Текст книги "Отношение определяет результат"

Выживает наиболее приспособленный. Эту эволюционную концепцию мы принимаем как нечто само собой разумеющееся. Но если говорить о человечестве, кого мы понимаем под «наиболее приспособленным»? Сильнейшего? Во времена первобытных людей, одетых в шкуры и живущих в пещерах, теми, кто был мельче и слабее физически, командовали более крупные особи. Могли ли они благодаря своим размерам добывать больше пищи и лучше выполнять функцию продолжения рода? Таково общепринятое мнение, однако последние исследования в области социального антропологического мышления предполагают, что такое мнение может быть неверным. Современный человек – не просто сумма грубой силы и способности использовать инструменты. Значит, на каком-то этапе эволюции отбор мог происходить по иным характеристикам? Что если величайшая сила человечества заключается отнюдь не в мускулах, а в нашей на первый взгляд иррациональной способности к объединению и сотрудничеству, способности формировать общество единомышленников? Мы уже говорили о том, что у нас есть биологическая предрасположенность к такому объединению. Оказывается, что это еще и эволюционная предрасположенность. Как и многое другое, что делает нас теми, кем мы являемся, наша склонность к формированию человеческих связей и к совместной работе является результатом как влияния природы, так и воспитания.

Давайте задумаемся над тем, что объединяет людей в группы. Первое, чем общества и организации заполняют межличностные синапсы своих членов, – это общие взгляды и ценности. Это может быть и простое «Если мы охотимся вместе, значит, у нас будет больше еды», и примитивное «Мы заботимся друг о друге – во всем», и психологически сложное «Наши духовные верования говорят нам о том, что мы должны вести себя определенным образом по отношению друг к другу». Подобно доверию, ценности в какой-то степени связаны с нашим головным мозгом, они своего рода следствие неврологического воздействия доверия на нашу способность фокусировать внимание, память, на способность распознавать ошибки. Тем не менее они представляют собой результат более гибкого, более осознанного, более поддающегося изучению процесса, нежели автоматический выброс окситоцина и его побочных продуктов. Мы впитываем ценности, подобно словарному запасу, при общении с теми, кто нас окружает, а поведенческий набор отдельных людей определяет нормы поведения всей группы.

Дети впитывают ценности общества точно так же, как они учатся языку этого общества: во Франции ребенок учит французский, в Саудовской Аравии – арабский и так далее. Культура оказывает мощное влияние на формирование ценностей. Поведение, считающееся обязательной нормой в одной культуре, может быть запрещено в другой культуре, а в третьей культуре до такого поведения вообще никому нет дела. Суть ценностей в значительной степени предопределяется культурой и зависит от культуры. Каждое общество укрепляет свою иерархию ценностей: что важно, а что менее важно. Пример с дорожным происшествием, который мы обсуждали в главе 2 данной книги, демонстрирует, что и американская, и корейская культуры одинаково высоко ценят уважение к закону и обязательства дружбы, но каждое общество расставляет различные приоритеты в своей иерархии ценностей. Точно так же и ребенок, воспитанный в одном обществе, может иметь определенные границы морали, которые не аналогичны границам морали другого общества.

Но под поверхностью социальных норм лежат определенные ценности, которые одинаковы для всех, независимо от социополитических границ. Исторически социальные ценности влияют на то, как развиваются и процветают человеческие общности. Так, например, антрополог Джозеф Шефер изучал людей, воспитанных в кибуцах[26]26
  Сельскохозяйственная коммуна в Израиле, характеризующаяся общностью имущества и равенством в труде и потреблении. Прим. пер.


[Закрыть] в Израиле, где дети бо́льшую часть дня проводят в группе. Он обнаружил, что такие люди не склонны испытывать сексуальное влечение к тем, с кем они вместе росли, независимо от родственных связей{73}73
  Joseph Shepher, «Mate Selection among Second Generation Kibbutz Adolescents and Adults: Incest Avoidance and Negative Imprinting», Archives of Sexual Behavior 1, no. 4 (1971): 293–307.


[Закрыть]. Что-то в опыте группы со временем разрушает биологическое стремление к продолжению рода. Работа Шефера подкрепила гипотезу Эдварда Вестермарка, высказанную еще в XIX веке, о том, что данная тенденция представляет собой механизм, работающий во избежание кровосмешения. Если снова вернуться в далекие первобытные времена, вероятно, тот, кого знали с детства, был, например, двоюродным братом, а значит, вряд ли годился в удачные кандидаты для воспроизводства потомства. Таким образом, культурное непринятие кровосмешения берет свое начало из постоянной физической связи.

Итак, культура и ценности не познаются исключительно с опытом – эволюция включила их и в биологические процессы. Доктор Ричард Джойс из Австралийского национального университета, автор книги «Эволюция морали» (The Evolution of Morality), называет это «приспособленностью к выживанию»{74}74
  Richard Joyce, The Evolution of Morality (Cambridge, MA: MIT Press, 2006).


[Закрыть]. Джойс – выдающийся мыслитель, в разговоре с ним понимаешь это очень быстро. Его работа сочетает в себе изучение эволюционной антропологии и философии морали. Такое сочетание создает еще одну модель с далеко идущим глубинным смыслом – модель того, как человечество функционирует в организациях и сетях. «Нравственное мышление [способность постичь социальное поведение с точки зрения ценностей] можно найти в каждой культуре и во все исторические эпохи, оно прослеживается еще в “Эпосе о Гильгамеше” и древнеегипетских письменах», – говорит Джойс{75}75
  Richard Joyce, интервью, 2006 г.


[Закрыть]. Джойс полагает, что такая вездесущность нравственного мышления поднимает важный вопрос: существует ли биологическая предрасположенность к ценностно ориентированному мышлению? Или мы просто разумные, рациональные социальные существа, которые изобрели мораль только для того, чтобы считаться таковыми?

Другими словами: если мы хотим играть на своих сильных сторонах, на каких из них нам следует играть?

Вывод Джойса? Нравственное мышление берет свое начало от первобытных предков, а в процессе естественного отбора становится частью нашей биологической сущности. Джойс объясняет, что существует две школы мышления относительно эволюционной пользы ценностно ориентированного поведения: модель принесения пользы группе и модель принесения пользы индивидууму. В групповой модели наш воображаемый предшественник – назовем его Ук – и его соплеменники каким-то образом сформировали согласованно действующее, альтруистическое, ценностно ориентированное общество, которое позволило им действовать более эффективно по сравнению с их соседями. Они смогли на более высоком уровне заниматься сельским хозяйством, охотиться и защищать себя. Или они смогли создать себе такое поселение, в котором их племя могло численно расти. Соседнее же племя, всего в двух холмах и трех пещерах от них, не было ориентировано на ценности. Значит, оно было более дезорганизовано, в меньшей степени способно на сотрудничество, доверие и совместное пользование. В конце концов, нехватка еды, состояние уязвимости и другие факторы уничтожили второе племя, поскольку оно не смогло создать четко функционирующее общество. Такой сценарий «выживания наиболее приспособленной группы» имеет очевидные последствия для развитых обществ – как, например, корпорации, – но что-то он все-таки упускает из виду: как мы становимся группой нравственных мыслителей, если мы не родились таковыми?

«Действуя нравственно и мысля нравственными понятиями, индивидуум может накапливать в себе положительные характеристики», – поясняет Джойс. Другими словами, действуя в духе альтруизма, самопожертвования – делясь с другими, сотрудничая и помогая другим, – Ук начал вызывать у своих соплеменников доверие, которое, судя по работе профессора Зака, привело к тому, что соплеменники стали отвечать ему взаимностью. Ук «пожинал плоды» того урожая, которым он делился с другими. Остальные только смотрели ему в спину, а он получал репродуктивное преимущество перед своими соплеменниками. Ук воспроизвел кучу таких же маленьких Уков, которые передавали по наследству его гены. Соответственно, появлялось все больше нравственных мыслителей. Согласно Джойсу, такая идея индивидуального отбора представляет собой наиболее правдоподобное объяснение нашей способности думать о поведении и сотрудничестве через призму нравственных ценностей.

Конечно же, не только биология определяет моральные принципы Ука. Будучи социальным лидером, Ук говорит со своими товарищами, они внимательно его слушают, а он, таким образом, приобретает все большее влияние над ними. Его друзья, Нук и Тук, видят, что у Ука получается строить прекрасную жизнь: у него много съестных припасов, теплая пещера и хорошая женщина рядом. Если они достаточно умны, чтобы понаблюдать за тем, что он делает, вскоре они начнут подражать своему другу. Получается, что ценностно ориентированное мышление – это не чистой воды биологическая адаптация. Соплеменники разговаривают друг с другом, делятся идеями, влияют на поведение друг друга. Нук и Тук развивают в себе моральные качества, то же делают и их потомки. Племя становится больше и способнее племени соседей, что всего в двух холмах, не потому, что оно сильнее, а потому, что в этом племени все работают слаженнее. По предположению Джойса, то, как у первобытных людей устанавливалась связь между нравственностью и воспроизведением большего потомства, могло происходить по-разному. Очевидным представляется одно: ценности эволюционировали, поскольку они давали репродуктивное преимущество.

Для меня особенно интересно в этой теории то, как она подает идею выживания наиболее приспособленных. Ук мог и не быть самым сильным или самым быстрым жителем пещеры, но его способность работать с другими и вдохновлять их на такое же поведение принесла ему необыкновенную популярность. Чем больше потомства будет производить Ук, тем больше у него будет шансов передать по генам на миллионы лет вперед свою предрасположенность к ценностно ориентированному мышлению. Выражаясь языком генетики, лучшие парни приходят к финишу первыми.

И вот здесь резкий скачок: наша биологическая предрасположенность к ценностно ориентированному мышлению ведет прямо к видению идеального капиталистического предприятия Адама Смита: к формированию свободной и справедливой рыночной системы, основанной на взаимной выгоде.

Притянутое за уши высказывание? А теперь задумайтесь.

Со времен написания Смитом его «Исследования о природе и причинах богатства народов» – книги, породившей идею капитализма и свободного рынка, – многие неправильно использовали или неверно истолковывали теории Смита для оправдания множества версий капитализма, начиная с капитализма как войны и заканчивая капитализмом эпохи свободной конкуренции. Хотя ключевой идеей, которую многие упускали, была как раз концепция взаимной выгоды, лежащая в основе видения Смита. Основой функционирования всех рынков является идея о том, что товары, деньги и работа могут быть обменены на другие товары, деньги, работу и что при этом обе стороны извлекут выгоду от такого обмена. Это не может происходить без присутствия моральных принципов, поскольку для того, чтобы вести торговлю, обе стороны должны понимать, что невозможно брать, не отдавая ничего взамен. Например, Натто, шаман племени за двумя холмами, хочет получить бивень, принадлежащий самому Уку или его племени. Он может взять его без разрешения Ука или обменять на зерно своего племени. Понимание принадлежности чего-либо другому человеку подразумевает осознание прав, то есть, если вы заработали или создали что-то, другие люди обязаны уважать вашу собственность. Собственность порождает права, обязанности и запреты. Для создания рынка обе торгующие стороны должны иметь подобное ценностно ориентированное мышление и видеть обоюдную выгоду от обмена. Развитие и успех рыночной экономики не имели бы места без биологического успеха совместной, ценностно ориентированной мысли.

Есть еще одна сторона головоломки понимания мозга, которую следует затронуть, – вера. Вера занимает особое место в интеллекте человека: она может существовать в отсутствие какого-либо объективного доказательства и часто перед лицом прямого противоречия. У каждого из нас есть что-то вроде системы верований.

Религиозная доктрина, культурный миф, даже история зачастую поддерживают и распространяют верования, которые не имеют под собой реальных оснований. Некоторые даже зависят от этих верований. Например, приверженцы того, что Земля плоская, узнав, что Земля круглая, тем не менее продолжают верить в то, что она плоская. Многие учат своих детей верить в Санта-Клауса, хотя сами никогда не катались в его летающих санях.

Другая сторона этой медали – вера может отрицать факты. Мы можем знать что-то, но отказываться принимать это за доказательство. Чтобы как-то урегулировать этот конфликт, мы решаем, что противоречить знаниям неправильно. Некоторые люди верят в привидений и духов, и их преданность этой вере – правильной или нет – приводит к тому, что они начинают скептически относиться к четким доказательствам обратного. Я здесь не для того, чтобы подвергать сомнению или опровергать чьи-то верования, но для нашего обсуждения очень важно понять, что верить и знать – разные вещи, и в них участвуют две разные части мозга.

Вера может оказывать мощное, неконтролируемое воздействие на уровне химии на то, как мы думаем и обрабатываем информацию. Ярчайшее проявление такого воздействия – эффект плацебо. При проведении экспериментов в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе исследователи говорили двум группам испытуемых, что им будут давать антидепрессанты. Одна группа действительно получала лекарство, другой вместо этого давали плацебо – фармакологически индифферентное вещество, лишь имитирующее лекарственное средство.

У участников второй группы, принимавшей плацебо, отмечался такой же терапевтический эффект, как и у участников первой группы, принимавшей настоящее лекарство{76}76
  Matthew D. Lieberman et al., «The Neural Correlates of Placebo Effects: A Disruption Account», NeuroImage 22 (2004): 447–455.


[Закрыть]. Хотя и лекарство, и плацебо могут влиять на определенный участок мозга, лекарство делает это напрямую, а эффект плацебо активирует этот участок мозга только посредством веры. Вера заставляет действовать мозг так, как если бы это была правда. Во время еще одного эксперимента в Университете Мичигана ученые делали инъекцию солевого раствора в десны здоровых молодых людей для появления болезненного давления в деснах. В это же время сканирование при помощи позитронно-эмиссионной томографии измеряло влияние таких инъекций на мозг. Во время одного сканирования исследователи говорили испытуемому, что дают ему обезболивающее, хотя на самом деле это было плацебо. Традиционно действие обезболивающих заключается в том, что они имитируют эффект эндорфинов, позволяют им высвобождаться, тем самым блокируя болевые ощущения. В данном случае из-за того, что испытуемые полагали, что им дали обезболивающее, участок мозга, контролирующий выработку эндорфинов, просто действовал по принципу «как будто». Как только мозг испытуемого вырабатывал больше эндорфинов, человек начинал себя чувствовать лучше{77}77
  Melanie Thernstrom, «My Pain, My Brain», New York Times Magazine, May 14, 2006.


[Закрыть].

Такие выводы подтверждают результаты предыдущих исследований, указывающих на то, что ожидания играют важную роль в эффекте плацебо. Ожидания задействуют вызывающие эмоции мысли о настоящем и будущем. Другими словами, наши ожидания могут влиять на наши ощущения; верования могут видоизменять то, как мы воспринимаем информацию, и иногда эти верования могут проявляться неосознанно, отдельно от сознательных мыслительных процессов. Дети, столкнувшись с картиной того, как их родители в канун Рождества запаковывают подарки в гостиной, придумают себе объяснения, почему такая картина не противоречит их вере в Санта-Клауса, и даже не подумают, что такие действия нелогичны или необычны. Точно так же и циники, которые считают, что все вокруг действуют сугубо из личных интересов, найдут объяснение всего, что они видят, в эгоистичной природе – даже в альтруистической помощи, – часто не осознавая того влияния, которое оказывает на их разум вера. Первый пример отражает лишь волшебные мечты ребенка, второй – вашу способность преуспевать в этом мире. Можно впитывать новую информацию и позволять ей видоизменять ваши верования, а можно видоизменять свои верования и тем самым становиться восприимчивым к новой информации.

Давайте на некоторое время вернемся к эксперименту Пола Зака, касающемуся доверия. Этот эксперимент дал один очень любопытный результат: люди, оказывавшие доверие другим людям, зарабатывали больше денег, чем те, кто этого не делал. В среднем ЛПР1, который отправлял деньги, зарабатывал 14 долларов, а ЛПР2, который возвращал деньги, зарабатывал 17 долларов (те же, кто ничего не отправлял, уходили со своими изначальными 10 долларами). Единственным способом заработать деньги было рискнуть и отдать их. В игре Зака деньги служили метафорой доверия.

В конечном счете послание игры заключалось в том, что, если вы придерживаетесь верной модели человеческой природы – люди в основном хорошие и им стоит доверять, – сможете оказывать больше доверия и зарабатывать больше денег. Вот где в игру вступает вера. Если вы верите, что люди в целом заслуживают доверия, они начинают относиться к вам так же (поскольку, как отмечали Кирш и Эсслингер, люди способны на это в значительной степени); они быстро делают суждения о вашей благонадежности; они с большей готовностью возвращают вам доверие. Вера в доверие создала условия для доверия, а результатом станет прибыль.

_{Играя на сильных сторонах}

Вера – мощнейший источник вдохновения и энергии, но помимо этого она позволяет нам иметь четкое видение. Вера и восприятие тесно взаимосвязаны. Чтобы совершить подъем на холм отличников, к новому пониманию, вы должны осознать невероятное влияние веры – как положительное, так и отрицательное – на то, как мы думаем.

Эволюция дала нам сложный мозг и набор пептидов и гормонов, которые действуют согласованно для обеспечения выживания нашего вида. В наше время выживать ничуть не легче, чем тысячи лет назад, особенно за счет исключительно основанных на страхе реакций, которые заставляют сердце выскакивать из груди, от которых урчит в желудке, а щеки наливаются румянцем. Выживать нужно за счет веры в то, что нас окружают добрые люди. Альтруизм. Доверие. Взаимность. Ценностно ориентированное мышление. Вера. Эти поведенческие реакции, способные заполнять межличностные синапсы, кажется, в какой-то степени включены в нашу ДНК. Сконцентрировать свое внимание на этих понятиях – значит играть на своих сильных биологических сторонах, но значит и идти по пути наименьшего сопротивления. Один теоретик назвал такую модель «делай все то, что естественно». Подобно еще не разговаривающему ребенку, который помогает незнакомцу, мы естественным образом, на инстинктивном уровне, подсознательно стремимся превзойти своих собратьев. Понимание этой естественной склонности обычно ведет в мир как.

Далеко же завел меня в размышлениях фильм «Изгой»! Несмотря на одиночество, герой Тома Хэнкса был человеком слова, для него связи с другими людьми значили очень много. Где-то внутри мы чувствуем, что именно способность сдерживать свои обещания и поддерживать связи с другими людьми наполняют нашу жизнь смыслом, а ведь большинство из нас ищут именно смысл жизни. Эти связи делают нашу жизнь значимой. Вот почему как биологически, так и культурно овладение способами построения межличностных синапсов с окружающими нас людьми при помощи правильного набора как столь тесно связано в наши дни с успехом. Если сейчас мы живем в мире, взаимосвязанном как никогда ранее, не стоит ли нам найти еще лучшие способы объединения?

Глава 5
Переход от можно к следует

Существует разница между тем, на что вы имеете право, и тем, что делать правильно.

Поттер Стюарт, судья Верховного суда США

Все мы любим, когда приходит время платить налоги – то особое время, когда мы садимся со своими близкими и подсчитываем свой вклад в общество. По всему миру люди устраивают вечеринки, на которых отмечают свою преданность честному, справедливому и благородному обществу. Устраиваются празднества, открывается вино, люди весело и непринужденно танцуют, восславляя праведность всех и каждого.

Ну… Возможно, это все выглядит несколько иначе.

Я плачу налоги в Соединенных Штатах, поэтому лучше всего знаю систему этой страны. Согласно оценкам Службы внутренних доходов США, налогоплательщики США ежегодно тратят в среднем около 45 часов на оформление налоговой декларации, и очень небольшую часть этого времени, я уверен, на празднования{78}78
  Jim Saxton, «Individuals and the Compliance Costs of Taxation: A Joint Economic Committee Study», Joint Economic Committee, United States Congress (ноябрь 2005 г.).


[Закрыть]. Каждый час такой бумажной работы требует ведения диалога с самим собой. Как бы неприятно это ни было, попробуйте вспомнить этот диалог. Вы рассматриваете каждый чек. Можете ли вы вычесть его? Или составить отчет и по нему? Или не учитывать его? Что если вы немного измените цифру в свою пользу? Когда цифры подделываются, ломаете ли вы голову над вероятностью проверки и возможностью потенциальной выгоды от небольшой неточности? Какую цену вы готовы заплатить, чтобы получить дополнительную выгоду? Заботит ли вас процесс, даже когда вы непосредственно не заняты им? Как насчет эмоциональных затрат? Спорите ли вы со своей супругой или партнером и делаете ли акцент на той сумме, которую сэкономили или, наоборот, не смогли сэкономить, чтобы заплатить налоговому инспектору? Как долго вы оттягиваете сей замечательный процесс, потому что все эти подсчеты для вас настоящая мука? Даже когда вы не занимаетесь налогами, вы продолжаете о них думать? Вы продолжаете о них думать, когда уклоняетесь от них?

А теперь давайте рассмотрим так называемый единый налог. Представьте, насколько ничтожно мало времени и энергии вы тратили бы каждый год, выполняя свой гражданский долг через выплату налогов, если бы у вас был один налог, равный, скажем, 20 процентам от валовой прибыли, независимо от того, каков ваш доход, без уменьшения налогооблагаемой базы и многочисленных лазеек. Мое предположение? Вы бы затрачивали на этот процесс около получаса в год. Сбережения нации за счет сохранения продуктивности? Миллиарды долларов. Этот аргумент, выдвигаемый сторонниками единого налога, не только объективно сократил бы время, необходимое для подачи налоговых деклараций, но и наверняка разрешил бы кучу внутренних конфликтов, которые так отвлекают внимание и не позволяют сосредоточиться на других делах. Похоже, все проще простого. Конечно, на самом деле все не так просто. Правила, как и налоговый кодекс, выступают в качестве проводника желаний общества. Они четко и однозначно сближают ценности или стандарты, которые культура считает значимыми, и стремление им соответствовать. Система прогрессивного налогообложения, при которой те, кто зарабатывают больше, платят более высокий процент налога от своего дохода, – это попытка систематизировать видение справедливого перераспределения богатств и ответственности богатых членов общества за более бедных его членов. Другими словами, налоговый кодекс существует для того, чтобы законодательно закрепить видение справедливости. Если бы универсальность, бережливость и легкость соблюдения были единственными целями налогового кодекса, именно единый налог казался бы нам самым расточительным и бессмысленным. Если рассмотреть все функции, возложенные на налоговый кодекс, проблема становится гораздо сложнее.

Трудно привить такие ценности, как справедливость и уважение, всему народу, такому же многочисленному и разнообразному, как народы большинства стран. Но справедливость остается очень мощной идеей, одной из тех идей – и с этим согласилось бы большинство граждан, – которая приносит пользу всем. Поэтому законодательные органы создают запутанный и неэффективный набор правил, который, по их мнению, приближает чувство справедливости.

Так возникает парадокс. Практически каждый может утверждать, что с его точки зрения та или иная часть налогового кодекса несправедлива. Возможно, вам кажется, что корпоративные лазейки дают преимущества сильным мира сего над отдельной личностью, или что вычет процентов по ипотечным кредитам дает привилегию среднему классу над рабочими, или что налоговая льгота по трудовому доходу ставит в более выгодное положение бедное население по сравнению с представителями малого бизнеса, – любая проведенная налоговыми правилами граница, которая делает эти правила справедливыми по отношению к одной группе, сразу же создает условия несправедливости по отношению к другой группе. Например, правило, которое дает малому бизнесу налоговые льготы на приобретение небольшого грузовика или внедорожника, дает преимущество очень богатым людям, которые покупают отнюдь не экономичные хаммеры просто ради собственного удовольствия{79}79
  Daniel Gross, «Hummer vs. Prius», Slate, 26 февраля 2004 г.


[Закрыть].

Правила есть правила. Но наш мозг, в отличие от нашего желания объединяться с другими людьми и нашего стремления к ценностно ориентированному мышлению, к правилам прочными связями не подключен. Правила – это социальное явление.

С детства мы растем в мире внешних правил – «Не трогай горячую плиту» или «Не бегай на улице». Правила устанавливаются, а их выполнение контролируется родителями, и по большей части правила принимаются нами на веру. По мере взросления мы начинаем включать создание правил в некую воображаемую игру. Сначала эти правила создаются только на основании наших личных интересов. «Хорошо, вот вам новое правило: меня нельзя осалить!» Мы создаем правила такими, какими испытываем их на себе, как ограничения, налагаемые на нас другими, – иными словами, действуем по тем правилам и так, как этого хотят от нас мама и папа. Однако довольно скоро мы начинаем понимать, что нашим друзьям больше не нравятся эти правила, а значит, для того, чтобы сохранить дружбу, надо сделать правила более нейтральными. Мы учимся «играть честно». Потом, во взрослой жизни, большинство из нас начинают испытывать удовольствие, играя в рамках правил. Шашки начинают казаться нам вполне забавными, потому что фигуры в них могут делать только строго определенные шаги и только в определенное время. Карточные игры добавляют сложности, а такие игры, как шахматы и го, требуют еще и логического мышления. Спорт задает определенные параметры физической деятельности. Отношение к правилам, которых мы придерживаемся к тому моменту, как становимся взрослыми, исходит из этого раннего опыта создания правил и групповых игр.

Сама цивилизация развивалась органично, по тем же принципам; взрослые разрабатывали еще более сложные правила в ответ на сложные взаимоотношения в обществе. Мы начинали жить в небольших племенах, и по мере того, как наши племена увеличивались, а взаимоотношения становились все более сложными, стали создаваться правила для руководства, управления, а иногда и контролирования друг друга. Правила стали закрепляться в законах, разработанных группой лидеров и ставших структурной частью гражданского общества, как, например, налоговый кодекс. На сегодняшний день правила в той или иной степени управляют пространством между нами и, как мы уже обсуждали ранее, служат нам довольно хорошо во многих сферах. Однако когда мы начинаем рассматривать глубины нового мышления, необходимого для успеха в мире как, нам нужно основательно пересмотреть собственное отношение к правилам, понять то, как наше представление о них помогает нам, а иногда и сдерживает нас.