Текст книги "Девочка и ветер"

VI

В ту ноябрьскую ночь был сильный ветер, нанося на крыши и фонарные столбы мелкий скандинавский снег. Из-за закрытых штор, то здесь, то там, щурились освещенные окна, мерцая, как светлячки, заблудившиеся в снежной ночи и подавая редким прохожим знак, что за ними идет жизнь, спрятанная от любопытных глаз, едва заметная.

В ванне с теплой водой с пеной Ивана купала Ангелину. Теплые облака водяного пара и запах шампуня создавали приятное чувство комфорта, и девочке не хотелось прерывать купание.

– Давай, малышка, выходи. Хватит.

– Мама, пожалуйста, разреши мне еще чуть-чуть.

– Все! Конец! – Ивана спустила воду, вытерла девочку, накинула на нее маленький махровый халатик и на руках отнесла в комнату. Сама легла рядом с Ангелиной, вдыхая запах ее волос.

– Расскажи мне сказку о Маше и медведях.

– Зачем рассказывать одно и то же, когда ты знаешь эту сказку наизусть? Я устала.

– Тогда почеши мне спинку.

Девочка наслаждалась, ощущая руку матери под майкой, чувствуя, как подушечки ее пальцев нежно спускаются вниз по позвоночнику. Она предавалась удовольствию, счастливая от такой близости, уверенная и защищенная. Волны сладкой неги нежно щекотали ее между лопатками, и вскоре, с улыбкой на лице, она уплыла в серебряное озеро невинного сна.

Не прошло и получаса, как Ангелина уснула, когда на входной двери прозвенел звонок. Через «глазок» Ивана, к своему величайшему изумлению, увидела Михайла и Кале, своих знакомых из торгового центра «Феман», которые периодически снабжали ее марихуаной.

– Откуда вы взялись так рано?

– Скорая помощь никогда не опаздывает. Ты одна?

– Одна. Только что уложила малышку.

Пройдя через коридор, они втиснулись в полуосвещенную кухню. Кале достал из пластикового пакета бутылку «Балантайна» и упаковку с шестью банками крепкого пива и все это поставил на стол.

– Что еще есть?

– Гаш[18]18
  Сокращённое название для гашиша на сленге наркоманов.


[Закрыть]… Увидишь, отличный. Марокко!

Михайло открыл бутылку виски. Предложил Иване.

– Я буду пиво! – ответила она, открывая банку. Глядя, как Кале длинными дрожащими пальцами под стеклянным стаканом на гладкой поверхности стола поджигает коричневатую смесь, которая, как пластилин, становится все мягче и эластичнее, заполняя пространство внутри стакана беловатым дымом, Ивана почувствовала сладкое щекотание в животе.

– Дамам – преимущество! – сказал Кале, пропуская ее вперед. Она вдохнула воздух под стаканом, потом еще раз, чувствуя, как туманные испарения наполняют ее легкие, выискивая дорогу к извилинам мозга, проникая в каждую клеточку, наполняя все ее существо обманным счастьем.

– Парни, вы – супер! Сегодня вечером я надуюсь, как маленький шарик, – Ивана почувствовала, как улучшается ее настроение.

– Мы тебя проткнем, чтобы ты не улетела, – громко рассмеялся Михайло, ущипнув ее за щеку.

– Вы опоздали. Это кое-кто уже сделал до вас, – ответила она, уступая место Кале.

– Никогда не поздно, если любишь страстно, – многозначительно подмигнул Михайло, глубоко вдохнув дым.

Ритуал повторили несколько раз, и в хорошем настроении все перешли в гостиную, куда перенесли и напитки. Ивана захватила стеклянную вазу с чипсами. На телевизионном экране заканчивался фильм «Второй шанс» с Николасом Кейджем в главной роли. Фильм их не интересовал, поэтому телевизор выключили. Михайло сел рядом с Иваной, положив руку ей на плечо. Его указательный палец проник через глубокое декольте на ее хлопчатобумажной майке, нежно массируя крупный сосок на ее белой, как молоко, груди. Она схватила его за запястье и убрала руку.

– Что с тобой?

– Ты меня щекочешь.

– Хочешь посексимся?

– Успокойся. Я не в настроении.

– Я всегда выполняю обещания, – сказал Михайло, глядя ей прямо в глаза.

– Я тебе ничего не обещала.

– Я сам себе обещал, что сегодня вечером буду спать с тобой, – добавил он с твердой решимостью в голосе и, заключив ее в крепкие мускулистые объятия, отнес в спальню. Опустив ее на кровать, он прилег рядом, положив свою разгоряченную ладонь на ее оголенное бедро.

– Я не хочу. Ты понимаешь, когда тебе говорят «нет»?

– Когда тебе что-нибудь надо, я всегда тут как тут. Моментально меня находишь, а когда я чего-нибудь хочу, ты делаешь вид, что не понимаешь. Мы – не дети, не будем играть в игры. Снимай трусики!

– Не хочу.

Засунув ей свою крупную ладонь между ног, он ощутил упругость волосков на лобке. Она сжала ноги, но отпор был слишком слабым, чтобы сопротивляться его бычьей силе. Резинка, как тетива, лопнула, больно ударив ее по ягодицам, и белые кружевные трусики спустились по бедрам и полетели через кровать, прямо на гипсовый бюст Венеры на другом конце комнаты. Мертвый гипсовый глаз дочери Юпитера смотрел через разрез белых кружев и стал немым свидетелем, как оскверняется любовь, самое святое чувство, подаренное человеку для счастья.

Было совершенно очевидно, что еще одна убогая ночь их несчастных жизней должна пройти, и Ивана перестала сопротивляться, раздвинув ноги. В полумраке Иваниной спальни Михайло с инстинктом самца бросился в тесный проход между ее ног. А потом в комнату прокрался, включив лампу на ночном столике, Кале, голый, как мать родила.

– Выключи свет! – простонала Ивана. – Что тебе здесь надо?

– Хочу смотреть на вас. Порнопрограмма для полуночников в прямом эфире.

– Вали отсюда!

Ивана стояла на коленях на кровати, зарыв лицо в подушку, а сзади ритмически двигалось мускулистое тело Михайла. По ее молочной коже разливался желтый свет настольной лампы, переливаясь восковым цветом старого золота, что делало ее больше похожей на мученицу, которая, поняв безнадежность сопротивления, равнодушно отдалась на милость и немилость своих мучителей, чем на наркоманку, которая была вынуждена за наркотики отдавать свое, всегда привлекательное, стройное тело.

– Ну что, ты уже кончил? – спросила она каким-то чужим голосом, доносящимся откуда-то издалека.

– Скоро. А было бы справедливо немного дать и Кале. Гаш для тебя он нашел, а не я.

– Дай ему ты и кончай уже, наконец! С меня всего предостаточно! – крикнула Ивана, не заметив, как Кале, похожий на худосочного тонконогого дьявола в человеческом обличье, хитро скалится над ее головой.

Неожиданно в проеме открытых дверей появилось сонное, все еще не проснувшееся лицо девочки, разбуженной скрипом и громким разговором из спальни. Не понимая, что происходит, она изумленно смотрела, как тело Иваны сгибается под сильной атакой Михайлы, приближающегося к оргазму. Она видела тень ее выпирающих ребер и мужские ладони на бедрах, вжатые как огромные клещи. Несколько минут она слушала ее болезненные стенания и его сладострастные возгласы, но, подумав, что в полутьме комнаты матери происходит что-то страшное, девочка крикнула изо всех сил:

– Мама!

В секунду все остановились в оцепенении, даже хитрая дьявольская усмешка замерла на лице Кале, а Ивана, как рыба, выскользнула из-под Михайлы, абсолютно голая, взяла девочку на руки и бегом отнесла ее в кровать. Девочка дрожала как испуганный олененок, не позволяя маме снять маленькую теплую ручку с ее шеи, по которой стекал ручеек пота.

– Мамочка, что они с тобой сделали? Они тебя били? – испуганно шептала девочка.

– Нет, Ангелина. Все в порядке. Не бойся, – Ивана пыталась успокоить ребенка.

– Тебе было больно?

– Нет.

– Ты меня обманываешь. Дай честное слово.

– Честное слово! – Она почувствовала, что ответ звучит неубедительно. – Ложись здесь, я тотчас же вернусь.

– Мамочка, куда ты?

– Скажу, чтобы они ушли к себе домой.

Девочка быстро выпрыгнула из-под одеяла и побежала за Иваной, чувствуя под босыми ногами холодный сквозняк. Дверь за пришельцами с треском захлопнулась.

VII

Через два года после появления на свет Ангелины Мария Савич приехала в Швецию навестить дочь и увидеть внучку. Уже после двух недель пребывания в Гетеборге ей все было ясно, а яснее всего то, что она очень нужна и одной, и другой. Она должна спасти то, что еще можно спасти.

Золотоволосая девочка приворожила ее, они не расставались ни на минуту. Стоило ей сесть отдохнуть, малышка тотчас находила возможность занять место у нее на коленях. Она гладила ее нежными малюсенькими пальчиками и с любопытством задавала сотню вопросов:

– Бабушка, а ты – мамина мама?

– Да, радость моя, – отвечала та, разнежившись, качая внучку на коленях.

– А почему вы не живете вместе?

– Мы жили вместе, пока она была маленькая, а потом она выросла и улетела.

– Как это улетела? У нее нет крыльев.

– Так говорят. Выросла и ушла.

Наивными вопросами Ангелина разбудила в ней воспоминания о днях, когда Ивана была приблизительно ее возраста, когда она была милым, смышленым ребенком, сообразительности которого все удивлялись, как купила ей первый школьный портфель и, заплетя две косы с красными бантами, проводила в школу. Из дали лет перед ней возник силуэт дочери в синих джинсах и облегающем оранжевом пуловере без рукавов, под ним уже обрисовывалась формирующаяся грудь. Как она ликуя сообщает, что ее приняли в Первую белградскую гимназию, как сама она была встревожена в ту ночь, когда пропала Ивана, уехавшая в Швецию… За несколько секунд перед ее глазами промелькнул огромный кусок их жизни, все это напоминало ситуацию, когда отрезают огромный кусок торта и вместо того, чтобы выложить его на фарфоровую тарелку, как задумала хозяйка, он оказывается на полу, под ногами.

– Боже, где я ошиблась? – задавала она себе вопрос, обращаясь к Богу.

– Бабушка, пойдем играть на улицу. – Внучка тащила ее за руку, возвращая на солнечную сторону жизни.

С приездом матери Иване стало как будто легче, поэтому она все чаще выходила куда-нибудь с компанией и возвращалась из города поздно, после полуночи, заметно хмельная и пахнущая алкоголем.

– Ивана, что с тобой происходит? – спрашивала мать тихо и обеспокоенно.

– Ничего. Немного развлеклась с друзьями. Я же не баба, чтобы сидеть дома.

– Но ты и не девчонка. У тебя есть ребенок, ты несешь за него ответственность.

– Понимаешь, мама, я почти год никуда не выходила из дома. А мне всего двадцать три года!

– Я вышла замуж в девятнадцать.

– Только не говори мне, что ты никуда не ходила!

– Честное слово, никуда. Я растила тебя, готовила, убирала, стирала твоему отцу трусы и рубашки. А он бросил нас, как последний подонок!

– Значит, было слишком рано. Тебе сейчас надо бы выйти замуж. Давай тебе кого-нибудь подыщем здесь?

– Брось говорить глупости и иди спать!

И хотя никогда раньше Мария не задумывалась об этом, эта идея ей вдруг понравилась. Она могла бы быть рядом с дочерью и внучкой и заботиться о них.

Помимо всего прочего, на зарплату, которую получала в Белграде, она едва сводила концы с концами да и чувствовала себя там страшно одиноко.

Недалеко от квартиры дочери, в их дворе, но в другом доме жила их землячка Ева, которая еще в шестидесятые годы приехала сюда из Нови Сада[19]19
  Нови Сад – город на севере Сербии, административный центр региона Воеводина.


[Закрыть], тогда это называлось «на временные работы», и свой житейский баркас поставила на якорь на окраине Гетеборга. Они познакомились здесь, во дворе, гуляя с внучками. Мария часто заглядывала к ней на кофе, а та регулярно наносила ответные визиты. Не зная шведского, у нее была возможность с кем-нибудь поговорить и подружиться. Так, под знаком строгой секретности она узнала много подробностей о безумной и несчастной жизни дочери, и это еще больше убедило ее в решимости остаться и жить тут, рядом с ней. Но как?

Впрочем, и Ева не сидела сложа руки и на одну из вечеринок позвала Свена Карлсона, своего приятеля, жившего по соседству. Свен уже четыре года был вдовцом и жил один. Его супруга четыре года назад внезапно умерла от инсульта, а он, уйдя в прошлом году на пенсию, всеми силами старался не впасть в тоску и бессмысленность будней, поэтому занимался всем подряд (в положительном смысле слова), чтобы заполнить время, которого у него было с лихвой.

Добровольно и бесплатно он заботился о домашних животных в ближайшем местном парке, куда приводили детей из детских садов и яслей посмотреть, как выглядят овцы, козы, пони, конь, курица или гусь. Этому делу Свен отдавался с таким удовольствием и любовью, что его питомцы, и пернатые, и мохнатые, сразу его узнавали, приветствуя дружным гоготаньем, кудахтаньем, блеянием и ржанием. После обеда он продавал лотерею «Бинго» перед ближайшим супермаркетом, что позволяло ему заработать кое-какую мелочь и увеличить домашний бюджет. Часто приносил старым и немощным соседям продукты из магазина, счастливый, что может быть полезным.

Добродушному и проворному старичку сразу понравилась Мария, которая была на двадцать лет моложе, и его не пришлось долго уговаривать жениться на ней. Рядом с крепкой, достойной и интересной женщиной, на голову выше него, Свен, выпятив грудь, шел походкой юноши, заметно преображенный, с каким-то блеском в глазах, чистый и выглаженный, демонстрируя довольной усмешкой, что нашел свое позднее счастье.

А какие пироги она умела печь! Пирог с вишней и торт «Реформа» были достойны отдельного рассказа! О гуляше и тушеной капусте со свиными ножками не стоит и говорить! Так, открыв друг в друге доброту, объединив рациональное с полезным, они соединили свои жизни в теплом семейном союзе.

VIII

Школьный звонок объявил о конце урока радостным неуверенным голосом. Из дверей всех классов, подобно бурному горному потоку, валом хлынули к выходу ученики, разнесся веселый детский гомон. До сих пор спящий школьный двор заполнился детскими голосами, запестрел разноцветными майками, пуловерами и юбочками, резвых кроссовок и туфелек, всех возможных брендов и видов. По плитке двора затопали сотни озорных ног, напугав стаю голубей, которые еще недавно спокойно прогуливались перед входом в школу, собирая и склевывая крошки, оставшиеся от прошлых детских завтраков. На металлических стрелках больших часов, прикрепленных на каменной школьной стене, отдыхал солнечный луч, а его золотой отсвет отражался в веселых детских глазах.

Ангелина играла с Кале Нильсоном, которого вся школа знала под прозвищем Кале Корв («Колбаска»), потому что его отец, Гунар, ежедневно вывозил на площадь Кортедали маленький киоск-прицеп, с которого продавал горячие сосиски и колбаски, чем обеспечивал существование своей семьи.

Дети всегда выбирают самого слабого или спокойного (впрочем, это нередко и у взрослых), чтобы продемонстрировать превосходящую силу и чувство юмора. Кале поначалу злился, а потом стал делать вид, что не замечает их приставаний. Он пришел к выводу, что такая реакция выгоднее всего и ироничные придирки быстро затухают, а его оставят в покое.

В глубине своей рано обиженной души Ангелина чувствовала несправедливость и всегда была на стороне Кале, именно с ним она общалась и играла с наибольшим удовольствием.

– Не поймаешь! Не поймаешь! – дразнил он ее с другой стороны сетки, пока она бегала за ним по кругу на волейбольном поле.

– Ангелина бегает за Колбаской. Наверное, забыла позавтракать! – подсмеивались мальчишки.

В тот момент, когда Ангелина уже была на расстоянии вытянутой руки от Кале, чтобы поймать его, услышала, как девочка из старшего класса, курносая и рыжеволосая Линда, достаточно громко сказала Ингрид Густавсон из 3-го Б класса:

– Ее мама – проститутка и наркоманка.

– Откуда тебе это известно?

– Все это знают.

Ангелина остановилась как вкопанная, чувствуя, что кровь приливает к вискам и пылают уши. Вся красная, она кинулась к Линде:

– Что ты сказала?

– Что слышала.

– Повтори, что ты сказала.

– Я сказала, что твоя мама – наркоманка и проститутка, – ответила Линда, воинственно выпятив грудь.

– Откуда ты знаешь?

– Я видела ее вчера вечером, когда мы с мамой возвращались из кинотеатра, она сидела с Адамом из Хьельба у нашего подъезда и в ложке они жгли белый порошок. Мама их прогнала и сказала, что вызовет полицию, если еще раз увидит их здесь.

– А почему ты сказала, что моя мама – шлюха?

– Потому что наркотики дорогие, а твоя мама нигде не работает, у нее нет денег, и только так она их может заработать.

Ангелина почувствовала, как что-то сжимает ей горло и в любую минуту она расплачется. Но одновременно она ощутила какую-то доселе неведомую силу, которая закипает в ее хрупком теле, и сильное желание отомстить, чтобы и Линда познала горький вкус унижения. Со всех сил она залепила ей пощечину, чего та никак не ожидала, учитывая ее солидный вес и возраст. След от маленькой рассерженной ладони красной линией отпечатался на Линдиной пухлой щеке. Изумленная и смущенная, она на мгновение замерла, а потом схватила Ангелину за волосы, и та ее тоже, и девочки начали драться. Все дети сбежались, образовав вокруг них большой круг и разделившись на две группы болельщиков, хором поддерживающих одну или другую.

Линда была крупнее и сильнее. Она тащила Ангелину то влево, то вправо, и та быстро поняла, что, хватаясь за волосы, не сможет победить более мощную противницу. Она почувствовала сильнейшую боль, когда Линда, в приступе ярости и уверенная в своем превосходстве, практически подняла ее над землей и хотела отбросить влево. За доли секунды в голове у Ангелины родился спасительный план. Она со всей силы ударила ей кулаком по носу. Кровь брызнула, и соперница сразу же отпустила ее, растерянно держа клок светлых волос в своей мясистой руке.

– Ангелина, Ангелина, Ангелина! – по школьному двору пронесся единодушный возглас одобрения любителей боевых искусств. Они были похожи на маленьких гиен, почувствовавших первую кровь и оттого радостно завывающих.

Запыхавшаяся учительница спешила к ним по каменным ступенькам. Заметив Линду, запачканную кровью, она подбежала к ней, достала бумажный носовой платок и стала вытирать ей окровавленные нос и подбородок.

– Что здесь происходит? – Она окинула вопросительным и строгим взглядом всю группу детей.

– Ангелина напала на меня и разбила нос, – плача ответила Линда.

– Ты иди к школьной медсестре, а ты, Ангелина, со мной, к директору!

Со временем Ангелина перестала общаться со своими сверстниками и сразу же после окончания уроков первой выходила из класса, торопясь домой. Она закрывалась у себя в комнате, вжавшись в плетеное кресло в углу или вытянувшись на заправленной постели. Глядя в потолок, она отдалась на волю одиночества и все чаще задавала себе вопрос, на который никак не могла найти ответ: почему какие-то люди злые, а какие-то добрые? Почему одни счастливы, а другие несчастны? Почему одни купаются в изобилии, а другие едва сводят концы с концами?

Например, толстощекая Линда и вчера ходила со своей мамой в кинотеатр, а она там никогда не была, только в прошлом году она и Ивана были в парке аттракционов «Лисеберг», и то благодаря бабушке, которая дала им денег.

Почему все в классе смеются над Кале, насмешливо называя его «Колбаска», когда он – очень спокойный и дружелюбный мальчик, он никогда никому не сделал зла, один из лучших ее друзей в классе?

Как так случилось, что ее мать презирают окружающие, считая ее асоциальной личностью? Это слово Ангелина сразу запомнила, услышав его во время последнего разговора с социальным работником, где присутствовали она, бабушка, Свен и классный руководитель.

Девочка не просто неизмеримо любила мать, она сочувствовала ей и болезненно, до глубины души страдала, когда видела ее, сломленную депрессией или пьянством.

Картинки событий из раннего детства, когда мать общалась с подозрительными типами, вертелись по кругу, как на киноэкране, а неприятные события, свидетелем которых она была, навсегда запечатлелись в дневнике болезненных воспоминаний.

Ангелина помнила день, когда Ивана пришла домой с рассеченной, заметно отекшей нижней губой и иссиня-черным синяком под левым глазом. Глаз был окровавлен и полузакрыт.

– Мама, кто тебе это сделал? – испуганно спросила дочь.

– Я упала со ступенек, когда выходила на трамвайной остановке.

Ивана ушла в свою комнату, легла на кровать, отвернувшись лицом к стене, и слезы стекали на фланелевую наволочку.

Именно в тот день местный наркодилер на площади в Хьельбу подкараулил Ивану, которая уже давно была ему должна за четыре дозы, а потом искусно избегала встреч с ним и не отвечала на телефонные звонки. Он едва дождался момента, чтобы вернуть должок. Заметив, как она выходит из табачного киоска, он устремился за ней, схватил за локоть и потянул за киоск.

– Убегаешь, а? Думала, что я тебя не найду?

– Зачем мне убегать?

– Где деньги?

– Я их еще не нашла.

– А на какие шиши ты купила сигареты?

– Это всё, что у меня было.

– Сейчас ты у меня получишь, грязная тварь!

Он заехал ей кулаком по лицу. Треснула губа, и Ивана почувствовала сладко-соленый вкус крови во рту.

– Что с тобой? Почему меня бьешь?

– Когда принесешь деньги?

– Точно не знаю, через пару дней.

– Точно не знаешь?! Узнаешь!

Сжав кулак, он ударил ее еще раз. У нее перед глазами потемнело. Ивана почувствовала сильную боль, тысячи светящихся искр заиграли у нее перед глазами, и она упала в лужу рядом с бордюром.

– Пожалуйста, не бей меня. Я тебе завтра заплачу.

Дилер перешагнул через нее, нагнулся и прижал непогашенную сигарету выше виска. В ноздри ударил запас сожженных волос и подсмоленной кожи. Ивана вскрикнула от боли, закрыв лицо руками, пытаясь защититься.

– Это печать, которой я заверил твое обещание, – процедил сквозь зубы насильник, презрительно бросив окурок в лужу рядом со скрючившейся Иваной. Потом он стал исследовать содержимое карманов ее куртки, выворачивая их наизнанку. Дилер нашел там только сигареты и мобильный телефон. Мобильный взял, а сигареты бросил в лужу рядом с ней.

– Получишь его завтра, когда принесешь деньги.

Ожог от сигареты Ангелина не заметила, потому что Ивана закрыла его прядью густых волос. Это было единственное, что ей удалось скрыть от девочки.

В тот день Ангелина, пообедав, пошла к себе в комнату. Свернувшись клубком в плетеном кресле, придвинутом к подоконнику, она наблюдала за окрестностями через сверкающее окно, этим утром вымытое бабушкой Марией. В утопающем в зелени дворе под бдительным присмотром своих матерей, на качелях и горке, увлеченные игрой, шумели соседские дети. Две девочки перепрыгивали через резинку.

– Чем занимаешься, Ангелина? – открыв дверь, поинтересовалась бабушка Мария.

– Наблюдаю, что делают дети во дворе.

– Давай сделай домашние задания и иди во двор, поиграй с детьми.

– Сейчас, мигом. Только немного отдохну.

– Ты заходила к Иване?

– Да, по дороге из школы, но дверь была заперта. Я звонила, но никто не открыл. Наверное, ушла куда-нибудь.

Дверь тихо затворилась, а Ангелина как-то безвольно стала одну за другой доставать тетради и книги из школьной сумки, выкладывая их на столешницу. Потом она глубоко задумалась, постукивая ручкой по столу, без особого желания приступать к выполнению заданий.

Слишком рано созрев, на материнском примере она поняла, что жизнь немилосердна к тем, кто безвольно отдается на волю ее капризному течению и позволяет бросать себя в непредвиденные водовороты и на отмели страшных страданий и унижений. Ей было жаль мать, но как ей помочь, она не знала. В своих самых буйных фантазиях Ангелина представляла себя с кучей денег, за рулем красивого маленького автомобиля, как она останавливается перед Иваниным подъездом, чтобы забрать ее с собой на отдых, как, ненадолго остановившись перед светящимися витринами магазинов в центре города, они заходят внутрь, и она покупает себе и маме самые красивые платья, не жалея денег, которых у нее пруд пруди.

Таинственная улыбка на мгновение мелькнула на нежных детских губах, а потом тень грусти преобразила эту улыбку в тоску, изменив едва заметную линию между выражением счастья и выражением разочарования. Удивительно, как эти две тени сменяются на человеческом лице от раннего детства до поздней старости в соответствии с состоянием души и обстоятельствами, в которых мы находимся. Интересно, попытался ли кто-нибудь хотя бы приблизительно нарисовать график этого феномена, или только морщины по краям наших губ свидетельствуют, что это происходило бесконечное число раз.

Ангелина закрыла глаза, желая продлить короткое удовольствие, которое ей подарила яркая детская фантазия.

«Кто так устроил мир? Одни купаются в изобилии, а другие увязли в бедности? Мамин холодильник всегда пуст. Если бы бабушка не давала ей еды, она умерла бы с голоду».

Вопросы выстраивались в ряд, и Ангелина судорожно пыталась найти на них ответ.

«И почему плохие люди часто бьют маму? Никто из ее знакомых мне не нравится. Ни один. Она думает, что я маленькая и ничего не знаю. Говорит, упала со ступенек, а я знаю, что ее снова били. Если бы она упала со ступенек, то вывернула или сломала бы ногу, а когда тебе разбивают губу и залепляют в глаз, это значит, что тебя побили. Наверняка это потому, что папа нас бросил и нас некому защитить. Я вообще его больше не люблю. Он забыл, когда у меня день рождения, и вообще ничего мне не купил».