Текст книги "Истории о золоте и огне. Сказки и сказания"

По ту сторону ночи, в стране трёглей жил человек по имени Дзит. Был у него дом с тёплым очагом. Ещё был у него глиняный горшочек, каждый день варивший ему самую вкусную пищу.

Однажды в зимнюю ночь пришла к дому Дзита клыкастая старуха с топором и сказала:

– Отдай мне горшочек, он будет жить теперь в моём очаге.

– Он у меня один такой, – ответил Дзит. – Что ты можешь мне дать взамен?

– Я дам тебе этот топор, который рубит всё, что угодно.

– Не хочу, – сказал Дзит. – Горшочек мне нужнее.

Тогда старуха стала рубить топором его дом, разнесла дом на брёвнышки, брёвнышки – на щепочки. Развалила она и очаг, и все вещи в доме, и всю посуду.

– Видишь, какой хороший топор, – сказала старуха. – Возьми лучше его, отдай горшочек.

– Это теперь очень плохой горшочек, – сказал Дзит и показал на черепки.

Тогда старуха бросила свой топор и ушла. Долго стоял Дзит над руинами своего дома в морозном лесу. Начал плакать, но слёзы превращались в льдинки ещё внутри него. Совсем замёрз, всё тело его стало ледяным. Тогда подобрал топор и пошёл прочь. Морозными глазами смотрел на него зимний лес.

Шёл по лесу, шёл, выбрел к дому ракров. Постучался, попросился войти. Впустили его. В доме ракров очаг горит, едой пахнет, все вещи тёплые.

Сел Дзит в доме, стал греться – никак не становилось ему достаточно тепло. Тогда подошёл к очагу поближе, совсем рядом встать. Оттолкнул от огня хозяйку.

– Что ты делаешь? – спросила рикра. – Не мешай, я готовлю еду. Видишь, котелок на огне? Скоро у нас будет много горячего супа.

Дзит увидел, что котелок над огнём забирает больше всех тепла, греется лучше всех. Схватил топор, по котелку им ударил, разрубил. Потёк суп на огонь.

Схватили ракры Дзита, из дома его вон вышвырнули, за ограду. Рубанул Дзит по воротам, по ограде – разрубил ворота, развалил ограду. Собрались тогда ракры, за руки Дзита взяли, увели его прочь в морозный лес и там оставили. Так сказали:

– Дорогу назад найти сможешь не раньше, чем выпустишь из рук топор клыкастой старухи.

Не нашёл Дзит дорогу обратно. Морозными глазами смотрел на него зимний лес. Отправился он дальше, бегом бежал – никак не согревался. Перевалил за холмы, в страну гнуров. Увидел там дом. Развалил топором ворота, во двор вошёл. Развалил топором дверь – в дом вошёл. Встретили его в доме гнуры:

– Кто ты, зачем пришёл так громко?

– Меня зовут Дзит. Я пришёл погреться, насколько у вас хватит огня.

– Не смей подходить к самому очагу, – сказали гнуры. – Это огонь для небесного старца, это пища для небесных жителей на нём варится.

Тогда Дзит подошёл к очагу, где висел котелок с варящейся в нём едой. Разрубил котелок, выплеснулось варево на огонь.

Схватили Дзита гнуры, начали бить. Так били, что он наконец согрелся, а потом умер. И голову Дзита гнуры выставили на столбе вместо бывших ворот, чтобы все лесные жители видели, зачем сюда приходить. Так осталась там голова, и зимний лес смотрел на неё морозными глазами.

По ту сторону ночи, на краю страны гнуров, жил в пчелиных холмах хромой пасечник по имени Шенр. Приходили к нему из долины выменивать мёд.

Раз приехала к нему на коне из долины девушка – в дорожной одежде, с ножом охотника. Сказала она Шенру:

– Я – Келби из долины, я ищу путь за граничную реку. Есть ли тропа туда мимо твоих пчёл? Бывал ли ты там?

Ответил Шенр:

– Вот эта тропа должна вести туда. Я никогда там не был: хромые ноги не позволят мне ни дойти до города, ни переправиться через реку.

Тогда девушка поехала дальше, добралась до реки. Увидела там бурное течение, способное сбить с ног и человека, и коня. За рекой клубился чёрный туман, скрывал берег. Вернулась она тогда на пасеку, откуда не было видно речного берега. Осталась там жить у Шенра.

Настал сбор мёда, никто не заехал к Шенру на пасеку торговать. Тогда взяла Келби мёд, погрузила на коня и сама повезла его в город менять. Так стала делать раз за разом. Перестали люди приходить на саму пасеку, а Келби называли «Келби, которая привозит мёд».

Шесть лет так прошло. На седьмой год заглянул к Шенру на пасеку торговец, так сказал:

– Есть у меня целебная мазь на продажу. Если больные ноги ею натирать – здоровее будут, вдевятеро дольше и дальше ходить смогут.

– Зачем ты её привёз? – спросила Келби. – Если Шенр сам отправится в город, этот мёд больше никогда не окажется моим, даже на каплю.

Шенр услышал её, ничего не сказал. Купил себе лечебной мази. Уехал торговец. Тогда вышла Келби к началу тропы в лес, так сказала:

– Можно, я всё-таки не отправлюсь дальше по этой тропе? Можно, я останусь там, где собирают мёд?

– Можно, можно, – ответили ей голоса из лесу.

Тогда Келби дождалась ночи, пришла к спящему Шенру и перерезала ему своим ножом сухожилия на ногах. Наутро опробовал Шенр ту мазь – не вылечила мазь покалеченные ножом ноги, только-только по пасеке смог он потом ковылять. Стала Келби дальше возить мёд до города. Только с каждым сбором всё горше становился этот мёд. На седьмой год перестали люди брать мёд у Келби. Долго говорил тогда Шенр со своими пчёлами. Собрались пчёлы в рой и улетели с пасеки прочь. Собрала Келби все собранные соты, отправилась к людям искать тех, кто всё-таки согласится взять этот горький мёд. А Шенр остался один в холмах, и с тех пор его никто не видел.

По ту сторону ночи, в долине большой рыбьей реки, жил человек по имени Крунрек. Задумал он свататься к девушке из посёлка. Звали девушку Дзуа.

Взялся ей сперва подарок принести. На горный склон забрался, собрал букет невешни, понёс в корзине к посёлку. Повяли цветки по дороге. Оставил он их перед домом Дзуа. Вышла Дзуа утром на улицу, увидела у порога охапку ядовитого сена. Выбросила его подальше от скота.

Тогда поймал Крунрек дикого пяпрана, завёл к Дзуа в сад и к дереву привязал. Вытоптал пяпран грядки вокруг, обгрыз ветки плодовых деревьев. Увидела Дзуа, отыскала Крунрека, отправила его с пяпраном прочь.

Тогда оделся Крунрек в самую яркую одежду и пришёл к Дзуа в третий раз, открыто. Так сказал:

– Переходи жить в мою избу, стирать мои вещи, готовить мне и моей собаке!

Отказала ему Дзуа. А сама вскорости вышла за одного рыбака, у которого на крыше свила гнездо птица Рин. Погулял-повеселился на свадьбе весь посёлок. Посмотрел на это Крунрек, говорит:

– Я сделаю так, что вы не будете больше надо мной смеяться.

Вернулся домой, стал искать по дому-саду золото – сделать пучпык. Нашёл только жёлтую грушу, насадил с утра над воротами. Вечером шли от реки рыбаки с рыбачками, и Дзуа с ними. Никто на грушу не посмотрел, мимо прошли. Торчала над воротами груша, торчала; сгнила и упала на землю.

Снова тогда Крунрек стал по дому-саду золото искать. Нашёл старое ведро, насадил его с утра на ворота, как пучпык. Вечером шли от реки рыбаки с рыбачками, и Дзуа с ними. Спросила Дзуа:

– Что это Крунрек старое ведро прямо на воротах сушит?

Не нашли ей ответа рыбаки, так дальше и пошли.

Снял ночью Крунрек ведро с ворот, стал в третий раз по дому-саду золото искать. Набрал жёлтой соломы, скрепил её в пук, на ворота утром привязал. Вечером шли от реки рыбаки с рыбачками, и Дзуа с ними. Сказал муж Дзуа:

– Смотрите, какое смешное гнездо птицы на воротах Крунрека свили!

– Это не птицы, – ответила Дзуа. – Это человеческие руки связали, так куклы делают.

Выскочил тогда из-за ворот Крунрек, крикнул рыбаку:

– Зря ты куклу-Шунглу «смешным гнездом» назвал! Она мстит тем, кто о ней говорит, ночью в дом приходит, если ей за обиду не заплатить.

– Зачем же ты такую куклу на ворота поставил?

– Опять ты о ней говоришь! – отозвался Крунрек. – Ты ей за обиду гнездо птицы Рин должен, раз её саму гнездом назвал!

– Ты, Крунрек, её на ворота себе поставил, ты с ней и дружись, – ответил рыбак, да и пошёл домой вместе с Дзуа.

Весь вечер по деревне Крунрек ходил, всем говорил, что рыбак куклу-Шунглу обидел и теперь ей гнездо отдать должен. Вернулся к ночи домой, дверь за собой закрыл-запер. Слышит – в дверь скребутся-шуршат снаружи.

– Кто скребётся, кто шуршит? – спросил Крунрек.

– Это я, кукла-Шунглу, – ответил снаружи голос. – Ты меня весь вечер звал, я и пришла.

На все задвижки запер тогда дверь Крунрек, самыми тяжёлыми сундуками её заставил. Что с ним было ночью, не видел никто. Только к середине следующего дня Крунрек вышел, с белыми волосами. Солому с ворот своих снял и больше долго-долго на них ничего не вешал.

Шёлковое Сердце.

По ту сторону ночи, в стране трёглей жили муж с женой. Долго не было у них детей, трёгли приходили по ночам к их дому. Раз весенним вечером отправились они на берег озера за дальней рощей, оставили там горсть семян тыквы. Пришли туда же осенью, утром, нашли на берегу маленькую девочку.

– Это будет наша дочка, – сказали. Домой унесли.

В тот же вечер три старухи пришли в их дом. Сказала первая:

– Я принесла для этого ребёнка подарок: золотую узду и повод. С ними сможет она ездить на конях темнов, станет владелицей стад всемеро больших, чем сможет вместить земля, принадлежащая вам двоим.

– И я принесла для этого ребёнка подарок: удочку и золотой крючок, – сказала вторая. – С ними сможет ловить она в озёрах Кель серебряных рыб. Станет есть их – научиться понимать языки птиц, зверей, людей любых краёв.

– И я принесла подарок для этого ребёнка: сердце из шёлка – сказала третья. – Станет носить его в своей груди – будет прекрасной и доброй, нежной будет её кожа и голос, все будут её любить.

С тем ушли старухи. Мать с отцом тогда поскорее вложили в девочку принесённое сердце, а прочие подарки закинули подальше.

Росла девочка. Кожа её была белой и чистой, как снег, голос нежен, все её любили. Целыми днями сидела она дома, ткала тончайшее полотно. Ещё шила она кукол, которые плакали, когда ей было больно, и улыбались, когда она работала и напевала. Раз в полгода лишь выходила она за ограду дома, весной и осенью. Раз весной пришла она к своим отцу и матери:

– Смотрите, я нашла за оградой золотые узду и удочку! Теперь мне нужен конь, для этой узды и полное рыб озеро для этого крючка.

Не было у её отца с матерью ни коней, ни озёр. Так сказали они:

– Ищи, только не ходи на берег озера Кель за дальней рощей. Туда ночные всадницы приводят на водопой своих коней. Они вырвут у тебя из груди сердце, если тебя увидят.

Шесть лет дважды в год выходила девочка искать по округе, избегая озера Кель. Не шли рыбы ей на крючок, не бродили кони темнов по этим полям. На седьмой год отправилась она наконец к озеру за дальней рощей. Увидела: в воде плещут огромные серебряные рыбы. Закинула она крючок с наживкой, не стали брать наживку рыбы. Ждала, пока не послышался стук копыт и не окликнул из-за спины голос:

– Нет ли здесь дочери ночи, чьё лицо черно, чьи руки красны?

– Нет, – ответила шёлковая девочка. – Я – дочь дня, моё лицо и руки белы.

Ускакали приехавшие прочь. Вернулась девочка домой без добычи. Только следующей весной вновь отправилась туда. Закинула в озеро наживку, снова не стали её брать рыбы. Вновь послышался стук копыт, окликнул девочку из-за спины голос:

– Нет ли здесь дочери ночи, в чьих руках умирает добыча?

– Нет, – ответила шёлковая девочка. – Я – дочь дня, в моих руках никто не умирал.

Ускакали тогда приехавшие прочь. Вернулась девочка домой.

Той осенью набрала она в очаге золы, измазала ею щёки. Нашла на улице красной глины, вымазала руки. Так вновь отправилась к озеру, закинула крючок с наживкой. Схватила наживку тяжёлая серебряная рыба, еле-еле вытащила её девочка на берег. Снова послышался стук копыт, окликнул из-за спины голос:

– Нет ли здесь дочери ночи, чьё лицо черно, чьи руки красны, в чьих руках умирает добыча?

– Я здесь, – ответила шёлковая девочка.

Тогда приехавшие увидели её и схватили, разорвали ей грудь, вытащили оттуда шёлковый мешочек, бывший её сердцем.

Не вернулась в тот вечер она домой. Год жили её мать и отец в доме с плачущими куклами. В следующую осень однажды ночью застучали копыта под их окнами. Так позвали из темноты приехавшие:

– Вынесите из дома сундук с полотном, которое за свою жизнь успела соткать девочка с шёлковым сердцем! Вынесите из дома кукол, которые следуют за ней своими слезами и своей улыбкой!

Крепко заперлись мать с отцом в доме, на все засовы. Запрыгал тогда в своём углу сундук, повскакивали с полок куклы, попытались сами двери открыть. Не справились маленькие шёлковые куклы с тяжёлыми засовами. На том ускакали ночные гости.

Посмотрели наутро в сундук мать с отцом – превратилось тонкое полотно в траченные молью тряпки. Посмотрели на кукол – застыли у тех на лицах улыбки, не шевелились они больше. Тогда стали они жить в том доме дальше, ночные гости больше не приезжали к ним, ничего не требовали. Только трёгли жили с ними бок о бок и шептали про Шунглу, пока тот наконец не пришёл в их дом.

По ту сторону ночи жил на краю леса мальчик по имени Кыстиль-Кив. Жил он с бабушкой, были у них в хозяйстве тнака и птицы-крешки. Уходила на целые дни бабушка из дому. Приносила серых бобов – бросала их крешкам, те яйца несли; приносила горюнки – кормила ими тнаку, та молоко давала; приносила съедков – сама ела, часть Кыстиль-Киву давала.

За оградой дома по ночам волки выли, трёгли плакали. Говорила бабушка, уходя по утрам:

– Выйдешь из дому до того, как вырастут у тебя усы и борода – найдёт и утащит тебя Железный Старик.

Кыстиль-Кив долго не выходил их дому. Наконец, появились у него усы и борода. Тогда оставил он бабушкин дом и отправился в путь. Идёт по дорожке, идёт – видит, развилка: у одной дорожки железный посох в землю воткнут, у другой – цветная лента на ветке вьётся. Пошёл по второй дорожке. День шёл – ещё одна развилка, снова по одну сторону посох, по другую – лента. Так за семь дней семь развилок прошёл, на каждой ленту выбирал.

Пришёл к человечьему дому. Над домом дым от очага вьётся, вокруг деревья плодовые растут, у порога собака серая спит. Видит Кыстиль-Кив: волк дверь охраняет. Кинул в этот дом камень, пошёл другой искать.

Другой дом показался: дым от очага вьётся, вокруг деревья плодовые растут, кто-то в доме плачет-хнычет. Слышит Кыстиль-Кив: трёгль в доме плачет. Кинул в этот дом камень, пошёл дальше искать.

Третий дом показался: дым от очага вьётся, вокруг деревья плодовые растут. Смотрит Кыстиль-Кив: дом видом как первые два, сад как первые два, нет у дома ни тнаки, ни бабушки. Кинул в этот дом камень, пошёл дальше.

К озеру большому добрался, там с дороги в сторону сошёл, отдыхать. От волков и трёглей в кустах укрылся. Видит вечером – идёт по дороге к озеру человек. Подходит к берегу, бросает в воду горсть бобов, говорит:

– Водяной-усатый, стада твои тучные, бобами кормленные – загони лишних в мою сетку, волков полосатых – на мою жерлицу!

Поставил невдалеке сетки-жерлицы, ушёл. Тут же вылез Кыстиль-Кив из кустов, подбежал к воде, встал там, откуда человек бобы кинул. Позвал:

– Крешки, крешки, вам бобов кинули – дайте мне теперь яиц поесть!

Стал ждать – ничего не дождался, голодный обратно в кусты спать ушёл. Утром видит – пришёл человек к сеткам, достал из них рыб и с собой унёс.

Переждал день Кыстиль-Кув. Видит вечером – снова идёт к озеру человек. Подходит к берегу, бросает в воду горсть тёртых корней, говорит:

– Водяной-усатый, стада твои тучные, кореньями кормленные – загони лишних в мою сетку, волков полосатых – на мою жерлицу.

Поставил сетки-жерлицы, ушёл. Вылез Кыстиль-Кив из кустов, подбежал к воде, позвал:

– Тнака-тнака, тебя горюнкой покормили – дай теперь мне молока!

Стал ждать – ничего не дождался, голодный обратно в кусты спать ушёл. Утром видит – пришёл человек к жерлицам, снял с одной щуку и с собой унёс.

Переждал ещё день Кыстиль-Кив. Видит на третий вечер – снова идёт к озеру человек. Подходит к воде, бросает в воду тёртых съедков, так говорит:

– Водяной-усатый, стада твои тучные, съедками кормленные – загони лишних в мою сетку, волков полосатых – на мою жерлицу.

Поставил сетки-жерлицы, ушёл. Вылез Кыстиль-Кив из кустов, подбежал к воде, позвал:

– Бабушка, бабушка! Дай и мне съедков, я голодный!

Видит – плеснуло тяжёлое в воде. Забежал в воду – тут водяной-усатый его схватил и с собой в глубину утащил.

По ту сторону ночи жили в норе бокры. Однажды осенью они натащили в свою нору зёрен и орехов, ягод и кореньев, и ещё много-много интересных несъедобных вещей. Закрыли нору на зиму.

Смотрят – куча несъедобных вещей тогда зашевелилась. Вылезло из неё существо: кожа красная, лапы кривые, пасть огромная, в пасти зубы торчат. Встало существо перед гырками и завыло громким голосом.

– Это голодный гырк! – сказали бокры. Скорее бросили ему ягод и кореньев, сами в сундуках попрятались. Сидели, слушали, как кореньями голодный гырк хрустит. Схрустел, потом долго ходил по норе и выл, пока не уснул. Только тогда бокры из сундуков вылезли.

Не стали открывать закрытую на зиму нору, с голодным гырком дальше зимовали. Осторожно по норе ходили, вслух не разговаривали, не шумели. Лишний раз слова «гырк» не говорили, называли пришедшего наоборот – Крыг. Когда Крыг просыпался, начинал зубы показывать и выть, бросали ему зёрен-кореньев, а сами в сундуки прятались и подолгу там сидели. Так до весны жили. Тогда нору открыли, выбрался от бокров Крыг наружу. Пошёл по весеннему лесу, встретил там Большую Мохнатую Тварь, которая обгрызала свежие новые листья.

– Кто ты такой, маленький зверёныш? – сказала Большая Мохнатая Тварь.

– Я – большой голодный гырк по имени Крыг, – ответил тот тихо-тихо, прикрывая рот лапой.

– Зачем ты прикрываешь лапой рот? Я тебя и так плохо слышу.

– Если я уберу лапу, ты станешь кидаться в меня ветками, а потом спрячешься в сундук.

– У меня нет сундука, – сказала Тварь и снова стала есть листья. Тогда Крыг пошёл дальше. Шёл по весеннему полю, нашёл там Большую Чешуйчатую Тварь, которая пила воду из ручья.

– Кто ты такой, маленький зверёныш? – сказала Большая Чешуйчатая Тварь.

– Я – большой голодный гырк по имени Крыг – ответил тот тихо-тихо, прикрывая рот лапой.

– Ты не похож на гырка. Зачем ты прикрываешь лапой рот?

– Если я уберу лапу, ты станешь кидать в меня рыбок из ручья, а потом спрячешься в сундук.

– Я не помещусь в сундук. А голодные гырки едят рыбок, они им вкусные.

Тогда Крыг убрал лапу ото рта и громко завыл, показывая зубы.

– Не плачь, маленький зверёныш, – сказала Чешуйчатая Тварь и стала поить его водой и кормить. Не съел Крыг ни одной рыбки. Пошёл прочь от ручья. Добрался до дома, где жила старая гырка со своими сыновьями. Сел Крыг перед домом, зажимая лапой рот. Сказала старая гырка своему сыну:

– Или, посмотри, кто там перед домом сидит.

Вышел сын, на гостя пошипел, палкой потыкал. Сидел Крыг, зажимая рот лапой. Вернулся сын старой гырки в дом и говорит:

– Это бокрёнок сидит.

– Тащи его сюда, – говорит мать, – я его сварю нам на ужин.

Вышли сыновья гырки, схватили гостя и в дом притащили. Увидел Крыг котёл на огне и много сундуков – на всех в доме хватит спрятаться. Убрал тогда лапу ото рта и громко завыл, показывая зубы.

– Ишь, как плачет! – сказала старая гырка. – Кидайте его в котёл скорее.

Гырки кинули Крыга в котёл, сварили и съели. А кости сложили в сундуки, к остальным.

По ту сторону ночи, на берегу большой рыбьей реки, стояло гнурское селение. На другом берегу от него – селение рыжего народа.

Раз ночью видят гнуры – горит один из домов на дальнем берегу. На следующий день вполовину меньше столбов дыма над очагами там поднялось, вдвое меньше лодок рыбачить выходило. Семь дней так оставалось, на восьмой снова очаги задымили, лодки вернулись.

А ещё через семь дней гырки с когтистыми руками пришли к селению. Сказал гнурам их вожак:

– У вас крыши крашены красным, они сгорят. Отдайте нам двенадцать мешков тырмы, чтобы этого не случилось.

Отдали гнуры тырму. Остаток дня крыши перекрашивали. На следующее утро снова гырки пришли, сказал их вожак:

– У вас поля без граничных камней, они сгорят. Отдайте нам двенадцать коров, чтобы этого не случилось.

Отдали гнуры коров. Остаток дня камни к полям подкатывали. На следующее утро снова гырки пришли, сказал их вожак:

– Слишком много в сторону нашего леса смотрите, на оба глаза слепые станете. Отдайте нам золото, что на пучпыки собираете, чтобы этого не случилось.

– У нас нет золота, – сказали гнуры.

– Раз вы хотите войну, у вас будет война, – сказали гырки и ушли в чащу.

Той ночью пришли гырки к крайнему дому селения, забрали всю тырму и корову, хозяевам глаза выкололи, дом спалили. Выбрались утром гнуры к соседям, зовут их:

– Помогите нам! Поймайте разбойников, отрубите им руки, верните нашу корову!

Смотрят остальные гнуры – глаз у хозяев нет, следов на земле много, в чащу следы ведут. Говорят они:

– У вас ведь и крыша была недокрашена, и корова за камни забредала. Вот ваш дом и сгорел.

С тем ушли. На другую ночь к другому краю селения гырки пришли, забрали всю тырму и корову, дом спалили. Хозяева, как гнуров услышали, сразу за дом, за сарай, в стога сена попрятались. Выбрались утром гнуры к соседям, зовут их:

– Помогите нам! Поймайте разбойников, отрубите им руки, верните нашу корову!

Смотрят остальные гнуры – целы хозяева, следов на земле много, в чащу следы ведут. Говорят они:

– Что ж вы сами-то драться не стали? Без царапины! Вы своё добро защищать не стали – и мы ваше не станем.

С тем ушли. На третью ночь к третьему дому гырки пришли, забрали всю тырму и корову, дом спалили. Хозяин как их услышал, сразу за дом, за сарай, в речку бросился и её переплыл, до самого селения рыжего народа. Подходит к изгороди, видит – руки отрубленные к изгороди прибиты, с когтями. Спрятался он, до утра не показывался. Утром нашли его собаки, облаяли. Тогда снова побежал гнур к реке, на свою сторону вернулся. Так соседям сказал:

– Там за рекой у рыжего народа руки гырков к изгороди прибиты!

– Раз они такие свирепые, пусть всех гырков для нас перебьют, мы подождём, сказали гнуры.

Стали ждать. Ночь за ночью к ним приходили гырки, жгли дома. Сожгли всё и ушли. Вместо них прилетел ночной голодный Хет и надолго в гнурском краю остался.