Текст книги "Кодекс"

5

Том сидел на диване, не в силах пошевелиться. Первым пришел в себя Хатч Барнаби. Он поднялся и, чтобы прервать молчание, деликатно кашлянул.

– Фентон, похоже, мы здесь больше не нужны. Сержант кивнул и, внезапно покраснев, неуклюже встал. Лейтенант посмотрел на братьев и вежливо коснулся полей шляпы.

– Как вы понимаете, это дело полиции не касается. Так что… гм… разбирайтесь сами.

Детективы двинулись к арочному проходу, который вел в коридор. Им не терпелось выбраться из этого дома.

– Офицер Барнаби! – хрипло бросил им вслед Филипп.

– Слушаю вас, – обернулся Хатч.

– Я надеюсь на вашу скромность. Не будет никакой пользы, если… весь мир бросится на поиски могилы нашего отца.

– Разумеется. Не следует никому об этом говорить. Нет никакого смысла. Пойду отправлю обратно криминалистов. – Барнаби попятился в коридор, и вскоре все услышали, как хлопнула массивная входная дверь.

Братья остались наедине.

– Вот сукин сын! – процедил Филипп. – В голове не укладывается. Настоящий сукин сын.

Том заметил, как побелело его лицо. Он знал, что брату не так уж хорошо живется на профессорскую зарплату. Ему требовались деньги. И, надо думать, он уже начал тратить в счет будущего наследства.

– Что будем делать? – спросил Вернон.

Его слова повисли в тишине.

– Абсурд! – выдохнул Филипп. – Упечь в могилу творения дюжин старых мастеров, не говоря уже о бесценном нефрите и золоте майя! – Он вынул из кармана пиджака шелковый платок и промокнул лоб. – Старик не имел на это права!

– Так что будем делать? – повторил Вернон. Брат недоуменно уставился на него.

– Разумеется, искать могилу.

– Каким образом?

– Человек не в состоянии похоронить себя с произведениями искусства на полмиллиарда долларов без посторонней помощи. Надо выяснить, кто ему помогал.

– Ничего не выйдет, – возразил Том. – Отец никогда никому не доверял.

– Он не мог все устроить в одиночку.

– Хотя… очень на него похоже, – неожиданно заявил Филипп.

– Он должен был оставить какие-то ключи. – Вернон подскочил к комодику, выдвинул верхний ящик и, чертыхаясь, стал в нем рыться. Затем – второй, третий. И так разволновался, что вовсе выдернул ящик, и все, что в нем находилось, посыпалось на пол: игральные карты, триктрак, шахматы, китайские шашки. Том помнил эти вещи – игры их детства, теперь пожелтевшие и облупившиеся от старости. К горлу подкатил ком. Вот до чего они дожили. Вернон выругался и пинком разбросал предметы по комнате.

– Послушай, какой смысл мусорить в доме?

Брат не обернулся и продолжал выбрасывать содержимое шкафов.

Филипп достал трубку из кармана брюк и разжег дрожащей рукой.

– Ты только напрасно тратишь время. Надо поговорить с Марком Хаузером. Он и есть настоящий ключ.

– Хаузером? – удивился Вернон. – Отец не общался с ним сорок лет.

– Он единственный человек, кто по-настоящему знал отца. Они вместе провели два года в Центральной Америке. Только он может понять, куда делся наш старик.

– Отец ненавидит Хаузера.

– Думаю, что с тех пор, как отец заболел, они примирились друг с другом. – Филипп щелчком открыл золотую зажигалку и, издав ртом булькающий звук, втянул пламя в чашечку трубки.

Вернон перешел в кабинет, и оттуда послышался стук открываемых и закрываемых шкафов и сбрасываемых с полок книг.

– Уверяю тебя, – продолжал Филипп, – Хаузер причастен к этому делу. Нодействовать надо безотлагательно. Я влез в долги, и у меня есть определенные обязательства.

Вернон вернулся из кабинета с кипой бумаг.

– Выходит, ты уже начал тратить наследство?

– А кто в прошлом году взял у отца двадцать кусков? – холодно поинтересовался Филипп.

– Я взял в долг. – Вернон принялся рыться в бумагах, раскрывал папки и разбрасывал содержимое по полу. Том увидел, как разлетелись их дневники из начальной школы. И удивился, что отец так долго их хранил – тем более что у него не было никаких оснований гордиться оценками сыновей.

– И отдал? – спросил Филипп.

– Отдам, – пообещал брат.

– Ну еще бы! – насмешливо хмыкнул Филипп. Вернон покраснел:

– А где те сорок тысяч, которые отец заплатил за твое образование? Ты их возвратил?

– Это был подарок. Он и за Тома заплатил, когда тот занимался в ветеринарном институте. Правда, Том? И тебе бы дал, если бы ты захотел учиться. Так ведь ты вместо учебы отправился в Индию и общался там с господином брамином. Наступило неловкое молчание.

– Пошел к черту! – наконец проговорил Вернон.

Том переводил взгляд с брата на брата. Так уже случалось сотни раз: он вставал между ними и старался их примирить. Иногда у него получалось, но чаще ничего не выходило.

– И ты иди туда же! – Филипп сунул трубку в рот, так что зубы щелкнули о мундштук. И круто повернулся.

– Постой! – крикнул ему вслед Вернон, но было слишком поздно. Когда на Филиппа накатывало, его никто не мог удержать. Вот и сейчас его точно ветром сдуло. Входная дверь гулко ухнула, задребезжала, и все стихло.

– Нашел время ссориться, – упрекнул брата Том.

– Да пошел он! – окрысился Вернон. – Сам виноват. Том уже не мог припомнить, кто из братьев начал задираться первым.

Вернувшись в кабинет, Хатч налил себе очередную чашку кофе, развалился на стуле и, поставив ее себе на живот, стал смотреть в окно. Фентон устроился с кофе на другом стуле и мрачно уставился в то же окно.

– Кончай ломать голову, – бросил ему лейтенант. – Такие вещи случаются.

– Никак не могу поверить, – покачал головой Фентон.

– Согласен: полный абсурд – какой-то тип решил похоронить себя вместе с полумиллиардом долларов. Не горюй. Настанет день, и в этом городе случится преступление, достойное первой полосы «Нью-Йорк тайме». И тогда твое имя прославится. А на этот раз не сложилось.

Сержант подносил к губам стакан, упиваясь кофе и своим разочарованием.

– Я знал с самого начала, – продолжал Хатч. – Еще до того, как посмотрел видео. Вроде как вычислил. Как только стало ясно, что это не афера со страховкой, у меня словно лампочка в голове зажглась. Сюжетец для отличного кинофильма. Скажи? Богатей забирает с собой в могилу весь свой хлам. – Фентон не ответил.

– Но ты только подумай, как старику удалось это проделать? Ему наверняка потребовалась помощь. Ведь барахла-то было навалом. Никому не под силу катать по свету несколько тонн произведений искусства да так, чтобы никто не заметил.

Сержант пригубил кофе.

Хатч посмотрел на часы и опустил взгляд на разбросанные по столу бумаги.

– Два часа на обед. Ну почему в этом городе не происходит ничего интересного? Ты только взгляни на это: наркотики и снова наркотики. И никому из этих ребят не приходит в голову для разнообразия ограбить банк.

Фентон допил остатки кофе.

– Все в наших руках. – Наступило молчание.

– Что ты имел в виду? Что хотел сказать своим замечанием? «В наших руках»… Мало ли что есть у нас в руках.

Фентон с хрустом смял стакан.

– Ты что-нибудь предлагаешь?

Сержант бросил стакан в мусорную корзину.

– Ты сказал: «В наших руках». Будь любезен, объяснись.

– Мы добудем это богатство.

– И что потом?

– Присвоим. – Барнаби рассмеялся:

– Фентон, я удивляюсь. Ты, кажется, забыл, что мы сотрудники правоохранительных органов. Этот маленький фактик выскочил у тебя из головы. А сотрудники правоохранительных органов должны быть честными.

– Да-а… – протянул сержант.

– То-то же, – хмыкнул Барнаби и, помолчав, добавил: – Честность. С чем мы останемся, если лишимся честности?

– С полумиллиардом долларов.

6

Здание оказалось вовсе не из темного кирпича, как показали бы в фильмах с участием Богарта[11]11
  Богарт, Хамфри (1899—1957) – американский актер кино. Амплуа Богарта отличалось большим разнообразием: от холодных преступников до романтических героев.


[Закрыть]. Это был маячивший в небе над Западной Пятьдесят седьмой улицей уродливый небоскреб восьмидесятых годов из стекла и стали. По крайней мере здесь высокая арендная плата, подумал Филипп. А раз арендная плата высокая, значит, Хаузер – преуспевающий частный сыщик.

Филипп вошел в вестибюль и словно очутился в гигантском отполированном гранитном кубе. Все в этом месте источало флюиды чистоты. В углу рос хилый бамбук. Лифт вознес его на тридцатый этаж, и вскоре он оказался перед вишневой дверью частного детектива Марка Хаузера.

Филипп постоял в коридоре. Он вовсе не так представлял кабинет частного сыщика. Все, что угодно, только не этот бесцветный постмодернистский интерьер: серый сланец, ковровые покрытия и черный гранит. Неужели люди способны работать в таких стерильных помещениях? Комната оказалась пуста.

– Да? – раздался голос из-за полупрозрачной стенки из стеклокирпича.

Филипп вошел и уперся в спину сидевшего за столом человека. Стол в форме почки был обращен не к дверям кабинета, а в противоположную сторону, так что его хозяин смотрел не на посетителя, а в окно, за которым отсвечивала цинковая поверхность Гудзона. Человек, не оборачиваясь, указал на кресло. Филипп пересек комнату, сел и взглянул на бывшего «зеленого берета», ветерана Вьетнама, бывшего разорителя могил и бывшего лейтенанта Манхэттенского управления Бюро по контролю за продажей алкогольных напитков, табачных изделий и оружия.

Филипп видел его фотографии в отцовском альбоме – нечеткие, смазанные: Хаузер был одет в тропический камуфляж, упирал в бедро ружейный приклад и всегда улыбался. Но теперь, рассмотрев этого человека во плоти, Филипп немного растерялся. Хаузер оказался меньше, чем он представлял. Коричневый костюм, запонка для воротничка, жилет, золотая цепочка, кармашек для часов. Пролетарий, изображающий из себя белую кость. Вокруг Хаузера распространялся запах одеколона. Остатки волос были напомажены и завиты, причем каждая прядка в отдельности, чтобы как можно лучше скрыть лысину. Золотые кольца поблескивали по меньшей мере на четырех пальцах. Руки холеные, ногти тщательно вычищены и отполированы, волосы в носу подстрижены. Даже плешивая макушка под покровом зачесанных на нее прядок казалась навощенной и отлакированной. Филипп даже усомнился, тот ли это Марк Хаузер, который вместе с отцом пробирался сквозь джунгли в поисках затерянных городов и древних захоронений… Не случилось ли какой-нибудь ошибки?

Филипп поперхнулся.

– Мистер Хаузер?

– Марк, – последовал моментальный ответ, словно теннисный мяч с хрустом отскочил от ракетки. Голос тоже приводил в недоумение – писклявый, гнусавый. Зато глаза были зелеными и холодными, как у крокодила.

Филипп совершенно разволновался. Положил ногу на ногу и, не спросив разрешения, достал трубку и принялся набивать. Хаузер улыбнулся, выдвинул ящик стола, выключил увлажнитель и извлек огромную, в духе Черчилля, сигару. Покатал ее между ухоженными пальцами и, достав щипчики с монограммой, отрезал кончик.

– Рад, что вы курите. Никак нельзя позволить, чтобы нас одолели варвары – противники табака. – Раскурив сигару, он откинулся в кресле и посмотрел на Филиппа. – Чем могу служить сыну своего старинного партнера Максвелла Бродбента?

– Мы можем поговорить конфиденциально?

– Разумеется.

– Шесть месяцев назад моему отцу поставили диагноз – рак. – Филипп помолчал и присмотрелся к лицу Хаузера, стараясь понять, знает тот или нет. Но Хаузер оставался непроницаем, как его стол красного дерева. – Рак легких, – продолжал Филипп. – Отцу сделали операцию, провели обычный в таких случаях курс химиотерапии и облучений. Кризис миновал, наступила ремиссия, и какое-то время казалось, что он проскочил, но затем болезнь вернулась и стала обостряться. Пришлось возобновить химиотерапию. Но отцу она очень не нравилась, и в один прекрасный день он стащил с себя больничный халат, взял одежду у медбрата и сбежал. По дороге домой купил коробку «Куба либре» и с тех пор не выпускает сигар изо рта. Три месяца назад ему дали полгода жизни.

Хаузер слушал и попыхивал сигарой. Филипп запнулся и посмотрел на него.

– Он общался с вами в последнее время?

Хаузер покачал головой и выпустил новый клуб дыма.

– В последние сорок лет – нет.

– Примерно месяц назад, – продолжал Филипп, – Максвелл Бродбент исчез вместе со своей коллекцией, а нам оставил видеозапись.

Хаузер изогнул бровь.

– Нечто вроде последней воли, наказа. В этой записи он объявил, что забирает коллекцию вместе с собой в могилу.

– Объявил – что? – Хаузер подался вперед, маска слетела с лица, ее сменило заинтересованное выражение. Он был искренне удивлен.

– Взял с собой. Деньги, коллекцию все. Похоронил себя в неизвестном месте, вместе со всеми богатствами, словно египетский фараон, а нам предложил: найдите могилу и тогда можете ее обокрасть. Понимаете, он считает, что мы таким образом должны заработать наследство.

Хаузер откинулся на спинку кресла и громко расхохотался. А когда наконец успокоился, пару раз лениво пыхнул сигарой и стряхнул в пепельницу двухдюймовую колбаску пепла.

– Только Максу могло прийти подобное в голову.

– Значит, вы ничего об этом не знаете? – спросил Филипп.

– Ничего. – Судя по всему, Хаузер говорил правду.

– Вы ведь частный детектив, – продолжал Филипп. Хозяин кабинета перегнал сигару из одного уголка рта в другой.

– Вы выросли с Максом. Год провели с ним в джунглях. Знаете его самого и методы его работы лучше, чем кто-либо другой. Не захотите ли вы в качестве частного сыщика помочь нам найти коллекцию?

Хаузер выпустил струйку голубого дыма.

– Полагаю, что задание не слишком сложное, – добавил Филипп. – Такую коллекцию невозможно транспортировать незаметно.

– А как насчет «Гольфстрима-4» Макса?

– Сомневаюсь, чтобы отец решил похоронить себя в самолете.

– Викинги погребали себя в своих кораблях. Что, если и он упаковал сокровища в герметичный, не боящийся давления контейнер и затопил самолет посреди Тихого океана на глубине трех миль? – Хаузер развел руками и улыбнулся.

А Филипп только и сумел выговорить:

– Нет, – и хлопнул себя по лбу, стараясь отогнать ужасное видение: Липпи среди всякой грязи на дне морском. – Вы же сами так не считаете.

– Я не утверждаю, что он это сделал, – усмехнулся Хаузер. – Просто хотел показать, к чему можно прийти, поразмыслив десять секунд. Вы действуете вместе со своими братьями?

– Мы братья лишь наполовину единокровные. Нет, я решил найти могилу самостоятельно.

– А каковы их планы?

– Понятия не имею. И, откровенно говоря, мне совершенно безразлично. Разумеется, я поделюсь с ними тем, что найду.

– Расскажите мне о них.

– Том такой человек, за которым нужен глаз да глаз. Он из нас самый младший. В детстве был совершенно необузданным. Первым прыгал в воду со скалы и первым бросал камень в осиное гнездо. Его вышибли из двух-трех школ, но в колледже он остепенился и теперь ведет себя тихо и пристойно.

– А другой – Вернон?

– Подался в псевдобуддисты. Состоит в какой-то секте, которой руководит бывший профессор из Беркли. Всегда был никчемным. Перепробовал все: наркотики, культы, всяких гуру и группы протеста. Мальчишкой таскал в дом увечных кошек и щенков, которых переехали машины, и выкинутых из гнезд сильными собратьями птенчиков. Но все, кого он приносил, все равно умирали. В школе его постоянно дразнили. Из колледжа исключили. Постоянной работы он так и не нашел. Милейший мальчуган, но совершенно непригодный ко взрослой жизни.

– Чем они сейчас занимаются?

– Насколько я слышал, Том вернулся на свое ранчо в Юте и отказался от намерения искать коллекцию. А Вернон решил заняться поисками самостоятельно и не желает, чтобы я тоже в них участвовал.

– Кроме ваших двух братьев, кто-нибудь еще знает об этом деле?

– Два копа из Санта-Фе видели видеопленку и в курсе всего.

– Их имена?

– Барнаби и Фентон.

Хаузер сделал пометку. На телефонном аппарате вспыхнул сигнал. Он поднял трубку, долго слушал, затем быстро, но тихо ответил в микрофон. Сам сделал звонок. Потом еще и еще. Филипп начал раздражаться: он ждет, теряет время, а сыщик занимается другими делами.

Хаузер положил трубку.

– Жены и подружки на горизонте просматриваются?

– Пять бывших жен, из которых четыре живы, одна умерла. И никаких подружек, о которых стоило бы упоминать.

Верхняя губа Хаузера чуть дрогнула в улыбке.

– Макс всегда был дамским угодником.

Снова наступило молчание. Частный детектив, казалось, задумался, но вдруг, к досаде Филиппа, вновь взялся за телефон и стал куда-то звонить. Наконец он оставил аппарат в покое.

– Ну а теперь, Филипп, что вы знаете обо мне?

– Только то, что вы с моим отцом были партнерами, когда занимались раскопками, два года скитались по Центральной Америке, а потом у вас произошел разрыв.

– Все верно. Мы вместе провели почти два года в Центральной Америке – искали могилы майя. Это было в начале шестидесятых годов, когда такие вещи можно было делать более или менее легально. Мы кое-что нашли, но только после того, как мы расстались, ему улыбнулась удача, и он стал богат. А я отправился во Вьетнам.

– А ваш разрыв? Отец никогда о нем не рассказывал. Последовала короткая пауза.

– Макс никогда об этом не говорил?

– Нет.

– Я и сам с трудом припоминаю. Знаете, как бывает, когда два человека изо дня в день вместе? Они начинают друг друга раздражать. – Хаузер положил сигару в пепельницу из граненого хрусталя. Она была размером с суповую тарелку и весила, вероятно, не меньше двадцати фунтов. А Филипп стал сомневаться, не зря ли он явился сюда. Хаузер показался ему каким-то легковесным.

Телефон опять моргнул, и хозяин кабинета поднял трубку. Это переполнило чашу терпения Филиппа. Он встали коротко бросил:

– Зайду к вам в другой раз, когда вы будете не так заняты.

Но Хаузер украшенным золотым кольцом пальцем дал ему знак задержаться. Слушал еще с минуту, затем разъединился.

– А что такого особенного есть в Гондурасе? – спросил он.

– Гондурас? Не понимаю, при чем здесь Гондурас?

– При том, что Макс отправился именно туда.

– Так все это время вы занимались моим делом? – уставился на него Филипп.

– Ну, скажем, не все, – улыбнулся детектив. – Но сейчас мне сообщили, что пилот Макса доставил его вместе с грузом в гондурасский город Сан-Педро-Сула, откуда Макс вылетел на военном вертолете в местечко под названием Брус-Лагуна. Там его следы теряются.

– Вы все это выяснили, пока мы говорили? Хаузер выпустил новый густой клуб дыма.

– Я хоть и частный, но все-таки сыщик.

– И как оказывается, очень неплохой. Детектив задумчиво выпустил еще клуб дыма.

– Поговорив с пилотом, я узнал многое другое: характер груза и сколько он весил. По дороге в Гондурас ваш отец никоим образом не пытался замести следы. Вы в курсе, что мы с ним там бывали? Неудивительно, что он отправился именно туда. Гондурас – большая страна со множеством самых труднодоступных в мире внутренних районов – густых джунглей, рассеченных ущельями необитаемых гор, которые окружает Москитовый берег. Думается, туда-то он и отправился.

– Вполне возможно.

– Я берусь за это дело, – объявил детектив.

Филипп вновь ощутил всплеск раздражения. Он не мог припомнить, чтобы предлагал Хаузеру работу. Но тот уже принялся демонстрировать свои способности и, выслушав историю коллекции, теперь скорее всего не успокоится.

– Мы еще не обсудили гонорар, – сказал Филипп.

– Мне потребуется сумма на расходы. Предполагаю, что они могут оказаться значительными. Когда занимаешься делами в дерьмовой стране «третьего мира», приходится отстегивать каждому Томасу, Рико и Орландо.

– Я имел в виду определенную долю, – быстро проговорил Филипп. – Небольшой процент в том случае, если вам удастся обнаружить коллекцию. И еще хочу упомянуть, что собираюсь поделиться с братьями. Этого требует справедливость.

– Определенную долю предлагают адвокатам, которые занимаются автомобильными авариями. А мне необходимы наличные вперед на расходы. И в случае успеха – заранее оговоренное дополнительное вознаграждение.

– И сколько же вы хотите на расходы?

– Двести пятьдесят тысяч долларов. – Филипп чуть не расхохотался.

– Почему вы считаете, что я обладаю такими средствами?

– Я никогда ничего не считаю, мистер Бродбент. Я знаю. Продайте Клее[12]12
  Клее, Пауль (1879—1940) – швейцарский живописец, один из лидеров абстрактного экспрессионизма.


[Закрыть].

Филипп почувствовал, как его сердце на мгновение остановилось. – Что?

– Продайте большую акварель Пауля Клее под названием «Blau Kirche»[13]13
  Голубая церковь (нем.).


[Закрыть], которой вы владеете. Вот подлинная красота! Думаю, что сумею выручить за нее для вас четыре сотни.

– Продать акварель? – возмутился Филипп. – Никогда! Ее дал мне отец!

Хаузер пожал плечами.

– Но ответьте, как вы узнали об этой картине? – Детектив улыбнулся и раскрыл белые мягкие ладони наподобие двух лилий.

– Вы ведь хотели нанять самого лучшего? Не так ли, мистер Бродбент?

– Да, но только это шантаж.

– Позвольте объяснить вам, как я работаю. Для меня приоритет, а не клиент. Если я получаю дело, то занимаюсь им независимо от того, какие последствия это будет иметь для моего клиента. Я беру задаток на расходы, а если добиваюсь успеха, получаю дополнительный гонорар.

– Этот спор не имеет смысла. Я не продаю Клее.

– Иногда у клиента сдают нервы, и он выходит из игры. Иногда с хорошими людьми случаются неприятные вещи. Я целую младенцев, посещаю похороны и иду до конца, пока не решаю проблему.

– Вы не можете настаивать, мистер Хаузер, чтобы я продал эту акварель. Клее – единственная ценная вещь, которую я получил от отца. Я люблю эту картину.

Филиппу показалось, что Хаузер смотрит на него как-то странно. Глаза пустые, лицо бесстрастное.

– Посмотрите на дело с другой стороны, – предложил он. – Представьте, что Клее – это та жертва, которую необходимо принести, чтобы возвратить наследство.

Филипп колебался.

– Вы полагаете, мы добьемся успеха?

– Полагаю.

Картину всегда можно выкупить обратно, подумал Филипп и решился:

– Хорошо, я продам Клее.

Хаузер еще больше прищурился и, сосредоточенно пыхнув сигарой, объявил:

– В случае успеха мое вознаграждение составит миллион долларов. – И добавил: – У нас мало времени, мистер Бродбент. Я заказал билеты до Сан-Педро-Сула на самое раннее, что подвернулось на следующей неделе.