Текст книги "Против течения. Интеллектуальная история свободной торговли"

Хотя Якоб Вандерлинт разделял (с оговорками) взгляд на торговый баланс как на критерий, пригодный для определения выгодности различных видов торговли, это не помешало ему утверждать, что «в общем случае не должно существовать никаких ограничений любых видов торговли, так же как не должно существовать никаких повышенных налогов кроме совершенно неизбежных, поскольку если какая-либо торговля подвергается каким-либо ограничениям в любой, самой малой степени, посредством налогов или как-то иначе, многие из тех, кто добывал средства существования торговыми операциями, столкнувшись с наложенными на них ограничениями, окажутся не в состоянии продолжать дело, и, как следствие, они должны будут искать себе какие-то иные занятия или будут вынуждены уехать из страны, или перейдут на содержание своих приходов, что ляжет огромным и несправедливым бременем для этих последних» [Vanderlint, 1734, 26]. Вандерлинт развернул в обратную сторону традиционный для протекционистов аргумент о поддержании занятости, направив его против них самих, – он указал, что потери в занятости имеют своей причиной вводимые ограничения, а вовсе не конкуренцию со стороны импорта. «Поэтому все страны мира должны трактоваться как единое сообщество купцов, занятых своими различными занятиями к взаимной выгоде и для преимуществ, создаваемых ими друг для друга… Далее, поскольку человечество никогда не жаловалось на то, что имеется слишком много торговли, а напротив, многие ведут деловые операции именно в целях поддержания существования, то запреты вторгаются в саму природу вещей, отсекая от людей множество работ, которых было бы больше в случае отсутствия таких ограничений» [ibid., 42–43]. «От неограниченной торговли не может произойти никаких неудобств, она может породить одни лишь великие преимущества» [ibid., 78]. Это образует «неявный аргумент в пользу свободной и ничем не ограничиваемой торговли, так как если какая-то страна делает для нас вещи, то и мы должны делать другие вещи для них или для какой-то другой страны, и таким образом страны делают вещи одни для других, что побуждает нас изготовлять вещи достаточно дешевыми – для того, чтобы участвовать в такой торговле… невозможно, чтобы какое-то сообщество становилось беднее от использования иностранных товаров по ценам ниже тех, которые пришлось бы платить, изготовляй эти товары они сами» [ibid., 99][75]75
  Вандерлинт все же пишет: «…я должен признаться в том, что сам я полностью поддерживаю недопущение импорта всех иностранных товаров, и я выступаю за то, чтобы этих запретов было как можно больше; однако делать это нужно не посредством принятия парламентом законов, что никогда не может быть благотворным для торговли; но посредством изготовления подобных товаров нами самими, причем они должны быть настолько дешевы, чтобы для всякой другой страны оказалось бессмысленным везти свои товары к нам» [ibid., 45].


[Закрыть].

Вандерлинт также отдавал себе отчет в реальности ответных действий, когда торговые ограничения в одной стране порождают введение торговых ограничений в другой, что в итоге приводит к падению занятости во всех странах. «Когда какая-либо отрасль торговли уменьшает количество наличных страны, я подозреваю, что многие подумают, будто хорошим ответом будет повышение пошлин или введение ограничений или иное сдерживание импорта; но я бы хотел воспользоваться свободой слова и отвергнуть эти меры, поскольку и другие страны сочтут подходящим шагом наложение таких же ограничений и запретов, ведь они никогда не позволят нам пользоваться выгодами от торговли ценой возникновения убытков у себя, каковые убытки в условиях наложенных нами ограничений суть прямое следствие наших выгод; и поскольку морская торговля от этого должна только уменьшиться (и она совершенно определенно уменьшится), то во всех таких странах произойдет сильнейшее сокращение занятости». Избегая высоких пошлин, «можно продемонстрировать другим все безрассудство любых ограничений торговли любого масштаба» [ibid., 79–80]. Таким образом, и так значимый вклад, сделанный Вандерлинтом, еще и дополнил аргументацию Генри Мартина, – если последний концентрировался на том, каким образом торговля увеличивает производительность труда, применяемого внутри страны, то второй обращал внимание на такие издержки торговых ограничений, как снижение занятости.

Со временем такие идеи все в большей мере стали восприниматься как нечто убедительное. Это видно, например, если ознакомиться к требованием Мэтью Декера, призвавшего Британию стать свободным портом, «под которым я разумею такой порядок дел, когда все виды товаров импортируются и экспортируются во всякое время и безо всякой уплаты пошлин и сборов» [Decker, 1744, 56]. Хотя в экономическую теорию свободной торговли Декер не внес никакого вклада, он считается выдающимся реформатором, протестовавшим против высоких импортных пошлин, характерных для того времени[76]76
  Вместе с тем в другой работе Декер однажды высказался прямо противоположным образом: «Я полностью отдаю себе отчет в том, что в этой сфере должны существовать некие инструменты регулирования поставок товаров некоторых видов, которые могут ввозиться из-за рубежа и которые могут препятствовать сбыту наших собственных готовых изделий» [Decker, 1743, 29]. За это единственное отступление от его собственной позиции Декер подвергся суровой критике со стороны Джозефа Мэсси, который обвинил его в том, что это не только обесценивает все сказанное им на эту тему ранее, но и низводит его работу до «неприкрытой и наглой софистики» [Massie, 1757, 63].


[Закрыть]. Стремясь заручиться поддержкой, Декер призвал к тому, что сегодня мы называем принципом компенсации – бенефициары свободной торговли могли бы компенсировать потери тем, кто пострадал от нее, и тем самым все оказались бы в выигрыше:

Поскольку я искренне рассчитываю на то, что моя схема послужит для блага всего общества, не нанеся в то же время ущерба никому из его отдельных членов, я бы очень хотел, чтобы парламент принял во внимание всех тех, кто в соответствии с этой схемой может лишиться своих нынешних работ. Пусть их жалование будет выплачиваться им в том же размере, что сейчас, и до конца их жизни – и это, вероятно, побудит их рассмотреть наш проект благоприятным для него образом [Decker, 1743, 27–28].

Призывам Декера понизить таможенные пошлины вторили и другие авторы, публиковавшиеся в середине XVIII в., хотя их позиция была скорее реагированием на чрезмерно высокое обложение, чем логическим выводом из экономико-теоретического анализа. Эта поддержка требований более либеральной торговой политики также обнаружила себя в ходе дебатов о пользе введения свободной торговли между Англией, Шотландией и Ирландией, и в ходе обсуждения предложений установить на островах, принадлежащих Британии, режим свободных портов, предусматривающий отмену таможенного обложения торговых потоков между такими портами – с целью резкого увеличения этих потоков. Большинство подобных предложений не имели никаких экономико-теоретических оснований и были слишком краткими и беглыми, чтобы рассматривать их здесь[77]77
  Как однажды отметил Джейкоб Вайнер, «имеется огромное преувеличение в оценке той степени, в какой взгляды в пользу свободной торговли пользовались поддержкой в английской литературе по проблемам торговли до Адама Смита» [Viner, 1937, 92]. Многие из этих авторов выступали за свободу торговли не в порядке отстаивания некоего принципа и не на основе экономико-теоретического анализа, а для достижения конкретных политических целей. Генри Мартин, во многих отношениях демонстрировавший логику экономико-теоретического обоснования свободы торговли лучше, чем это позже получалось у Адама Смита, был также автором сборников «Британский купец», этого собрания типично меркантилистских авторов, публиковавшегося в разгар полемики по вопросам Утрехтского мира (1713–1714), в соответствии с которым должна была быть либерализована торговля с Францией. Противоречил ли Мартин себе или он просто поменял свои взгляды между 1701 и 1713 г.? Кристин Маклеод предположила, что ни то ни другое, – Мартин был политически активным человеком и разделял позицию партии вигов, к которой принадлежал, – как в ходе дебатов о торговле с Ост-Индией на рубеже XVII и XVIII вв. (поддержка свободного импорта товаров из Индии, осуществлявшемся Ост-Индской компанией), так и в ходе дебатов о торговле с Францией в 1713–1714 гг. (виги были против свободной торговли с Францией). Разумеется, тот факт, что защита Мартином свободной торговли была политически мотивирована, не лишает ее присущих ей экономико-теоретических достоинств.


[Закрыть].

Вопрос о том, был тот или иной автор последовательным сторонником свободной торговли или нет, оставляет в тени более осмысленный вопрос: какие авторы, вне зависимости от их последовательности в отстаивании свободы торговли, внесли свой вклад в экономико-теоретическую аргументацию, которую последующие сторонники свободы торговли смогли бы положить в основание своей позиции. По этому критерию Генри Мартин представляет собой нечто исключительное среди всех, кто опубликовал свои работы в период с конца XVII столетия и вплоть до Адама Смита. Другие публицисты и деятели, писавшие в то время на экономические темы, такие как Норт, Давенант и Декер, признавали, что свободная торговля – это наилучшая торговая политика из всех, к которым следует стремиться, или давали описания того, как ее можно реализовать на практике, но зачастую не шли дальше этого. Экономико-теоретические построения Мартина намного превосходили их работы, пусть он и не имел последователей и фактически не цитировался до тех пор, пока экономист классической школы Джон Рамсей Мак-Куллох в начале XIX столетия не вывел его на свет из тьмы практически полного забвения. Это, однако, не означает, что идея свободной торговли была широко признанной в ту эпоху, – как заметил Артур Янг, «всеобщая свобода торговли, поскольку история человечества не знает ни одного примера ничего подобного, противоречит разуму» [Young, 1774, 262].

* * *

Хотя многие важные элементы экономической теории, лежащей в основе идеи свободной торговли, появились задолго до книги Адама Смита, никто из авторов той эпохи не смог поколебать господствующих представлений о торговле и торговой политике и не создал новой системы взглядов на свободную торговлю как на наиболее выгодную для всех торговую политику. Выдвинув неопровержимые аргументы в защиту свободной торговли, Смит, возможно несколько неожиданно, не воспользовался многим из того, что содержалось в ортодоксально меркантилистских сочинениях. Вместо этого он рассмотрел свободную торговлю под совершенно другим углом, а именно с точки зрения моральной философии, возникшей в рамках Просвещения XVIII в. Этот подход, объединенный с более строгими экономико-теоретическими построениями, подобными тем, что создал Генри Мартин, в конечном счете сыграл решающую роль в создании благоприятного отношения к свободной торговле.

Глава 4
Учение физиократов и моральная философия

Джейкоб Вайнер как-то заметил: «Следы мировоззрения, которое позже превратилось в доктрину laissez faire и фритредерство Адама Смита, следует искать не в ранней английской экономической литературе, а скорее у британских философов и – отчасти – в работах физиократов» [Viner, 1937, 91]. В этой главе мы кратко рассмотрим наследие французских физиократов и английских и шотландских авторов, создавших такой жанр, как моральная философия, причем их работы будут интересовать нас только в качестве возможных источников воззрений Адама Смита на свободную торговлю, так что мы не сильно отойдем от проблем торговой политики, о которых шла речь в предыдущих главах. Обе группы оспаривали базовую концепцию меркантилистов (на самом деле значительно более древнюю), состоявшую в том, что государство должно руководить купцами – с тем чтобы их деятельность соответствовала задаче достижения общего блага. Физиократы защищали свободную торговлю в рамках общей идеи laissez faire, исходящей из того, что между деятельностью частных лиц и общим благосостоянием имеется гармония. Позиция моральных философов отличалась от позиции физиократов важной деталью, а именно: моральные философы считали, что конкуренция, присущая порядку вещей, основанному на естественных правах, порождает широкую, но все же не полную гармонию частных интересов и общего блага, так что государство должно не управлять действиями индивидов напрямую, а создавать институциональные рамки (систему юстиции), призванные обеспечивать согласование частных интересов и общего блага. Несмотря на то что эти предшественники создали философские основы для осмысления общества и рынка (Смит трактовал их как нечто неразделимое), ни физиократы, ни моральные философы не стали для Смита источниками руководящих указаний, – он не использовал их для морального оправдания свободной торговли или в качестве более качественной экономической теории, которая могла бы служить обоснованием его позиции по вопросам свободной торговли.

В конце XVII в. критическое отношение к меркантилизму усиливалось не только в Англии, но и во Франции. Деловые люди и, в частности, купцы требовали освобождения торговли от вмешательства государства. Как сказано в некоем докладе французских купцов, увидевшем свет в 1685 г., «величайший из коммерческих секретов состоит в том, чтобы оставить торговлю полностью свободной. <…> Никогда мануфактуры и торговля не были так слабы, как с того момента, когда мы вообразили, что их можно укрепить помощью властей». «Торговля может существовать и процветать, только если купцы могут свободно заготовлять товары, необходимые им, чтобы поставлять их в те места, где они будут проданы, причем по наименьшей цене. И каждый раз, когда мы принуждаем их покупать в определенном месте, избегая всех остальных, поставляемые товары становятся более дорогими и торговля, как следствие, терпит разорительные убытки», – читаем мы в другом документе, относящемся к 1686 г.[78]78
  Оба документа цитируются по [Rothkrug, 1965, 231–232]).
  * Подробнее см. в: Онкен А. Невмешательство и свобода торговли: история максимы Laissez faire et laissez passer. М.; Челябинск: Социум, 2018. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]

Именно тогда во Франции зародились идеи экономической свободы (возможно, даже в большей мере, чем в Англии), позже подытоженные в знаменитой формуле laissez faire et laissez passer (подразумевающей свободу производить и свободу торговать)*. Экономический аспект этой традиции связан прежде всего с Пьером де Буагильбером, работы которого, появившиеся в 1690–1710 гг. содержали взгляды, позднее развитые Адамом Смитом [79]79
  Наследие Буагильбера детально обсуждается в работах [Roberts, 1935] и [Hutchison, 1988].


[Закрыть]. Согласно Буагильберу, индивиды, преследующие собственные интересы, непреднамеренно служат обществу, направляя свои усилия на такие виды деятельности, которые приносят этим частным лицам значительное вознаграждение, которое может иметь место, только если другие ценят эти усилия и согласны платить за них высокую цену. Как выразился сам Буагильбер, «день и ночь все заняты собственными частными делами, но – хотя об этом люди думают меньше всего – все они вносят вклад в общее благо, несмотря на то что заботятся о собственной пользе». Буагильбер осуществил блестящий анализ процесса, в ходе которого система цен соединяет и координирует продавцов и покупателей и обеспечивает конкуренцию между ними. Рынки, свободные от правительственных ограничений, естественным образом работают к выгоде обоих типов участников: «Это та взаимная польза, которая способствует установлению гармонии в мире и поддержанию государства; каждый индивид заботится лишь о максимально возможном удовлетворении собственного интереса как можно более легким способом; и если он, выходя из дома, преодолевает расстояние в четыре лиги, чтобы купить товар, то это потому, что такой товар не продается в трех лигах от дома[80]80
  ³ Цит. по [Hutchison, 1988, 111].


[Закрыть] или потому, что он может найти товар нужного качества, который стоит того, чтобы проделать такой путь к месту его продажи»[81]81
  Лига – английская мера длины, приблизительно 4,8 км. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Для поддержания этой процветающей системы не требуется никакого государственного вмешательства, кроме осуществления правосудия.

Эта философия, лежащая в основе представления о естественной свободе и свободе экономической деятельности, была усвоена одной из первых школ экономической мысли, физиократами, во главе которых в 1750-е гг. встал Франсуа Кенэ. Все физиократы горячо призывали к свободе торговых операций, хотя их вклад в экономическую теорию свободной торговли были минимальным. В действительности физиократы выступали за свободную торговлю скорее по соображениям практического удобства этой доктрины, чем из-за убежденности в ее истинности. Вышеуказанные соображения удобства выводились из их теории, согласно которой естественный продукт земли, создаваемый в основном в сельском хозяйстве, представляет собой единственный источник всего богатства общества, а свободная торговля должна приводить к естественному распределению этого продукта, порождая (как полагали физиократы) рост цен на сельскохозяйственную продукцию и увеличение доходов земельных собственников и занятых в этом секторе экономики Франции. Так, например, «Экономическая таблица» Кенэ открывается противопоставлением «производительной» деятельности, ведущейся в сельском хозяйстве и в добыче сырья, и «бесплодной» деятельности, к которой относятся производство готовых изделий и сектор услуг (см. [Qeusnay (1758–1759), 1972, 4ff]). Земля трактовалась как наиболее значимый из всех активов, существующих в экономике, и как первичный источник экономического богатства, тогда как все другие виды деятельности были вторичными по отношению к сельскому хозяйству, от которого они все зависели. Целью физиократов было способствовать проведению такой экономической политики, которая увеличила бы инвестиции в сельское хозяйство и перераспределяла бы в эту отрасль ресурсы из «ненадлежащих занятий». Рост производства в сельском хозяйстве был призван увеличить экспорт, что должно было, в свою очередь, способствовать росту импорта товаров, производящихся в «бесплодных» отраслях и предназначенных для потребления.

Признавая за продуктами земли экономический приоритет (в этом они были похожи на античных апологетов занятий сельским хозяйством), настроенные против меркантилизма французские авторы совершенно перевернули характерное для меркантилистов представление об идеальной продуктовой структуре торговли. Для физиократов экспорт сырья и сельскохозяйственной продукции и импорт готовых изделий были намного более желательным вариантом, чем противоположный. Как писал об этом Кенэ: «В двусторонней торговле, когда сырье покупается за рубежом, а готовые изделия производятся в стране и продаются за рубеж, в невыгодном положении обычно находится та сторона, которая производит готовые изделия, поскольку продажа сырья приносит намного больше прибыли» (см. [Quesnay (1758–1759), 1972, 4]). Кенэ действительно считал, что страны, специализирующиеся на производстве готовых изделий, несут повышенные риски: «Положение нации, имеющей слаборазвитую торговлю продуктами своего земледелия и вынужденной для обеспечения своего существования заниматься торговлей промышленными товарами, является непрочным и ненадежным» [Quesnay (1757), 1963, 75], так как могут появиться новые конкуренты, которые с легкостью могут занять рыночную нишу таких экспортеров. Физиократы считали, что, вопреки расчетам меркантилистов, государственная политика, ведущая к понижению цен на сырье в попытке стимулировать производство готовых изделий, может запустить опасную цепь событий (здесь мы видим своего рода следование логике меркантилистов), вследствие чего «силы королевства будут подорваны, его богатство исчезнет, подданные будут изнемогать под слишком тяжким налоговым бременем, а доходы суверена уменьшатся».

Ученик Кенэ маркиз де Мирабо также с пренебрежением относился к производству готовых изделий: «Производство готовых товаров для внутреннего потребления – это не лучшее направлений расходов и, вне всякого сомнения, не лучший источник <государственных> доходов; точно так же как и экспорт таких товаров, который не может принести никакой чистой прибыли» [Mirabeau, 1766, 171–173]. Он и вправду убеждал читателей не путать «общую чистую прибыль, или доход страны, с прибылью купцов», поскольку «прибыль купцов для страны в целом должна трактоваться как непроизводительные расходы». В то же время он выступал за свободную торговлю готовыми изделиями, отмечая, что страна должна экспортировать готовые изделия, только если она обладает собственным сырьем для их производства и может рассчитывать на выгоды только в той мере, в какой это производство прямо или косвенно улучшает рыночные перспективы для продуктов земли».

Поскольку рекомендуемая меркантилистами государственная экономическая политика ставила своей целью более активное развитие промышленности, а не сельского хозяйства, физиократы призывали к прекращению всех видов государственного вмешательства, в частности к устранению внутренних барьеров, ограничивающих внутреннюю торговлю зерном (эти барьеры административного характера, затруднявшие оборот зерна между провинциями, существовали тогда во Франции), и к отказу от установления потолков цен на зерно. Это соответствовало их философским установкам и политической позиции поддержки интересов сельскохозяйственных производителей. Не желая делать исключение из принципов laissez faire, физиократы неохотно признавали, что если быть последовательными, то необходимо распространить требование устранения ограничений также и на внешнюю торговлю, поскольку свобода торговли представляет собой лучшую экономическую политику. Как утверждал Кенэ, «государство должно пожертвовать некоторыми из менее важных отраслей торговли в пользу других отраслей, являющихся для него более прибыльными, которые могут увеличить и гарантировать доходы от земельной собственности королевства. <…> Тем не менее вся торговля должна быть свободной, поскольку в интересах купцов было бы посвятить себя таким видам торговли, которые являются наиболее прибыльными и надежными»[82]82
  «Внешняя торговля должна всегда быть свободна, она не должна испытывать никаких стеснений и должна быть освобождена от всех видов обложения, так как только посредством связей между странами, которые обеспечивают нам уверенность в том, что при продажах за рубеж мы всегда будем иметь наилучшую цену для продуктов, производимых на нашей территории, мы всегда будем иметь максимальный доход для суверена и государства» (см. [Quensay (1766), 1963, 163]).


[Закрыть]. Такая лицемерная защита принципа свободной торговли была для них весьма характерна, поскольку поддержка свободной торговли во Франции отвечала стремлению физиократов всемерно поощрять увеличение производства сельскохозяйственной продукции. Неясно, стали бы физиократы с таким же энтузиазмом поддерживать свободную торговлю, если бы их страна занимала иную позицию на внешних рынках, – можно легко предположить, что физиократы, живущие в странах-импортерах зерна склонялись бы к протекционизму.

Однако внимание, уделяемое физиократами вопросам международной торговли и торговой политики (за исключением проблемы устранения препятствий на пути экспорта зерна) исчерпывалось заявлениями в поддержку полной свободы торговли, которые, впрочем, делались лишь эпизодически и имели неопределенно широкий характер. Зачастую физиократы не выражали никакого энтузиазма по поводу той роли, какую внешняя торговля играет во внутренней экономике, утверждая, что торговля внутренняя существенно более значима. Как отмечал Артур Блумфилд, «реагируя на постоянное подчеркивание меркантилистами важности внешней торговли, физиократы были склонны к преуменьшению ее значения, выражая по ее адресу некоторое презрение» [Bloomfield, 1938, 731]. Физиократы были далеки от того, чтобы «сформулировать тезисы в защиту свободной торговли на базе анализа феномена межстрановой специализации, – они рассматривали международную торговлю как крайнее средство, прибегать к которому нужно в последнюю очередь» (ibid.). Таким образом, хотя Адам Смит в определенной мере разделял отношение физиократов к laissez faire, он не мог найти в их воззрениях на свободную торговлю ничего пригодного для использования в качестве основы теоретико-экономического анализа[83]83
  Более детальный анализ интеллектуальных связей между физиократами и Смитом, а также между физиократами и классической школой представлен в [Ross, 1984] и [Meek, 1951] соответственно. Другой знаменитый французский сторонник свободной торговли, Тюрго (который не был физиократом), сформулировал немногие, но весьма ценные положения экономической теории, лежащей в основе идеи свободной торговли. В своей главной книге об экономике, «Размышления об образовании и распределении богатства» (1766), Тюрго почти совсем не упоминает о внешней торговле. Однако он написал также и ряд записок, имеющих в основном практическую направленность, в которых он призывает к свободной торговле зерном; эта тема затронута им также в его знаменитом письме аббату Террэ «О налогах на железо» (Marque des Fers), в котором он критикует импортные пошлины на железо. В этом письме, как в других сочинениях, Тюрго призывает к полной свободе торговли, так как «это принудительное повышение цен для всех покупателей уменьшает общий объем использования [всех благ] и величину располагаемого дохода, богатство собственников и сюзерена, а также массу заработной платы, распределяемой среди народа» (см. [Turgot (1773), 1977, 182–188]). Взаимосвязи между работами Тюрго и Смита обсуждаются в [Groenewegen, 1969].


[Закрыть].

Моральная философия

Второй, причем более значимый источник вдохновения для своего труда Смит нашел в философской литературе, отчасти обязанной своим появлением тому впечатлению, которое произвело сочинение Томаса Гоббса «Левиафан», вышедшее в 1651 г. Гоббс утверждал, что эгоизм (self-interest), управляющий страстями человеческими, порождает разрушения и хаос. Однако люди, ведомые собственным разумом, делегируют власть могущественному государству, которое даже в этих неблагоприятных условиях в состоянии управлять людьми в интересах общего блага. Работа Гоббса положила начало активным дебатам философов и других авторов, стремившихся подтвердить или опровергнуть его политическую и моральную теорию, основанную на концепции эгоизма, имеющего разрушительную природу.

Один из его оппонентов, английский теолог Ричард Камберленд (см. [Cumberland (1672), 1727]) утверждал, что, вопреки концепции Гоббса, эгоизм сдерживается человеколюбием и конструктивным материализмом, что делает возможными добровольные действия социальных индивидов, направленные на увеличение общественного благосостояния[84]84
  Обсуждение взглядов Камберленда см. в книге Линды Кирк [Kirk, 1987].


[Закрыть]. Другие оппоненты Гоббса, писавшие в начале XVIII столетия, включая лорда Болингброка, Джозефа Батлера и маркиза Шефтсбери, исходили из существования самоуправляющегося порядка, который установил Создатель всего сущего в своем стремлении внести гармонию в социальные взаимодействия различных элементов, образующих общество. В ходе обсуждения природы эгоизма эти мыслители приступили к решению загадки того, каким образом эгоистические интересы индивидов могут наилучшим образом соответствовать интересам общества в целом. Эти работы, проливающие свет на ключевую проблему источников экономической теории Адама Смита, в свою очередь, породили волну интенсивных интеллектуальных споров, содержание которых подробно исследуется в [Hirschman, 1977] и [Meyers, 1983].

Философы начала XVIII в., исследовавшие проблему мотивационной психологии человека и, в частности, размышлявшие о том, необходимо подавлять определенные страсти или следует допускать их свободное проявление, не всегда связывали эти вопросы с экономическим поведением. Эта связь наиболее явно выражена у Бернарда Мандевиля в его вызвавшей ожесточенные споры «Басне о пчелах», вышедшей первым изданием в 1714 г. с выразительным подзаголовком «Пороки частных лиц – блага для общества»[85]85
  Впервые стихотворное сочинение Мандевиля было издано в Лондоне в виде анонимной брошюры в 1705 г. под названием «Возроптавший улей, или Мошенники, ставшие честными». В 1714 г. Мандевиль переиздал это сочинение, снабдив его предисловием и добавив комментарии и трактат «Исследование о происхождении моральных добродетелей». Эта книга, фактически представляющая собой сборник авторских работ, вышла под названием «Басня о пчелах. Пороки частных лиц – блага для общества». Второе и третье издания, вышедшие под тем же названием, соответственно в 1723 и 1724 г. Мандевиль дополнил другими эссе и ответом на появившиеся критические отзывы. Подробнее см.: Мееровский Б. В., Субботин А. Л. Бернард Мандевиль и его «Басня о пчелах» // Мандевиль Б. Басня о пчелах. М.: Наука, 2000. C. 282–289. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Мандевиль заметил, что стремление к роскоши и эгоизм способствуют укреплению трудолюбивого сообщества и процветанию экономики. Хотя он описывал экономические выгоды пороков и себялюбие в манере, которая в ту эпоху была эпатирующей, Мандевиль не был ранним апологетом laissez faire и не внес никакого непосредственного вклада в развитие доктрины свободной торговли. Он с большим красноречием характеризовал суть торговли, коренящуюся в прямом обмене: «Торговля есть обмен товарами, и ни одна страна не может покупать товары других стран, если у нее нет своих собственных товаров, с помощью которых она может их оплатить <…> если мы продолжим отказываться принимать их товары в качестве оплаты наших готовых изделий, они больше не смогут торговать с нами и будут вынуждены снабжать себя, покупая все что они захотят в тех странах, которые будут согласны принимать то, от чего мы отказываемся» [Мандевиль (1728) 2000, 64; Mandeville (1714) 1924, 1: 111–112]. Но его мысли о внешнеторговой политике полностью совпадали с общепринятыми:

Всякое правительство должно в деталях знать интересы страны и настойчиво им следовать. Хорошие политики при помощи ловкого управления, облагая большими пошлинами одни или полностью запрещая их и понижая таможенные сборы на другие, всегда могут повернуть и направить ход торговли так, как им заблагорассудится; и поскольку они всегда предпочтут торговать, если объем торговли в равной степени значителен, с такими странами, которые могут платить как деньгами, так и товарами, чем с теми странами, которые в состоянии оплачивать то, что они покупают, только товарами своего собственного производства, то они всегда будут тщательно избегать торговли с такими народами, которые отказываются брать товары других и не берут ничего, кроме денег, за свои товары [Мандевиль (1728) 2000, 66; Mandeville (1714) 1924, 1: 115–116].

Другим философом, заполнившим разрыв между моральной философией и экономическим поведением, был Фрэнсис Хатчесон, который имеет непосредственное отношение к Адаму Смиту, будучи его учителем. Хатчесон работал в традиции доктрины естественного права, заложенной Гуго Гроцием и Пуфендорфом, и обеспечил своего ученика прочным интеллектуальным фундаментом, на котором тот возвел свою экономико-теоретическую систему[86]86
  Эти связи были недавно исследованы, результаты см. в [Teichgraeber, 1986].


[Закрыть]. Хатчесон не согласился со статусом «себялюбия» (self-love), приписанным ему Мандевилем, который поставил «себялюбие» в центр главнейших человеческих мотивов. Хатчесон выдвинул тезис об особой значимости естественных чувств к другим, каковые чувства образуют моральное измерение человеческих действий, оказывающий смягчающее действие на эгоизм человека. На этой основе он вписал характерную для XVIII в. концепцию добродетели в контекст коммерческой деятельности, встроив эту последнюю в общую логику естественного закона (natural law). Согласно Хатчесону, «так как природа поместила в каждого человека стремление к счастью и множество нежных привязанностей к другим, а жизнь поставила эти желания в самые тесные отношения, то их взаимодействие порождает естественное право (natural right) человека действовать по собственной воле, в соответствии со своими собственными суждениями и склонностями, преследуя свои собственные цели, поскольку они не нарушают прав других людей, как в отношении их личности, так и в отношении принадлежащих им вещей, и это значит, что для труда человека более не требуется, чтобы он соответствовал какому-то общественному интересу и чтобы действия человека направлялись приказами других людей» [Hutcheson, 1755, 1: 293–294]. Он пишет далее, что «это звалось естественной свободой (natural liberty) и это не может быть отнято», поскольку «по общему правилу, лишать людей этой свободы по причине того, что они ведут себя неразумно, означает создать больше страданий, чем было бы создано ими, если бы их свобода осталась при них и воплотилась бы в какие-то неблагоразумные действия».

Хатчесон выступал в защиту экономической свободы в весьма общих, хотя и сильных выражениях, однако ему не удалось распространить эту логику на защиту свободной торговли. Отчасти в силу того, что страна с превышением экспорта над импортом «должна увеличивать свое богатство и власть», Хатчесон заключает, что «иностранные готовые изделия и продукты, готовые для потребления, должны быть сделаны дорогими для потребителей – посредством повышенных пошлин, если мы не можем полностью запретить их потребление» [Hutcheson, 1755, 2: 318–319]. Экспорт же должен быть полностью освобожден от стеснений, за исключением случая, когда страна обладает рыночной силой, позволяющей ей использовать иностранные рынки в своих интересах: «Если лишь одна страна обладает каким-то видом материалов, то она может осторожно обложить их вывоз пошлиной, но весьма умеренной, чтобы это не привело к прекращению использования данных материалов за границей».

Правовед, философ и видный общественный деятель шотландского Просвещения лорд Кеймс (Генри Хоум) также одобрял государственное регулирование торговли; он предупреждал: «Мы также не должны полностью полагаться на наши естественные [торговые] преимущества, ибо трудно предвидеть, что может случиться в будущем и нарушить баланс этих преимуществ» [Kames, 1774, 1: 496]. Отметив, что «все страны получают выгоду от торговли, подобно тому как все люди получают выгоды от солнечного света», лорд Кеймс предложил систему вознаграждений за экспорт и ограничений импорта, отчасти потому, что «не существует более очевидной причины для того, чтобы регулировать импорт, чем неблагоприятный торговый баланс» [Kames, 1781, 498]. Он также приветствовал протекционистские меры в отношении отечественных производств: «Для поощрения производства наших собственных новых готовых изделий стоит обложить пошлинами аналогичные готовые изделия, которые мы импортируем». Вместе с тем он предупреждал о том, что «правительственные меры должны применяться разумно, дабы не вызвать ответных мер», а также о том, что поощрительные меры государства «необходимо принимать с великой осмотрительностью, чтобы они не ударили по нам самим» [ibid., 498–499].

Важную роль в формировании взгляда на экономику как на область человеческих действий, в которой имеет место гармония между частными и общественными интересами, сыграл также другой плодовитый автор, писавший на экономические и религиозные темы, – Джосайя Такер. В одной из своих рукописей Такер следующим образом характеризует философскую установку, которой он руководствуется при создании своей экономической доктрины: «Необходимо признать, что существует естественная предрасположенность, или инстинктивная склонность людей к занятиям торговлей» [Tucker, 1755, 4ff]. Такер считал, что «себялюбие» представляет собой «величайший источник энергии человеческой природы», подчеркивая, что это чувство является существенным образом эгоистичным: «Себялюбие есть узкое и ограниченное чувство, предполагающее отсутствие и участников, и конкурентов». Такер допускал, что «общественный инстинкт доброжелательности представляет собой сдерживающее начало эгоистического принципа монополизации; однако этот инстинкт настолько слаб, что он совершенно не способен воспрепятствовать злу, порождаемому неумеренным себялюбием, если только нет чего-то более сильного, способного обуздать его, – ведь любовь к себе укоренена в человеке значительно в большей мере, чем доброжелательность к другим».