Текст книги "Девочка и ветер"

Они вывели ее во двор, где был припаркован большой черный джип. Связав Иване руки, Назуф залепил ей рот широкой липкой лентой и с легкостью закинул в багажник автомобиля.

Иване показалось, что поездка длилась бесконечно долго. Сначала она подумала, что настал конец и ее убьют. Картинки возможного развития событий вертелись в испуганном мозгу как в киноленте. Ее вытащили из машины на какой-то окраине, на дворе уже была ночь. Резкий выстрел из пистолета. Пам! Пам! Ее бесчувственное тело падает на холодную влажную землю, и все так банально заканчивается.

Заскрежетали тормоза, и машину занесло на повороте. Она скатилась в угол багажника, инстинктивно втянув голову в плечи, пытаясь защититься. Только бы ее не задушили. Она уже чувствует, как костлявые пальцы Исмета сжимают ей горло. Холодные капельки пота выступили на лбу, при резком торможении на следующем повороте она уперлась ногами в стенку багажника.

«Боже, в чем я перед тобой так провинилась?» – впервые в жизни она вспомнила о Боге, ведь ей больше не к кому было обратиться. Но в душе еще теплилась искра надежды, что в эту страшную ночь есть кто-то, кто ее не предаст, и еще не все потеряно. А в это время черный автомобиль, трясясь по рытвинам и колдобинам, свернул на горную, покрытую щебнем дорогу.

«Неужели так кончится жизнь?! – задавала она себе вопрос, в то время как ее голова при каждой колдобине ударялась о твердое дно багажника. – Я так просто им не сдамся! Дай Боже, чтобы это было в каком-нибудь лесу. Я вырвусь и под покровом ночи полечу со всех ног. Они могут стрелять наугад, но, надеюсь, в меня не попадут. Я хочу жить», – повторяла она самой себе, судорожно отметая мысль о смерти, которая упрямо возвращалась к ней снова и снова. Неожиданно автомобиль остановился, и двигатель заглох. Сначала она напряженно вслушивалась в тишину, а потом до ее слуха долетели обрывки разговора на непонятном ей языке. Багажник открылся, и Ивана почувствовала, как запах прокисших листьев ударил ей в ноздри. Лимонно-желтый свет фонарика упал на скрюченный, как в гробу, силуэт Иваны. В мгновение яркий свет ослепил ее, потому что фонарик направили прямо в глаза, и сразу же за этим она увидела небритое лицо, заглядывающее через край багажника. Незнакомец внимательно посмотрел на нее и, заметно довольный, подмигнул Исмету, давая понять, что товар его устраивает.

– Сколько хочешь? – он вопросительно обратился к Исмету.

– Как договаривались. Две тысячи евро.

– Можно за полторы? Смотри, какая она синяя. Мне понадобится целый месяц, чтобы вылечить ее и привести в порядок, – покупатель пытался сбить цену.

– Ни меньше ни больше! – голос Исмета был решительным, так что покупатель, видя, что торговаться бесполезно, не спеша вытащил из кармана кожаной куртки кошелек и при свете фонарика отсчитал деньги.

Ивана с напряженным вниманием следила за развитием событий и, хоть и не понимала, о чем они говорят, сразу догадалась, что она продана. Забрав деньги, Исмет с помощью Назуфа вытащил ее из багажника и передал новому владельцу. Под мощный рев мотора торговцы белыми рабами исчезли в темноте.

Ивана, парализованная от страха, была как во сне. Темнота показалась ей еще гуще, и она почувствовала дрожь во всем теле. Из одежды на ней было только платье, в котором ее забрали из подвала, где она сидела под стражей. Ветер шумел в кронах столетних дубов, растущих у крутой тропинки, ведущей к реке. На мгновение на небе появился серебряный серп молодого месяца и, посмотрев на свое отражение на сетчатой поверхности бурной реки, утонул в объятиях облаков.

– Иди! – обратился к ней новый хозяин и, подхватив ее под мышку, не развязав рук, повел по крутой тропинке к реке. Ивана споткнулась о камень, ударившись большим пальцем ноги, и, ощутив страшную боль, пошатнулась в сторону, но провожатый придержал ее, не дав упасть. Подойдя к берегу, он подтянул лодку, привязанную длинной стальной цепью к железному штырю, и помог Иване сесть на доску на корме. Пока он налегал на весла, Ивана прислушивалась к мягкому плеску воды о борта лодки, судорожно раздумывая, как освободиться. В разорванном облаке промелькнул верх серпа пробегающего месяца, осветив лодку, которая под сильными гребками человека, сидящего на веслах, плыла вверх по течению. Оглядевшись вокруг, Ивана заметила у борта тонкую жестяную планку с дырками для продевания рыбацких сетей. Желание жить разбудило в ней невероятную силу, наполнило уверенностью, что у нее все получится. Дождавшись, когда новое облако закроет серебристый месяц, она принялась за дело. Со всей тяжестью навалившись на острый край металлической планки, она, извиваясь всем телом, пыталась разрезать веревку, которой были связаны руки. Занятый греблей и оглушенный шумом воды, ее новый хозяин в темноте не замечал, чем занимается его подопечная. В какой-то момент веревка ослабла, от возбуждения Ивана почувствовала, как легкие готовы разорваться от счастья. Острый край поранил запястье, но боли она не почувствовала, отчаянно раздумывая, что предпринять дальше. Месяц снова заговорщицки выглянул из-за облака, осветив на дне лодки запасное весло, оно лежало на расстоянии вытянутой руки от места, где сидела Ивана. Почувствовав, что цель достижима, Ивана больше не раздумывала. Быстро схватив деревянное весло, она со всей силы замахнулась и что есть мочи ударила невнимательного гребца по голове. Повернув голову в ее сторону, он попытался подняться, но следующий, еще более сильный удар попал ему прямо в темя, и он повис на борту лодки. Почувствовав в себе недюжинную силу, Ивана схватила его за ноги и с усилием перекинула через борт. Вялое тело соскользнуло, подняв брызги, в темную, беспокойную реку, оставив после себя несколько концентрических кругов, а потом наступила нереальная, жуткая тишина. Ивана несколько минут стояла, как в трансе, прислушиваясь к волнам, которые с шумом ударяли о нос лодки, а потом решительно взяла весло и, загребая слева и справа, добралась до противоположного берега.

Нос лодки уткнулся в песчаный берег, Ивана внимательно осмотрела ее содержимое и нашла кожаную куртку хозяина, она лежала, перекинутая через рыбацкую сеть, под сиденьем, на котором до недавнего времени располагался ее владелец. Ивана нагнулась и начала шарить по карманам, там нашла паспорт и шестьсот евро в банкнотах по сто и еще немного мелочи. Деньги она забрала, а паспорт порвала на сотни мелких кусочков и выбросила в воду. Выйдя из лодки, она оказалась по щиколотку в иле, почувствовав, как туфли наполняются водой. Она разулась, сполоснула туфли в воде и медленно начала подниматься по тропинке вверх, пробираясь сквозь густую чащу. Ее босые ноги неслышно ступали по опавшим листьям. Взбираясь наверх между гладкими стволами буков и смолистых елей, не зная, куда идет, она все равно чувствовала себя абсолютно свободной. Блеск молнии вспорол облако, слабо осветив окрестности, а потом со свинцового неба раздались ужасающие раскаты грома. Только тогда Ивана испытала страх, прислушиваясь к грохоту, дождь лил как из ведра, глухой гул, как по цепи, терялся вдали. Платье насквозь промокло, и женщина дрожала всем телом.

– Милостивый Боже, не бросай меня одну, – замедлив движение, шептала она во мраке, пробираясь вперед. Полумертвая от страха и усталости, она хваталась руками за молодые побеги, растущие у горной тропки, падала и поднималась, темнота ночи оставалась у нее за спиной, в тенистой глубине черной кручи. Желание жить толкало ее вперед, и она шла, пошатываясь, карабкаясь вверх. Небо наконец-то серой туманной изморосью начало подавать сигналы к рождению нового дня.

Когда Ивана добралась до поляны на вершине горы, облака, как по волшебству, растаяли, а восток стал стыдливо переливаться светло-фиолетовым светом. Мир лежал у ее ног. У подножия горы с противоположной стороны можно было разглядеть красные крыши домов, проглядывающие из густой зелени и серых прядей утреннего тумана. Ивана решила обходить населенные пункты, боясь оказаться в каком-нибудь шиптарском селе и быть узнанной. Паника охватывала ее при мысли, что кто-нибудь догадается, что она – сербка, и сообщит об этом местной полиции. Они бы легко раскрыли ночное происшествие, а это был бы конец. Жертву объявили бы преступником и наоборот, а она была убеждена в своей невиновности.

Сам факт убийства торговца белыми рабами вообще не обременял совесть Иваны. Подобно тому как мы убиваем назойливого овода и на ладони остается только размазанный след собственной крови, мы только облегченно вздыхаем, быстро забывая случившееся. Так и Ивана совершенно не думала об убитом. Единственное, что ее мучило, был нестерпимый голод. Она чувствовала, как урчит желудок, настойчиво и упрямо, но рисковать и спускаться в деревню, чтобы купить хотя бы немного еды, она не смела. Двинувшись вниз, на одном из склонов в густой чаще она заметила ветвистый куст дикой ежевики, покрытый темно-синими ягодами. Она начала собирать их в пригоршни, а наполнив, забрасывать в рот. Черный сок въедался в руки, она потом долго вытирала их о мокрую траву, пытаясь смыть с испачканных ладоней темные пятна. Спустившись в долину, молодая женщина обошла стороной деревню и, отыскав в каком-то овраге дорогу, снова начала взбираться наверх. Горный склон, на который она поднималась сейчас, был намного выше и круче, так что ей показалось, что она никогда не доберется до верха. Уже перевалило далеко за полдень, когда она, прикладывая неимоверные усилия, поднялась на вершину. Перед ее глазами открылась красота, какой никогда она раньше не видела. За ее спиной волнообразно раскинулась плодородная Метохия с сжатыми нивами, разделенными на участки, обрамленные зелеными заповедными лесами, а перед ней возвышались огромные сосны и высокие темные ели. Над головой, высоко, раскинув широко крылья, кружил орел, внимательно осматривая окрестности, терпеливо высматривая добычу. В расщелине между двумя скалами извивался каньон, разделенный пополам темной лентой асфальтированной дороги, по которой двигались автомобили, с этой высоты они казались маленькими, как детские игрушки. На склонах горы белели стада овец, похожих на белые шарики, разбросанные по полянам. Ивана решила спуститься к ним, неслышно подкрасться и подслушать, о чем говорят пастухи, чтобы узнать, где она находится. Она прокралась к опушке леса и затаилась в чаще, заметив двух мальчишек, сидящих под тенью ветвистого дуба, они над чем-то весело смеялись. Спрятанная в густой зелени, девушка напрягла слух и услышала, как старший, белобрысый, мальчишка дразнит младшего, неуклюжего толстячка, на чистом сербском языке:

– Милован, ну признайся же, что ты любишь Милиану.

– Почему это я ее люблю, она мне вообще не нравится!

– Рассказывай сказки! Я вижу, как ты на нее смотришь. Просто съедаешь ее глазами.

– У меня есть глаза, вот я и смотрю, но она – не мой тип. Честное слово!

– Будешь ты ее любить, вот только вырастет у тебя то, что прячется в штанах, побольше. А если хочешь, чтобы он вырос, смазывай молочаем. Тебе понятно? – до слез смеялся светловолосый озорник.

Услышав, что они говорят на родном ей сербском языке, Ивана почувствовала облегчение и просто вылетела из своего укрытия и направилась к ним. Увидев незнакомую женщину, мальчики оборвали беседу, с интересом рассматривая приближающуюся к ним незнакомку.

– Мальчики, где здесь ближайшая автобусная станция?

– Смотря куда тебе надо: в Белград или Подгорицу.

– А какой большой населенный пункт здесь поблизости?

– Рожай тебе ближе всего. Когда спустишься к асфальтированной дороге, где-то полкилометра пройдешь вниз, там останавливается автобус. А потом из Рожая можешь ехать куда захочешь.

Ивана их поблагодарила и направилась по склону вниз.

– Секула, ты видел эту? Не знает, ни где находится, ни куда ей надо. Наверное, какая-то дура.

– А может, объелась бузины? Ты, сокол, принимай только молочай, и все будет хорошо. – Эхо смеха Секулы разлилось над котловиной.

Спустившись к асфальтированной дороге, Ивана повернула налево, как показали ей пастушки, и дошла до автобусной остановки: та на самом деле представляла собой жестяной навес, где могли прятаться от дождя или зноя. Вскоре из-за поворота появился местный автобус-развалюха, изношенный и расшатанный от многолетнего использования, который довез ее до Рожая.

Из ближайшей пекарни, через дорогу от автобусной станции, распространялся запах свежей выпечки. Этот приятный аромат защекотал ей ноздри, вызвав спазмы в изголодавшемся желудке, и она просто полетела туда. На полках были сложены горы румяных батонов, корка их золотилась, будто испеченная на солнце. Из плетеных корзинок выглядывали эллиптические баранки, посыпанные кунжутом. За деревянными столами, накрытыми выцветшими зелеными скатертями, сидело несколько мужчин. Вытирая салфетками жир с губ, они похотливо пожирали взглядами Ивану. Она терпеливо ждала, пока продавец обслужит покупательницу, стоящую впереди. Наконец большегрудая женщина отошла от прилавка, и продавец с усами, похожими на две колючки, посыпанные мукой, сначала лениво зевнул, изнуренный работой с раннего утра, а потом вопросительно обратился к ней, высоко подняв седеющие брови, будто желая пересадить их на лысое темя:

– Что вам?

– Пирог с сыром и кефир.

Женщина села за свободный стол рядом с витриной. Смертельно изголодавшись, она забрасывала крупные куски в рот, чувствуя, как к ней возвращаются силы и поднимается настроение. По блеску в глазах при виде каждого куска и скорости, с которой она заглатывала пирог, было заметно, что она была здесь голоднее всех. Закончив обед, Ивана благодарно улыбнулась испачканному мукой владельцу усов-колючек и вернулась на автостанцию.

Купив билет до Петровца, Ивана вошла в автобус и села у окна, наслаждаясь красотами пейзажа за окном. Стараясь все забыть, что с ней произошло за последнее время, она отдалась на волю сладким мечтам, представляя, как будет нежиться на песчаном пляже, прислушиваясь к убаюкивающему шуму волн.

На выезде из каньона реки Морачи ее одолела усталость, и, изнуренная событиями последних дней, она погрузилась в глубокий сон. Только на серпантине, совсем близко от Петровца, она открыла глаза, перед которыми разлилась лазурная необозримая гладь Боко-Которского залива, озаренная лучами заходящего солнца.

На автобусной остановке ее встретила сутолока загорелых туристов и зазывные возгласы владельцев частных комнат и апартаментов. Наперебой перекрикивая друг друга, они предлагали места для размещения приезжих гостей. Женщина средних лет в бежевом льняном платье показалась ей самой аккуратной, а цена в восемь евро в день приемлемой, и Ивана сняла на неделю небольшую комнату с видом на море. Красивый, побеленный дом в нескольких сотнях метров от пляжа дышал теплом, а виноградная лоза во дворе, украшенная зрелыми темно-синими гроздьями, дополняла идиллию домашнего уюта. Довольная комнатой, Ивана отправилась на прогулку по городу и на одной из соседних улиц обнаружила магазин женской одежды. Тут она купила себе пляжное платье, джинсы, несколько летних маек, купальник, полотенца, а в киоске напротив – солнцезащитный крем и средства для личной гигиены. Вернувшись к себе в комнату, она быстро сняла с себя старые вещи, надела купальник и, завернувшись в большое полотенце, направилась на пляж. Над Петровцем уже опустился вечер, по всей длине набережной зажглись фонари. Рестораны, манящие мистическими огнями, были полны посетителей, уставших от отдыха и к этому времени уже изрядно проголодавшихся. Между ними с ловкостью акробатов протискивались мокрые от пота официанты, разнося на серебряных подносах тарелки с плодами моря, украшенные разнообразными овощами. От их вида у изнуренных, но стойких отдыхающих текли слюнки.

Ивана протиснулась через толпу гуляющих, которые медленно двигались в обоих направлениях, и по ступенькам спустилась к морю. Мелкий песок ласкал ее босые ноги, а она полной грудью вдыхала запах моря. Отойдя на несколько десятков метров подальше, туда, где мрак был гуще, она бросилась в воду и, совершая ритмические замахи руками, поплыла в открытое море. Ее гибкое тело скользило в гладкой воде, она ныряла и кувыркалась, словно хотела смыть с себя всю грязь, в которой ее обваляли другие, и навсегда остаться в чарующей тишине петровацкого пляжа. Выйдя из воды, она ощутила легкую дрожь и завернулась в полотенце. Воздух пах лавандой, морем и кипарисами, она вдыхала его полной грудью, поднимаясь наверх, к своему дому. В небесном улье мерцал рой звезд, похожий на светлячков на волшебном шаре.

Придя в комнату, она быстро переоделась и, бросив на себя в большое зеркало в углу удовлетворенный взгляд, просто слетела вниз, к небольшому рыбному ресторану. Жареные кальмары и бокал красного вина после освежающего ночного купания были как раз кстати. Доносящийся из кухни запах еды смешивался с прозрачным запахом моря и действовал на нее успокаивающе. Потемневшие дубовые балки на высоком потолке, через них были переброшены рыбацкие снасти, и язычки пламени свечей, мерцающие на столах, придавали ресторану вид идиллического места, которое давно знаешь и где тебя всегда ждут. По крайней мере, так казалось Иване, после вкусного ужина она расслабленно следила за отражением свечи, блуждающим по темному дну бокала с вином.

Оплатив счет, Ивана слилась с рекой прогуливающихся по набережной отдыхающих. В конце променада начиналась темень, из глубины на расстоянии нескольких сотен метров светилась через короткие интервалы, то включаясь, то выключаясь, неоновая реклама, приманивающая любопытных посетителей: ДИСКО-КЛУБ ОСЬМИНОГ!

После столь длительного времени затворничества, где область ее перемещений была ограничена пространством от комнаты до бара и назад, где ее постоянно сопровождал страх и где она подвергалась жестокому насилию, Ивана снова чувствовала себя свободной и жизнелюбивой, а этот средиземноморский вечер казался ей неповторимым праздником. Ни минуты не раздумывая, она направилась по бетонной дорожке во тьму, к освещенному входу, над которым мерцал большой неоновый осьминог.

Через лес потных тел, покачивающихся в такт музыки, она протиснулась до барной стойки и заказала коктейль «Лонг-Айленд». В массе веселящейся молодежи она чувствовала себя будто наедине сама с собой, но не одинокой, и это ей нравилось. И тут к ней подсел спортивного телосложения молодой человек в черной майке без рукавов.

– Чья ты, когда ты ничья? – обратился он к ней, обольстительно улыбаясь.

– Я – своя. А ты тут при чем? – отрезала Ивана, всем своим видом давая понять, что у нарушителя ее спокойствия нет никаких шансов.

– Не злись. Я просто подумал, что, если тебе что-нибудь понадобится, я могу пригодиться.

– Что мне может понадобиться, если у меня все есть?

– Например, один сниф[47]47
  От англ. sniff – «вдыхать, втягивать носом или вдох, втягивание носом», на американском сленге – «наркоман, нюхающий наркотик».


[Закрыть], чтобы ты стала хай[48]48
  От англ. high «высокий» – на сленге: состояние опьянения или возбуждения при принятии наркотика.


[Закрыть], а не такая дерганая.

– А почему ты именно меня выбрал?

– По выражению твоего лица вижу, что ты – нарик[49]49
  Жаргонное название наркомана.


[Закрыть], потому такая нервная. Опытный глаз всегда разглядит собрата. Я сразу же тебя просчитал.

– Да вали ты отсюда! – отрезала Ивана, отвернувшись от него в другую сторону.

– Как хочешь. Но если я тебе понадоблюсь, ты только спроси, где Маки. Меня отыскать легко.

Она даже не заметила, как молодой человек растворился в толпе, но, к своему разочарованию, почувствовала, что теряет контроль. Только еще разок и больше никогда?

XXI

Пурпурно-черный круг уже на три четверти спрятался за голубоватой дымкой горизонта. Видимая его часть, угасая на закате, проглядывала из-за пламенеющего облака, будто кто-то хотел забрать на другую сторону планеты, в новый прозрачный рассветный сумрак какую-нибудь тайну уходящего дня.

Забравшись ногами на плетеный стул, Ангелина сидела у окна, задумчиво размышляя, как далеко и где место его ночлега. Она себя чувствовала очень одинокой. Ивана не появлялась больше месяца и не звала переночевать у нее. А Ангелина так любила положить голову к ней на грудь и слушать ритмически пульсирующий стук материнского сердца, принадлежащего только ей одной.

Она вслушивалась в тишину, когда неожиданно через открытое окно в комнату впорхнул ветер и начал колыхать занавеску на окне. Под его слабыми дуновениями занавеска слегка прогибалась, покачивалась и развевалась, а девочка, широко раскрыв глаза, следила за этим волшебством, неожиданно почувствовав какую-то тихую радость и ощущение, что она больше не одна. Дыхание ветра в одночасье распалило мечтательное воображение раненого детства. Ангелина восприняла его как живое существо, как кого-то, кому она может доверить всю свою печаль и самые сокровенные мысли, кто будет ее защищать и все ее секреты хранить в тайне.

– Заходи в мою комнату, добрый ветер, заходи, милости прошу, – шептала она в туман светлосерого заката, а в воздухе витал запас свежескошенной травы с газона перед домом. – В моей комнате есть место и для тебя, сколько захочешь. И мы больше не будем одиноки, ни ты, ни я, – шуршала она тихим голосом. – И неважно, кто ты: Бог, о котором мне рассказывала бабушка, или ангел. Важно, что ты все видишь и ты здесь. И я чувствую, что ты здесь! Ты наверняка знаешь, где моя мама. Пожалуйста, береги ее, чтобы с ней не случилось чего-нибудь плохого, потому что она часто встречается с плохими людьми, которые дают ей наркотики, а потом бьют ее. А вообще-то она очень добрая. Она меня любит, но часто бывает грустной и плачет. Плачет, потому что нет денег, чтобы купить мне все, что нужно. А я, когда вижу, как мама плачет, плачу вместе с ней. Плачу, потому что она несчастна. Я больше никогда не буду просить у нее купить мне что-нибудь. Я даже простила ей те деньги за «Нинтендо», которые она осталась мне должна. Они мне не нужны. Не надо мне и «Нинтендо». Только бы ей было хорошо. Ты бы мог нам помочь. Почему ты не внесешь в ее жизнь кого-нибудь, кто бы ее любил и сделал так, чтобы она снова была счастлива? Умоляю тебя, помоги ей!

– Ангелина, почему ты сидишь в темноте? – приоткрыв дверь, из коридора заглянула бабушка Мария, включила свет и закрыла окно. – Видишь, прохладно. Ты можешь простудиться.

– Мне не холодно. Только душно, – ответила девочка, спрыгнула с грациозностью кошки на пол и потянулась, таинственно улыбаясь.