Текст книги "Против течения. Интеллектуальная история свободной торговли"

На протяжении большей части XVII столетия меркантилисты утверждали, что ключевой задачей торговли должно быть достижение и/или поддержание благоприятного торгового баланса. Торговля с определенной страной или регионом считалась прибыльной в той мере, в какой ценность экспорта превышала ценность импорта, что выражается в профиците торгового баланса, который обеспечивает поступление дополнительного количества драгоценных металлов и денежных ценностей в состав запасов страны. Классическая формулировка этого убеждения, характерного для эпохи меркантилизма, принадлежит Томасу Мену: «Стало быть, внешняя торговля представляет собой обычный способ увеличения нашего богатства и денежной казны; но при этом мы должны всегда соблюдать следующее правило: ценность продаваемых нами товаров иностранцам на протяжении года должна превышать ценность товаров, потребляемых нами и попадающих к нам от них» [Mun, 1664, 11]. В работах тех лет благоприятный торговый баланс расценивался как нечто желательное по нескольким причинам, отчасти политического свойства (накопленные запасы денежного металла могли использоваться в периоды, когда требуются экстренные расходы, например во время войны), отчасти экономического (входной поток денежных и драгоценных металлов увеличивает ликвидность внутреннего рынка и ослабляет дефицит кредита)[60]60
  Такая работа денежного механизма понижает процентные ставки, позволяя купцам осуществлять заимствования и финансировать проекты со ставками доходности, обеспечивающими прибыльность вложений, что стимулировало экономический рост и позволяло увеличить занятость. О других мотивах, по которым положительный поток денежного металла считался желательным, см. [Viner, 1937, 15–51]).


[Закрыть]. Особенно заметным это повышенное внимание к монетарным аспектам торгового баланса было в начале и середине XVII в., однако статус благоприятного торгового баланса как критерия для оценки торговли сохранился в общем и целом вплоть до времени Адама Смита.

В специализированной исторической литературе, посвященной меркантилизму, активно обсуждался вопрос о том, была ли оправданна эта озабоченность проблемой торгового баланса экономическими условиями XVII в.[61]61
  В начале XVII в. денежный металл представлял собой важное средство международных платежей и использовался для итоговых платежей по международным расчетам <в порядке сальдирования внешнеторгового балансах Позже увеличение практики расчетов с помощью векселей избавило торговцев от необходимости иметь денежный металл для участия в международных сделках. См. [Sperling, 1962]).


[Закрыть] Вопрос, релевантный для наших целей, звучит следующим образом: поддерживали ли меркантилисты проведение такой торговой политики, которая обеспечивала благоприятный торговый баланс? И ответом на данный вопрос будет – да, поддерживали, но не очень активно. Эпоха раннего меркантилизма отличалась не слишком большим числом дискуссий, посвященных непосредственно торговой политике. В большинстве работ, написанных меркантилистами в начале XVII в., обсуждаются, как правило, монетарные проблемы, такие как международные потоки денежного металла, торговый баланс, курсы обмена и валютные рынки. Поскольку проблематика торгового баланса рассматривалась почти исключительно в монетарном аспекте, то и предлагаемые решения были, как правило, сфокусированы на монетарной стороне дела, – хорошим примером здесь служит дискуссия, развернувшаяся между Жераром де Малином и Мисселденом в 1620-е гг. вокруг проблемы корректировки обменного курса. Но так как профицит торгового баланса почти единодушно признавался желанной целью, меркантилисты, подобно Томасу Мену, уделяли некоторое внимание и собственно торговой политике, видя в ней «один из способов и одно из средств увеличения нашего вывоза и уменьшения нашего ввоза товаров» [Mun, 1664, 14]. И в этом месте они начали сталкиваться с некоторыми трудностями.

Помимо мер по устранению имеющихся препятствий на пути экспортных потоков задача увеличить экспорт товаров из страны не предоставляет широких возможностей по выдаче очевидных и легко исполнимых рекомендаций в сфере законодательства. Таким образом, обсуждение разнообразных методов экономической политики по обеспечению благоприятного торгового баланса сводилось к обсуждению мер по ограничению импорта, таких как запрет ввоза определенных товаров или высокие пошлины. Вообще говоря, меркантилисты предпочитали запретам высокие пошлины, полагая, что запреты либо слишком жестко ограничивают торговлю, либо так или иначе обходятся контрабандистами. Роджер Коук сказал как-то, «если мое мнение стоит того, чтобы принимать его во внимание, то я бы сказал, что нет таких товаров, ввоз которых стоило бы запрещать, но если то, что импортируется, представляет собой предмет роскоши, предназначенный для потребления, и не создает занятости или создает ее в незначительных масштабах, то такой импортер должен заплатить королю полную ценность ввоза [в виде пошлины на ввозимый товар]» [Coke, 1675, 48]. Фрэнсис Брюстер утверждал, что запрет ввоза не должен использоваться вообще никогда, за исключением «чрезвычайных обстоятельств», а ввоз нежелательных товаров и чрезмерно большой импорт должны облагаться высокими пошлинами.

Означало ли это, что меркантилисты считали, будто повышенные импортные пошлины способны улучшить торговый баланс? Один из фрагментов работы Мена свидетельствует в пользу того, что он полагал повышенные импортные пошлины потенциально полезными: «Потребление таких иностранных товаров в королевстве можно облагать таможенными пошлинами, и это обернется выгодой для королевства в виде более благоприятного торгового баланса» [Mun, 1664, 30]. Но он не уделил проблеме воздействия тарифов на торговый баланс достаточного внимания, как и другие авторы, не исследовавшие конкретный механизм такого воздействия и вместо этого занятые выяснением того, как на торговый баланс влияют монетарные факторы. Рекомендации по улучшению торгового баланса по большей части сводились к необходимости улучшения чекана отечественной монеты, к проведению поощрительной политики в отношении внутреннего производства, ориентированного на экспорт, к стимулированию повышения качества экспортных товаров и к отказу от мер, мешающих торговле.

Действительно, озабоченность торговым балансом необязательно предполагает поддержку ограничений на импорт, и меркантилисты далеко не всегда полагали, что повышение импортных пошлин может улучшить торговый баланс. Некоторые из них признавали, что по своей природе торговля сводится к прямому обмену <товарами>, что она, если речь идет о внешней торговле, представляет собой двусторонний процесс обмена экспорта на импорт. Принимая во внимание взаимозависимость экспорта и импорта, многие меркантилисты находили затруднительным поддержку идей, согласно которым ограничения на импорт способны привести к благоприятному торговому балансу. Приводя доводы в пользу переключения тяжести таможенного обложения с экспорта на импорт, Генри Робинсон предупреждал: «…стоит напомнить, что существенная часть товаров иностранного происхождения поступает в Англию в порядке прямого обмена на наши товары, и мы не могли бы вывозить наши товары в таких количествах, если бы мы не ввозили их товары к себе» [Robinson, 1664, 8]. Петит довел эту линию рассуждений до логического конца: «Для того, чтобы иностранные рынки открывались для поставок товаров, произведенных у нас, необходимо не только избавиться от всех препон на пути нашего экспорта, но также устранить и все барьеры на пути импортных товаров, потому что… ценность экспортируемых из Англии товаров, в определенном смысле, ограничивается ценностью импортируемых товаров. <…> Если мы уберем препятствия на пути ввозимых к нам товаров, то по ежегодной ценности нашего экспорта изготовленных в Англии товаров мы можем достигать ценности всех иностранных товаров, приобретаемых нами в порядке импорта и реэкспорта… посредством чего количество экспортируемых нами товаров английской фабрикации увеличится в значительно большей мере» [Petyt, 1680, 61–62]. Томас Тройон добавил к этому следующее нетривиальное соображение: «Совершенно очевидно, что потребление [импортных] изделий во внутренней экономике столь же прибыльно для страны, сколь прибыльно использование наших товаров, вывезенных за рубеж: потому что если мы не можем ни потребить их у себя, ни экспортировать их за границу, то как наши соседи смогут оплачивать наши фабрикаты, за которые мы обмениваем их товары?» [Troyon, 1698, 23]. Пакстон соглашается с ним, замечая, что высокие пошлины – «лишь уловка, но не лекарство», решающее проблему избыточного импорта, и что «такие пошлины представляют собой насилие в отношении торговли», которое, «по мере продолжения торговой деятельности, будет непременно уменьшать наш собственный экспорт» [Paxton, 1704, 61ff].

Признание взаимозависимости между экспортом и импортом поставило меркантилистов в сложное положение, поскольку импортные пошлины воспринимаются как очевидный инструмент обеспечения благоприятного торгового баланса. Признавая его неэффективным, меркантилисты уговаривали своих читателей уменьшить счета на оплату импортных товаров, проявляя скромность и расчетливость, что могло бы уменьшить спрос на предметы роскоши и другие лишние пустяки[62]62
  Сэмюэль Фортри, как и многие другие, считал, что дворянство должно подавать пример обществу, потребляя только английскую одежду, уменьшая тем самым импорт, и отодвигая перспективу «обнищания страны», которое должно наступить в противном случае (см. [Fortrey, 1663, 26ff]).


[Закрыть]. Мен предупреждал о том, что «мы должны не избегать импорта иностранных товаров, но вместо этого мы должны обуздать наши болезненные наклонности и перейти к более умеренному потреблению того, что мы потребляем неумеренно» [Mun, 1621, 56]. Он же писал, что Англия должна всего-навсего «сознательно воздерживаться от избыточного присутствия импортных товаров в составе потребляемого нами продовольствия и одежды» [Mun, 1664, 16]. Поллексфен указывал, что повышенные пошлины и запрет ввоза иностранных товаров будут допустимы только в случае, если не сработает апелляция к моральным соображениям: «Когда торговый баланс против нас, то, если мы не можем изменить ситуацию посредством увеличения расходов на потребляемые здесь товары нашего производства либо увеличив расходы на такие товары, которые хотя и не производятся здесь, но являются аналогичными и поступают к нам из другой страны, откуда мы можем получать их на более благоприятных для нас условиях, тогда наиболее безопасный способ (если мы в принципе способны обойтись без таких товаров) состоит в том, чтобы убедить людей не потреблять их и не тратиться на них, а если это не возымеет желательных последствий, тогда можно использовать высокие пошлины и запреты, причем запреты должны всегда считаться крайним средством, к которому прибегают, только когда все остальные меры не дали результата и никакая другая мера не может быть задействована» (см. Pollexfen, 1697a, 58]). Однако, подобно повышению пошлин, и апелляция к морали не должна доходить до крайностей. Мен предупреждал, что «всякие крайности в этом деле не являются полезными, так как, если мы станем настолько бережливыми, что прекратим покупать заграничные товары или будем покупать их слишком мало, то на что иностранцы будут покупать наши товары? <…> Мы что, действительно хотим, чтобы другие страны перестали тратить деньги на наши товары, раз мы не покупаем товары у них или не обмениваем их в порядке бартера?» [Mun, 1664, 148–140]. Таким образом, усилия по добровольному ограничению расходов на импортные товары могут привести к уменьшению экспорта – точно так же, как и <повышенная> импортная пошлина.

Ближе к концу XVII в. по вопросу о пригодности использования торгового баланса в качестве индикатора того, остается страна в результате торговли в выигрыше или в проигрыше, стали расти определенные сомнения. Хотя торговый баланс продолжал использоваться как краткосрочный индикатор степени выгодности торговли, на него стал делаться либо меньший упор, либо его использование стало сопровождаться растущим числом критических оговорок. Вместо этого меркантилисты все в большей мере стали рассматривать внешнюю торговлю как эффективную меру стимулирования экономического развития страны и увеличения возможностей для роста занятости посредством расширения обрабатывающих отраслей. В этом контексте на первый план в конце концов вышла проблема торговой политики, под которой понимается прежде всего решение вопроса о том, что предпочтительнее – свободная торговля или протекционизм.

Похвалы в адрес торговли, а также положительное отношение к экспорту и отрицательное – к импорту предполагали наличие некоторого множества целей и не были просто отражением озабоченности состоянием торгового баланса. К концу XVII столетия на место доктрины благоприятного торгового баланса как главного метода определения состояния торговли (т. е. метода определения того, хороша она или плоха) заняла продуктовая структура внешней торговли. Поллексфен предположил, что «истинное суждение о том, хороша или плоха торговля для страны, может быть сформулировано только по итогам должного размышления над тем, какие виды товаров экспортируются и импортируются» [Pollexfen, 1697b, 15]. Практически все меркантилисты согласились бы с тем со следующим утверждением: экспорт фабрикатов благотворен, а экспорт сырья (которое предназначено для использования иностранными мануфактуристами за границей) вреден. Согласно Кэри, «существует жесткое правило: в той мере, в какой некая страна снабжает нас изготовленными в ней изделиями или изделиями, которые потребляются только нами, в той же мере уменьшается наше преимущество от торговли с такой страной… в особенности если эти фабрикаты конкурируют на нашем внутреннем рынке с нашими собственными» [Cary, 1695, 129–130]. Другие разновидности торговли «очень выгодны, так как они позволяют вывозить огромные количества наших продуктов и фабрикатов и снабжают нас материалами, которые подвергаются здесь окончательной обработке» [ibid.].

Нижеприведенное рассуждение, принадлежащее Петиту, выглядит следующим образом:

Если какая-либо страна обладает по своей природе всякими материалами для обработки, то это дает такие преимущества для экспорта готовых изделий, которые намного больше, чем обладание сырыми материалами, поскольку обработка намного более ценна и может обеспечить доходность, при которой страна может получить в пять, десять или двадцать раз больше денег, чем это дал бы экспорт сырых материалов. <…> Но если иностранцы захотят поставлять нам свои сырые материалы для последующей переработки, то для страны необходимо и весьма удобно импортировать их и использовать их в стране для нужд переработки [Petyt, 1680, 24].

По сути, меркантилисты утверждали, что те виды экономической деятельности, которые генерируют высокую добавленную стоимость или предполагают широкомасштабное производство и переработку, должны осуществляться на внутреннем рынке. Так как обработка генерирует больший объем добавленной стоимости и более высокую занятость, чем другие отрасли, экономика должна ориентироваться на импорт сырых материалов и экспорт готовых изделий.

Экономические воззрения меркантилистов должны связываться с формулированием именно этой цели (а не с требованием соблюдения благоприятного торгового баланса, хотя рассуждение Петита со всей ясностью показывает, что эти задачи не являются несовместимыми), поскольку ее реализация в форме торговой политики совершенно ясна: пониженные импортные пошлины на элементы производственных затрат (в частности, на сырье и материалы) и повышенные импортные пошлины на готовые изделия. С. Фортри характеризует эту позицию следующим образом: «Все иностранные товары, являющиеся полезными для совершенствования обработки материалов у нас и для нашей торговли ими за рубежом, которые мы не можем получить здесь, должны доставляться к нам, облагаясь по льготным ставкам ввозных пошлин», тогда как ввоз иностранных готовых изделий, в особенности предметов роскоши и товаров потребительского назначения «должен облагаться повышенными пошлинами, но поставка нам таким товаров из-за рубежа не должна быть запрещена» [Fortrey, 1663, 28–29]. Этими же соображениями обосновывалась также поддержка экспортных пошлин на сырье, призванная обеспечить его обильное предложение на внутреннем рынке по низким ценам для последующей переработки, а также лишить иностранных мануфактуристов возможности приобретать это сырье.

В своих трудах меркантилисты неоднократно говорили о важности внутреннего производства готовых изделий и об опасностях, связанных с импортом таких товаров из-за границы. Проиллюстрируем это положение несколькими ссылками. Чайлд считал, что «расходовать деньги на приобретение иностранных товаров, в особенности готовых изделий, есть худший род расходов, к которым может быть предрасположена страна; такие расходы нужно ограничивать, насколько это возможно» [Child, 1693, (xii)]. Другой меркантилист, Томас Папильон, указывал: «…торговля, при которой от нас вывозится немного товаров, и которая снабжает нас немногим количеством того, что мы можем вывезти от нас в другие страны [имеется в виду реэкспорт. – Д. И.], но обильная либо излишними вещами, либо вещами в избыточных количествах, что служит лишь удовлетворению наших суетных капризов и фантазий, а также торговля, которая не дает потреблять наши собственные фабрикаты, никогда не может быть выгодной, но всегда будет действовать разрушительно» [Papillon, 1680, 2]. «Та торговля выгодна для королевства Англия, при которой наши продукты и готовые изделия вывозятся, и при которой к нам ввозится товары, которые могут здесь подвергаться переработке или могут быть использованы нашими собственными производителями при производстве готовых изделий», как указал Кэри (см. [Cary, 1695, 48–49]), добавив к этому: «…наше правительство проявило бы великую мудрость, начав регулировать всю внешнюю торговлю теми способами, которые были бы наилучшими для продвижения нашего собственного производства готовых изделий» [ibid.].

Эти воззрения были характерны для меркантилистских авторов, писавших также и в XVIII в. Джошуа Джи провозгласил: «…обязательная норма, следование которой можно наблюдать в деятельности разумных правительств всех стран, могущих организовать у себя производство готовых изделий, состоит в том, чтобы обложить иностранные товары такими пошлинами, которые смогут обеспечить преимущество своим товарам и лишить преимуществ ввоз из-за границы любых аналогичных» [Gee, 1729, 111]. Дэвид Клейтон писал, что «какие бы готовые изделия, способные помешать сбыту товаров, изготовленных у нас, торговля или какая-то ее отрасль ни доставляла в страну, это всегда будет иметь вредные для страны прямые и косвенные последствия» [Clayton, 1719, 18]. «Британский купец» провозглашал: «Такая торговля является неизменно вредной, которая поставляет к нам те же товары, которые мы производим сами, в особенности если мы в состоянии сделать их в достаточном количестве, чтобы полностью обеспечить здесь их потребление» (British Merchant, [King, 1714, 1: 4–5]). «Импорт на благоприятных условиях таких готовых изделий, которые уже производятся в стране, может иметь скверные последствия и будет сдерживать их внутреннее производство… если эти товары будут ввозиться сюда без уплаты за этот ввоз очень высоких пошлин» [ibid.]. Постлтуэйт заключает, что «импорт иностранных товаров, ущемляющий внутреннее производство этих товаров, или прогресс обрабатывающей промышленности страны, и наносящий ущерб возделыванию сельскохозяйственных культур на ее землях, должен быть непременно уничтожен данной страной» [Postlethwayt, 1757, 2: 371].

Меркантилисты высоко ценили производство фабрикатов не только из-за выгод от замены менее ценных сырья и материалов более ценным предметом торговли – готовыми изделиями, но потому, что обработка была способна обеспечивать увеличение занятости. Кроме того, они считали, что дополнительная заработная плата этого дополнительного числа занятых в отраслях, ориентированных на экспорт, представляет собой «доход, оплачиваемый иностранцами»[63]63
  Об этом см. в [Johnson, 1932].


[Закрыть]. «Выгоды торговли состоят в использовании рабочих рук наших сограждан и в продаже за границу товаров, изготовленных этими руками», как выразил эту мысль Клейтон (см. [Clayton, 1719, 22]). Кинг отметил, что «наиболее ценной будет такая торговля нашей страны, которая вносит наибольший вклад в занятость наших людей и в поддержание их существования, а также в улучшение наших земель» [King, 1714, 1: 22]. Ричард Кантильон, будучи очень сильным мыслителем той эпохи, заложившим основы экономической теории, по вопросам экономической политики высказывался тем не менее несколько неопределенно. Отметив, что «изучение результатов деятельности каждого вида торговли по отдельности показывает, что регулирование внешней торговли может быть вполне полезным», Кантильон утверждает, что на этом основании «всегда можно обнаружить… что экспорт всех разновидностей готовых изделий является выгодным для страны, поскольку в этом случае иностранец всегда оплачивает работу и тем самым содержит работников данной страны. <…> Для страны не будет выгодно получение годовой выручки от обложения значительных объемов ее сырья, продаваемого за рубеж, в обмен за ввозимые иностранные готовые изделия» [Cantillon (1755), 1931, 233–235]. Пэкстон констатировал, что «великое предназначение торговли состоит в том, чтобы обеспечивать для нашего народа занятость, а великая выгода от этого состоит в том, чтобы обогащать его» [Paxton, 1704, 10]. Уильям Петти утверждал даже, что <повышенные> импортные пошлины могут служить целебным средством от безработицы: «…если народ какой-либо страны, не пребывающий уже в состоянии полной занятости, мог бы из удовольствия или принуждаемый к тому высоким таможенным обложением производить товары, которые до этого ввозились из-за рубежа, то я сказал бы, что такое обложение также улучшает и государство» [Petty, 1690, 37][64]64
  В главе 13 разбирается довод Джона Мейнарда Кейнса, выдвинутый им в пользу протекционизма в условиях болезненно высокой безработицы.


[Закрыть].

Таким образом, неявная причина, по которой меркантилисты обращали особое внимание на продуктовую структуру торговли, состояла в их желании способствовать экономическому росту посредством стимулирования производства готовых изделий, которое должно создавать дополнительную занятость[65]65
  Как отмечал Ричард Уилкс, «изучение литературы показывает, что в ту эпоху практически не было трактатов или работ, не содержавших в названии или в тексте такие цели, как «увеличение», «совершенствование» или «прогресс» торговли в целом или ее отдельных секторов. И как следствие было сравнительно мало работ, представлявших собой попытку объяснить причину или причины «отставания», «снижения» и «стагнации» торговли» (см. [Wilkes, 1987, 155]).


[Закрыть]. Торговая политика служила важным инструментом манипулирования экономическими стимулами, направленного на то, чтобы ускорить такой рост. В этой связи характерно, что предложивший сам термин «протекционизм» для описания данной разновидности торговой политики Джон Асгилл писал об использовании государства «для защиты и поощрения» отечественной промышленности (см. [Asgill, 1719, 10]). Тезис о способности протекционизма обеспечить увеличение занятости и рост выпуска продукции в обрабатывающих отраслях промышленности превратился в стандартный довод меркантилистов, который сторонники свободной торговли должны были опровергать начиная с середины XVII в.[66]66
  В некотором смысле эта идея не отличалась особой новизной. Еще в XVI в. сэр Томас Смит описал воздействие повышенных импортных пошлин на занятость, причем можно говорить даже о более ранних авторах.


[Закрыть] В дискуссии со сторонниками идеи свободы торговли меркантилисты использовали аргумент, заслуживающий особого внимания, – протекционистские тарифы, похоже, оказались эффективным средством достижения этой цели или, во всяком случае, оставили впечатление успешности в терминах увеличения производства в отраслях, конкурирующих с импортом. Когда меркантилисты находились под влиянием доктрины торгового баланса, они не были уверены в том, что неблагоприятный торговый баланс можно превратить в благоприятный посредством импортных пошлин, и, по крайней мере, выражали сомнение в том, что таможенные пошлины всегда представляют собой наиболее эффективный инструмент обеспечения благоприятного торгового баланса. Но они были единодушны в том, что таможенные пошлины, уменьшающие проникновение импортных товаров, практически гарантированно увеличивают внутреннее производство и занятость в тех секторах, которые находятся в привилегированном положении[67]67
  Как заметил Джейкоб Вайнер, «из всех аргументов, выдвигавшихся меркантилистами, аргумент снижения безработицы противостоял критике наиболее успешно и сохранился в качестве элемента протекционистской доктрины вплоть до XIX и даже XX в.» (см. [Viner, 1937, 52]).


[Закрыть].

Идея стимулирования экономического роста с помощью государственного вмешательства во внешнеторговые операции (например, с помощью повышения импортных пошлин или с помощью субсидирования экспорта) с невероятной страстью была сформулирована в работе Джеймса Стюарта «Исследование начал политической экономии», опубликованной в 1767 г., всего за девять лет до публикации «Богатства народов» Адама Смита. В определенном смысле «Начала» Джеймса Стюарта представляют собой пример меркантилистской доктрины, доведенной до крайних пределов. Стюарт начинает с предположения, согласно которому мудрые государственные деятели, желающие добра своей стране, являются опекунами и защитниками экономики. Государственный деятель может манипулировать экономикой страны посредством благоразумного управления и разнообразных мер экономической политики по собственной воле, поощряя осуществление одних видов деятельности и затрудняя другие.

Критерии, используемые Стюартом для вынесения суждений относительно торговли, не слишком отличаются от тех, которые были описаны до него:

Если ценность того, что импортировано, больше, чем ценность того, что экспортировано, страна выигрывает. Если импортирована более высокая ценность труда, чем ценность труда экспортированного, страна проигрывает. Почему? Потому что в первом случае иностранцы должны оплачивать, по сути дела, излишек экспортированного труда, а во втором случае потому, что страна должна будет оплатить иностранцам, по сути дела, излишек импортированного труда. Поэтому общим правилом будет – сдерживать импорт в страну иностранного труда и поощрять экспорт труда из нее [Steuart (1767), 1966, 1: 291].

Если импорт определенных товаров начинает увеличиваться, государственный деятель обязан отреагировать на это явление и наложить пошлины на этот импорт. «Если это окажется недостаточным, – пишет Стюарт, – [пошлины] необходимо увеличить, а если такое увеличение породит мошенничество, которому будет трудно воспрепятствовать, то ввоз таких товаров должен быть полностью запрещен» [ibid., 292]. Всякие насильственные и внезапные изменения торговой политики были бы неразумными, наставляет читателя Стюарт, однако торговля нежелательными предметами должна регулироваться, причем такими способами, которые ведут к более желательной продуктовой структуре торговли. Поскольку «самые прибыльные предметы экспорта – это готовые изделия, создаваемые трудом, а наименее прибыльные – это первичные плоды природы, то предметом заботы государственного человека» в ситуации, когда богатая страна начинает экспортировать природные ресурсы, «будет запрет импорта всяких изделий труда и даже всех иностранных природных ресурсов, которые могут быть употреблены для производства предметов роскоши» [ibid., 295].

Что касается сельского хозяйства, то государственный деятель «должен ограничить иностранную конкуренцию таким количеством средств существования, которое необходимо для внутреннего потребления, и он должен посредством премий, вознаграждающих экспорт, воспрепятствовать намерению фермеров создать сколько-нибудь значимые запасы, которые будут находиться в их руках в те периоды, когда цены упадут слишком низко». Стюарт и впрямь предлагал намного более масштабную программу субсидирования экспорта, чем ту, на которую когда-нибудь могли бы пойти ранние меркантилисты. Один из фрагментов процитированной работы достоин того, чтобы привести его полностью:

Предположим, что страна, которая экспортирует рыбу общей ценностью в 1 млн ф. ст. в год, испытывает конкуренцию со стороны рыбаков другого государства, чьи прибрежные воды настолько обильны рыбой, что это другое государство продает свою рыбу на внешнем рынке на 20 % дешевле. В этом случае государственный деятель первой страны должен иметь возможность выкупить рыбу подданных своей страны и выйти с ней на все внешние рынки, выставив ее по цене, которая позволяет вытеснить с них конкурентов другой страны. Пусть при этом государственный деятель понесет убытки, например, в размере 250 тыс. ф. ст. Каковы будут последствия этой операции? Последствия будут таковы, что миллион фунтов стерлингов, уплаченный им рыбакам своей страны за их рыбу, останется в стране, а 750 тыс. ф. ст. попадет в эту страну из-за рубежа от покупателей отечественной рыбы. Как можно компенсировать убыток в 250 тыс. ф. ст.? Это можно сделать, разложив соответствующий платеж на все население страны. Эти деньги вернутся в казну, и ее баланс останется таким, каким он был до операции. Какими будут последствия, если она не будет осуществлена? Те, кто занят выловом рыбы, будут вынуждены голодать. Выловленная отечественными рыбаками рыба либо останется у них на руках, либо будет продана оптовикам со значительными убытками, а страна будет нести в будущем убытки в размере 750 тыс. ф. ст. ежегодно [ibid., 256–257].

Государственный человек из примера Стюарта делает неявное предположение, согласно которому экспортные субсидии (финансируемые посредством обычного налогообложения) должны быть распределены среди всех жителей, подобно некой страховой программе, целью которой является изоляция отечественных производителей от необходимости всякой коррекции, причиной которой будет получение другими странами преимуществ в виде более низких издержек на тот или иной предмет торговли.

Стюарт не признает даже <принципиальной> желательности установления свободы торговли в мировом масштабе – до тех пор пока «существуют разные [нации-]государства, потому что пока они существуют, сохраняются обособленные интересы, и пока не найдется такого государственного деятеля, который возглавил бы все эти обособленные интересы, не существует такого явления, как общее благо; а раз общего блага не существует, каждый из таких обособленных интересов должен рассматриваться отдельно». Всемирное государство, «подчиняющееся одному и тому же законодательству и управляемое по единому хорошо согласованному плану, может соответствовать режиму открытой торговли во вселенском масштабе». Но пока существуют разные государства «каждая страна, которая откроет свои порты всем видам иностранного импорта, не имея гарантий того, что все ее соседи тоже разрешат ей входить в свои порты, будет, я полагаю, очень быстро разорена. <…> Поэтому установление свободы торговли будет иметь те же последствия – это разрушит все производства предметов роскоши, как следствие оно уменьшит потребление, что, в свою очередь, уменьшило бы количество обращающейся наличности, стимулируя тем самым накопление сокровищ, что, в свою очередь, породит бедность во всех европейских странах» (ibid., 364–365).

«Начала» Стюарта могут считаться крайним выражением и кульминацией меркантилистских доктрин внешней торговли и самым длинным трактатом, в котором говорится о необходимости активной интервенционистской торговой политики[68]68
  Незадолго до публикации «Богатства народов» Адам Смит писал, что «должен без ложной скромности признаться в том, что [в своей работе], ни разу не упоминая книгу Стюарта, я опроверг одно за другим каждое ошибочное положение, содержащееся в этом труде». См. также [Anderson and Tolli-son, 1984].


[Закрыть]. Однако версия экономической теории, которой придерживался Стюарт в своей книге, не удовлетворила даже тех читателей, которые были его современниками, не говоря уже о читателях следующих поколений. Трактат Стюарта не был принят публикой, и это произошло еще до выхода из печати «Богатства народов». Эндрю Скиннер отметил, что «когда в 1767 г. были опубликованы “Начала”, рецензии и в “Critical Review”, и в “Monthly Review” были единодушны в своем неприятии той роли, которая в этой книге предписывалась государственному человеку» [Skinner, 1981, 36]. В следующей главе мы покажем, что авторы, писавшие об экономике в конце XVIII в., выражали сомнение в том, что торговые ограничения, пусть и сколь угодно продуманные, в состоянии помочь решить какие-либо значимые задачи в сфере экономики. Даже в 1767 г. фигура всемогущего и мудрого государственного деятеля, благоразумно осуществляющего вмешательство в торговлю, казалась безнадежно устаревшим пережитком прошлого.