Текст книги "Покидая мир"

Я постучалась и услышала крик Брэда:

– Входите.

Открыв дверь, я вошла в кабинет, своим оформлением напоминавший клуб лондонских джентльменов, как я его себе представляла: массивная мебель красного дерева, огромные, обитые бордовой кожей кресла под старину, и картины времен федералистов на стенах, и огромный камин с настоящими бревнами, и большущий глобус девятнадцатого века. Брэд сидел за просторным письменным столом, похожим на тот, за которым адмирал Нельсон в свое время наносил на карту планы морских сражений. Зная умение Брэда получать все, что он захочет, я бы не удивилась, узнав, что это и в самом деле стол Нельсона.

Когда я вошла, Брэд пристально смотрел на монитор компьютера, в очках (он никогда не показывался в них на публике) на кончике носа.

– Садись, пожалуйста, – сказал он, но не повернулся в мою сторону.

Я подчинилась и утонула в мягком кресле, так что пришлось как следует постараться, чтобы сесть прямее. Брэд отвернулся от компьютера, снял очки, побарабанил пальцами по столу и заговорил:

– Все это полная глупость и тупость… и безобразие, и ты виновата в этом в самую последнюю очередь. Мне нет ни малейшего дела до того, что представляет собой твой отец, как и до того, что ты всю жизнь положила на то, чтобы произвести впечатление на этого сукина сына. Запомни на будущее – никогда, никогда не давай больше пяти тысяч долларов никому, если у тебя есть хотя бы тень сомнения в честности этого человека. Благодаря деятельности КЦБ и Министерства национальной безопасности[38]38
  Министерство национальной безопасности (Homeland security) – федеральное министерство, созданное в 2002–2003 гг. с целью предотвращения терактов на территории США, помощи их жертвам и сокращения угрозы терроризма.


[Закрыть] любые международные денежные переводы на сумму свыше пяти тысяч подлежат немедленной проверке. Вокруг тут же начинают крутиться всевозможные агенты и финансовые инспектора. Сам факт того, что ты перевела деньги темному дельцу…

– Я же не знала.

– В нашей игре – и на том уровне, на котором играем мы, – такой ответ нельзя считать удовлетворительным. Проблема в том…

– Мне ясно, в чем проблема, – перебила я Брэда. – Я привлекла внимание к компании, что для вас нежелательно и, может быть, небезопасно. Я понимаю свою вину и готова к немедленной отставке.

– Отставка принимается. Здесь для тебя нет перспектив. На самом деле для тебя теперь нет перспектив в финансовой сфере вообще, потому что после этого дельца ни одна компания близко тебя не подпустит. А еще потому, что теперь для федералов и КЦБ ты меченная, и будешь неизбежно притягивать их особое внимание даже во время рутинных проверок. Так что для мира денег ты, считай, умерла.

Я рассматривала свои ладони и думала: Отец должен ликовать. Я все-таки пошла по его стопам, я, как и он, провалила дело и потерпела крах.

Брэд продолжал говорить:

– Ты получишь выходное пособие. Наши юристы свяжутся с тобой через несколько дней, чтобы это утрясти.

– Мне не нужно ваших денег.

– Не играй в благородство, – ворчливо отозвался он, возвращаясь к своему компьютеру. – В нашем мире людей то и дело увольняют. А неоперившимся новичкам вроде тебя редко удается получить пристойную компенсацию.

– Почему вы мне ее предлагаете?

– За удачную сделку, которую мы провернули благодаря твоей смекалке. Ты хорошо сработала, мы получили изрядный куш. Ты помогла нам сделать деньги. Сейчас мы вынуждены расстаться. Но за отличную работу ты, тем не менее, заслужила награду. Тут и делу конец. Хочешь – бери деньги, не хочешь – не бери. Выбор за тобой.

Мне много хотелось сказать ему. Но я понимала, что излишней эмоциональностью нарушу негласный кодекс корпоративного поведения. Ждать сочувствия было бы глупо. Здесь никого не волновало то, что я стала жертвой чудовищного обмана. Согласно «Правилам ведения боевых действий Брэда Пулмана» я облажалась по полной программе и за это должна была понести заслуженную кару – изгнание, хотя и с подстеленной соломкой в виде денежного вознаграждения.

Поэтому я сделала то, чего от меня ожидали. Я встала и вышла из кабинета. Только у самых дверей я произнесла два слова:

– Спасибо вам.

Брэд Пулман поднял на меня глаза и ответил тремя словами:

– Не за что.

Не успела я выйти из кабинета Брэда, ко мне подошел Рубен Хулиа, невысокий, щеголеватый человек за пятьдесят. Во «Фридом Мьючуал» он занимал пост управляющего делами, хотя все в компании знали, что фактически он возглавляет службу безопасности и помогает Брэду, умело разгребая дерьмо в любых сложных ситуациях. Поскольку теперь я сама попала в «дерьмовую» категорию, Рубен был тут как тут, готовый вышвырнуть меня вон.

– Мисс Говард, – он обратился ко мне любезно, без малейшего намека на угрозу в голосе, – я здесь, чтобы сопроводить вас к выходу из здания.

– Отлично, – ответила я.

Мы оба молчали, пока он набирал цифровой код на клавишной панели рядом с соседней дверью. Она со щелчком отворилась, и я по длинным коридорам проследовала за мистером Хулиа к лифту со стороны двора. Пока мы ехали вниз, он обронил:

– Я распоряжусь, чтобы завтра на вашем рабочем месте прибрали и собрали ваши личные вещи.

– Да там почти и нет ничего.

Лифт остановились на первом этаже. У подъезда ожидал «линкольн-таун-кар»[39]39
  «Линкольн-таун-кар» – автомобиль представительского класса, выпускаемый компанией «Форд мотор».


[Закрыть].

– Это Макс, он доставит вас домой, – пояснил мистер Хулиа. – Как вы уже знаете от мистера Пулмана, наши юристы свяжутся с вами в самое ближайшее время.

Он попрощался со мной, энергично кивнув головой. Автомобиль довез меня до дома. Не успела я войти, как зазвонил телефон. Звонивший – мужчина, назвавшийся Дуайтом Хэйлом, – сообщил, что представляет фирму «Бивэн, Франклин и Хантингтон» и является юрист-консультом «Фридом Мьючуал». Он попросил меня заглянуть к нему завтра в офис невдалеке от Правительственного центра, чтобы обсудить мой «расчет».

Я согласилась и оказалась у него наутро в десять. Дуайту Хэйлу оказалось за тридцать – полнощекий, подчеркнуто деловитый.

– «Фридом Мьючуал» планирует предложить вам триста тысяч долларов в качестве выходного пособия, – сообщил он.

Чтобы осмыслить эту информацию, мне потребовалась минута-другая.

– Понятно, – отреагировала я наконец.

– Это приемлемо?

– Более чем.

– При этом у нас есть одно маленькое условие – вы должны дать подписку о неразглашении с обещанием никогда ни с кем не обсуждать свое пребывание во «Фридом Мьючуал».

Это что, на случай, если ФБР и Комиссия по ценным бумагам что-то разнюхают и решат допросить всех, кто здесь когда-либо работал?

– Мне ничего не известно о внутренних механизмах деятельности компании.

– Уверен, что вы говорите правду. Это простая формальность.

Больше похожая на закон омерты, как у мафии… впрочем, триста тысяч долларов – неплохая цена за него.

– Прежде чем подписать бумаги, я должна посоветоваться со своим адвокатом.

– Сделайте одолжение. Но если ответа от вас не будет в течение сорока восьми часов, предложение аннулируется.

– Вы пытаетесь на меня давить… или мне показалось?

– Мы просто хотим урегулировать вопрос как можно скорее.

– Разумеется, вы этого хотите.

Адвоката у меня не было, но я умела пользоваться телефонной книгой. Так что через час, добравшись до своей квартиры в Соммервиле, я выбрала первое же имя в разделе «Юридическая помощь» местного издания «Желтых страниц». Это оказался некто Милтон Алкен. Он сразу ответил на звонок, голос его выдавал стареющего закоренелого курильщика. Когда я объяснила, что мне нужно сделать – и желательно до конца дня, – он предупредил, что берет двести долларов за час работы (даром по бостонским стандартам), спросил, могу ли я занести документы в течение ближайших пятнадцати минут.

Милтону Алкену было лет шестьдесят с гаком, он оказался крохотным, скрюченным, в очках со стеклами толстыми, как донышко бутылки, и застарелым кашлем; его голос звучал так, словно за последние полвека его владелец выкуривал не меньше двух пачек дешевых сигарет в день. А вообще-то мистер Алкен был обходителен и дружелюбен. Его офис располагается на первом этаже здания Дэвис-стрит.

– Так вы трудились во «Фридом Мьючуал», – прохрипел он, пробегая глазами первую страницу договора о неразглашении. – Странно, что вы не обратились в какую-нибудь респектабельную юридическую фирму в центре города.

– Просто я уверена, что вы сумеете сделать для меня все то же, что и они, за четверть цены.

– Вы правы, юная леди, я это сумею. А теперь почему бы вам пока не погулять где-нибудь и не выпить чашечку кофе, а я пока все для вас подготовлю, и не позднее чем через час.

Мистер Алкен сдержал слово. Когда через шестьдесят минут я вернулась, он одарил меня хитрой улыбкой и сказал:

– Если б я знал размер компенсации, которую они вам предлагают, взял бы с вас по двойному тарифу. Но не волнуйтесь, подписывайте документ. Договор не содержит никаких уловок, в нем нет ничего угрожающего. Просто они пытаются прикрыть свой тухес[40]40
  Тухес (евр.) – задница.


[Закрыть], как и все деловые люди. Но если вы не против, я хотел бы задать вопрос, который сам собой напрашивается: почему они вас отпустили?

Странно, не правда ли, как мы порой открываем сердце совсем незнакомым людям. Но мистер Алкен, с его манерами еврейского дедушки, так располагал к откровенности, что за считаные минуты я выложила ему все как на духу. Он слушал невозмутимо, только иногда качал головой, когда я пересказывала свой разговор с отцом и делилась тем, что узнала про него от ФБР. Когда я остановилась, наступило молчание, потом мистер Алкен сказал:

– Учитывая обстоятельства, я полагаю, что триста тысяч долларов – самое меньшее, что вы должны были получить. То, что вы сделали для своего отца, отправив ему деньги, – мицва[41]41
  Мицва (евр.) – заповедь, доброе дело; здесь похвальный поступок.


[Закрыть]. И хотя, возможно, он вас за это возненавидел, но одновременно почувствовал и жгучий, невыносимый стыд. Вы поступили благородно, нравственно, и пусть это имело для вас тяжелые последствия, тем не менее, вы показали себя достойным человеком. Согласно моей книге это дорогого стоит.

То же самое мне сказала Кристи, когда вечером того же дня я позвонила ей в Орегон и посвятила в последние события.

– Тебя обманул бесчестный мерзавец, который, так уж случилось, оказался твоим отцом. И это, подруга, ужасно.

– Дело в том, что я этого мерзавца еще и профинансировала. Из-за него я попала в идиотскую ситуацию. Но куда денешься, дура – она дура и есть.

– Прекрати заниматься самоедством, хоть я и понимаю, конечно, что ты запрограммирована на это генетически. Родной отец тебя подставил, и теперь ты невольно начинаешь задавать себе вопрос: а есть ли в мире хоть кто-то, кому можно доверять?

– И каков же ответ?..

– Эй, я же все-таки пишу стихи. Ответов у меня нет, одни неразрешимые вопросы. А ты бери у них деньги да попытайся найти себе какое-то занятие поинтереснее. Тебе сейчас нужны планы на будущее, перспективы, новое видение.

Единственное видение, которое у меня на тот момент имелось, это уверенность в том, что жизнь, оказывается, не что иное, как цепь больших и маленьких предательств. Папа на протяжении многих лет предавал всех, кто оказывался рядом с ним. Точно так же мой возлюбленный Дэвид годами предавал свою жену, и я сама играла в этом ключевую роль. И хотя триста тысяч «Фридом Мьючуал» назывались выходным пособием, я понимала, что таким способом они покупают мое молчание.

Но Кристи была права: как бы то ни было, эти деньги нужно было взять. В конце концов, жизнь так редко платит нам за то, что мы поступаем правильно. Поэтому на другой день я позвонила Дуайту Хэйлу и проинформировала о том, что он может забрать у меня подписанные документы. Он ответил, что немедленно пришлет за ними курьера, а деньги появятся на моем счету в течение недели. Еще он попросил дать ему знать, если на меня выйдет ФБР «с какими-либо вопросами».

– Мне нечего им сообщить, – повторила я.

– Приятно слышать.

Меня мучило чувство вины за то, что вдруг оказалось не нужно бежать на службу и чем-то заниматься. Поэтому я угнездилась за столом Виднеровской библиотеки в Гарварде и заставила себя приняться за работу. Идея у меня была простая: переработать диссертацию и превратить ее в книгу, которая, если ее опубликуют, поможет мне найти преподавательскую работу. Целый месяц я трудилась над рукописью по четырнадцать часов кряду. Писать оказалось легче, чем я ожидала, – может, потому, что я просто переделывала готовую рукопись, а еще потому, что работа для меня всегда была формой бегства от проблем и способом подавить бушующие в душе страсти.

В середине этого месячного марафона я устроила себе двухдневный перерыв и съездила к матери в Коннектикут. Хотелось ли мне этого? Едва ли. Но я не была у нее уже четыре месяца и считала, что посетить маму – это мой долг, с исполнением которого невозможно больше тянуть. Итак, я появилась у мамы с шампанским и дорогими шоколадными трюфелями и настояла на том, чтобы повезти ее ужинать в шикарный ресторан в Гринвиче. Мама непрерывно охала и громко высказывала беспокойство по поводу того, что я трачу такие деньги. Как я ни пыталась урезонить ее, объясняя, что стала по-настоящему много зарабатывать – по понятным причинам я пока не могла сообщить ей, что лишилась работы во «Фридом Мьючуал», – она все равно повторяла, что мне не следовало тратиться и что она «прекрасно управляется» на свое жалованье библиотекаря, которого ей хватает за глаза.

– Так вот почему ты до сих пор ездишь на пятнадцатилетием драндулете, а отопление в доме не ремонтировала со времен президентства Рейгана[42]42
  Рональд Рейган был президентом США с 1981 по 1989 г.


[Закрыть].

– Я свожу концу с концами.

– «Сводить концы с концами» недостаточно. «Сводить концы с концами» – это не жизнь…

– Мне много и не нужно, Джейн. У меня все просто супер.

– А я завтра же куплю тебе новую машину.

– Не выдумывайте, барышня, нечего бросать деньги на ветер.

– А ты прекрати изображать благостного персонажа Торнтона Уайлдера[43]43
  Торнтон Уайлдер (1897–1975) – известный американский прозаик и драматург.


[Закрыть] и позволь мне хоть немного тебя побаловать.

– Никогда в жизни меня не баловали, и вовсе ни к чему начинать сейчас.

В ответ на это саркастическое высказывание я промолчала, но наутро после Дня благодарения все же отвезла мамину скрипучую «тойоту-королла» в местное представительство «Фольксвагена» на Олд-Пост-роуд и, добавив восемь тысяч, обменяла на новый «фольксваген». Мама подняла было шум и крик, но продавец – настоящий сердцеед, как и все продавцы в автосалонах, – мгновенно уловил суть ситуации и умело сыграл на ее тревоге и нежелании принимать такой дорогой подарок от единственной дочери.

– Знаете, мэм, чего бы мне хотелось, когда я буду в вашем возрасте? – пропел он, демонстрируя великолепные зубы в ослепительной, как у телеведущего, улыбке. – Во-первых, я хотел бы выглядеть так же молодо и привлекательно, как вы. А во-вторых, чтобы моя дочурка, когда вырастет, так же заботилась обо мне, как ваша очаровательная дочь – о вас: чтобы она тоже захотела когда-нибудь подарить мне шустрый новенький «фольксваген».

Мама, которой так недоставало мужского внимания и комплиментов, охотно поддалась на его уловку. Через полчаса он уговорил ее выбрать машину красного цвета «Патриотизм и свобода» (существует ли в действительности такой цвет – и неужели его производят немцы?) и даже уломал на кондиционер в салоне.

– Даже не знаю, что сказать, – обратилась ко мне мама, когда мы возвращались домой на ее новом автомобиле.

– Ничего не говори. Тебе нужна надежная машина, и ты ее заслуживаешь.

– Неужели ты правда так много получаешь на этой финансовой работе?

– Я бы не могла тратить столько денег, мама, если бы их не имела.

– Твой папа гордился бы тобой.

Я промолчала.

– Что-то не в порядке, детка?

– Нет, все абсолютно нормально.

– Ты в последнее время говорила с папой? – поинтересовалась мама, стараясь, чтобы вопрос прозвучал небрежно, как бы невзначай.

Я помотала головой.

– Наверное, он очень занят на работе.

– Несомненно, так оно и есть, – бросила я, и тема была закрыта.

В тот же день я позвонила местному подрядчику и вызвала специалиста по отоплению. Он заставил себя подождать, но ближе к вечеру все-таки появился. Снова мама устроила сцену, уверяя, что отопление в доме в полном порядке. И снова ей пришлось умолкнуть, потому что парень сообщил (после часового обследования труб и парового котла), что вся эта система того гляди развалится и, если не заменить котел буквально на следующей неделе, он может гарантировать разрывы труб и прочие ужасы.

– Сколько, по-вашему, может стоить эта работа? – задала я вопрос.

– Я могу назвать только примерную сумму… навскидку, – ответил он.

– Ну, назовите навскидку.

– Порядка десяти тысяч.

– Это неприлично, – вырвалось у мамы.

– Тем не менее, – служащий был хладнокровен, – столько это стоит.

Я велела ему перезвонить мне после выходных на мобильник и назвать более точную цифру – и посулила заплатить восемь штук, если он не будет тянуть и гарантирует, что начнет работу во вторник. Уже утром в понедельник он перезвонил, сообщив, что сумеет уложиться в девять тысяч, включая налоги, при условии, что завтра я выплачу половину этой суммы.

– Без проблем, – ответила я и, связавшись с банком, в тот же день перевела четыре с половиной тысячи долларов на его счет. Заодно я положила на мамин банковский счет десять тысяч. Мама узнала о переводе, когда я уже доехала до Кембриджа. Она тут же позвонила мне, голос ее звучал тревожно.

– Что это ты творишь, позволь поинтересоваться? – завела она.

– Хочу быть уверена, что у тебя достаточно средств на пристойную жизнь.

– Я уже тебе говорила: мне ничего не нужно, я в полном порядке.

И потому в последние годы питаешься преимущественно дешевыми консервами?

– Мам, я сейчас при деньгах.

– Тебе не удастся купить меня, ты же понимаешь. Об этом часто говорил твой отец: мы не можем купить за деньги чью-то любовь…

Я нажала на кнопку отбоя, пнула корзинку для бумаг, так что она пролетела через всю комнату, и прижала ладони к глазам, пытаясь отгородиться от обоих своих родителей.

Мама перезвонила через три минуты:

– Нас разъединили?

– Нет, я положила трубку.

– О… – сказала она, – я что-то не то ляпнула?

– Поговорим на следующей неделе, мам.

– Ты не принимай моих слов всерьез, Джейн.

Но я так не могу, я принимаю их всерьез. Потому что ты сказала ровно то, что хотела сказать.

Я вернулась в Гарвардскую библиотеку и снова с головой зарылась в книгу. Спустя несколько недель – в 10:47 вечера в пятницу – я напечатала последнюю фразу. Я откинулась на спинку стула и потянулась, испытывая ту же смесь восторга и подавленности, что и все писатели, о которых я только читала, когда они выводят наконец последнее слово… и осознают, что главные хлопоты с книгой, финал которой только что был написан, у них еще впереди. Но тут ко мне подошел охранник и сообщил, что библиотека закрывается через несколько минут и меня просят поторопиться и освободить помещение. Я втиснула все свои материалы в пару необъятных мешков и, пошатываясь, выбралась в университетский двор, стараясь уравновесить поклажу. Когда, выйдя на улицу, я остановила такси, меня посетила неожиданная мысль: Больше со мной этого не будет, я никогда не закончу работу над еще одной книгой, потому что вообще не хочу больше писать книг.

Оказавшись дома, я, пока распечатывала рукопись, осушила бутылку красного вина. Потом, около часу ночи, подошли к концу еще три четверти литра ядовитого красного пойла, и я, как истинная ирландка и жительница Бостона, ударилась в пьяные слезы, думая: Ты на этом свете одна-одинешенька. Мама моя, разумеется, оспорила бы это утверждение, но я-то знала, что это истинная правда. Мне не на кого было рассчитывать, не на кого положиться, кроме себя самой. Кроме единственной подруги в Орегоне, за три тысячи миль, кто еще был у меня в жизни? После смерти Дэвида я жила совершенно замкнуто, отошла от всех, полностью прекратила общение со всеми знакомыми. А уж после того, как обошелся со мной папаша…

В общем, уверена, что хороший фрейдист мог бы многое сказать по поводу всех этих слез, которые я проливала, оплакивая свое одиночество.

Но наступило утро, и я твердо пообещала себе две вещи: не пить больше дешевого красного вина… и не жалеть себя. Лучше уж противостоять душевным невзгодам типично американским способом: отправиться за покупками.

Я так и сделала и купила себе машину. Ничего экстравагантного или супермодного. Мне всегда было непонятно, к чему переплачивать безумные деньги за четыре колеса и мотор. Но, учитывая, что в банке у меня лежала на счету кругленькая сумма, я решила, что могу позволить себе небольшое транжирство и просадила девятнадцать тысяч на «мазду-миата». Я всегда втайне мечтала о спортивной машине – но неброской, потому что мне не хотелось выглядеть жертвой потребительской лихорадки. «Мазда» была элегантна, но достаточно практична (вы только меня послушайте, вечно я перед кем-то оправдываюсь). Она была приглушенного темно-зеленого цвета, с крышей, которую можно открывать и закрывать рукой. Я влюбилась в нее в тот момент, когда мы с продавцом выехали на шоссе и я проверила, действительно ли она за восемь секунд набирает скорость девяносто миль в час.

– И вы всегда так водите? – спросил продавец, слегка ошарашенный тем, как резко я надавила на педаль, – и машина рванула.

– А что такого, это же тест-драйв, – возразила я.

Я настояла на том, чтобы проехать на машине до Провиденса, потом дальше, до Род-Айленда, и обратно. Я гнала, безнаказанно превышала скорость, прекрасно понимая, что у меня не будет другого шанса вести себя за рулем столь беспечно, изображая скверную девчонку (но что такого, это же тест-драйв). Когда мы вернулись в салон, я бешено торговалась, требуя скостить заявленную цену на две тысячи.

– Моя дистрибьюторская наценка слишком мала, она не позволяет таких скидок.

– Все продавцы так говорят. – Я поднялась со стула и поблагодарила за уделенное мне время.

– Я еще мог бы скинуть тысячу…

– Две тысячи, или сделка не состоится… – не поддавалась я на его уговоры и добавила: – Зато я заплачу вам наличными в понедельник утром.

– Полторы.

– Еще раз спасибо за тест-драйв, – отрезала я и вышла.

Он нагнал меня через пять секунд:

– Хорошо. Хорошо. Девятнадцать тысяч, и машина ваша.

Позднее, когда мы оформляли документы, он заметил:

– Ох, и жестко же вы торгуетесь. Мне стало интересно, уж не директор ли вы хедж-фонда?

– Нет, я собираюсь преподавать английский и литературу.

– Мне жаль ваших учеников.

В тот же понедельник днем я выехала из представительства «Мазды» на первой в своей жизни собственной машине.

Вечером, когда я сидела дома, обдумывая, каким должен быть мой следующий шаг, раздался телефонный звонок. Это был агент Эймс. Он попросил разрешения заехать ко мне ненадолго на следующее утро.

На другой день он прибыл точно в одиннадцать. Когда я открыла дверь и впустила его внутрь, от меня не укрылось, что он внимательно осматривает мою аспирантскую квартирку – и явно удивлен скромностью обстановки.

– Я ожидал, учитывая ваши доходы в фонде, чего-то более пышного, – заметил Эймс, давая понять, что знает, сколько я зарабатывала.

– Я была всего лишь стажером, сэр, и к тому же я откладывала основную часть того, что заработала во «Фридом Мьючуал».

– Весьма похвально. Как я понимаю, вам рано пришлось научиться экономии, верно? Хотя машину вы купили довольно броскую.

Сдержанно улыбнувшись, я перешла к делу:

– Чем могу быть вам полезна, агент Эймс?

– Вот ваш паспорт, – сказал он, вынимая документ из папки и протягивая мне. – С вас сняты подозрения, по крайней мере со стороны Бюро, но если отец вдруг с вами свяжется…

– Я обещаю, вы узнаете об этом первым.

– Приятно слышать. Каковы ваши ближайшие планы?

– Корплю в Гарвардской библиотеке, пытаясь превратить свою диссертацию в книгу.

– Это очень похвально, мисс Говард. Другой бы на вашем месте смотался бы в Мексику, прихватив выходное пособие из «Фридом Мьючуал».

– Вы не оставили мне такой возможности, забрав паспорт.

– Совершенно справедливо. А теперь мы вам его возвратили, и не только потому, что убедились в том, что вы не имеете отношения к преступлениям отца. Мы знаем и другое: вы не замешаны в аферах с ценными бумагами, которые, согласно нашим данным, прокручивали в последние четыре года во «Фридом Мьючуал».

– Мне об этом ничего не известно.

– Как я уже сказал, я вам верю. Но если вы не возражаете, мои коллеги из КЦБ все же хотели бы переговорить с вами.

– Я честно и откровенно говорю вам, что ничего не знаю, сэр.

– Предоставьте КБЦ судить об этом.

– Я была простым стажером.

– Но я убежден, вы видели и слышали то, что может оказаться полезным в их расследовании.

Тяни время, соображай и тяни время.

– Мне необходимо проконсультироваться с моим адвокатом по этому поводу.

– Люди консультируются со своими адвокатами, только если чувствуют себя виноватыми.

– Я ни в чем не виновата, сэр.

– Тогда вам не о чем беседовать с вашим адвокатом.

Я выдержала его испытующий взгляд:

– И все же сначала я переговорю с адвокатом, сэр.

– Дело может окончиться тем, что вас вызовут в суд повесткой, мисс Говард.

Не успел Эймс выйти за дверь, я бросилась звонить Дуайту Хэйлу.

– Вы все сделали правильно, – произнес Хэйл, выслушав мой отчет о разговоре с фэбээровцем. – Вам ничего не известно, и я позабочусь о том, чтобы вас оставили в покое.

– Как вы можете это гарантировать?

– У меня есть свои способы. Главное, теперь это не ваша проблема. Наоборот, теперь она стала моей, и я ее решу.

– Но что, если он снова ко мне обратится?

– Не обратится.

– А он сказал, что…

– Поверьте мне, этого не случится.

– Откуда у вас такая уверенность?

– Я же юрист. А теперь позвольте дать вам совет: раз вы получили назад свой паспорт, почему бы вам не устроить себе каникулы? Отправляйтесь куда-нибудь за границу… недели, скажем, на две.

– Вы предлагаете мне пуститься в бега?

– Я всего-навсего рекомендую вам поездку за границу.

– Уезжать надо сегодня же?

– Я бы на вашем месте испарился как можно скорее. Вы должны понимать: самое худшее, что они могут сделать, – это вызвать вас повесткой в суд в качестве свидетеля. Если же в это время вы окажетесь за границей, им не добраться до вас со своим вызовом. Так что выбор за вами: оставаться, чтобы подвергнуться допросу третьей степени и навлечь на себя тень подозрения…

– Даже при том, что я совершенно ни в чем не виновата?

– Тень подозрения нередко падает на невинных людей. Я просто пытаюсь уберечь вас от неприятностей. В любом случае, в вашем распоряжении наверняка есть дня два. Полагаю, судебный курьер с повесткой появится у вас не раньше чем через сорок восемь часов. А теперь решайте.

Сорок восемь часов. Я принялась за дело, сложила чемодан, упаковала ноутбук, отпечатанную рукопись и кое-какие научные статьи, убрала из холодильника скоропортящиеся продукты, оплатила несколько счетов. Потом отнесла вещи к машине и умудрилась втиснуть их в маленький багажник, положив книги и рукопись на пустое пассажирское сиденье. Сев за руль, я вставила ключ в зажигание и услышала, как оживает мотор.

Тронувшись с места, я направила машину к шоссе, ведущему из города, и невольно подумала: Так вот, значит, как убегают от закона.

Но эту мысль быстро вытеснила другая: Ну, вот и закончился мой роман с деньгами.