Текст книги "Пять красных селедок. Девять погребальных ударов"

Рассказ Уотерса

К удивлению сержанта, Уимзи появился в полицейском участке Глазго гораздо раньше. Он спокойно ждал в кабинете старшего офицера, сложив руки на набалдашнике своей трости. Однако при виде Дэлзиела заметно оживился.

– Привет, привет! – воскликнул Уимзи. – А вот и вы!

– Как вы здесь оказались? – не слишком приветливо произнес сержант.

– Вообще-то неудобными окольными путями. Но если говорить проще, приехал поездом. Прошлую ночь я провел в доме Кэмпбелла. В четырнадцать шестнадцать прибыл в Глазго и успел посетить выставку. В Керкубри мне телеграфировал один ужасно расстроенный соотечественник. Он жаловался на то, что попал в руки сынов Амалека[18]18
  Библейский ветхозаветный персонаж. В иудаизме его имя стало нарицательным для обозначения врагов еврейского народа.


[Закрыть], и просил помощи. Мой преданный камердинер переслал телеграмму на выставку, а смышленый служитель выставки узнал меня в лицо и передал телеграмму лично в руки. Точно мать-орлица я полетел туда, где, выражаясь языком метафор, истекал кровью мой раненый орленок. Вы знакомы с моим другом, старший офицер Робертсон?

– Да, – ответил тот. – Сержант Дэлзиел уже приезжал сюда по одному делу. Полагаю, сержант, вы хотите увидеть Уотерса? Он поведал нам свою историю, но вам лучше услышать ее из его уст. Форбс, приведите сюда Уотерса.

Через несколько минут дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник изрядно потрепанный и чрезвычайно разгневанный Уотерс в грязном непромокаемом плаще, не менее грязном свитере и фланелевых брюках. Нечесаные волосы топорщились, как петушиный гребень, под льняной повязкой, прикрывавшей один глаз и придававшей ему сходство с пиратом.

– Святые угодники! – воскликнул Уимзи. – Приятель, что вы с собой сотворили?

– Я сотворил? – усмехнулся Уотерс. – Лучше спросите, что сотворили со мной эти люди. Что тут вообще, черт возьми, происходит? К чему все эти разговоры о Кэмпбелле? И чем, черт возьми, руководствовались эти идиоты, сажая меня за решетку?

– Мой дорогой друг, – продолжил Уимзи, прежде чем сержант успел вставить хоть слово, – ваше красноречие впечатляет. Но не так сильно, как ваша внешность – в высшей степени живописная. Ваше внезапное исчезновение из привычных мест обитания взволновало ваших друзей. И то, каким образом вы вернулись, вряд ли умерит их беспокойство. Однако до того, как мы начнем обсуждать гибель Кэмпбелла или какую-либо другую проблему, не могли бы облегчить душевные терзания вашего сострадательного соотечественника и объяснить, где вы пропадали, почему никому ничего не сообщили и отчего выглядите так, словно участвовали в массовой драке, изрядно подпортившей ваш красивый фасад?

– Никогда не видел, чтобы так суетились из-за сущей ерунды, – недовольно проворчал Уотерс. – Я находился в море, на яхте, с приятелем, только и всего. Со стариной Томом Друитом из Тринити-колледжа, если вам интересно. Мы направлялись к западному побережью, и он собирался высадить меня в Гуроке в четверг. Однако непогода спутала наши планы и нам пришлось дрейфовать у побережья Ирландии, пока не стихнет буря. Не знаю, представляете ли вы, что это такое – болтаться возле скалистого берега с подветренной стороны. Могу сказать одно: мы подобного не представляли. Я выгляжу неряшливо. Но я посмотрел бы на вас, если бы вы провели целых пять дней на крошечной, да к тому же грязной, посудине Тома. У меня на руках почти не осталось кожи. Однако в том, что я остался жив, заслуги этого болвана Тома нет. Он струсил, вместо того чтобы удерживать румпель. Мачта накренилась и едва не раскроила мне череп. Том хотел, чтобы я добрался вместе с ним до Ская, но мне подобная перспектива не понравилась. Я велел ему высадить меня на берег в Гуроке. Ноги моей не будет на его яхте! Не хватало еще пойти на дно вместе с этим щенком.

– Послушайте, – наконец-то встрял в разговор сержант Дэлзиел. – Давайте проясним ситуацию. Вы сказали, что провели время на яхте вашего приятеля Друита. Когда именно вы поднялись на борт, сэр?

– К чему эти вопросы? – обратился Уотерс к Уимзи.

– Лучше расскажите ему все, что он хочет знать, – ответил тот. – Я вам позднее все объясню.

– Ладно, я в подробностях расскажу вам, что произошло. В прошлый понедельник вечером я лег в постель и сразу заснул, однако вскоре проснулся, оттого, что какой-то идиот кидал камешки в мое окно. Я спустился вниз и увидел перед своей дверью Друита. Вы помните моего приятеля Тома, Уимзи? Или вы учились в другое время?

– Никогда не общался ни с кем из Тринити-колледжа. У иудеев нет ничего общего с самаритянами.

– А, ну конечно, вы учились в Бейллиоле. Впрочем, это не имеет значения. По-моему, это случилось часов в одиннадцать вечера, и я ужасно разозлился, что меня разбудили. Ведь я собирался ехать в Глазго утренним поездом в восемь сорок пять и хотел выспаться. К тому же у меня до сих пор внутри все кипело. Вы же помните, Уимзи, как я сцепился с Кэмпбеллом в «Гербе Мак-клеллана». Кстати, что это за история с Кэмпбеллом?

– Расскажу позднее, приятель. Продолжайте.

– В общем, я сказал Друиту, что собираюсь в Глазго, но он возразил, что у него есть идея получше. Почему бы мне не поехать с ним? Друит направлялся в ту же сторону, и если я не спешу, то могу присоединиться к нему и немного порыбачить и подышать морским воздухом. Погода прекрасная, так что можно провести в море на его яхте «Сюзанна» дня два или три. Если захотим, то задержимся еще немного. А на случай штиля у яхты имеется мотор. Предложение мне понравилось. К тому же мне было безразлично, когда я попаду в Глазго, поэтому я ответил своему приятелю, что подумаю. Тогда он предложил пойти с ним и хотя бы взглянуть на «Сюзанну», стоявшую на якоре на реке Дун.

– Все верно, – пояснил Уимзи Дэлзиелу. – В понедельник ночью на реке действительно находилась яхта, которая подняла якорь во вторник утром.

– Похоже, вы все знаете, – заметил Уотерс. – Я подумал, что мне не помешает прогуляться. К тому же я не видел иного способа увести Друита от своего дома. Я надел пальто и пошел вместе с ним. Как выяснилось, мой приятель приехал на арендованной машине, так что и пешком-то идти не пришлось. Том хотел, чтобы я поднялся на борт и рассмотрел его красавицу как следует, но я отказался. Тогда я еще не решил, принимать его предложение или нет. Том отвез меня обратно и высадил у поворота на Борг. Он мог бы подбросить меня до самой калитки, но я не позволил. Понимал, что его придется приглашать в дом, предлагать выпивку, а я и так уже выпил больше, чем нужно. В общем, я пошел в Керкубри пешком, предварительно пообещав Тому, что подумаю над его предложением. Мы условились, что если я не появлюсь в половине десятого, то он не станет меня ждать, иначе пропустит прилив.

Честно говоря, я не собирался никуда ехать, но за ночь так хорошо выспался, что, когда миссис Маклеод разбудила меня утром, подумал: а почему бы и нет? Да и погода была замечательная. Я позавтракал, сел на велосипед и поехал на пирс.

– Вы не сказали миссис Маклеод, куда собираетесь?

– Не было необходимости. Она знала, что я еду в Глазго и буду отсутствовать несколько дней. А уж как я туда попаду, не ее дело. Вообще-то она чем-то занималась во дворе, и я ее не видел. Я доехал на велосипеде до пристани, свистнул Друиту, и вскоре мы отправились в путь.

– Куда вы дели велосипед? – поинтересовался Уимзи.

– Поставил под навес, устроенный между деревьями. Я не раз оставлял там велосипед, когда приезжал на этюды или купался. И никогда с ним ничего не случалось. Вот, собственно, и все. Но, как я уже сказал, нам не повезло с погодой, поэтому мы добрались до Гурока только сегодня утром.

– Вы где-нибудь останавливались?

– Да. Я изложу вам весь маршрут, если хотите. Мы подняли якорь с утренним приливом и около десяти часов поравнялись с маяком Росс. Затем пересекли залив Уигтаун и прошли вплотную к Барроу-Хед. Здесь мы поймали отличный юго-восточный ветер и к пяти часам достигли острова Малл. Потом двинулись на север вдоль береговой линии, в семь часов вечера миновали ПортПатрик, а на ночь бросили якорь в Леди-Бей близ залива Лох-Райан. Более подробно сообщить не могу, поскольку я не яхтсмен. Это был вторник. Всю среду с утра мы бездельничали, немного порыбачили, а в обед с юго-запада подул сильный ветер, и Друит сказал, что нам лучше направиться в Ларн вместо Гурока. В Ларне мы остановились на ночь и принесли с берега пиво и закуски. В четверг было довольно ясно, хотя ветер не утихал, и мы поплыли в Балликасл. Ужасное место. Мне уже казалось, будто я зря теряю время. К тому же у меня началась морская болезнь. В пятницу разразилась буря. Лило как из ведра, а ветер сбивал с ног. Но Том Друит решил, что как раз в такой день следует выйти в море. Мол, ему плевать на ветер, коль скоро у яхты появится пространство для маневрирования. Мы с трудом плыли в сторону острова Арран, а меня постоянно мутило. В тот день я и получил удар по голове, черт бы побрал эту проклятую мачту. Я заставил Тома причалить к берегу, и к ночи ветер стих, благодарение богу! Сегодня утром мы наконец добрались до Гурока, и я стряхнул пыль этой проклятой яхты со своих ног. Никогда больше не поднимусь на борт «Сюзанны». Благодарю покорно. Более ужасных ощущений, чем на борту этого парусника, раскачивавшегося из стороны в сторону от порывов ветра, мне еще не доводилось переживать. Вы когда-нибудь пытались поджарить рыбу на маленьком грязном примусе, когда ваши колени задраны выше головы? О, возможно, подобное времяпрепровождение доставляет вам удовольствие, но только не мне. Все четыре дня я не ел ничего, кроме рыбы и вареной солонины. Не такой, скажу я вам, представлялась мне развлекательная морская прогулка. Я велел Тому немедленно править к берегу и бежал с проклятого корыта, только пятки сверкали. Я добрался поездом до Глазго и наконец-то очутился в горячей ванне и смог побриться. Видит бог, мне этого ужасно не хватало! Я как раз собирался сесть в поезд до Дамфриса в пятнадцать двадцать, когда появились эти идиоты в полицейских мундирах и за шкирку отволокли меня в участок. А теперь не будете ли вы так любезны объяснить мне, что же здесь все-таки происходит?

– За эти четыре дня вы не держали в руках ни одной газеты?

– В четверг в Ларне нам попалась на глаза «Дейли мейл», а сегодня днем в Глазго я купил «Экспресс». Впрочем, не могу сказать, что я прочитал их от корки до корки. А почему вы спрашиваете?

– История весьма правдоподобная, а? – обратился к сержанту Уимзи.

– Так-то оно так. Не хватает лишь показаний этого Тома Друита.

– Его непременно нужно разыскать, – сказал старший офицер из Глазго. – Где он сейчас, мистер Уотерс?

– Одному богу известно. Где-то рядом с Кинтайром, полагаю. Вы не верите тому, что я вам рассказал?

– Разумеется, верим, – ответил старший офицер. – Но мы должны получить подтверждение ваших слов, если это возможно. На яхте мистера Друита установлен радиоприемник?

– Радиоприемник? Да на этой отвратительной посудине нет даже лишней сковородки! – раздраженно бросил Уотерс. – Так в чем же меня обвиняют?

– Вас ни в чем не обвиняют. Если бы я предъявил вам обвинение, то непременно предупредил бы вас, что вы не обязаны отвечать на мои вопросы и все сказанное вами может быть использовано против вас.

– Уимзи, что, черт возьми, за таинственность?

– Ладно, – произнес тот, бросив взгляд на старшего офицера и получив разрешение говорить, – я расскажу, в чем дело. В прошлый вторник в Миннохе было обнаружено тело Кэмпбелла с проломленной головой. Рана была нанесена каким-то тупым предметом. А поскольку в последний раз вас видели сжимавшим горло Кэмпбелла и угрожавшим покончить с ним раз и навсегда, мы заинтересовались, что же случилось дальше.

– Господи! – воскликнул Уотерс.

– Итак, – обратился сержант Дэлзиел к его светлости, когда Уотерс удалился писать взволнованные письма на имя владельца «Сюзанны», адресованные во все порты, – показания эти не слишком надежны. Мы найдем этого Тома Друита, и он подтвердит слова своего приятеля. Но даже если допустить, что Уотерс поднялся на борт яхты в Дуне, то вполне мог сойти на берег где угодно.

– Подождите, – произнес Уимзи. – А как насчет трупа? Они же не взяли бы его с собой на яхту.

– Да. Давайте предположим, что Друит отвез его ночью в Миннох…

– Нет, – возразил Уимзи. – Вы забываете. Мужчина, бросавший камни в окно Уотерса, мог оказаться как Кэмпбеллом, так и Друитом. К тому же кто-то вернулся в спальню Уотерса и съел завтрак. Этого не мог сделать Кэмпбелл, и маловероятно, что это сделал Друит. Скорее всего завтрак съел сам Уотерс. В общем, он никак не мог доехать до Минноха и вернуться обратно: просто не уложился бы вовремя.

– А если тело перевез Друит?

– Этот человек должен был хорошо знать окрестности, чтобы отыскать нужное место в темноте. Да и когда они все это спланировали? Если мужчина под окном был Кэмпбелл, как Уотерс общался с Друитом? А если под окнами стоял Друит, как и когда был убит Кэмпбелл? А, пропади оно все пропадом! Сержант, я сейчас высказал две взаимоисключающие версии. Если Уотерс действительно поднялся на яхту в то время, какое он указывает, то у него есть алиби, однако я готов признать, что в наши рассуждения закралась какая-то ошибка. Не исключено, что «Сюзанна» подобрала его в каком-то другом месте. Например, предположим, что Уотерсу заранее стало известно, что яхта его друга будет стоять на якоре в заливе Леди-Бей. Он мог арендовать машину и доехать туда. Потом они с Друитом придумали всю эту историю. Вам нужно непременно удостовериться, что Уотерс действительно оказался на яхте во вторник утром. Рядом с пристанью расположены дома. Будем надеяться, что кто-нибудь из жителей видел его.

– Это возможно, – кивнул сержант.

– И велосипед должен стоять в своем укрытии.

– Ладно. Я уже понял, что покоя мне не будет и завтра. Ужасное дело. И до Ньютон-Стюарта сегодня я не доберусь.

– Это еще не самое плохое, – усмехнулся Уимзи. – Жизнь вообще состоит из череды неприятностей.

– Точно! – откликнулся Дэлзиел.

Рассказ Фаррена

Гильда Фаррен с прямой, точно стебель лилии, спиной сидела на стуле с высокой спинкой и пряла. На ней было платье с облегающим лифом и пышной длинной юбкой, приподнимавшейся над полом в такт ноге, безмятежно нажимавшей на педаль прялки. В этом платье, сшитом из тончайшей кремовой саржи, с квадратным вырезом и длинными, плотно облегающими руки рукавами, миссис Фаррен была образчиком величавой чистоты и непорочности. К тому же на ткани не был заметен шерстяной пух, как правило, оседающий на одежде прядильщиц, отчего казалось, будто они спят прямо в одежде. Эта деталь вызвала одобрение лорда Питера Уимзи, сидевшего близко от хозяйки дома, чтобы не быть задетым вращающимся колесом.

– Ну что ж, миссис Фаррен, – произнес он весело. – Скоро вернется ваш блудный супруг.

Веретено на мгновение дрогнуло в изящных длинных пальцах, а потом нить снова сделалась тонкой и ровной.

– Что заставляет вас так думать? – спросила хозяйка, не поворачивая золотисто-медной головы.

– Звонки во все полицейские участки, – ответил Уимзи, закуривая. – Его друзья и знакомые волнуются.

– Какая дерзость!

– Должен заметить, вы совсем не обеспокоены. Наверное, мой вопрос покажется вам грубым, но не могли бы вы ответить, почему?

– Да, ваш вопрос действительно бестактен.

– Прошу прощения, – сказал Уимзи, – но он остается в силе. Почему вы не беспокоитесь? Брошенный велосипед, таящие опасность старые рудники, неутомимые полицейские с веревками и баграми, незанятое кресло, опустевший дом – и женщина, спокойно прядущая пряжу. Все это весьма странно.

– Я уже вам говорила, что пересуды о руднике и самоубийстве несостоятельны. И мне нет дела до глупости местных полицейских. Кроме того, я считаю столь пристальный интерес к моей личной жизни чрезмерным. Однако полицейских я могу простить, лорд Питер. А какое дело до этого лично вам?

– Вообще-то никакого. Но если бы вы изъявили желание поделиться со мной фактами, я бы сумел унять шумиху вокруг вашего имени.

– Какими фактами?

– Ну, например, вы могли бы мне рассказать, откуда пришло письмо.

Правая рука женщины замерла. Нитка выскользнула из большого и указательного пальцев левой руки и запуталась. Издав возглас раздражения, миссис Фаррен остановила колесо и принялась распутывать узелки.

– Прошу прощения, – промолвила она, присоединяя нить к шерсти и легким движением руки приводя в действие колесо. – Что вы сказали?

– Вы могли бы поведать мне, откуда пришло письмо.

– Какое письмо?

– Письмо, которое супруг написал вам в четверг.

– Если полицейские следят за моей корреспонденцией, то, вероятно, ответят на все ваши вопросы. Если, конечно, их не раздражает ваше вмешательство в их дела.

– Признаюсь, что полицейские упустили данный момент. Но коль скоро вы признае́те существование письма…

– Ничего такого я не признавала.

– Да будет вам! Вы не умеете лгать, миссис Фаррен. Вплоть до четверга вы были напуганы и обеспокоены судьбой своего мужа. В пятницу делали вид, будто обеспокоены, хотя в действительности это было совсем не так. Сегодня я предположил, что в пятницу утром вы получили письмо от мужа, а вы заявили, что полиция следит за вашей корреспонденцией. Значит, вы получили письмо. Зачем это скрывать?

– Почему это я должна вам что-то рассказывать?

– И правда – почему? Мне нужно подождать день-два, чтобы получить ответ из Скотленд-Ярда.

– А какое отношения к этому имеет Скотленд-Ярд?

– Миссис Фаррен, вы же наверняка подозреваете, что ваш муж является ценным свидетелем в деле об убийстве Кэмпбелла?

– Почему я должна это подозревать?

– Ну, вы же знаете, что он ушел из дому, чтобы разыскать Кэмпбелла. Есть свидетели, которые слышали, как мистер Фаррен справлялся о местонахождении Кэмпбелла в Гейтхаусе. Было бы интересно выяснить, нашел он его или нет.

– Лорд Питер Уимзи! – Миссис Фаррен остановила колесо и с негодованием взглянула на гостя. – Вы когда-нибудь задумывались, сколь презренно себя ведете? Мы приняли вас здесь, в Керкубри, как друга. Все вокруг относились к вам по-доброму. А вы отплачиваете тем, что приходите в дома своих друзей в качестве полицейского шпиона? Если и есть на свете что-либо более отвратительное, нежели мужчина, пытающийся принудить женщину предать своего мужа, то только женщина, которая поддается на его уговоры!

– Миссис Фаррен, – Уимзи поднялся со своего места, побелев как полотно, – если вы считаете, что речь идет о предательстве, то прошу прощения. Я ничего не скажу полиции ни о письме, ни о ваших словах. Но могу повторить – и на сей раз это прозвучит как предостережение, – что полицейские действительно разослали описание вашего мужа во все участки, и с этого самого дня ваша корреспонденция будет просматриваться. Сообщая вам эту информацию, я, возможно, раскрыл тайну следствия и сделался вашим пособником, однако…

– Как вы смеете?

– Буду с вами откровенен. Я не очень рискую. В противном случае я вел бы себя более осмотрительно.

– Вы осмеливаетесь предполагать, будто я считаю своего мужа виновным в убийстве?

– Если вы действительно ждете от меня ответа, я скажу. Да, я считаю, вы так думали. И не уверен, что сейчас вы переменили свое мнение. Однако я полагаю, что вы верите в его невиновность, и в этом случае, чем скорее он объявится и объяснит свое отсутствие, тем лучше для него и для всех.

Уимзи взял шляпу и собрался уходить, когда хозяйка дома окликнула его:

– Лорд Питер!

– Только хорошенько подумайте, прежде чем заговорите!

– Вы ошибаетесь. Я абсолютно уверена, что мой муж невиновен. Есть еще одна причина…

– А! – протянул Уимзи. – Какой же я глупец. Сейчас вы пытаетесь защитить свою гордость. – Он снова вернулся в комнату и положил шляпу на стол. – Уважаемая миссис Фаррен, поверите ли вы, если я скажу, что все мужчины – как самые хорошие, так и дурные – порой испытывают отвращение и желание взбунтоваться? И в этом нет ничего ужасного. Нужно просто попытаться понять их и правильно отреагировать.

– Я готова простить…

– Никогда так не поступайте! Может, лучше устроить сцену, хотя многое зависит от темперамента мужчины.

– Мне не следует устраивать сцен.

– Вы правы.

– Я вообще не буду ничего делать. Хватит того, что меня оскорбили. И оставили… – Во взгляде миссис Фаррен мелькнула злость. – Если он решит вернуться, я приму его. Но мне безразлично, как он решит поступить с собой. Страданиям женщин нет конца. Мне не стоило говорить вам всего этого, только вот…

– Только вот я уже все знал!

– Я старалась делать вид, будто это не имеет значения, – продолжила она, – и сохраняла лицо. Мне не хотелось выставлять мужа в неприглядном свете перед друзьями.

– Вы правильно поступили, – кивнул Уимзи. – Кроме того, это выглядело бы так, словно вы сами в чем-то виноваты.

– Я всегда честно исполняла долг жены.

– Абсолютная правда, – согласился Уимзи. – Он возвел вас на пьедестал, где вы пребываете до сих пор. Что еще вы могли сделать?

– Я хранила верность, старалась поддерживать дома уют, чтобы он стал для мужа источником покоя и вдохновения. Я делала все, что в моих силах, чтобы удовлетворить его амбиции. Вносила свою часть денежных средств… Вы сможете подумать, что это ерунда. Однако все это ежедневные жертвы и тяжелый труд.

– Да.

– Наш дом всегда был прекрасным и спокойным местом. Неужели я виновата в том, что несчастный мужчина пришел сюда, чтобы поведать мне о своих горестях? И надо ли мне негодовать в ответ на отвратительные подозрения? Вот вы верите в то, что в моем отношении к Сэнди Кэмпбеллу присутствовало нечто большее, чем простое сострадание?

– Не поверил ни на секунду.

– Тогда почему в это поверил мой муж?

– Потому что он вас любит.

– Не такой должна быть истинная любовь. Если муж любит меня, то должен доверять мне.

– Я с вами полностью согласен. Но у всех свои представления о любви, и Хью Фаррен порядочный человек.

– Разве порядочно думать плохо о других людях?

– Боюсь, эти два качества идут рука об руку. Я хочу сказать, добродетельные люди зачастую весьма простодушны. Вот почему у дурных мужчин, как правило, преданные жены. Они не глупы и не простодушны. Так же обстоит дело и с плохими женщинами. Обычно они держат своих мужей на коротком поводке. Так не должно быть, но, увы, подобное сплошь и рядом.

– Вы считаете себя приличным человеком, говоря такое?

– Господи! – воскликнул Уимзи. – Я отнюдь не глуп. Моей жене жаловаться не придется.

– Вы считаете, что измена пустяк по сравнению с…

– С глупостью. И то и другое может привести к не очень приятным последствиям. И, к сожалению, это неискоренимо. Так что приходится мириться. Нет, я вовсе не собираюсь изменять своей жене, но я хочу знать об изменах достаточно, чтобы распознать ее и не спутать с чем-либо другим, если вдруг столкнусь с подобным явлением. Например, будь я женат на вас, я бы ни при каких обстоятельствах не поверил в то, что вы можете быть мне неверны. Во-первых, у вас совсем не тот темперамент. Во-вторых, вы не стали бы принижать собственное достоинство. В-третьих, измена оскорбила бы ваши эстетические чувства. И в-четвертых, факт измены дал бы людям в руки мощное оружие против вас.

– Ваши слова еще более оскорбительны, чем недоверие моего мужа.

– Да.

– Если бы Хью был здесь, он бы вышвырнул вас в окно!

– Не исключено! Но теперь, когда я разъяснил вам положение вещей, вы должны понять, что его отношение к вам следует расценивать как комплимент, а не что-либо иное.

– Тогда отправляйтесь к нему, – гневно воскликнула миссис Фаррен, – и скажите то же, что сказали сейчас мне, если осмелитесь! Интересно, что он вам ответит.

– С удовольствием, – усмехнулся Уимзи, – если дадите адрес.

– Я его не знаю. Но на конверте стоял штемпель Броу, Уэстморленд.

– Благодарю вас. Я непременно поеду его повидать. И, имейте в виду, полиции я ничего не скажу.

Ранним утром понедельника черный «даймлер» с огромным капотом и обтекаемым кузовом неспешно и почти бесшумно двигался по главной улице Броу. Водитель, беззаботно поглядывавший по сторонам сквозь поблескивающий монокль, хотел притормозить у самого большого отеля, но передумал и, проехав чуть дальше, остановился перед гостиницей. На ней красовалась вывеска с довольно комичным объемным изображением разъяренного быка, стремительно несущегося по изумрудно-зеленому лугу под ясным летним небом.

Водитель толкнул дверь и вошел внутрь. Вытиравший стаканы хозяин вежливо пожелал ему доброго утра.

– Да, утро сегодня замечательное, – откликнулся путешественник.

– Это верно, – кивнул хозяин.

– Подадите мне завтрак?

Мужчина некоторое время молчал, наконец крикнул, оборачиваясь к ведущей в подсобное помещение двери:

– Эй, мать! Не могла бы ты подать завтрак джентльмену?

На зов хозяина заведения явилась миловидная женщина лет сорока. Она осмотрела посетителя с головы до ног и сообщила, что подаст завтрак, если джентльмена устроит яичница и камберлендская ветчина. По мнению посетителя, лучшего завтрака нельзя было и придумать. Его проводили в гостиную, заставленную обитыми плюшем стульями и чучелами птиц, и предложили присесть. Вскоре крепкая молодая девица принялась накрывать на стол. Еще через пару минут в гостиную доставили большой чайник, свежеиспеченный хлеб, блюдо со сдобными булочками, щедрый кусок масла и два вида джема, а хозяйка лично внесла яичницу и ветчину.

Гость сделал комплимент ее кулинарному таланту и с аппетитом принялся за еду, объяснив, что приехал из Шотландии. Он дал несколько толковых советов относительно консервирования ветчины и поделился рецептом, широко применяемым в Эршире. Поинтересовался сортом сыра, производимого именно в этом районе. Хозяйка гостиницы, в душе которой монокль гостя поначалу вызвал недоумение, решила, что тот в общем нормальный молодой человек, и послала служанку в магазин купить вышеозначенного сыра.

– Вы знаете наш город, сэр, – заметила она.

– Да, я проезжал здесь множество раз, хотя никогда не останавливался. Я смотрю, вы выкрасили свежей краской быка на вывеске.

– Да, только вчера закончили. Это сделал один джентльмен. Художник. В четверг он заглянул в наш бар и сказал Джорджу: «Хозяин, вашу вывеску было бы неплохо освежить. Если я ее покрашу, сдадите мне комнату подешевле?» Джордж не знал, что и думать, а джентльмен говорит: «Я сделал вам выгодное предложение. Вот вам деньги. Дайте мне поесть и предоставьте комнату, а уж я расстараюсь и раскрашу вашего быка. Если вам понравится моя работа, вы сами решите, какую часть денег вернуть». Он объяснил, что путешествует. С ним был большой ящик с красками.

– Забавно, – протянул гость. – И совсем никакого багажа?

– Лишь небольшая сумка. Однако сразу было ясно, что он джентльмен. Только Джордж все равно не знал, что ответить.

Видимо, путешественник понял все по его лицу. Было в нем этакое невозмутимое достоинство, свидетельствующее о том, что он не любит, когда нарушается его привычный уклад. Таинственный художник взял кусок угля и изобразил на обратной стороне конверта быка. Да такого свирепого, полного огня и силы, что Джордж вздрогнул. После недолгих переговоров мужчины ударили по рукам. Вывеску сняли, и художник достал свои краски. В четверг на вывеске появился новый бык с опущенной головой и поднятым хвостом. Из его ноздрей валил пар. Художник заявил, что примерно так он представляет состояние голодного путешественника, желающего получить свой обед. В пятницу на другой стороне вывески возник еще один бык. На сей раз гладкий, красивый и довольный. Ведь его прекрасно накормили и обслужили выше всяких похвал. В субботу вывеску отнесли сушиться в прачечную, а в воскресенье художник покрыл вывеску лаком с обеих сторон и вновь вернул в прачечную. Вечером лак, хотя и казался немного липким, высох достаточно, чтобы вывеску можно было вернуть на прежнее место над входом. В воскресенье после обеда художник покинул гостиницу. Ушел пешком. Джорджу настолько понравился бык, что он отказался брать с постояльца деньги и снабдил художника рекомендациями для своего друга в соседней деревне, которому тоже необходимо было обновить вывеску.

Путешественник с большим вниманием выслушал этот рассказ и поинтересовался именем художника. Хозяйка достала книгу учета постояльцев и произнесла:

– Вот, здесь написано: «Мистер Х. Форд из Лондона», – хотя по выговору вы приняли бы его за шотландца.

Гость взглянул на запись, и кончики его губ изогнулись в еле заметной улыбке. Затем он достал из кармана ручку и написал чуть ниже слов мистера Х. Форда: «Питер Уимзи. Керкубри. В «Быке» отлично кормят».

После этого он поднялся из-за стола, застегнул ремень кожаного пальто и сказал:

– Если кто-нибудь из моих друзей будет интересоваться мистером Фордом, непременно покажите им эту книгу и передайте мои наилучшие пожелания мистеру Паркеру из Лондона.

– Мистеру Паркеру? – удивилась хозяйка. – Будьте уверены, непременно передам, сэр.

Уимзи оплатил счет и вышел на улицу. Отъезжая от отеля, он заметил стоявшую на крыльце хозяйку. Женщина держала в руках книгу учета посетителей и глядела на быка, смело скачущего по ярко-зеленому лугу.

Упомянутая хозяйкой деревня находилась в шести милях от Броу. Она располагала единственной гостиницей, над входом в которую вместо вывески торчал железный крюк. Уимзи выключил мотор, зашел внутрь и заказал кружку пива.

– Как называется ваша гостиница? – поинтересовался он.

Хозяин, шустрый южанин, широко улыбнулся:

– «Собака и ружье», сэр. Вывеску сняли, чтобы отремонтировать. Над ней как раз трудится на заднем дворе наш гость, странствующий художник, но не простой парень, а настоящий джентльмен. По его словам, приехал из-за границы. Старина Джордж Уэзерби прислал его сюда. Сообщил, что тот отлично подновил его быка в Броу. Насколько я понял, этот джентльмен держит путь в Лондон. Приятный человек. Настоящий художник. Пишет картины для лондонских выставок. Моей вывеске совсем не повредит немного свежей краски. К тому же ребятишкам любопытно поглядеть, как он работает.

– Мне тоже нравится смотреть, как трудятся другие, – признался Уимзи.

– Вот как, сэр? Что ж, если выйдете в сад, то сможете сами его увидеть.

Рассмеявшись, Уимзи двинулся на улицу с кружкой в руках. Он прошел сквозь небольшую арку, увитую плетями увядающей розы, и заметил сидевшего на перевернутом ведре Хью Фаррена. К стоявшему перед ним табурету была прислонена вывеска. Весело насвистывая себе под нос, Фаррен выдавливал на палитру краски.

Художник сидел спиной к Уимзи, и не повернул головы. Трое мальчишек наблюдали, как из тюбиков на палитру выползают разноцветные краски.

– Что это, мистер?

– Зеленая краска, чтобы раскрасить куртку джентльмена. Нет, не нажимай так сильно, а то весь перепачкаешься. Да, можешь закрутить колпачок. Это защитит краску от высыхания. Положи тюбик обратно в коробку. А теперь желтая… Да, я знаю, что на вывеске нет ничего желтого, но хочу смешать желтую краску с зеленой, чтобы та стала ярче. Не забывай про колпачки. Что? Наверное, где-то в ящике. Белая, да. В большом тюбике, верно? Белую краску почти всегда добавляют во все цвета. Зачем? Иначе получится не совсем то. Вы увидите, когда я буду раскрашивать небо. Что? Хотите, чтобы собака была полностью белой? Нет, я не могу нарисовать маленького пушистого щенка. Почему? Потому что с такими собаками не ходят на охоту. Нам нужно изобразить охотничьего пса. Ладно. Нарисую каштанового с белыми пятнами спаниеля. Это симпатичная собака с длинными ушами. Да, пожалуй, как у полковника Эмери. Нет, я его не знаю. Ты закрыл тюбик с белой краской? Вот черт! Если ты будешь терять нужные вещи, я отошлю тебя к матери, и она тебя отшлепает. Что? Ну хорошо, у джентльмена зеленая куртка, потому что он егерь. Может, у егеря полковника Эмери и нет такой, а у этого будет. Я не знаю, почему егеря носят зеленые куртки. Полагаю, для того, чтобы не замерзнуть. Нет. У меня нет такой коричневой краски, как ствол этого дерева. Но я получу нужный оттенок, смешав другие цвета. Теперь у меня есть все краски, которые мне нужны. Можешь собрать тюбики и положить их в ящик. Да, я могу точно определить, сколько краски мне понадобится перед началом работы. Этот предмет называется мастихин. Нет, он не должен быть острым. Он необходим для того, чтобы очистить палитру. А некоторые художники им рисуют. Да, он очень тонкий и не выдержит, если ты будешь так с ним обращаться, приятель. Да, конечно, можешь им порисовать. Ты даже можешь рисовать пальцами, но не советую этого делать. Такой способ позволяет получить более неровную поверхность. Хорошо. Скоро покажу. Да, я собираюсь начать с неба. Почему? А ты как думаешь? Верно, потому, что оно находится вверху. Да, конечно, этот синий цвет слишком темный, поэтому я собираюсь добавить в него белой краски. Да, и немного зеленой. Вы не знали, что небо может быть зеленоватым? А иногда оно становится лиловым или розовым. Но я не собираюсь рисовать розовое или лиловое небо. Джентльмен и собака только вышли из дома. На рисунке утро. Да, знаю, на другой стороне они возвращаются с добычей. Я нарисую лиловый закат, если будете вести себя хорошо и не станете задавать слишком много вопросов. Ну же, будь хорошей девочкой и не толкай меня под руку. О господи!