Текст книги "Пять красных селедок. Девять погребальных ударов"

– У нас еще остается Фаррен, – продолжил Паркер. – Вы хотите разыскать и его? Если, конечно, он не на дне рудника.

– Найти Фаррена необходимо. Все слышали, как он угрожал покойному. А теперь, когда он исчез, его семья и друзья сильно о нем беспокоятся.

– Что ж, объявим Фаррена в розыск как пропавшего без вести. Хуже от этого не будет. А уж сбежал ли он или был похищен, выясним позднее. Только мне кажется, что он отыщется где-то в ваших местах. Так, кто еще? Этот англичанин… как его зовут? Уотерс? Что насчет него?

– Про Уотерса-то я и забыл, – признался Макферсон. – Вообще не понимаю, каким боком он относится к этому делу.

– Я тоже. Ладно. Пока не будем тратить на него время. И конечно, мы присматриваем за велосипедом в Юстоне. Может, кто-то сглупит и явится за ним лично. Вам лучше прислать кого-нибудь из своих сотрудников для опознания. Вдруг это вовсе не тот велосипед, что вам нужен. Это все? Если так, то, может, пропустим по стаканчику? Да, кстати, вы не подскажете, какую школу окончил Гоуэн? Нет? Ладно. Не исключено, что его имя обнаружится в справочнике.

Однако выражение лица Макферсона оставалось несчастным.

– Что такое? – поинтересовался Паркер.

– Вы не… Если мы ничего не выясним в ближайшее время, то вам придет официальная бумага, подписанная моим начальником.

– Не вижу в этом необходимости. Вы времени даром не теряли и, по-моему, отлично справляетесь. Мы поможем вам на своей территории, как вы помогли бы мне, если бы один из моих подопечных сбежал в Шотландию. Но, уверен, вы и сами распутаете это дело. К тому же в данном расследовании преимущество у местной полиции.

– Верно, – кивнул Макферсон, – но дело оказалось далеко не из легких.

И он тяжело вздохнул.

Лорд Питер Уимзи

– Стрэчен! – воскликнул лорд Питер Уимзи.

Мистер Стрэчен так сильно вздрогнул, что едва не свалился вместе со своим холстом в озеро. Неловко примостившись на гранитном валуне на берегу озера Каррик, он старательно прорисовывал островки на Флите. Дул порывистый ветер, предвещавший бурю, отчего бегущие по небу облака отбрасывали на поверхность моря причудливые тени.

– Привет, Уимзи! – ответил художник. – Как вы здесь оказались?

– Приехал на машине. Свежий воздух и все такое. – Он уселся на удобный плоский камень, поплотнее надвинул на голову шляпу и вытащил из кармана трубку с видом человека, наконец-то отыскавшего спокойное место.

Стрэчен нахмурился, хотя обычно не обращал внимания на сторонних наблюдателей.

– Сегодня ветрено, правда? – произнес он, когда молчание затянулось.

– Да, – кивнул Уимзи.

– Но дождя нет.

– Пока нет.

– Сегодня погода лучше, чем вчера, – продолжил Стрэчен и сразу сообразил, что сморозил глупость.

Уимзи тотчас повернулся к нему и радостно заметил:

– Намного лучше. Вчера у меня сложилось впечатление, будто в небе кто-то специально открыл водопроводный кран, чтобы сорвать мне выезд на природу.

– А, ну да.

– Мысль сумасбродная, но почему-то показалась мне привлекательной. Как давно вы работаете над этой картиной?

– Около часа, – ответил Стрэчен.

– У вас длинные мазки. Широкий, размашистый стиль, насколько я в этом понимаю. А Кэмпбелл часто использовал мастихин, верно?

– Да.

– Им работать быстрее?

– Ну, в общем…

– Вы работаете так же быстро, как Кэмпбелл?

– Мастихином я орудую не так ловко, как он, если вы об этом. Нужно практиковаться, иначе ничего не получится. Но, используя свои собственные методы, я мог бы нарисовать полноценную картину почти так же быстро, как он.

– А сколько, по-вашему, требуется времени на создание законченного наброска?

– В зависимости от того, какого размера будет картина.

– Примерно такого, как стоит сейчас на вашем мольберте.

– Чтобы завершить задуманное, мне потребуется полчаса. Может, чуть дольше. Если, конечно, не разразится буря, – добавил художник, когда с моря налетел очередной порыв ветра, от которого мольберт задрожал и покачнулся, несмотря на то что Стрэчен закрепил его тяжелыми камнями.

– Хорошо, что вы подложили камень. Но почему в такую погоду вы не взяли с собой планшет вместо мольберта?

– Не знаю. Хотя прежде я не пользовался планшетом, так что работать на нем довольно непривычно. Привычка – вторая натура.

– Точно.

– Я люблю порядок и систематичность. Могу в темноте найти любую кисть или краску. А вот многим художникам по душе хаос. Кидают инструменты в сумку как попало. Я же перед работой все аккуратно раскладываю. Тюбики с краской лежат в определенном порядке. Сосуд для грунтовки здесь. Чистые кисточки – вон там. Даже краски на палитре располагаются по порядку, хотя оттенки меняются. Одним словом – в соответствии со спектром.

– Ясно. Я далеко не такой педант, но всегда восхищался аккуратностью других. Мой камердинер Бантер в этом отношении просто находка. Он почти физически страдает, оттого что ему приходится выгребать из моих карманов всякий хлам и наводить чистоту в платяных шкафах.

– О, дела в моих шкафах тоже обстоят не лучше, – усмехнулся Стрэчен. – Аккуратность распространяется только на художественные принадлежности. Но, как я уже говорил, это просто привычка. В остальном я совсем не так педантичен.

– А как у вас дела с цифрами, датами, расписаниями и подобным?

– Никак. Я ненаблюдателен. У меня отвратительная зрительная память. Некоторым людям достаточно одного взгляда, чтобы запомнить расположение предметов. Приезжают потом и точно воспроизводят на холсте каждый дом и каждое деревце. А мне необходимо постоянно видеть то, что я рисую. Это своего рода недостаток.

– Я смог бы изобразить то, что видел, – сказал Уимзи, – если умел бы рисовать. Взять, например, дорогу, соединяющую Гейтхаус и Керкубри. Я хоть сейчас составлю план со всеми подробностями – с каждым поворотом, домом, деревом, шлагбаумом и дорожным знаком. Если же вы провезете меня по ней с завязанными глазами, я сообщу вам, где именно мы проезжаем.

– Я бы так не сумел, – покачал головой Стрэчен. – Разумеется, я проезжал по этой дороге сотни раз, и каждый раз замечаю что-нибудь такое, чего не видел раньше. Но зато можно радоваться всяким неожиданностям.

– Да уж, скука вам точно не грозит. Порой внимание к деталям просто необходимо. Например, если вам нужно придумать какую-нибудь правдоподобную ложь.

– Ну-у… – протянул Стрэчен, – в этом случае – пожалуй.

– Взять хотя бы ваш рассказ о мяче для гольфа, которым вам подбили глаз. Он звучал бы более правдоподобно, если бы вы снабдили его убедительными деталями. А так получилось недостоверно – слишком много неучтенного времени. Но раз уж вы взялись что-либо утверждать, то неплохо бы подкрепить это доказательствами.

– Не знаю, что вы имеет в виду, однако если сомневаетесь в моих словах…

– Да, сомневаюсь. Я вам не верю, и прежде всего потому, что своей жене вы изложили иную версию событий. Опрометчиво с вашей стороны. Если вы лжете, то всем говорите одно и то же. Вы забыли упомянуть, у какой именно лунки играли, когда это произошло. Ни разу не встречал человека, который рассказывал бы о происшествии во время игры в гольф, опустив при этом географические и прочие детали. Большое упущение с точки зрения психологии. Вы сообщили мне, что целое утро провели на гольф-полях, совершенно забыв о том, что может найтись множество свидетелей, которые подтвердят, что на поле вас не видели. Кстати, именно в то утро вы приказали Тому Кларку прикатать траву. Он был на девятой лунке между десятью и одиннадцатью часами утра и клянется, что вас не видел. А если вы пришли на поле позднее, то не стали бы говорить, что дело было после завтрака. Кроме того…

– Послушайте, – прервал его светлость Стрэчен, хмуря брови. – На что, черт возьми, вы намекаете, разговаривая со мной таким тоном?

– Мне интересно, дадите ли вы другое объяснение синяку у вас под глазом. Если бы вы захотели прямо сейчас признаться мне в том, что синяк возник в результате домашней ссоры, то отпала бы необходимость предавать данный факт огласке.

– Ничего не понимаю! С вашей стороны это просто наглость.

– Неужели? Дружище, мне нет никакого дела до ваших ночных прогулок. Если вы где-то дебоширили или…

– Если не уйметесь, я сверну вам шею!

– Ради всего святого, не надо больше угрожать! – воскликнул Уимзи.

Стрэчен взглянул на него и залился краской от шеи до лба.

– Вы меня обвиняете, – хрипло произнес он, – в том, что я имею какое-то отношение к убийству Кэмпбелла?

– Я никого не обвиняю в убийстве, – возразил Уимзи. – Пока. – Он внезапно поднялся с камня и, балансируя на самом краю скалы, посмотрел мимо Стрэчена на расстилающуюся впереди водную гладь. Облака сгрудились в одну устрашающую массу, а желтые холодные волны яростно бились о берег, огрызаясь и шипя белой пеной. – Но я обвиняю вас, – произнес Уимзи, резко разворачиваясь, чтобы порывы ветра не сбили его с ног. – Обвиняю в том, что вы знаете гораздо больше об этом деле, чем рассказали полиции. Не надо агрессии! Какой же вы глупец! Это опасно!

Он перехватил запястье художника, когда кулак просвистел в дюйме от его уха.

– Послушайте, Стрэчен. Послушайте, дружище. Я искушаю вас, стоя вот так на краю скалы. Черт возьми, я сделал это специально. Я ниже вас ростом, однако с легкостью отправлю вас в пучину одним движением руки. Так что стойте смирно. Вы когда-нибудь просчитываете свои действия на пару шагов вперед? Неужели вы действительно считаете, что сможете все уладить с помощью грубой силы? Допустим, вы столкнули бы меня вниз. Допустим, я разбил бы голову, как Кэмпбелл. Что бы вы стали делать дальше? Усугубили бы свое положение или нет? Как бы поступили с телом, Стрэчен?

Художник взглянул на его светлость и в порыве отчаяния прижал ко лбу ладонь.

– Господи, Уимзи, – промолвил он, – да вы сущий дьявол! – Стрэчен шагнул назад и, дрожа всем телом, опустился на свой раскладной стул. – Я мог бы вас убить. Всем известно, какой у меня горячий нрав. Что заставило вас поступить таким образом?

– Я хотел понять, насколько вы вспыльчивы, – холодно ответил Уимзи. – Кстати, если бы вы действительно меня убили, вам бы ничто не угрожало. Вам нужно было бы просто уйти, оставив меня умирать, верно? Моя машина здесь. Все подумали бы, что порывом ветра меня сбило с ног, я упал вниз и разбил голову о камни. Как Кэмпбелл. Какие улики против вас?

– Полагаю, никаких, – ответил Стрэчен.

– Вы так думаете? А знаете, я почти хотел, чтобы вы меня столкнули. Просто для того, чтобы посмотреть, как вы поступите дальше. Ладно, забудьте. Дождь начинается. Нам пора отправляться по домам.

– Да, – кивнул художник и принялся собирать свои рисовальные принадлежности, хотя лицо его по-прежнему покрывала мертвенная бледность.

Уимзи заметил, что, несмотря на крайнее возбуждение, он действовал быстро и аккуратно, следуя давней привычке. Стрэчен положил влажный холст в чехол, машинально отсоединив зажимы и туго затянув лямки чехла, спрятал кисти в жестяной футляр, сунул палитру в коробку, а затем собрал с прикрепленной к мольберту полочки тюбики с краской.

– Эй! – неожиданно крикнул он.

– Что такое? – спросил Уимзи.

– Кобальт пропал. Наверное, упал вниз.

Уимзи наклонился.

– Вот он, – произнес его светлость, вытаскивая из пучка вереска тюбик с краской. – Остальное на месте?

– Да, – ответил Стрэчен, убрал тюбики в специальный ящичек, сложил мольберт, затянув его ремешком, и застыл, словно ожидая дальнейших указаний.

– Однако нам лучше поторопиться, – проговорил Уимзи, поднимая воротник пальто, поскольку дождь усиливался с каждой секундой.

– Послушайте, – сказал Стрэчен, стоя под проливным дождем, – что вы собираетесь делать?

– Ехать домой. Если только… – Уимзи сурово посмотрел на художника. – Если только вы не хотите мне что-нибудь сообщить.

– Однажды вы зайдете слишком далеко, и кто-нибудь убьет вас.

– Почему-то ваши слова меня не удивили, – усмехнулся лорд Питер.

Миссис Смит-Лемезурье

Во всей этой истории присутствовал один джентльмен, чувствовавший себя уязвленным и всеми покинутым. Речь идет о молодом констебле, опозорившемся при допросе мистера Джока Грэма. Этот молодой человек по фамилии Дункан был весьма увлечен своей профессией и прекрасно осознавал, что у него просто не было возможности проявить себя. Грэм над ним лишь посмеялся, а сержант Дэлзиел, с важным видом занимавшийся поисками велосипедистов и изучением железнодорожных билетов, упорно игнорировал мнение молодого коллеги, отправляя его разбираться с пьяницами и нарушителями правил дорожного движения. Никто не посвящал констебля Дункана в дела. Но это не важно. Он будет вести расследование в соответствии с собственным планом. Ведь если из этого выйдет что-нибудь стоящее, возможно, тогда всем станет стыдно.

Констебль Дункан не сомневался, что передвижения Джока Грэма требуют более тщательного анализа. По городу поползли слухи. В беседах завсегдатаев баров слышались намеки и недомолвки. Рыбаки незаметно толкали друг друга локтями и замолкали, едва только кто-то произносил имя Грэма. К сожалению, полицейскому местного участка трудно остаться незамеченным и вытянуть из свидетелей информацию с помощью метода Шерлока Холмса. Все знают его в лицо. Дункан даже подумывал о том, чтобы в свободное от работы время переодеться престарелым священником или торговцем лука, однако одного взгляда в зеркало на собственную крепкую фигуру и румяные круглые щеки хватило, чтобы отказаться от этой идеи как от несостоятельной. Констебль завидовал детективам из Скотленд-Ярда, способным легко затеряться среди многочисленных горожан и, ощущая себя под защитой силы закона, везде и всюду проникать незамеченными и неузнанными, сводить дружбу с мошенниками Ист-Энда или герцогами и миллионерами в ночных клубах Мейфэра[17]17
  Ист-Энд – беднейшая часть Лондона. Мейфэр – один из самых престижных районов Лондона.


[Закрыть]. Увы! В Критауне и Ньютон-Стюарте Дункана сразу узнавали и всячески избегали.

Констебль пытался разговорить парочку людей, которые, как ему казалось, знали больше, чем должны. Он их умасливал и даже угрожал им, однако шотландские крестьяне обладали удивительным даром держать язык за зубами. К тому же Джок Грэм был человеком весьма популярным и многими уважаемым. И все же после нескольких дней бесплодных попыток разузнать что-либо Дункану удалось раздобыть кое-какую информацию. Фермер, проезжавший на повозке в сторону Багреннана в половине двенадцатого во вторник, видел мужчину, шагавшего по берегу Кри как раз от того места, где случилось несчастье. Мужчина тотчас пригнулся, будто хотел остаться незамеченным. Фермер успел разглядеть Грэма, но дальше этого дело не продвинулось. Дункану пришлось в очередной раз выслушивать сплетни и нелепые предположения. Журналист из «Глазго кларион», которому он опрометчиво сболтнул лишнего, накропал статью неприятного содержания, и констебль Дункан получил строгий выговор от раздосадованного начальства.

«Если Грэм виновен как сам грех, – гневно говорил сержант Дэлзиел – это произошло в тот день, когда носильщика из Гервана увезли в больницу с приступом аппендицита и сержанту ужасно хотелось выместить на ком-нибудь свое раздражение, – зачем намекать ему, что он под подозрением, и тем самым предоставлять возможность придумать алиби? Уже видели это? – Он потряс выпуском «Глазго кларион» перед лицом несчастного Дункана. – «Причина подозревать, что убийство было совершено художником». Не это ли обстоятельство мы так старательно пытаемся скрыть от подозреваемых? «Наш корреспондент побеседовал с известным живописцем». Какого черта вы назвали этому парню имя Грэма? Если не можете хранить тайну следствия, Чарли Дункан, то лучше поискать себе другую работу».

Неосмотрительность молодого констебля повлекла за собой неожиданные последствия. В субботу утром сержант Дэлзиел сидел в своем кабинете, когда туда ворвалась дама в строгом черном костюме и шляпке. Она нервно улыбнулась сержанту и пробормотала, что желает сделать заявление в связи с убийством мистера Кэмпбелла.

Дэлзиел эту даму знал. Миссис Смит-Лемезурье, обосновавшаяся в Ньютон-Стюарте три года назад, выдавала себя за вдову африканского государственного чиновника. Жила скромно и непритязательно в маленьком отреставрированном коттедже вдвоем со служанкой-француженкой. Она обладала безыскусными манерами, выглядела моложе своих лет и казалась молодым неискушенным джентльменам свежим воплощением старомодной женственности. Для всех оставалось загадкой, почему дама решила поселиться в этом богом забытом уголке. Однако сама миссис Смит-Лемезурье обычно объясняла это тем, что арендная плата в Шотландии невысока, и это как раз то, что нужно ей с ее весьма скудным доходом. С печалью в голосе она добавляла, что ей безразлично, где жить. Ведь после смерти мужа она осталась совсем одна. Лорду Питеру Уимзи ее представили в прошлом году на местной ярмарке, организованной епископальной церковью. После этого его светлость довольно нелестно отозвался о вышеозначенной леди, заявив, что она «жаждет крови». С его стороны это было проявлением сущей неблагодарности, поскольку миссис Смит-Лемезурье мило опекала его на протяжении всего довольно утомительного дня, а потом продала ему зеленый шелковый мешочек с собственноручно вышитым на нем словом «пижама».

«Я не в состоянии пожертвовать денег, – произнесла эта деликатная особа, робко улыбаясь. – Зато могу поделиться результатами своего труда. Ведь ценны именно благие намерения, не так ли?»

Сержант Дэлзиел предложил посетительнице стул и, немного смягчившись, поинтересовался, чем может быть ей полезен.

Миссис Смит-Лемезурье принялась рыться в своей сумочке и вскоре выудила из нее вырезку из номера «Глазго кларион», принесшего констеблю Дункану столько проблем и выговоров от начальства.

– Я только хотела спросить, – произнесла дама, поднимая на полицейского свои исполненные мольбы голубые глаза, – есть ли у вас какие-нибудь основания для столь ужасных инсинуаций?

Сержант внимательно прочитал вырезку, словно видел ее впервые, и осторожно промолвил:

– Ну, я бы сказал… не исключено.

– Видите ли, – продолжила миссис Смит-Лемезурье, – здесь говорится, что убийство могло быть совершено художником. Что заставляет вас так считать?

– Ну-у… – протянул сержант. – Я вам так скажу: есть кое-какие улики.

– О! А я-то надеялась… полагала… хотела верить, что репортер все это выдумал. Вы же знаете, какие они безответственные люди. Но он действительно получил сведения от… полиции?

– Репортер мог добыть информацию у какого-то частного лица.

– Так полагает полиция?

– Не скажу наверняка, но поскольку погибший сам был художником, у него было множество друзей-художников. Данную возможность исключать нельзя.

Миссис Смит-Лемезурье принялась нервно теребить застежку своей сумочки.

– Но ведь в статье упоминается имя мистера Грэма!

– Да, – кивнул сержант.

– Но я не верю, не верю, – взгляд голубых глаз женщины вновь умоляюще заскользил по лицу сержанта, – что вы действительно… подозреваете мистера Грэма в таких ужасных вещах.

Сержант Дэлзиел откашлялся:

– Ну, знаете ли, основания для подозрений возникают, когда совершено преступление, а опрашиваемый нами человек не желает говорить, где он находился в момент совершения этого самого преступления. Я бы не стал утверждать, что в данном случае имеет место безоговорочная презумпция вины, однако имеются причины для того, что мы называем общим подозрением.

– Понимаю. Скажите, офицер, если предположить, что некто освободит вас от этого… общего подозрения в отношении мистера Грэма… будет ли необходимо сделать это обстоятельство достоянием общественности?

– Это будет зависеть от характера полученной информации, – ответил Дэлзиел, внимательно посмотрев на посетительницу. – Если непричастность вышеозначенного джентльмена к преступлению будет подкреплена доказательствами и если дело не дойдет до суда, то не будет никакой необходимости предавать информацию огласке.

– А! В таком случае… о, мистер Дэлзиел, могу я рассчитывать на вашу деликатность? Мне нужно сообщить вам одну ужасную вещь… Но я уверена, что вы поймете, ведь я нахожусь в безрадостном положении, так одинока… Я… Даже не знаю, с чего начать.

Миссис Смит-Лемезурье достала из сумочки прозрачный кружевной платок и приложила к своим ясным голубым глазам.

– Ну же, – мягко произнес сержант, – не надо так терзаться. По роду своей профессии мы слышим столько ужасных вещей, что стали очень осмотрительными. К тому же, – добавил он доверительно, – я женатый человек.

– Господи, от этого я буду чувствовать себя еще хуже, – вздохнула миссис Смит-Лемезурье. – Но я уверена, что вы добрый и понимающий человек и постараетесь мне помочь.

– Не мучайте себя, миссис Смит-Лемезурье! Просто расскажите мне все по порядку, как рассказали бы своему отцу.

– Благодарю. Я все расскажу. Мистер Грэм, разумеется, ничего вам не сообщит, поскольку слишком добр и благороден. Мистер Дэлзиел, он не мог объяснить вам, где провел ночь с понедельника на вторник, потому что… он находился у меня.

Миссис Смит-Лемезурье охнула и замолчала. Сержант Дэлзиел, которого ее признание совершенно не удивило, кивнул.

– Ах вот как? Что ж, это действительно веская причина для того, чтобы хранить молчание. И уважительная. Миссис Смит-Лемезурье, не могли бы вы рассказать мне, в котором часу мистер Грэм пришел в ваш дом и в котором часу его покинул?

Она крепко сжала носовой платок в своих маленьких пухлых ручках.

– Он пришел к ужину, в восемь часов вечера, а ушел после завтрака, примерно в начале десятого.

Сержант сделал пометку на листке бумаги.

– И никто не видел, как он приходил и уходил?

– Нет. Мы были… очень осторожны.

– Хорошо. Как мистер Грэм до вас добрался?

– Какой-то приятель подвез его до Ньютон-Стюарта.

– Что за приятель?

– Джок не говорил. Мистер Дэлзиел, вы будете вынуждены это выяснить? Моя служанка может подтвердить, в котором часу он приехал. Неужели так необходимо посвящать в это кого-то еще?

– Может, и нет, – ответил сержант. – Вы утверждаете, что мистер Грэм ушел от вас в начале десятого? Надеюсь, ваша служанка может подтвердить и это.

– Да, разумеется.

– И все это время он находился у вас дома?

– Да. Постоянно находился у меня на глазах, – простонала миссис Смит-Лемезурье, явно испытывая от этого признания почти физическую боль.

Сержант взглянул на ее трясущиеся плечи и приказал себе на время забыть о сострадании.

– Вы считаете, мадам, что эта история обеспечит мистеру Грэму алиби? Ведь Кэмпбелла с проломленной головой обнаружили в два часа дня во вторник.

Миссис Смит-Лемезурье тихо вскрикнула:

– Я не знала! Я думала… Нет, вы только взгляните на эту отвратительную газету. В ней утверждается, что мистер Грэм отказался сообщать, где он находился накануне ночью. Я не понимаю. Мне казалось… О нет! Прошу вас, только не говорите, что мой рассказ ничем ему не помог!

– Ну, я бы не стал этого утверждать, – произнес сержант. – Но вы же сами видите, что речь идет о довольно длительном промежутке времени. Мистер Грэм отсутствовал два дня. Вы не знаете, куда он отправился после того, как ушел от вас?

– Нет. О господи! Зачем я только сюда пришла? Ведь я была уверена, что Джоку требуется алиби на ночь понедельника.

– И все же хорошо, что вы поступили именно так. Возможно, теперь, когда поймет, что нам все известно о ночи понедельника, мистер Грэм станет более разговорчив и расскажет остальное. А сейчас я отвезу вас домой и побеседую с вашей служанкой, чтобы она подтвердила ваши слова. Вытрите слезы, мэм. Вы поступили смело, решившись поведать мне эту историю, и можете рассчитывать на мою деликатность.

Служанка подтвердила рассказ своей хозяйки. Впрочем, иного Дэлзиел и не ожидал. Ему не было никакого дела до чувств этой хитрой иностранки, однако смущать ее еще сильнее, выпытывая подробности, он тоже не хотел.

Произошедшее лишило сержанта покоя. Он размышлял об алиби Грэма с того самого момента, как появилась эта отвратительная статейка. Дэлзиел так и заявил несчастному Дункану. Но такое алиби? Услышанная сержантом история звучала вполне правдоподобно, если знать, что собой представляют Джок Грэм и его подруга. Но почему миссис Смит-Лемезурье обеспечила Грэму алиби только на одну ночь? Сержант перечитал статью. «На вопрос, где он провел время с вечера понедельника до утра среды, известный художник Дж. Грэм лишь отшучивался». Нет, по этому отрывку никто не пришел бы к заключению, что преступление было совершено именно в ночь с понедельника на вторник. Наверняка Уимзи где-то проболтался. Одному богу известно, что он мог наговорить в процессе собственного неофициального расследования. Но если Уимзи ни при чем…

Если Уимзи ни при чем, то проблема в преступной осведомленности Грэма. Иначе откуда взяться алиби, приходящемуся на момент гибели Кэмпбелла? Но если Джок Грэм действительно виноват, как поступить с красивой версией, касающейся причастности Фаррена, и путаницей с велосипедами?

Сержант застонал. И он застонал бы еще громче, если бы знал, что в этот самый момент инспектор Макферсон и главный инспектор Паркер из Скотленд-Ярда отвергают его стройную версию о виновности Фаррена в пользу версии о причастности Гоуэна.

Взгляд сержанта упал на лежавший на столе предмет: серую фетровую шляпу – единственный драгоценный трофей, который группа полицейских привезла из Фолбе. Шляпа не принадлежала Фаррену. Об этом в один голос заявили его жена и Дженни. Имени на шляпе тоже не было. В общем, сержант столкнулся с еще одной загадкой. Дэлзиел принялся с недовольным видом крутить шляпу в руках.

Зазвонил телефон, и он поднял трубку. Звонил полицейский из Глазго.

– У нас в участке мужчина, называющий себя мистером Уотерсом из Керкубри. Он еще вам нужен? Он только что пытался сесть в поезд до Дамфриса.

– Как он объяснил свое пребывание в Глазго?

– Мол, путешествовал на яхте. Скрыть свое имя не пытался. Как нам с ним поступить?

– Задержите его! – воскликнул Дэлзиел. – Я приеду следующим поездом.

– Ну уж нет. Больше я рисковать не стану, – бормотал он себе под нос, торопливо собираясь в путь. – Арестую всю их чертову компанию.