Текст книги "Истории о золоте и огне. Сказки и сказания"

По ту сторону ночи, среди холодных скал, стояло селение гырков. Жил среди гырков один, с белым мехом за ушами. Не ходил в набеги с остальными, спускался туда, где у воды росли деревья, делал из веток корзины и ловушки для рыбы. На крыше его хижины часто появлялись белые и золотые перья, но никто не видел крыльев, которые их роняли.

Однажды увидели гырки, что сплёл он из прутьев сетку, закрепил на шесте над хижиной. Спросили, что это. Ответил:

– Это ловушка для Хета.

– Сделай лучше ловушку для Эиля, – сказали гырки.

– Нет, пусть летает где хочет.

Потом гырки много раз приходили смотреть на ловушку, никого в ней не видели. Как-то отправились в дальний набег. Не было им удачи, часть погибла, остальные быстро-быстро примчались домой. Видят – как и раньше сидит дома гырк с белым мехом за ушами, корзинку плетёт.

– От тебя никакой помощи в трудный день, – сказали гырки. Отобрали корзинку, побили; один влез на крышу хижины, сорвал ловушку для Хета. Никого гырки в ловушке не увидели.

Наутро все в посёлке проснулись от того, что красная паутина начала затягивать их тела. Где легла красная паутина, там она жгла гырков. Полезли гырки в речку мыться – не смывалась паутина. Стали гырки травки есть – не прошла паутина. Метались, искали средство, пока не увидели, что гырк с белым мехом за ушами снова сидит и плетёт корзину, никакая паутина его не взяла.

– Почему на тебе нет паутины? – спросили гырки.

– Хет меня не трогает, – сказал тот. – Я уже один раз поймал его и ещё поймаю, если он меня коснётся.

– Быстро сделай для него новую ловушку, – сказали гырки.

– Вторая такая же не удержит, – ответил тот.

– Всё равно сделай.

Сплёл новую ловушку, повесил над домом. Не прошла паутина на гырках, только разрасталась, сильнее их жгло. Собрались они вокруг того, у кого был белый мех за ушами, спросили:

– Если мы все станем немножко как ты, Хет тоже не станет нас трогать?

– Конечно, – сказал тот.

Тогда гырки схватили его, разрубили на много маленьких частей и съели все по кусочку, чтобы во всех было хотя бы немного хорошего мяса. Только один спросил:

– А если выйдет плохо, он рассердится и причинит нам вред?

– Если рассердится, мы назавтра увидим, что его хижина почернела, а из-за стен шепчут трёгли, – ответили ему.

Ушли спать. Наутро исчезла с их тел паутина. Собрались гырки у хижины: не почернели ни стены, ни крыша, только высоко в воздухе летали и не падали белые и золотые перья. Никто не видел крыльев, которые их уронили.

– Он очень хороший, он не рассердился и не причинил нам вред, – сказали гырки.

С тех пор специально выбирали тех, у кого был белый мех за ушами, чтобы делали ловушки для Хета. Когда же гырки начинали болеть, то съедали делавшего ловушки. Так убирали со своих тел паутину.

Эиль же больше не прилетал в это селение никогда.

По ту сторону ночи, в стране гнуров, жили семь сестёр. Однажды ушла старшая за съедками, заблудилась в тёмном лесу, настигла её ночь. Тогда позвала старшая сестра:

– Птицы белые, найдите меня в темноте, помогите! Спрячьте от непогоды, от дикого зверя!

Прилетели на зов белые птицы, подняли в своё гнездо ночевать. Наутро вновь подхватили, отнесли до самого дома. Так сказали на прощание:

– Мы к тебе тоже гостя принесём, дай ему убежище в своём доме.

Улетели. Вернулись через много дней, принесли маленького мальчика, завёрнутого в огромный плащ из тёплого золота. Взяли сёстры мальчика, скорей переложили в пелёнки, а плащ глубоко в сундуке спрятали. Стал ребёнок у них в доме жить. Назвали его Суэл.

Как подрос, открыл однажды крышку сундука, отыскал огромный плащ из тёплого золота. Примерил – тут же плащ ему по размеру сделался. Увидели сёстры:

– Сними немедленно, ты его испачкаешь, порвёшь! Нечего в нём по двору скакать!

– Он такой красивый, и как раз мне впору!

– Он большой был, а раз тебе впору – так ты его уже попортил.

Отобрали сёстры плащ, обратно в сундук положили, сказали не трогать.

На другое утро мимо дома всадники проезжали – на рыжих конях, в золотых плащах. Одного коня, помельче других, они с собой в поводу вели. Спрятались сёстры в доме, как только их увидели. Суэл же навстречу всадникам выбрался, позвал:

– Откуда и куда вы едете?

– Мы едем из опалового замка на край моря, которое расступится через семь дней, – ответили всадники.

– Я хочу ехать с вами! – сказал тогда Суэл. – Я вижу у вас лишнего коня, и у меня есть настоящий плащ из золота!

– Отчего же ты не в этом плаще? – спросили всадники.

– Если бы я его носил, он бы запачкался и испортился.

– Раз так, у тебя его ещё нет, – сказали ему, направили коней дальше.

Побежал Суэл к сёстрам, те заперли его с собой в доме, не выпускали, пока всадники не уехали далеко. Так Суэл остался.

Осень пришла, тёмные дожди пошли. Однажды вечером заснул в очаге у сестёр красно-золотой зверь; не могли они его разбудить, как ни пытались. Стал Суэл им помогать, только и у него ничего не выходило. Холодно стало в доме.

– Теперь к нам придут гости, которых не держат замки, – сказали сёстры.

Тотчас распахнулась дверь, вошли в дом трое в чёрном, с белыми лицами. Приготовили им сёстры места, чтобы сесть, принесли тыквенный пирог. Сами есть не стал, Суэлу не давали. Поели гости, сказали:

– Хорошая эта пища, но холодная, из холодного дома. Есть ли у вас что-нибудь, чем мы можем согреться?

Принесли тогда сёстры не подогретого красного вина. Сами пить не стали, Суэлу не давали. Выпили гости, сказали:

– Хороший это напиток, но и он слишком холодный. Есть ли у вас ещё что-нибудь, чем мы можем согреться?

Тогда сёстры вытащили из сундука плащ из тёплого золота, дали гостям. Таким стал плащ, что укрыл всех троих. Увидел Суэл, скорее пересел к пришедшим, чтобы тоже поместиться под тёплое золото.

– Теперь мы согрелись, – сказали гости. – Мы уйдём, и заберём этого мальчика с собой.

Стали сёстры хватать Суэла, но его руки были белыми и холодными, как у пришедших. В ту ночь он ушёл с ними, и больше ни золотые всадники, ни белые птицы не приближались ни к дому, ни к сёстрам, куда бы те ни пошли.

По ту сторону ночи жил перевозчик. Однажды вечером пригнал лодку с грузом к берегу, отправился в дом отдыхать – галка к нему подлетает.

– Ты здесь день за днём тяжёлые лодки водишь, а в ста шагах от твоего дома в лесу огромный драгоценный камень лежит.

Поспешил перевозчик в лес. Видит – правда в лесу камень лежит, прозрачный и сияющий, огромный, как брус прямой и длинный. Взялся за него перевозчик – тяжёл камень, от земли не отрывается. Тянул, тянул, пока в хребте не хрупнуло. Еле-еле до целителя доковылял. Долго правил ему целитель спину, говорит:

– Теперь берегись, такие тяжёлые лодки больше не гоняй, прежней прочности у тебя в хребте уже не будет.

Ушёл перевозчик от целителя, к кузнецу пошёл. Сказал:

– Сделай мне такой топор, чтобы любой камень разрубал.

Выковал кузнец топор, говорит:

– Любой камень разрубит, кроме того, что с небес или из сердца земли.

Взял перевозчик топор, поспешил скорее к реке все грузы перевезти, чтобы разделаться и быстрее в лес к камню отправиться. В одну лодку всё накидал, доволок, тут снова у него в хребте хрупнуло.

Опять к целителю добрался, тот ему спину выправил и говорит:

– В третий раз я тебя не соберу, больше на силу не полагайся.

Отправился перевозчик в лес. На месте камень лежит, всего в ста шагах от его дома. Стал перевозчик топором бить, кусок откалывать – не берёт топор камень, отскакивает. Так колотил, снова спину не сорвал. Сел на землю возле камня, идти не может. Тут к камню человек подошёл, в ожерелье из лазурита и гагата. Увидел перевозчика, подхватил, до целителя дотащил. Сказал целитель:

– Больше тебе лодки тягать нечем, до перевозчика я тебя уже не долечу.

Собрал спину, сколько мог, только остался перевозчик скособоченным. Тогда отправился к дому того человека, что носил чёрно-голубое ожерелье. Видит – богатый дом, жена в украшениях ходит, сам человек из гагата шар обтачивает. Спрашивает перевозчик:

– Для чего ты к камню в лесу приходил?

– Я на него как на ступеньку становлюсь, над ним тотчас следующий камень-ступенька появляется. Так лестница до самого неба растёт, я по ней поднимался. Там небесные драгоценности дня и ночи видел, теперь на земле делаю.

Ушёл от него перевозчик, добрался до дома, лёг, ничего делать не может. Вечером слышит за дверью стук птичьего клюва о дерево, голос говорит:

– Впусти меня, я есть хочу!

Скорее перевозчик кинулся запирать дверь, подпирать её сундуком, чтобы Шунглу к нему не вошёл. Не смог сдвинуть тяжёлый сундук, не потянула его спина. Когда наутро пришли к его переправе люди с грузами, нашли они открытую дверь. И никакого перевозчика в доме не было.

По ту сторону ночи на одном высоком холме стояла мельница. Жил-работал на ней мельник. Однажды увидел, что к дому его явился здоровый верзила, со звериными зубами, со шкурой пяпрана на плечах. Спросил пришедшего мельник, кто он и что здесь делает; ответил тот:

– Меня зовут Вуф. Мне интересно, что у тебя тут такое на холме крутится!

– Это ветряк, – сказал мельник. – Он может намолоть столько муки и соли, чтобы и я, и все в долине под холмами жили сытно. Я за ним ухаживаю, чиню.

– Какая штука! – сказал Вуф. – Можно, я у тебя буду работать, на мельнице? Я хороший пяпран.

Оставил мельник его у себя работать – мешки таскать. Еле Вуф в двери проходил, только что стены не сворачивал, но везде лез, смотрел и трогал. Как-то сказал мельнику:

– Смотри, что твоя штука ещё молоть умеет! Я речные камни покидал, теперь в мешки золото сыплется.

Никогда у мельника золото из камней не мололось. Посмотрел он, что Вуф сделал, говорит:

– Сыплется, сыплется, только с мукой смешивается. Перебирать теперь придётся, устроил ты мне работы.

– Я переберу, – сказал Вуф.

– Нет, – сказал мельник. – Мельница эта моя, я сам разберусь, Иди-ка ты лучше, не твоя игрушка.

Отошёл Вуф, только недалеко. Завернулся плотнее в шкуру пяпрана, стал болеть, мешки таскать не рвался. Не трогал его после того мельник долго. Видит потом – днём Вуф сидит-болеет, вечером убредает куда-то. Отправился мельник тайком посмотреть. Забирался Вуф на берег речки, там стал камни прямо руками колоть и рассматривать, что у них в серёдке. Не подал мельник знака, что видел, только на другое утро спросил Вуфа:

– Если ты не собираешься здесь работать, зачем на мельнице остаёшься?

– Я болею, – сказал на это Вуф. – Я очень больной пяпран. Я один пропаду.

Отправился мельник к колдуну, рассказал про Вуфа. Выслушал его колдун, говорит:

– Отправь этого Вуфа вон со своей мельницы. Не станет на тебя работать – только расходом окажется, а станет сам золото молоть – совсем тебе беда.

– Знаю, – ответил мельник. – Ветряк останется, магт уйдёт. Только как его выгнать? Сидит целыми днями ноет, что болен.

– Как угодно, хоть палкой, – сказал колдун. – На твоей мельнице не поправится, мала она ему.

– Этого и палкой не очень выгонишь, – сказал мельник. – Он же меня вместе с ней переломит.

– Если на мельнице твой магт, то за него удержишься, – сказал колдун. – Только Вуфа больше не корми, не работник он тебе.

Отправился мельник домой. Сказал Вуфу:

– Ты уже много дней здесь просто так сидишь; иди-ка теперь прочь.

– Но ведь я совсем больной пяпран, – сказал Вуф. – Я не могу никуда пойти.

Взял тогда мельник палку, стал Вуфа бить. Тот скулил сначала, потом почувствовал, что ему и правда больно, палку рукой поймал и зубами ещё пополам перегрыз.

Отскочил мельник, прислонился к самой стене мельницы, стал за неё держаться. Говорит:

– Ну и кто же ты после этого?

Посмотрел Вуф на палку, сказал:

– Это я случайно!

Оставил Вуфа мельник, только больше не кормил. Тот ещё долго от мельницы днём не отходил, где ночами промышлял – мельник не видел. Наконец, однажды утром пришёл Вуф к мельнику, спросил:

– Ты мне уже давно еды не даёшь. Я что, настолько плохой пяпран?

Мельник зажмурился и ответил:

– Да, ты настолько плохой пяпран. Совсем никуда не годный пяпран.

Тогда Вуф выдохнул и прочь пошёл. Больше на мельницу не возвращался, дальше по реке золото и диковинные камешки добывал, каких никто больше не находил. А шкуру пяпрана потерял где-то по дороге.

По ту сторону ночи, через речку от одного одного селения жили старик со старухой. Не было у них детей. Однажды отправилась старуха ночью в лес, принесла под утро рыжую дикую тыкву. Сказала старику:

– Теперь у нас и ребёнок, и достаток будет.

Оборвал старик хвост у тыквы, сказал:

– И трёгли тоже, вместе с тыквой они пришли.

Оставили тыкву в доме; хвост же старик уволок подальше и овраг выбросил. Вскорости тыква раскололась, появилась из неё маленькая девочка с золотыми волосами и янтарными глазами, назвали её Читандика. Подросла; заметили соседи, что и вправду достаток в доме стариков появился – то золото найдут, то янтарь, а где – не говорят. Так шло, пока старики не умерли; осталась их дочь одна. Не переводились у неё янтарь и золото. Тогда пришли к Читандике жители селения, принесли хлеба из кыпликов. Зарычали собаки, отозвала их Читандика. Сказали пришедшие:

– На отшибе жили твои старики, но ты нам как сестра. Выбери себе мужа, чтобы быть с нами; будет кому о тебе заботиться.

– Хорошо, – сказала Читандика.

Ни к кому из парней в селении не подошла. Вскоре заметили жители, что по ночам белый крылатый зверь к её дому прилетает, поутру улетает. Заговорили с Читандикой, ответила та:

– Есть у меня теперь муж, родом из открытых холмов.

Долго шумели пришедшие, говорили, что не такой муж у их сестры должен быть; не признали его. Сами дом изнутри рассматривали. Видят – лежат старые половинки тыквы, а в них кусочки янтаря и золота.

На другой день парень из селения к Читандике пришёл, хлеб из кыпликов принёс; снова собаки его не пускали, пока хозяйка не отозвала. Так парень сказал:

– Сестрёнка ты мне или не сестрёнка?

– Сестрёнка, – ответила та.

– Подари мне тогда половинки той тыквы, из которой ты родилась.

Отдала ему Читандика половинки тыквы. Притащил парень их в селение, говорит:

– Вот из какой тыквы сокровища появлялись.

Положил половинки у себя дома. Ни на другое утро, ни через луну не выросли в них ни янтарь, ни золото.

В другой раз парень к дому Читандики пошёл; спрятался у оврага, стал смотреть, что она возле дома делает. Сидит, слышит из оврага шёпот:

– Из лесу её принесли, из тыквы она родилась. Сгорят остатки тыквы – сгорит и её дорожка между селением и лесом.

Оглянулся, никого в овраге не нашёл. Видит: вышла Читандика из дома, подходит к деревьям, гладит их, слова шепчет, деревянную чашку к стволу прикладывает. Кто из деревьев радуется, у тех золотыми становятся шишки, в чашку опадают; кто из них плачет, у тех смола в чашку стекает, в янтарь превращается.

На другой день вернулся парень, к дому Читандики подошёл, хлеб и кыжму принёс. И его собаки облаивали, пока хозяйка не отозвала.

– Сестрёнка ты мне или не сестрёнка? – спросил он.

– Сестрёнка, – ответила Читандика.

– Отдай мне тогда вон ту старую чашку.

Отдала ему Читандика чашку. Побежал парень, стал деревья теребить, только не золотели шишки; надрезал кору ножом – потекла смола, только иссиня чёрная. Так он вернулся домой с одной только деревянной чашкой.

Луна прошла; чёрные птицы стали кружить над селением. Вот с утра пришли к Читандике жители снова, еле успокоила она собак. Сказали пришедшие:

– Сестрёнка, ты живёшь не как человек и не как женщина. Что бы за силы ни приносили тебе сокровища, принесут они тебе и беду.

– Что же вы хотите с этим сделать? – спросила Читандика.

– Скажи сперва, как ты заставляешь деревья давать тебе золото.

– Они просто дают его мне, когда я прошу, – ответила та.

– Разве сестра скрывает от своих такие секреты?

– Я могу не быть вам больше сестрой, – сказала она.

– Ты хочешь, чтобы мы поступали с тобой как с чужой?

– На этот вопрос у меня нет ответа, – сказала Читандика. – Но я не буду больше есть ваш хлеб из кыпликов; не ешьте и вы мой. С тем она отправила пришедших вон, спустила с привязи собак. Когда вечером прилетел к ней белый зверь из холмов, спросила она его:

– Как поступают в селении с чужими?

Ничего ей про это зверь рассказать не мог. Между тем вспомнил парень из посёлка слова, что в овраге слышал. Так сказал:

– Если дорожка её в лес сгорит, вернётся она к нам сестрой.

Взял половинки тыквы, в огонь кинул. Наутро скорее к дому Читандики поспешил – не подпустили его псы, не вышла и сама хозяйка. Только белый зверь на крышу запрыгнул, говорит:

– Сгорела Читандика этой ночью; все деревья будут плакать в этом лесу. Если есть у вас сёстры, ищите их в своём селении.

Пошёл тогда парень среди деревьев; все они плакали. Собирал смолу, та была чёрной и текучей, слепила ему пальцы так, что не мог ни разжать, ни отмыть, так и остался с чёрными культями. Была у него в доме младшая сестра; всю жизнь она потом ухаживала за увечным.

Белый же зверь оставался у дома Читандики ещё три дня. Перед тем как улетать, мост через речку развалил. И с тех пор на другую сторону речки не ходили жители селения, остался берег во власти новой лесной хозяйки. С ней же поступали как с чужой: обходили дальней дорогой.

По ту сторону ночи, в стране гнуров, в доме с дырчатой крышей жил парень по имени Дзельги. Отец его ходил к гырковым хынам работать, тырму для каши домой приносил; никогда дыры в крыше не чинил. Однажды сказал сыну:

– Всё, ты вырос, я теперь буду старым и больным. Иди и зарабатывай теперь тырму, да прибавок, чтобы крышу починить.

Надел Дзельги отцовскую сизую шапку, пошёл в сторону хынов. Заблудился в дороге. Сел отдыхать в тени у ручейка, шапку снял. Тут перед ним женщина в зелёной одежде появилась, спрашивает:

– Отчего сидишь здесь, далеко от дороги, воду пьёшь, ничего не ешь?

– Нечем мне ещё сегодня обедать, – ответил Дзельги. – Не заработал ещё даже горсточки тырмы. Вот к хынам дойду – будет мне еда

Женщина протянула ему яблоко. Взял Дзельги, съел, косточки в землю бросил. Говорит женщина:

– Не дал тебе отец в дорогу даже еды, хотя работал всю жизнь; не заработаешь и ты большего.

Надел Дзельги шапку обратно – женщина исчезла. Пошёл дальше, дорогу отыскал, до самых гырковых хынов дошёл. Увидели те его сизую шапку, как у всех их работников, говорят:

– Раз пришёл, можешь идти копать наш горячий камень. Тырмы тебе потом дадим.

Дзельги пошёл с другими работниками копать. Добывали гырковый горячий камень, им за это по горсточке тырмы давали. Однажды дали на зёрнышко меньше. Спрашивает Дзельги хынов:

– Что случилось, отчего тырмы даёте меньше?

– Её не меньше, это зёрна крупнее, – сказали те.

Ни на другой день, ни на третий тырмы больше давать не стали. Прошло время – ещё на зёрнышко меньше стала горсть. Снова пришёл Дзельги с вопросами, снова получил тот же ответ. Отправились тогда работники по округе, собрали все съедки. Какие были.

Зима настала, мёрзнуть стал Дзельги. Спросил, отчего здесь горячим камнем не греются. Назвали ему цену одного горячего камня, если у хынов его брать: десять горстей тырмы. Стали по зиме работники болеть. Жаловались; отвечали им хыны:

– Вы всё время вместе с тырмой жуёте съедки; вы носите слишком тяжёлую обувь. Не ешьте съедков, ходите босиком, меньше будете болеть.

Работники стали ходить босиком, но съедки собирали, где могли; болеть не перестали. Через некоторое время ещё на зёрнышко меньше тырмы стало в каждой горсти:

– Что случилось на этот раз? – пришёл спрашивать Дзельги.

– Это мохнатый народ вашу долю забрал, – сказали хыны. – Посмотрите, они даже сизых шапок не носят!

Отправились посмотреть на мохнатый народ – те правда шапок не носят. Стали с ними драться, побили многих из мохнатого народа; наконец, те подальше откочевали. Вернулись работники – ни на другой день, ни на третий не стало у них в горстях больше тырмы. Шло время, ещё на зёрнышко стала меньше горсть.

– Что случилось на этот раз? – пришёл спрашивать Дзельги.

– Это чешуйчатый народ вашу долю забрал, – сказали хыны. – Посмотрите, они тоже без шапок ходят.

Отправились смотреть на чешуйчатый народ – Дзельги со всеми не пошёл, болеть остался. Вот возвращаются работники обратно, побитые, раненые, без тырмы совсем. Говорят они Дзельги:

– Ты со всеми не пошёл, ты враг хуже чешуйчатых.

Отобрали у него последнюю горсть тырмы. Тогда Дзельги побежал прочь из краёв, где копали горячий камень. Шёл перелесками, съедки высматривал, ни одного не нашёл: всё собрали до него. Дошёл дальше до большого озера, где рыба плавала: стал пытаться рыбу руками схватить, палкой достать – ни одной не достал. Побрёл дальше, сел наконец отдыхать у того ручейка, где заблудился когда-то. Снял шапку – тотчас яблоня перед ним появилась, дичок; выросла, уже плоды принесла, так долго Дзельги у хынов работал. Сорвал яблоко, съёл, говорит:

– Я здесь только семечки бросил, а уже съел больше, чем когда целыми днями горячий камень добывал.

Остался в тех местах, растил себе тырму и яблоки, дом построил – сразу с целой крышей. А к дороге лишний раз не ходил и не выяснял, сколько зёрен теперь в одной горсти тырмы.