала «недовольного и больного старика»¹¹⁹. По словам Файвеля: «Мы с Оруэллом почувствовали, что потеряли героя детства».