Текст книги "Против течения. Интеллектуальная история свободной торговли"

* * *

В заключение данного беглого обзора меркантилистской литературы отметим тот поразительный факт, что взгляды на торговую политику почти не изменились за период, начавшийся примерно в середине 1500-х, когда появился трактат Томаса Смита, и закончившийся, когда в начале 1700-х гг. вышел «Британский купец» Чарльза Кинга, или даже вплоть до выхода в 1767 г. объемистого труда Стюарта. Небольшие статьи о торговле увеличились в объеме, превратившись в книги, а затем и в полноформатные трактаты, в которых вопросы торговли обсуждались чрезвычайно подробно, однако подлинный теоретический анализ торговли встречался в них чрезвычайно редко и только в виде коротких фрагментов, терявшихся в детализированных описаниях самых разных фактов об особенностях торговли Англии с различными регионами мира. В действительности, несмотря на то что тексты экономических трактатов на протяжении XVII в. становились все более умело написанными, в большинстве работ начала XVIII в., посвященных торговле, наблюдается очевидное снижение качества экономико-теоретического анализа. Мы видим возврат к примитивным рассуждениям в рамках доктрины благоприятного торгового баланса, которая не подвергалась критическому анализу, а также без труда различаем в них то самодовольство, которое, превратившись в непременный признак таких сочинений, сделало их критику со стороны Адама Смита и классической школы значительно более легким делом.

По мнению Йозефа Шумпетера, «несмотря на то что изредка здесь можно обнаружить настоящий экономический анализ, а чаще – попытки такого анализа, подавляющая часть данной литературы в основном носит доаналитический характер. Более того, эта литература представляет собой неискушенный труд непрофессионалов или просто необразованных людей, которым часто недоставало элементарного умения излагать материал; значительная ее часть была популярной в худшем значении этого слова» [Schumpeter, 1954, 348; Шумпетер, 2001, 456]. Вероятно, особых оснований ожидать большей экономико-теоретической изощренности от широкого потока работ, посвященных торговле, не имеется, поскольку, как отмечал Коулмен, «содержание меркантилистских работ представляет собой в основном смесь расхожих истин и туманных утверждений, объединенных скрепляющим раствором, в котором такие составляющие, как логика, и то, что экономисты классической школы и их сегодняшние поклонники называют рациональностью, встречались лишь эпизодически» [Coleman, 1980, 787]. Таким образом, эта глава может произвести неверное впечатление, – может показаться, что меркантилистская литература, рассмотренная в определенной последовательности, более логична и в большей мере соответствует нашим обобщениям, чем это было характерно для отдельных произведений авторов меркантилистского направления.

Похвалы, расточаемые меркантилистами по адресу международной торговли, очевидно заставляют считать ошибочным взгляд на них как на убежденных протекционистов, программа которых была близка к требованию установить автаркию. Меркантилисты резко критиковали ограничения на деятельность купцов и не одобряли торговую политику, препятствовавшую увеличению экспорта. Они не были настроены против торговли, справедливым было как раз обратное, а одобрение ими ограничений на импорт смягчалось их пониманием того, что торговля представляет собой по сути дела межстрановый прямой товарообмен, и признанием ими того обстоятельства, что товары невозможно продавать за рубеж, не приобретая, в свою очередь, иностранных товаров. Единственный аргумент в пользу протекционистской торговой политики, который содержался в меркантилистской литературе, состоял в простом указании на важность поощрения занятости, а также на необходимость поощрять экономический рост посредством увеличения производства готовых изделий, что весьма напоминает политику замещения импорта внутренним производством, которую экономисты 1950-х гг. рекомендовали правительствам развивающихся стран.

Однако единодушно отстаивавшийся меркантилистами тезис о необходимости использовать политику высоких пошлин для защиты обрабатывающей промышленности и стимулирования отказа от экспорта сырья был опровергнут новым поколением авторов, поставивших под сомнение эту расхожую истину. Аргументы, которые меркантилисты приводили как в пользу необходимости поддержания благоприятного торгового баланса, так и в пользу защиты внутреннего производства готовых изделий, основывались на более общей концепции торговли, согласно которой между частными и государственными интересами существует противоречие, которое можно преодолеть соответствующими формами государственного вмешательства. Идея свободной торговли появилась не только как протест против тех или иных конкретных целей и конкретных соображений меркантилистов, но и как выражение несогласия с этим, более общим воззрением на роль, которую должно играть государство в экономической жизни страны вообще и в ее международной торговле в частности.

Глава 3
Возникновение концепции свободной торговли

Идеи и концепции, о которых шла речь в предыдущей главе, составляли главное содержание дискуссий о торговой политике, которые велись в английской литературе в конце XVII столетия и на протяжении большей части следующего. Однако к концу XVIII в. сомнения по поводу государственного регулирования торговли стали все более явными, а выгоды, связанные со свободой торговли, стали осознаваться полной мере, по крайней мере некоторыми авторами.

* * *

Возможно, некоторые люди еще в XVII столетии признавали достоинства свободы торговли, однако такая позиция не представлена в экономической литературе того периода. Томас Вайолет свидетельствует о том, в какой мере такие убеждения скрывались от публики: «И некоторые держатся того мнения, что они хотели бы иметь свободу торговли, ввозить любые товары и экспортировать их безо всяких ограничений. <…> Я не буду приводить здесь их имена, но люди, вполне опытные и заслуживающие доверия, заверяли меня, что таковы мнения некоторых джентльменов, обладающих состоянием и находящихся при власти». Он, впрочем, быстро добавил, «честно говоря, я склонен сомневаться в этом, ведь для нашего Государства не может быть ничего более разорительного чем следование таким принципам» [Violet, 1651, 24].

То обстоятельство, что меркантилисты благоволили торговле, часто приводило их к формулированию таких утверждений о ней, в которых явственно чувствовался либеральный привкус. Они много раз требовали реформ правительственной политики в сфере торговли, в частности отмены бессмысленных препятствий на пути экспорта, и пытались освободить торговлю от остаточных ограничений феодального средневековья. Меркантилисты неоднократно указывали на важность существования свобод и стабильных законов, формирующих среду обитания торгового класса, а также отмечали значимость поддержания прав собственности и верховенства закона. Меркантилисты часто напоминали, что торговля процветает в тех странах, где уважаются политические свободы, и говорили о том, насколько эти свободы важны для свободы торговли. Они также были склонны придерживаться либеральных взглядов на мигрантов и религиозную терпимость, поскольку и то, и другое также стимулировало торговлю.

Однако один лишь факт активных обсуждений того, как процветает торговля, когда она свободна, не означал, что идея свободной торговли была доведена до стадии, когда она представляется наилучшей государственной политикой. Например, Эдвард Миссельден писал: «…торговля содержит сама в себе своего рода свободу торговли – просто в ходе самого своего осуществления и использования и если она не сталкивается с принуждением с какой-либо стороны» [Misselden, 1623, 112]. Однако если внимательнее прочитать то, что он пишет, выяснится, что он просто-напросто предлагает, чтобы продавцы не заставляли покупателей покупать, а покупатели не заставляли продавцов продавать, не имеет в виду действий по государственному регулированию торговли и не утверждает, что стимулирование – с помощью государственного вмешательства – определенной продуктовой структуры внешнеторговых товарных потоков представляет собой лишние и неразумные действия или что подобные стеснения торговли нарушают естественные права индивида.

Термин «свободная торговля», по всей видимости, возник в конце XVI в., в ходе парламентских дебатов по вопросу о внешнеторговых монополиях. В Англии практика выдачи королевских привилегий избранному кругу купцов, которые тем самым наделялись исключительным правом торговать с тем или иным регионом мира, восходит к XIII в. Хотя термин «свободная торговля» к началу XVII в. уже широко использовался в литературе по экономическим и торговым вопросам, первоначально он имел иное значение, чем то, которое мы придаем ему сегодня. Свободной торговлей называли торговую деятельность со свободным входом, когда свободе купца участвовать в торговле не мешали ни цеховые ограничения, ни королевские привилегии, наделяющие других купцов монопольными правами на торговые операции. Призывы к свободной торговле (free trade), или, скорее, к свободе торговли (freedom of trade) первоначально были характерны для движения против торговых монополий, которое выступало против подобных правительственных ограничений, распространявшихся как на внутреннюю, так и на внешнюю торговлю. Это движение выступало исключительно и только за освобождение торговли от средневековых стеснений, оно боролось за право вести торговлю без получения официального разрешения или одобрения этой деятельности и совершенно не имело в виду борьбу за отмену импортных пошлин и достижение целей, подобных этой.

В основе протеста против торговых привилегий лежала английская концепция индивидуальной свободы и защищаемого законом естественного права каждого человека задействовать свой собственный труд в любой сфере деятельности, которой он соответствует, по его мнению. Эта враждебность к монополиям всех видов, берущая свое начало в произведениях схоластов, была глубоко укоренена в мировоззрении тех лет, как это отмечал еще Раймонд де Рувер (см. [Roover, de, 1951]), и ни в риторическом, ни в аналитическом аспекте в этих призывах к свободе торговли не было ничего нового. Действительно, монопольные торговые компании вызывали неприязнь и порождали мнение, согласно которому те, кто защищает их, либо отрицает тот факт, что они на самом деле являются монополиями, либо оправдывает эксклюзивные привилегии по иным причинам. Например, Миссельден соглашался с тем, что подобные привилегии уменьшают свободу подданных посвящать себя такой торговой деятельности, которой вздумается, но и он утверждал, что получающаяся в итоге защищенность от конкурентов увеличивает товарооборот до уровня выше того, каким бы он был в противном случае, и на этом основании заключал, что «возникающая таким образом полезность для государства намного превосходит ущерб от ограничения общественных свобод» [Misselden, 1622, 63]. Коллективные формы защиты торговых монополий представляли собой такие расходы на общественные блага, которые вытекали из самой природы дальних торговых экспедиций (к таким благам можно отнести навигационные акты или организацию вооруженной охраны людей и собственности за рубежом), так что устанавливаемые государством ограничения на вход (т. е. на свободное осуществление торговых операций) оказывались необходимыми для защиты от «безбилетников», которые могли бы подорвать систему финансирования таких благ. Рассмотрим, например, компанию, которая имеет исключительные привилегии и которая в состоянии привлечь капитал, необходимый для оплаты подобных расходов или использовать свою торговую прибыль на то, чтобы обеспечить безопасность своих грузов. И с другой стороны, торговцы, ведущие операции без разрешения, т. е. нарушающие торговую монополию, и не участвующие в подобном финансировании, уменьшающем их прибыль, в конечном счете могут подорвать всю торговлю по этому географическому направлению.

Сэмюэль Фортри противопоставлял идее свободы торговли изощренную аргументацию, согласно которой такая свобода может изменить к худшему условия торговли, т. е. цены на предметы экспорта относительно цен на импортируемые товары, или, иными словами, пропорцию, по которой Англия обменивается товарами на мировых рынках. Когда операции ведут немногие торговые компании, имеющие королевскую привилегию, «товары нашего собственного производства продаются нами иностранцам по наиболее высоким ценам, а иностранные товары покупаются намного дешевле, а при свободной торговле все будет наоборот, как в том, так и в другом случае, ведь тогда каждый будет стремиться перебить другого при продаже, стремясь к максимально возможному вывозу, а также стремясь покупать по любым ценам, лишь бы перебить заявки остальных» [Fortrey, 1673, 41]. Другие авторы приводили в качестве аргумента в пользу существования торговых монополий тот факт, что такие компании имеют необходимый опыт и знания, отсутствующие у компаний-новичков, – порядок и стабильность важны для торговли, которую ведет компания, а поэтому и для страны в целом. «Плохо управляемая и беспорядочная торговля» представляет собой «причину гибели доброго правления. <…> Ведь нужда государства в торговле проделывает брешь, через которую проникают всевозможные лица, не имеющие квалификации, а то и просто бесчестные люди», как писал известный защитник торговых монополий Джон Уилер (см. [Wheeler, 1601, 26]). «Полагаю, что ни один человек не сомневается в том, что государство и общество [в случае существования монопольных привилегий для некоторых компаний] пожнут больше выгод, чем в том случае, если всем людям будет позволено вести дела без надлежащего порядка, не получая приказов и в отсутствии всякого надзора» [ibid.].

Несмотря на все эти доводы, сторонники свободной торговли постепенно укрепляли свои позиции на политической арене Англии. Богатые купцы, не допущенные к внешней торговле, также оказывали воздействие на государственную политику, приводя такие аргументы, как ошибки менеджмента компаний-монополистов, увеличение судоходства в результате открытия рынка торговых операций и нарушение личных свобод вследствие ограничений на торговую деятельность. В то же время защитники принципа свободной торговли, или свободы торговли, как правило, не использовали точное значение термина «свободная торговля», т. е. не требовали отсутствия барьеров на пути импорта и ликвидации субсидирования экспорта. Эли Хекшер говорил об этом следующим образом: «Идея свободы торговли зародилась именно у меркантилистов – каждый свободен делать то, что он хочет, без препятствий и без принуждения посредством прямого государственного регулирования, однако действия индивида должны следовать правильному направлению, которое задается системой экономических стимулов в виде доходов и убытков, представляющих собой орудия мудрой государственной политики» [Heckscher, 1935, 1: 296]. Эта система экономических положительных и отрицательных стимулов, очевидно, включала в себя инструменты торговой политики – пошлины, субсидии и даже прямые запреты. Вне зависимости от позиции по вопросу свободной торговли, которой придерживался тот или иной автор-меркантилист, общая меркантилистская установка в отношении торговой политики оставалась неизменной – государственное регулирование с использованием вышеупомянутых инструментов совершенно необходимо, – как для торговой экспансии и предотвращения упадка торговли, так и для того, чтобы эта торговля была прибыльной и выгодной для страны. Кэйл предлагал установить «свободу морских перевозок во все регионы мира для всех подданных его величества» [Kayll, 1615, 51] с целью стимулирования торговли, но настаивал на том, что «мое предложение [установить свободу торговли] никоим образом не есть нечто совершенно безрассудное, и я не призываю к разрушению всякого порядка и к ликвидации всякого государственного контроля торговой деятельности». Аналогичным образом Томас Вайолет, предрекавший, что «свободная торговля утроит импорт отовсюду и экспорт товаров из всех морских портов нашей страны» [Violet, 1653, 16ff], также защищал установление пошлин на «импортные товары, не являющиеся необходимыми, и запрет на ввоз некоторых готовых изделий, чтобы стимулировать организацию их производства в Англии».

Появившаяся в ответ на меркантилистскую доктрину поддержка свободной торговли, понимаемой как отсутствие протекционистской торговой политики, которая дискриминирует иностранные товары, пробивала себе дорогу несколькими путями. Меркантилистские меры регулирования торговли совершенно излишни, поскольку экономические интересы купцов не расходятся с общими интересами общества. Ряд авторов вслед Генри Паркеру утверждали, что деятельность купцов всегда выгодна для страны и общества в целом (см. [Parker, 1648, 13]). Льюис Робертс воспел «здравомыслящего купца, труд которого не сводится к получению прибыли лишь для себя, поскольку все его действия направляются к выгоде короля, страны и его собратьев – английских подданных» [Roberts, 1641, 2]. Джосайя Чайлд утверждал, что «если наша торговля и судоходство увеличиваются, тогда, сколь малы бы ни были прибыли частных торговцев, это будет верным признаком того, что процветает и страна в целом… если торговля будет большой и если будет использоваться много английских торговых судов, это будет хорошо для страны, каким бы это ни было для частного купца» [Child, 1693, 148–149, 154]. Подобные разбросанные там и сям утверждения не были развиты до стадии сколько-нибудь длинных или подробных текстов и сильно не дотягивали даже до предварительных экономико-теоретических соображений в поддержку свободной торговли. Большая часть таких утверждений были, скорее всего, случайными наблюдениями, не только потому что их авторы частенько выступали с прямо противоположными обобщениями, противореча себе, но и потому, что эти авторы не ощущали никакой неловкости, утверждая, что ограничения на импорт благотворны для торговли. Позже эти спорадические обсуждения гармонии между общественными и частными интересами были в развернутой форме продолжены моральными философами XVIII столетия и использованы Адамом Смитом в ходе его защиты принципа свободной торговли.

Первоначально авторы, наиболее резко критиковавшие меркантилизм, были не настолько амбициозны, чтобы атаковать интеллектуальные основания этой доктрины. Вместо этого они предпочли подрывать авторитет меркантилизма, поставив под вопрос неразлучную пару его главных целей – поддержание благоприятного торгового баланса и стремление к некоей определенной продуктовой структуре торговли. К концу XVII в. общим местом стало выражение озабоченности в отношении того, действительно ли благоприятный торговый баланс является непременным признаком прибыльности торговли. Все больше авторов замечали, что сбор точных данных о торговом балансе чреват огромными трудностями, и что использование ошибочной информации об импорте и экспорте может привести к ошибочным выводам о состоянии торговли. Так, Чайлд, признавая в общем и целом истинность концепции торгового баланса, оставался скептически настроенным по поводу трудностей ее реализации на практике: «[Концепция торгового баланса] представляется довольно сомнительной и неопределенной в отношении нашей торговли в целом, а в отношении ее отдельных отраслей она является ненадежной и ошибочной» [Child, 1693, 137]. Даже если с помощью каких-то мер можно было бы добиться большей определенности в отношении торгового баланса, это не снимало вопроса, который задавали критики меркантилистской доктрины: не порождает ли неблагоприятный торговый баланс чего-то благоприятного для увеличения богатства страны? Роджер Коук отметил существование следующего противоречия: «Мы видим, что голландцы импортируют все что угодно, и при этом их торговля обеспечивает им процветание, а ирландцы, чей экспорт в восемь раз превышает их импорт, несмотря на это, становятся беднее» [Coke, 1670, (x)].

Серьезные сомнения в истинности доктрины торгового баланса возникли за много десятилетий до разработки в середине XVIII в. теории, согласно которой единый механизм коррекции внутренних цен и балансирования потоков денежного металла обеспечивает автоматическое выравнивание торговых дисбалансов. Согласно этой теории, любая страна, первоначально имеющая торговое преимущество в виде более низких затрат, может добиться превышения доходов от экспорта над расходами на импорт, однако ставший результатом этого ввоз денежного металла вызовет увеличение цен в этой стране, что обернется постепенным исчерпанием преимущества в затратах и в конце концов приведет к исчезновению превышения доходов от экспорта над расходами на импорт. Якоб Вандерлинт предвосхитил знаменитое описание этого механизма, предложенное позднее Давидом Юмом, и способствовал подрыву основ меркантилистской зацикленности на обеспечении положительного сальдо торгового баланса. Он писал, что свободная торговля с Францией и тот факт, что Франция имеет преимущество в виде более низких затрат, выгодны для Англии: «Таким образом, если бы мы открыли торговлю с ними, они бы доставили к нам всевозможные товары так дешево, что наши мануфактуристы оставались бы без выручки до тех пор, пока деньги, которые французы получат от нас, не подымут цены на их изделия весьма значительно, а наша потребность в деньгах снизится до такой степени, что мы сможем брать товары у наших мануфактуристов столь же дешево, как и у французских; и тогда торговля между той страной и нами станет такой же, какой она всегда бывает между нами и другими странами, которые поставляют товары друг другу со взаимной выгодой; и я думаю, что это увеличит морскую торговлю обеих стран, а также и всякую другую торговлю, что обеспечит еще большую занятость великому множеству людей в обеих странах; и в конце концов все это воплотится в каких-то конкретных преимуществах каждой страны в производстве тех или иных изделий в соответствующих странах» [Vanderlint, 1734, 46].

Основная слава в связи с этой идеей досталась Юму, который изложил ее своем знаменитом очерке «О торговом балансе». Здесь Юм отмечал: «…но еще и до сих пор, даже в странах, хорошо знакомых с торговлей, господствуют по отношению к торговому балансу сильная зависть и страх, что все золото и серебро уйдут из страны. Этот страх кажется мне почти во всех случаях неосновательным.» (см. [Hume, 1752, 80; Юм, 1996, 111]). Если мы «сохраним выгоды, которые доставляют нам густота и трудолюбие населения, и нам нечего будет бояться потери нашего денежного богатства» (ibid.). Юм кратко объясняет причины этого в своем письме к Монтескье, написанном им в 1749 г.:

Если в Англии внезапно исчезнет половина денег, труд и товары тут же сделаются так дешевы, что следствием этого будет внезапное увеличение экспорта, что привлечет к нам деньги всех наших соседей. Если количество денег в Англии внезапно удвоится, товары тут же сделаются более дорогими, а импорт возрастет до такой степени, что это будет действовать в ущерб нашему экспорту, и наши деньги распространятся по всем нашим соседям. Нам не кажется, что деньги, подобно воде, могут увеличиваться или уменьшаться в количестве, намного отклоняясь от того уровня, который имеется в других местах, доступ к которым и из которых свободен, – наоборот, их количество будет расти или падать пропорционально количеству товаров и труда, имеющихся в каждом государстве [Hume, 1955, 188–189].

В своей опубликованной работе Юм развил эту идею, приведя пример Испании, которая не нашла способа удержать в своих пределах огромный приток денежного металла, полученный из Нового Света: «Можно ли представить себе, что путем законодательных мер или даже каких-нибудь успехов и производительности нации когда-нибудь было возможно удержать в Испании все то количество денег, которое было привезено туда из Америки»? [Hume, 1752, 84; Юм, 1996, 114].

Подрыв концептуальных оснований меркантилистских рецептов поддержания благоприятного торгового баланса все же не помог опровергнуть аргументы, с помощью которых меркантилисты обосновывали вывод о том, что барьеры на пути импорта защищают внутреннее производство от иностранной конкуренции (вместе с тем, как мы уже отмечали в предыдущей главе, меркантилисты вовсе не считали, будто благоприятный торговый баланс может быть обеспечен одними только повышенными импортными пошлинами). Таким образом, каким бы важным ни был прогресс экономической мысли в области монетарных аспектов меркантилистской доктрины, само по себе исследование единого механизма коррекции внутренних цен и изменений потоков денежного металла не внесло сколько-нибудь значимого вклада в разрешение спора о свободной торговле. Авторы, поддерживавшие свободную торговлю, сохраняли по меньшей мере двусмысленную позицию по вопросу о поддержке специального таможенного обложения импортных товаров (прежде всего готовых изделий, но, возможно, не сырья). Новые результаты в теории денег никак не пошатнули убежденности в истинности и полезности этой идеи.

Другой разновидностью критической реакции на меркантилистскую ортодоксию были нарастающие сомнения в способности правительства качественно администрировать систему регулирования таким образом, чтобы при этом увеличивалось богатство страны. Идея, согласно которой правительство должно играть ведущую роль в торговле, сомнению не подвергалась, но от правительства ожидалось, что оно просто-напросто должно лучше делать свою работу, причем в своих проектах купцы как класс на роль регулятора торговли иногда назначали самих себя. Робертс считал, что государственные деятели не знают торговлю достаточно хорошо для того, чтобы регулировать ее во имя интересов страны: «Обычные наши государственные деятели не могут ни серьезно оценить, ни адекватно взвесить действительные выгоды, которые страна и ее народ могут получать от внешней торговли. <…> Государственный деятель, являющийся государственным деятелем и только, не знает, какие товары подходят для выпуска лучше всего, и какие товары лучше всего вывозить, имея в виду общее благо и прибыль для торговли нашей страны» [Roberts, 1641b, 64, 67]. Робертс предлагал, чтобы торговую политику определял совет, составленный из купцов, поскольку именно они лучше всех осведомлены в соответствующих вопросах. Джон Кэри добавлял к этому следующее: «Наш парламент ведет торговую политику весьма неуклюже, и обычно, когда они вмешиваются в торговлю, это приносит больше вреда, чем пользы… чтобы предвидеть бедственные последствия того, что они делают, нужно понимать, что причина этого лежит в том, что используемые ими концепции слишком грубы для такого живого дела, как торговля» [Cary, 1695, 139–140]. Он рекомендовал создать комитет по торговле, состоящий из «честных и не связанных между собой людей», единственным занятием которого был бы учет наиболее приоритетных интересов страны.

В отличие от них Фрэнсис Брюстер не видел никакой проблемы в том, чтобы комитет по торговым делам был всецело правительственным учреждением, и возражал против введения в него купцов – на том основании, что они будут «судьями по своим собственным искам… ни один человек, занятый торговыми делами на практике, не может быть беспристрастным и совершенным в суждениях при решении спорных вопросов, возникающих в ходе торговых операций» [Brewster, 1695, 38–39]. Другие авторы выражали еще меньший оптимизм по поводу способности государства действовать мудро в любых обстоятельствах. Томас Джонсон выражал открытое презрение ко всем государственным структурам, отмечая несостоятельность их «лицемерных претензий на то, что они действуют во имя общего блага» [Johnson, 1646, i].

И все же авторы, критиковавшие неспособность правительства регулировать торговлю, оспаривали не истинность общей логики меркантилизма, а лишь возражали против отдельных недостатков, присущих практике воплощения этой логики в жизнь. Даже такой автор, как Джон Блэнд, который однажды рекомендовал уменьшить бремя импортных пошлин, налагаемых на торговцев, не столько выступал с позиций принципиального сторонника свободной торговли, сколько руководствовался стремлением увеличить таможенные доходы, уменьшив стимулы ввозить товары контрабандой (см. [Bland, 1659, 60]). Некоторые из подобных рекомендаций достаточно часто реализовывались на практике, хотя и уравновешивались призывами сохранить или усилить ограничения на торговлю теми или иными товарами или с теми или иными странами. Иными словами, почти все высказанные в тот период пожелания сделать торговлю более свободной имели в своем основании практические соображения, касались отдельных случаев, были узкими по охвату и степени применимости, тогда как общие принципы формулировались в виде отрывочных утверждений (если формулировались вообще), не осмысливаясь ни в содержательном, ни в нормативном (соображениями справедливости) плане.

Нужно отметить, что меркантилисты все же прекрасно осознавали выгоды торговли, и в тот период имели место высказывания относительно будущего торговли с позиции, позже трансформировавшейся в защиту свободной торговли, даже если поначалу эта позиция не содержала прямых аргументов, в частности не сопровождалась призывами ликвидации всех барьеров, ограничивающих торговую деятельность. Взгляните на следующий фрагмент сочинения Сэмюэля Фортри, в котором он весьма близко подошел к главным прозрениям классической теории сравнительных преимуществ:

Нашей заботой должно стать поэтому увеличение производства главным образом таких изделий, которые требуются по меньшей мере внутреннему рынку и обладают еще большей ценностью за границей; ведь и скот может доставлять нам значительно больше выгод, чем зерно, если мы будем иметь от него наибольшую прибыль; ведь как бы ни была велика прибыль от использования зерна внутри страны, ей сильно препятствует изобилие этого товара, которое могут иметь наши соседи, причем у них оно того же качества, как наше, или еще лучше; по этой причине мы можем использовать наши земли для чего-то более ценного, и тогда мы можем не иметь такого изобилия зерна (хотя мы никогда и не имели изобильного предложения зерна, выращенного нами самими), но мы будем иметь значительно большую ценность посредством экспорта, что не только доставит нам столько же зерна, сколько дают сейчас его наши земли, но в придачу даст нам еще и много денег. [Fortrey, 1663, 14].

Николас Барбон написал трактат (см. [Barbon, 1690]), где с весьма либеральных позиций критиковал за непоследовательность тех авторов, которые, превознося выгоды свободной торговли вообще, выступали в поддержку конкретных торговых ограничений, служивших их собственным финансовым интересам. Барбон утверждал, что люди заняты обеспечением материальных выгод для себя, и что это служит увеличению богатства страны, и что их расточительность в потреблении, будучи плохой для нравственности людей, хороша для торговли.