Текст книги "Девочка и ветер"

XIX

У Стефана, зависимого от героина, уже несколько дней была ломка, которую могут понять только те, кто прошел через те же муки ада. Он страдал от ночных кошмаров, на него нападали огромные крылатые змеи, высовывали огненные языки. Ему виделись бородатые одноглазые дивы, которые неожиданно превращались в маленьких кривоногих гномов, они смеялись, оскалив зубы, какими-то хриплыми голосами, пытаясь затащить его в свою подземную нору. Он просыпался в холодном поту, мучимый головной болью и бессильный.

Он не мог достать героин по одной простой причине – у него не было денег, а зная его как безответственного плательщика, дилеры не давали ему в кредит. Возбуждение, которое он испытывал, наблюдая, как под пламенем зажигалки медленно вскипает героиновая каша, не могло сравниться ни с одним другим удовольствием на свете. Ритуал перевязывания руки и сладострастного поиска здоровой вены с полным шприцем в дрожащей руке превращал его в мага и первосвященника таинственной секты, вход в нее был разрешен только избранным. Мелкие кристаллы волшебно на его глазах превращались в светло-желтый порошок, похожий на соль, на которую кто-то помочился.

Не имея достаточно денег, чтобы купить героин, изнуренный многодневной ломкой, дошедший до самой границы, в тот день Стефан с огромным усилием смог приобрести одну дозу метамфетамина. Он договорился встретиться с продавцом перед гостиницей для холостяков «Форум» в Гамлестадте, достал последние триста крон, и они перед его разгоряченным взглядом безвозвратно исчезли в кармане у дилера. Наконец, в его руках оказался пакетик с вожделенным веществом. В холодной, потной ладони он сжимал непрезентабельного вида пакетик порошка метамфетамина плохого качества – цель всех его устремлений в тот момент, за него он готов был продать и отца, и мать.

Стефан с осторожностью осмотрелся по сторонам. Серые свинцовые облака нависли над мокрыми крышами домов, казалось, до них можно дотянуться рукой. Площадь была пустой. Он направился к тоннелю или, лучше сказать, полуарочному крытому коридору, где размещались контейнеры и баки с мусором, вокруг которых бродило несколько облинявших кошек. Стефан забрался в самый безопасный угол, в нетерпении вытряхнул содержимое свертка на гладкий кусок стекла, что нашел тут же около металлического бака для мусора. Гибким краем пластиковой карточки он привычным движением руки нарисовал две бледно-желтые полоски, а из банкноты в двадцать крон сделал маленькую трубочку, через которую намеревался вдохнуть спасительный порошок. И в этот момент, когда он нагнулся, поднося трубочку к ноздре, со стороны подул боковой ветер и за секунду, как по волшебству, перед его носом сдул все содержимое его мучительных устремлений. Не веря собственным глазам (какая-то злая судьба устроила против него заговор!), крикнув от отчаяния и дав выход своему гневу, он изо всех сил ударил ногой по железному мусорному баку, перевернув его на бок. Металлический лязг перевернутого бака разрезал ленивую послеполуденную тишину хмурого сентябрьского дня. Прихрамывая и волоча затекшую ногу, Стефан направился через пустую площадь к автобусной остановке. На его лице было написано выражение растерянности неудачника, которого даже ветер смог обмануть. Вдруг он начал громогласно смеяться.

– Черт побери! Выходит, что и ветер – наркоман. И он дышит[27]27
  Дышать – на сленге наркоманов означает «применять для опьянения клей, бензин и т. д.».


[Закрыть] и нюхает[28]28
  Нюхать – на сленге наркоманов означает «употреблять наркотик путем вдыхания носом».


[Закрыть], только никто, кроме меня, этого не заметил.

А потом, почувствовав сильное покалывание и боль в верхней части стопы, он присел на каменную скамью перед цветочным магазином и горько заплакал. Начал накрапывать мелкий осенний дождик.

Однажды вечером, где-то в конце марта, полиция, проводя рутинную проверку, задержала Стефана в Ловьердете. Поскольку автомобиль, на котором он ехал, был заявлен как украденный, ему сразу же надели наручники, а во время обыска машины под водительским сиденьем обнаружился пакетик со ста граммами кокаина. Его обвинили в краже и торговле наркотиками и посадили в тюрьму в Тидахолме.

Ивана снова осталась одна. Она чувствовала себя одинокой и подавленной и все чаще впадала в глубокую депрессию. К матери дочь заходила редко, несмотря на то что жили они всего в сотне метров друг от друга. Она навещала ее ненадолго, чаще всего из-за чувства голода, но и тогда, за едой, они ругались и пререкались.

Родители наркомана поначалу ничего не замечают, потом узнают и не могут примириться с фактом, что их ребенок – наркоман, а когда понимают, что он уже на краю пропасти, наступает период непонимания и обоюдной агрессивности.

– Несчастная, с кем ты сейчас валандаешься? Даже на телефонные звонки не отвечаешь.

Ивана сначала смотрела на нее ничего не выражающим взглядом, а потом зло отрезала:

– Чего тебе от меня надо? Следишь за мной и все хочешь знать. С кем я, где, что делаю… Пойми ты, наконец, что я – взрослый человек и у меня своя жизнь. Я же тебя ни о чем не спрашиваю!

– Кто же тебя будет спрашивать, если не я? Я – твоя мать. Было бы лучше, если бы и ты вела себя как мать, а не так. Бросила Ангелину, потеряла всякую родительскую ответственность перед ней. Как тебе не стыдно!

– Пусть тебе будет стыдно! Каждый твой кусок у меня в глотке застревает! – взвизгнула Ивана и, перебросив через плечо джинсовую куртку, вылетела на улицу.

Оставшись одна после ареста Стефана, мучимая чувством безнадежности и скуки, в дурном настроении, страдающая от бессонницы и наркотиков, Ивана в это время сближается с косовским албанцем Адемом, с которым встречалась время от времени. Он покупал ей наркотики, а поскольку ей нечем платить, предложил работать на него, продавая наркотики в розницу. Он все чаще стал навещать ее, и со временем между ними установились близкие отношения.

Вначале Ивана боялась, что ее поймает полиция, а потом привыкла. Ее телефонная книжка была исписана номерами телефонов людей, половину из которых любой более-менее серьезный полицейский мог поместить по ту сторону колючей проволоки. Живя в своем невротичном мире и судорожно борясь за спид или что-нибудь посильнее, она вообще не замечала разницы между криминалом и нормальными людьми. В мире, где царит недоверие всех ко всем, где любой готов за грамм «беленького» продать самых близких, жить невозможно. Обмануть здесь значит быть успешным. Так и Ивана добавляла в кокаин или героин разрыхлитель теста, поэтому кое-что перепадало и ей.

Адему неожиданно пришла в голову сумасшедшая, но, по его мнению, отличная идея. Зачем с ней канителиться, когда можно на ней подзаработать? Он начал водить ее на ужины, в ночные клубы и другие места, где она, за неимением денег, никогда не бывала и даже не догадывалась, что они существуют. Со временем Адем втерся к ней в доверие, а ей нравилась его компания. Он даже подарил ей золотое кольцо, которое Ивана восприняла как знак их помолвки.

Было начало мая, когда он удивил ее предложением поехать ненадолго отдохнуть. За последние семь лет Ивана только один раз была на море, с Магнусом Петершоном, о чем она всегда с радостью вспоминала, и новый случай упускать не собиралась.

– Мы съездим на пару дней в Приштину, навестим моих родителей, а потом – на море в Черногорию. У меня родня в Улцине, нам это обойдется недорого. Согласна?

Она повисла у него на шее и страстно поцеловала.

– Когда едем?

– На следующей неделе.

– Ты великолепен! – шепнула она ему на ухо, ласково высвобождаясь из его объятий.

XX

В приштинский аэропорт они прилетели где-то в пять пополудни. Их встретил Исмет Хоти, о котором Адем сказал, что это его двоюродный брат. Они сердечно поздоровались, обнимаясь и потряхивая друг друга за плечи, Иване показалось, что это длится целую вечность. Потом Исмет обратился к ней на плохом английском:

– Welcome to Kosovo![29]29
  Добро пожаловать в Косово (англ.).


[Закрыть]

Ивана изумленно смерила его взглядом с головы до пят. Большеголовый, с густыми, коротко остриженными волосами, твердой, почти квадратной челюстью, небритый, он сразу же вызвал в ней какое-то неприятие.

– Ты не знаешь сербский?

– Маленький сербка?! Ха-ха-ха! Нье говорю сербский. Нье знаю.

Выйдя из здания аэропорта, они направились к ближайшей стоянке, где их ждал черный «ауди». Ивана села на заднее сиденье, а Адем впереди. Все время он и Исмет шумно разговаривали на непонятном ей языке, громко смеясь. Иногда она замечала, как Исмет похотливо смотрит на нее в затемненное зеркало заднего вида. Ей было неприятно, и она прятала глаза, рассматривая пейзаж за окном. Женщина ощущала какую-то дрожь перед его холодным взглядом, а некий внутренний голос предупреждал, что от этого человека лучше держаться подальше.

– Адем, молодец! Умеешь выбрать стоящее. Всегда привозишь качественный товар.

– Это моя работа. У меня деловой нюх, я одарен умением выбирать самое лучшее.

– Kinemi с́ijetSrb[30]30
  Грубое матерное выражение на албанском языке, эквивалентное литературному: «Покажем мы этим сербам кузькину мать!»


[Закрыть]! Ха-ха-ха, – задохнулся от смеха Исмет.

– Знаешь, сколько я на нее бабок потратил, пока не привез сюда?

– Понимаю. Все получишь сполна и в натуре, как всегда. И мой товар первоклассный. Героин высокого качества, афганец.

Перед глазами Иваны сменялись заботливо обработанные поля и заповедные леса с густыми грабовыми чащами, перетекающими в пшеничные поля цвета старого золота. Колосья в ожидании жатвы колыхались под дуновением ветерка и сгибались в поклоне. Большие, еще неоштукатуренные и недостроенные дома краснели в густой зелени. Каждый был обнесен высоким забором, за которым пряталась таинственная и неизвестная жизнь и провинциальный быт его обитателей. Слева и справа от дороги на зеленых лугах пастухи пасли стада овец, а у самой обочины шоссе паслись коровы, наблюдая за пыльными автомобилями и провожая их слезным, равнодушным коровьим взглядом. Дорога была неровной, они постоянно налетали на ямы, которые Исмет, резко притормаживая, пытался объехать, но это удавалось ему с трудом. Из-за одного поворота они чуть не наехали на группу рабочих в синих, выцветших рабочих куртках, которые рыли водоотводный канал у самой обочины. Один из них, опершись на черешок лопаты, ленивым взглядом наблюдал, как остальные, стоя до пояса в канаве, выбрасывают жирную землю направо и налево. Исмет заметил его лишь в последний момент и опытным маневром избежал трагедии, проехав на миллиметр от него. Окаменев от страха, рабочий рефлексивно отступил назад и по инерции или из-за скользкой грязной земли под резиновыми сапогами стремглав упал в канал к потным собратьям.

– Cipsanona![31]31
  Упоминание о сестре с использованием непристойного глагола.


[Закрыть] – взбешенно заорал он, стряхивая грязь с рыжих кудрявых волос, а черный «ауди» уже исчез вдалеке.

Приехав в город, Ивана заметила, что на улицах полно народу, особенно молодежи. По обеим сторонам тротуара двигалась река прохожих, волнуясь и сталкиваясь, напоминая цветной людской муравейник, на который кто-то неосторожно наступил. И на дороге царила настоящая рашомониада[32]32
  Рашомониада – понятие, возникшее после появления фильма японского режиссера Акиры Куросавы «Рашомон» (1960), означающее ситуацию, когда разные люди, свидетели, по-разному описывают одно и то же событие. Употребляется, когда необходимо подчеркнуть влияние субъективного фактора на впечатление и описание события, при котором присутствует несколько лиц.


[Закрыть]. Казалось, все, что двигалось на двух или четырех колесах, собралось здесь и оккупировало улицы Приштины, стремясь добраться до центра или выскользнуть из него. Здесь были и дорогие автомобили, лакированные бока которых сияли под косыми лучами послеполуденного солнца и на чьих задних сиденьях вальяжно развалились бывшие руководители УЧК[33]33
  УЧК – паравоенная формация, Освободительная армия Косова. – Прим. автора.


[Закрыть], а сейчас – влиятельные бизнесмены и предприниматели, занимающиеся в основном наркотиками и торговлей белыми рабами. Были здесь и расшатанные грузовички, груженные арбузами и перцами, мопеды, велосипеды и телеги с запряженными конями. После стольких лет Ивана снова увидела ослика, впряженного в маленькую тележку с резиновыми колесами, хозяин оголтело охаживал его разукрашенным бичом по худым бокам, пытаясь направить в транспортную колею, но осел упрямо упирался.

Проехав рядом с отелем «Гранд», они повернули налево, потом прямо, свернули направо и остановились перед желтым двухэтажным домом, над входом красовалась большая светящаяся вывеска, мигая крупными буквами: NIGHTCLUBILIRIYA.

– Выходи, мы приехали, – сказал ей Адем, открывая дверцу.

– Что это? – Ивана, прочитав рекламу, вопросительно посмотрела на него.

– Это клуб Исмета. Выпьем чего-нибудь здесь и перекусим.

Он взял сумку с ее вещами и, подхватив ее под руку, повел к двери.

– А твои вещи? Почему ты их оставил в машине?

– Мне надо будет потом на десять минут отскочить к одному приятелю, передать ему кое-что, он просил купить для него.

Они вошли в полутемное помещение. Иване понадобилось какое-то время, чтобы глаза привыкли к темноте, прежде чем она начала различать контуры мебели и окружающий ее интерьер. Посередине чернел массивный бильярдный стол. За стойкой бара бармен расставлял по полкам над головой вымытые бокалы чашами вниз, поэтому со стороны казалось, что они просто висят в воздухе. В левом углу, освещенном приглушенным светом, струящимся из-под синего абажура, тихо переговаривались несколько девушек. Они были полуодеты и очень бледны, или Иване просто так показалось из-за воскового отсвета и легкого колыхания теней в полутьме клуба. На их ничего не выражающих лицах выделялись только губы, вульгарно, вызывающе накрашенные красной помадой.

– Вот прибыла новенькая!

Их перешептывание не дошло до слуха Иваны. Исмет выбрал стол напротив барной стойки и, поманив указательным пальцем официанта, попросил обслужить их.

– Ljatif, bjen di ska me pi?[34]34
  Что желаете выпить? (албанский). – Прим. автора.


[Закрыть]

Приказной тон Исмета ясно дал понять, кто здесь хозяин:

– Мне – пиво, Адему – лозу[35]35
  Ло́за – виноградная водка, называемая в этих краях ра́кией.


[Закрыть], а ты, what do you want?[36]36
  Что ты хочешь? (англ.).


[Закрыть] – обратился он к Иване, ущипнув ее за щеку.

– Я буду кока-колу и виски со льдом, – ответила Ивана, оттолкнув его мясистую руку.

Адем с Исметом о чем-то разговаривали, а Ивана незаметно поглядывала на девушек, пытаясь разгадать, чем они на самом деле занимаются. Адем резко встал из-за стола и с вымученной улыбкой, нагнувшись через стол, шепнул Иване на ухо:

– Я съезжу к тому моему приятелю, передам ему заказ, а ты жди меня здесь. Я вернусь через полчаса.

– Я поеду с тобой, – сказала, вставая, Ивана.

– Ты не можешь. Это кое-что секретное, в четыре глаза. Я же сказал тебе, что быстро приеду за тобой. – Он остановил ее взглядом, не терпящим отговорок, надавил рукой на плечо, вернув на место.

Оставшись одна с незнакомыми людьми, в пустом зале, Ивана заволновалась втройне. Она испуганно озиралась, широко раскрыв в полутьме глаза, чувствуя, что оказалась в замкнутом круге, переполненном затаенной вражды, и ее присутствие здесь не желательно. Какой-то внутренний голос шептал: «Что тебе здесь надо? Здесь тебе не место. Беги на улицу, на свет, неужели не видишь, как здесь мрачно, ты задохнешься здесь, беги!..» Но бежать было некуда. Никогда до сих пор она не ощущала такой скованности во всем теле, одновременно ее терзали предчувствия, что случится что-то страшное. Она была похожа на маленькую мышку-полевку, чувствующую бесшумное подкрадывание змеи и свой скорый конец, но продолжающую ждать, надеясь, что грозный и страшный рок минет ее. Ивана сидела, прикованная к стулу, в ожидании появления Адема.

В какой-то момент за ее спиной Исмет, постукивающий длинным кием по зеленому сукну бильярдного стола, ледяным взглядом подал знак юноше за барной стойкой, чтобы увел ее отсюда. Юноша подошел, взял с соседнего стула сумку с ее вещами и на чистом сербском языке приказал:

– Следуй за мной!

– Куда?

– Я покажу тебе комнату, в которой ты будешь спать.

Беспокойство девушки переросло в панический страх, практически парализовавший ее.

– Какую комнату? Я приехала с Адемом, мы должны навестить его родителей. Наверное, мы заночуем у них?

– Ты приехала с Адемом, и поэтому иди туда, куда я скажу. – Он крепко ухватил ее за руку и потащил за собой.

– Не пойду!!! – крикнула Ивана и начала вырываться.

– Пойдешь!

Насильник ухмыльнулся, со всей силы встряхнул ее и потянул к выходу на другом конце зала, за красным бархатным занавесом, свисавшим до самого пола. За ним была металлическая дверь и узкий коридор, ведущий во двор, обнесенный высоким забором из необожженного кирпича.

– Отпусти меня, идиот! – вскрикнула Ивана и, не в состоянии высвободиться из его крепких тисков, со всей силы укусила его за руку. Он отпустил ее, и она полетела к входной двери, крича и призывая на помощь. В тот же миг из полутьмы перед ней возник Исмет, поигрывающий бильярдным шаром, он схватил ее левой рукой за талию, а правой закрыл рот.

– Хватай ее за ноги! – крикнул он бармену, и они вынесли ее из зала, как мешок.

Ивана, как могла, сопротивлялась, но безуспешно, поскольку эти двое были намного сильнее ее. Спустившись по трем каменным ступенькам, они внесли ее в подвал, находящийся с внутренней стороны двора. Небольшая каморка была обставлена очень скудно: железная кровать, умывальник, стол и два стула, полированный сервант и в углу печь, с потрескавшейся и местами отвалившейся от многолетнего использования краской. Они бросили ее на кровать, и Исмет без малейшей жалости залепил ей рот широким скотчем, а руки, завернув за спину, связал веревкой, которую ему подал из ящика серванта бармен. Железная дверь с треском захлопнулась, и мужчины ушли.

Ивана лежала на животе с крепко связанными за спиной руками, напуганная всем случившимся. Мозг напряженно работал, даже в самых мрачных фантазиях она не могла предположить, что с ней может произойти нечто подобное.

«Жаль, что некоторые люди умирают, так и не поняв, зачем жили!» – эта мысль впервые пришла ей сейчас, когда в голове прокручивались кадры из собственной жизни с головокружительной быстротой. Из угла на нее с осуждением смотрела мать Ма-рия, ее глаза были полны боли и тоски…

«Мама, когда ты вернешься домой и расскажешь мне историю о брошенном котенке?» – улыбнулась ей Ангелина. Золотые косички цвета спелой ржи были на концах перевязаны красными ленточками. Видение девочки пропало, и Ивана почувствовала, как все тело сотрясается от горького плача. Губы под липкой лентой невыносимо чесались. Она была абсолютно беспомощна.

В ту ночь, сорвав с нее одежду, Исмет дважды ее насиловал. Его возбуждала белизна ее кожи и беспомощность. Ивана поняла, что со связанными на спине руками бессмысленно оказывать сопротивление. Каждое его движение приносило ей боль, ужасную боль, единственным ее желанием было, чтобы все это поскорее закончилось. Она заснула только ближе к рассвету.

На следующий день, когда солнце уже поднялось довольно высоко, к ней в комнату вошел бармен, вчерашний помощник Исмета, неся на пластмассовом подносе завтрак: печеночный паштет, два куска хлеба и чашку молока. Поставив все это на столик напротив умывальника, он присел на край кровати, снял со рта липкую ленту и развязал руки.

– Как ты провела ночь? – Он не сумел скрыть ухмылки в уголках губ.

Ивана не ответила. Подтянув ноги к груди, опершись на стену, она массировала затекшие руки, чтобы усилить кровообращение. Молодая женщина вообще не ощущала собственных рук от плеча до пальцев, будто они не ее, а чужие.

– Я принес тебе завтрак, подкрепись. И не будь такой упрямой! Это тебе мой совет.

– Когда Адем узнает, что вы со мной сделали, он вас всех убьет. Он – мой жених.

– Какой Адем? Не будь глупышкой. Да он продал тебя Исмету за большие деньги.

– Кого продал? – изумилась Ивана. – Я же не домашнее животное, чтобы меня продавать! И не его собственность, он не может делать со мною что хочет!

– Ничего не поделаешь, сейчас ты – собственность Исмета, а с ним шутки плохи. Ты должна будешь отработать все деньги, которые он дал за тебя, если хочешь снова быть свободной, иначе тебя может поглотить тьма.

– Ты мне угрожаешь?

– Я – не твой хозяин, у меня нет желания тебе угрожать, я только хочу по-дружески дать тебе совет подумать, прежде чем что-нибудь сделать.

Где-то около четырех часов в комнату к Иване почти бесшумно проскользнула длинноногая светловолосая девушка. Ивана удивилась ее приходу, хотя после недели изоляции и всего пережитого было приятно ее видеть. Облокотившись на подушку, она с любопытством рассматривала визитершу.

– Меня зовут Ирина, – сказала блондинка, протягивая руку с длинными, как у пианистки, пальцами с ухоженными ногтями, покрытыми светло-розовым лаком.

– Ивана, – прозвучал в ответ грустный голос.

– Откуда ты?

– Я – сербка, но последние годы жила в Швеции.

– А я с Украины. Я – украинка. Ты тоже купилась на рассказы о хороших заработках танцовщицы в ночном клубе?

– Нет, я приехала с парнем, а он просто оставил меня здесь и пропал. Уже семь дней его нет.

– Не обманывай себя, он не придет, лучше смотри, как подешевле отделаться. Любое твое сопротивление бесполезно. Говорю тебе по собственному опыту. Если покоришься, будет лучше. В противном случае… хозяева зверски расправятся с тобою, выбьют зубы, поломают кости, обезобразят лицо, будут на тебе тушить сигареты. Они могут все.

– Откуда ты знаешь?

Ивана слушала с широко раскрытыми глазами, в которых отчетливо читался страх.

– Откуда знаю? Я здесь не со вчерашнего дня. В прошлом месяце сюда откуда-то привели одну девушку. Звали ее Юлишка. Думаю, она была из Венгрии. Она не хотела делать того, чего от нее требовали, и ей палками отбили почки. Она писалась и рвала кровью. Ей на груди гасили окурки, а потом она просто пропала. Никто не знает куда.

– А чем вы тут на самом деле занимаетесь? – Ивана задала вопрос, заранее предполагая ответ.

– Неужели ты настолько наивна? Или корчишь из себя дурочку? Чем мы занимаемся? Развлекаем клиентов или, если уж хочешь понятнее, занимаемся проституцией.

– Это страшно! – вздохнула Ивана.

– Страшно первый раз и второй раз, а потом привыкаешь. Страшно умереть там, где тебя никто не знает, в какой-нибудь дыре, далеко от родных и близких. Пока ты жива, есть шанс выкарабкаться отсюда. Надо только быть разумной.

– Кто у тебя остался в Украине?

– Отец, мать и пятилетний сын, мой Сережа. – Она вытащила из портмоне фотографию большеглазого мальчика, скачущего на деревянной лошадке возле нарядной елки, и зарыдала. – Уже два года, как я его не видела. Так больно, понимаешь?

– А у меня дочь-первоклассница. К сожалению, у меня нет фотографии, чтобы показать.

– Как ее зовут?

– Ангелина.

– Наверняка ей тебя не хватает. Когда человек попадает в пекло, ангелы страдают, – шептала Ирина, вытирая слезы.

Их разговор прервал двукратный стук в дверь, в комнату вошел помощник Исмета, его шеф по персоналу. Позже Ивана узнала, что зовут его Назуф. Приказным тоном он обратился к ним, одновременно ковыряясь в носу:

– Ирина, отведи ее в ваше крыло и подготовь к делу. С завтрашнего дня она приступает к работе.

Осторожно ступая, Ивана двинулась за ними, оглядываясь вокруг и осматривая двор. Она сразу поняла, что стена слишком высока, перепрыгнуть ее невозможно, даже встав на стул, до верха никак не достать. Никакой приставной лестницы нигде поблизости она не увидела. В полумраке узкого коридора они повернули налево и, поднявшись по трем ступенькам, оказались в большой светлой комнате с металлическими решетками на окнах. В комнате было четыре железные кровати и большой стол, за которым сидели четыре девушки, которых Ивана уже видела в первый день своего приезда сюда.

– …Этот толстяк вчера развалился в кровати как анатолийский бек, снял трусы, а член у него как раздавленная лягушка, я едва его нашла под толстым животом. Жаловался мне, что у него не стоит, просил дать совет, что делать. Я сказала, что отплачу ему той же монетой. «Как это?» – спросил он и своими скользкими пальцами стал заталкивать мою голову себе между ног. Самым правильным было бы сесть на него и посрать.

– Ха, ха, ха! – все единодушно покатились со смеху.

Заметив Ивану, которая смущенно шла за Ириной, все одновременно повернули головы в их сторону, изучающе рассматривая новенькую.

– Хочу вас познакомить. Это Ивана.

– Я – Селма, – представилась бледнолицая девушка в халате, занимавшаяся подпиливанием ногтей с таким видом, будто это было самое важное в мире дело.

Оливия и Елена были румынками из Темешвара.

– Даша! – игриво улыбнулась молодая цыганка из Молдавии. Ее красота просто очаровала Ивану. Черные как смоль волосы спадали до пояса. Твердые, будто выточенные, груди выпирали из-под декольте легкой хлопковой майки, а ясные миндалевидные глаза, как два изумруда где-то в глубине, скрывали какую-то тайную грусть, кто знает, когда и кем вызванную и пронесенную по жизни. Она единственная подошла к Иване и обняла ее. Девушки общались между собой на смеси плохого английского, румынского и сербского языков, но достаточно хорошо понимали друг друга.

– Значит, мы снова в полном составе. Замена Юлишке, – констатировала Селма, которую житейский вихрь унес, как оторвавшийся лист, из Бихача[37]37
  Город на северо-западе Боснии и Герцеговины.


[Закрыть] и прибил к Приштине, где она жила уже второй год.

– Ты для него как запасной игрок, – едко бросила Оливия.

– Мулцумеск![38]38
  На здоровье! (молд.).


[Закрыть]

– Хватит шутить! – остановила их Ирина. – Назуф приказал научить ее работать.

– А что тут учить? Будто ей впервой! Думаешь, Исмет еще не показал ей, как это делается? А кто знает, сколько их у нее было? Эта маленькая сладкая мордашка скольких уже облизала, это только она знает. На лбу написано, – Оливия просто не могла остановить поток своих грубых комментариев.

– Заткнись! – Ирина, которая, очевидно, командовала парадом, здесь залепила Оливии пощечину. Та, не ожидавшая такого поворота событий, застыла на месте с открытым ртом, а две тонкие струйки крови медленно потекли из носа к подбородку. Ощутив сладко-соленый привкус крови на губах и вытерев их рукой, румынка со злостью схватила Ирину за волосы.

– Чтоб тебе пусто было, чертовка, ты мне заплатишь за это!

Они боролись посередине комнаты, вырывали друг у друга волосы и беспорядочно наносили удары, пока более опытная и сильная Ирина не ударила Оливию коленом в живот. У той перехватило дыхание, и она, судорожно всхлипывая, скрючилась на полу. Иване сразу стало понятно, кто здесь хозяин. Селма и Елена помогли Оливии подняться, и она, держась рукой за живот, поплелась в боковую комнату, чтобы смыть с лица кровь.

– Зачем ты с ней так? – спросила Елена.

– Мы все в одной упряжке, нам надо быть заодно. Никто не имеет права издеваться над другими, плывем-то в одной лодке! Получила, что заслужила, – тяжело дыша, Ирина отчитывала остальных, поправляя перед зеркалом растрепанную прическу.

Иване было приятно, что Ирина встала на ее защиту, но в то же время было досадно, что она оказалась причиной их ссоры.

– Садись здесь, рядом со мной, – позвала ее Даша и обняла за талию. – Не обращай внимания. Это ерунда. Хочешь кофе?

Ивана уже целую неделю не пила кофе, и приятный запах свежего бодрящего напитка защекотал ей ноздри. Попивая кофе, они продолжили беседу, и в душе Иваны лед страха перед неизвестностью начал потихоньку таять. В какой-то момент ей показалось, что всю эту компанию она знала и раньше, будто где-то уже встречала. Чтобы поближе познакомиться, они рассказывали ей о местах, откуда приехали, о своих родных, которые где-то далеко ждут их и, регулярно получая по почте деньги, рады их заботе, но даже в самых черных мыслях не догадываются, чем они тут занимаются. С какой-то возвышенной грустью они говорили о своих первых влюбленностях, и время пролетело незаметно. Наконец Ирина перешла к делу:

– Это работа, как и любая другая.

– Что ты имеешь в виду под «работой»? – спросила Ивана, которая до этого внимательно слушала историю Дашиного первого романа с молодым скрипачом на свадьбе в пригороде Кишинева.

– Ну, кто-то врач, кто-то сантехник, кто-то поп или преподаватель, а мы – проститутки. И все мы дополняем жизнь друг другу. И друг без друга не можем. С тех пор как существует человечество, существует и проституция, в том или ином виде.

– Это мне понятно, но почему это должно быть работой?

– Ну, крестьянин в поте лица своего обрабатывает поле, горбатясь целый день на солнце, а ты просто раздвинешь ноги, дернешься влево-вправо, и дело сделано, поэтому это работа, – дополнила объяснение Даша, хитро подмигнув остальным.

– В любом случае проституцию нельзя назвать благородным занятием. Как бы выглядело, если бы кто-то вам представился «инженер Маркович», а вы ему – «проститутка Ева»? Да вы же даже своих родных стыдитесь и не рассказываете, чем тут занимаетесь! Разве я не права? – Ивана была тверда в отстаивании своего мнения.

– Ивана, все занимаются проституцией: и законодатели, и писатели, и политики, и крестьяне, и генералы, и пекари, – одним словом, все. Но чтобы спрятать свою проституцию, они свысока, как бы гнушаясь, тычут в нас пальцем, и снова, и снова с завидной регулярностью посещают нас, несмотря на то что каждая из нас годится им в дочери или внучки. Эти добропорядочные отцы семейств и уважаемые обществом люди, половина их – точно, готовы продать и честь, и человеческое достоинство, отречься от самых верных друзей, только бы подняться ступенькой выше на лестнице общественной иерархии или материального благосостояния. Это проституция в исходном смысле слова, а то, чем занимаемся мы, – намного более честное и безболезненное.

– Не хочешь же ты сказать, что лучшая работа, когда-либо мне предложенная, – это работа шлюхой в этом борделе? – не сдавалась Ивана.

– Я хочу сказать, что проблема не в работе, а в нас. От себя не убежишь. Византийская царица Феодора, жена Юстиниана Великого, тоже начинала на улице из-за отца-пьяницы и слабохарактерной матери. Но она никогда не теряла человеческого достоинства и надежду на лучшее будущее. Куртизанка достигла царского трона, потому что верила в себя. Думаю, она была более невинна, чем все те, которые прошли через ее постель. Восхитительно, когда куртизанка становится царицей, но страшно, когда царица становится проституткой.

– Кому мы причинили зло? К нам приходят одинокие люди с желанием получить небольшое сиюминутное счастье и утешение, расслабиться и забыть о своих буднях. Мы им даем то, что они хотят, и они, довольные, возвращаются к своим вечно канючащим детям и брюзжащим женам, громко клеймя проституцию как большое общественное зло. Я знакома с одним человеком, работающим в какой-то неправительственной организации, у него с языка не сходит осуждение использования белых рабов, а уже четыре раза приходил сюда, требуя от меня самых омерзительных вещей, которые невозможно представить себе в самом больном воображении. Иногда мы чувствуем себя виноватыми, сознавая свое унижение и страдание, а истинные виновники наших несчастий говорят о нас с презрением. Вот что такое проституция. Мы – только работницы, которые мучительно зарабатывают деньги, чтобы содержать свои семьи. Работа, как и любая другая. Лучше давайте перейдем к делу. Ты, Ивана, слышала, что сказал Назуф. С завтрашнего дня ты начинаешь работать. Одежда там, в углу. Можешь выбрать, что понравится, а твою кровать мы перенесем в соседнюю комнату уже сегодня вечером. Будешь спать с Дашей.