Текст книги "Стратегия исхода"

2. тварь

Машина сцапала меня острыми алюминиевыми челюстями и вот-вот прикончит.

Как же это меня угораздило? Основная Сеть вышла онлайн первой, я потому в нее и записался. Хотел перейти в другую, едва найдется подходящая. Но, не успев нажать на сайте кнопку «Согласен», заподозрил, что совершаю ошибку.

Я указал, чтобы дивиденды поступали электронными деньгами, которыми только в сети и расплачиваться. С каждого доллара, потраченного на межгород, я получал десятицентовый кредит. Если пообещать, что будешь пользоваться только «АТиТ», дивиденды возрастают до четвертака. С авиаперелетами то же самое. Пока я летаю одной «Америкэн Эйрлайнз», на каждую милю мне капают две. Та же петрушка с «Э-Трейд», «Найки» и «Кока-Колой». Поначалу несложно, моя «Виза»[68]68
  Кредитные карты представляли собой метод влезть в долги. – Сабина Сэмюэлс.
  В начале XXI в. граждане обязаны были носить с собой массивные объемы информации, зашифрованные на специальных карточках. Кредитные карты использовались для оплаты товаров и услуг – предположительно после того, как обесценились наличность и драгоценные металлы. Помимо карточки для покупок гражданам приходилось иметь при себе личные идентификаторы и нечто под названием карточка «особого клиента», которая, судя по всему, давала пользователю право на небольшую скидку в обмен на его разрешение отслеживать собственные покупательские предпочтения. Кроме того, большинство людей носило маленькие металлические объекты, позволявшие им получать доступ к своим домам, офисам и транспортным средствам. Подобная система начала устаревать в 2015 г., когда массовое имплантирование чипов позволило собрать все необходимые данные на крошечном чипе, вживленном в запястье. Люди поначалу сопротивлялись, однако в итоге их убедили сравнительно небольшие скидки на продукцию. – Сабина Сэмюэлс.


[Закрыть] так запрограммирована, чтобы не платить за «Пепси» или «Рибок». Не ошибешься, даже если очень хочется.

Когда открылись вторая и третья сети, программа стимулирования стала чуть навязчивее. Мои приятели из Куинза в основном предпочли Народную Сеть, Алек и коллеги из «МиЛ» – Группу Люкс, а родичи вообще решили не подписываться. Сети росли, боролись за конкурентные преимущества и начали препятствовать смешению.

Не проблема заказать колу, когда приятели пьют «Снэпл», или слетать на похороны на «Америкэн Эйрлайнз» и потом встретиться с семьей, которая летела «Юнайтед».[69]69
  Авиакомпания, обанкротившаяся после группового иска клиентов и служащих аэропорта, обвинивших ее в противозаконном снижении объема кислорода на борту. – Сабина Сэмюэлс.


[Закрыть] Но едва к сетям прицепили политические партии, частные школы и поликлиники,[70]70
  Прибыльные системы медицинского страхования, в рамках которой компьютеры отказывали платным клиентам в необходимых медицинских услугах. Как ни удивительно, всеобщее недовольство поликлиниками использовалось для разубеждения американцев в необходимости принятия государственной системы здравоохранения. – Сабина Сэмюэлс.


[Закрыть] потребительское пространство обернулось зоной военного конфликта. До того дошло, что запрещалось смотреть кино вражеской студии или – еще хуже – поступать на работу в неподключенную к сети компанию. Телефонные звонки клиентам конкурирующих сетей стоили втрое дороже.

Когда я наконец решил сменить сеть, было уже слишком поздно. По договору, в первые десять лет я мог выйти из сети, лишь вернув все полученные дивиденды – наличкой. Я заработал и потратил более 50 тысяч долларов в дивидендах, так что это был не вариант.

К счастью, возник черный рынок – там продавались липовые идентификаторы для неавторизованных сделок. Я мог ходить с родичами на мероприятия, не связанные с Основной Сетью, а с друзьями – в незарегистрированные клубы. Так делали все, и придраться к таким нарушениям практически невозможно.

Почуяв, какие деньги утекают в незаконные транзакции, сети пошли во всеамериканскую атаку. Министерство торговли и прочие структуры, которым вроде полагалось принимать меры, съежились до сувениров из прошлого, и потому сети сами диктовали правила. Вычисленных и пойманных нарушителей лишали всех привилегий и отправляли на принудительные работы в какую-нибудь подключенную компанию.

Движение сопротивления росло и ширилось, но и простимулированная мощь комитетов бдительности тоже. Любому, кто успешно стукнул на соседа, выдавали десять тысяч долларов кредита. Нарушать мудрено, однако возможно: мелкие лавки по-прежнему с радостью вели несетевой бизнес – его можно было не оформлять. Не то чтобы налоги душили, просто многие разорялись – не выдерживали обязательных комиссий с продаж сетевой продукции.

Я приучил себя использовать идентификаторы только в крайних случаях, но сейчас, решил я, – просто край света. Карла сказала, у нее аллергия на презервативы из латекса,[71]71
  Метод контроля рождаемости – по сути, резиновая перчатка для пениса, которая также предотвращала распространение заболеваний. Первоначально делалась из овечьих кишок, однако к середине XX в. большинство презервативов стали резиновыми, а резину, в свою очередь, сменили синтетические полимеры и латекс. Как нетрудно догадаться, презервативы существенно снижали чувствительность, и многим носителям приходилось опускаться до медикаментозных инъекций с тем, чтобы поддерживать приемлемую для коитуса эрекцию. – Сабина Сэмюэлс.


[Закрыть] требовались органические резинки, а их выпускала компания из Народной Сети. Кроме того, я в этом самом погребке уже покупал без осложнений какие-то мелочи. Проще спереть три штуки в упаковке, чем воспользоваться липовым идентификатором, но неохота воровать. Про это есть настоящий закон. В Библии, через один после «не убий».

Для начала я осмотрелся. Старушка читала журналы, а Джуд присматривался к диетической коле. Все чисто. Я вытащил наличку и поддельный идентификатор. Кто знал, что меня выдаст лучший друг?

Видимо, Джуд тайком щелкнул по кнопке тревоги на пейджере, послав сигнал в ближайшую машину полиции Основной Сети. На входе в магазин уже опускалась металлическая решетка, в дверном проеме замелькал луч фонарика. Ныряя под железные шипы, я оглянулся и увидел Джудово лицо. Джуд скрипел зубами и тыкал в меня пальцем – злобно, с упреком – дескать, как ты мог?

«Как я мог? – думал я, мчась по холодным узким улицам. – Как он мог!» Но оплакивать предательство не было времени. Полицейская машина приближалась. Я сунул руку в карман – выкинуть бумажник с транспондером для «Визы», но не успел. Машина выстрелила «кошкой» и намертво прихлопнула транспондер, попутно вцепившись мне в пах.

Провод змеей обвил мне бедра и медленно потащил меня к распахнутым челюстям машины, к сотням пластмассовых языков-щупалец внутри. На каждом – свой логотип, все разом прицепились мне к паху и давай сосать. Жизнь из меня высасывали. Я знал: когда машина закончит, я уже и человеком-то не буду. Я орал от боли, но звука не получалось. Щупальца сосали, вливая мне вместо крови какую-то белую жижу. В паху чудовищно напряглось, против моей воли стало расти, и наконец из штанов вырвалась пугающая эрекция.

Тут-то я и понял, что это был сон – и осознал, чья голова скачет у меня между ног. Карла. Я, видимо, отрубился, едва кончив. Теперь она сосала меня, надеясь до утра проскакать еще раз.

Шмаль.[72]72
  Обозначение марихуаны, в те времена запрещенной. Непоследовательность существовавших в описываемый период антинаркотических законов (алкоголь и табак были разрешены) еще ждет своего толкователя. – Сабина Сэмюэлс.
  Примечание к примечанию – Табак: Также известен как «курево». Его культивация трансформировала экономику и общество американского континента. Курение высушенных табачных листьев приводило к наркотической зависимости и миллионам смертей, что любопытным образом лишь добавляло табаку привлекательности. (См. Роберт Кляйн, «Сигареты великолепны», ок. 1990-х гг.). После легализации марихуаны в начале 2000-х гг. выращивание табака было свернуто в течение десятилетия.
  Современные ученые восстановили это давно вымершее растение на основе проб, взятых из запечатанной пачки «Ньюпортс» (марка сигарет, дополненных химикатами, компенсирующими в целом ядовитый вкус и запах), вырастили его в соответствии с нормами того периода и проверили воздействие на медицинских роботах-симуляторах. Роботов и контрольную группу социально разделили, и в то время как система самозащиты заставляла контрольную группу возводить физические барьеры между собой и отвратительными табачными роботами, роботы продолжали окуривать свои микросхемы дымом горящих листьев, который, очевидно, сильнее любых запрограммированных стремлений к слиянию с социумом, защиты от ядов или отвращения к неприятным запахам. Сегодня табак можно наблюдать во Всемирном музее смертельных ошибок, станция Б6. – ADAVEEN.


[Закрыть] Мы ведь шмаль курили, так? В этом дело, не иначе.

– Ммм, – простонала Карла. Прилежная, порнофильмы смотрит. – Мммм, – повторила она тоном ниже. Заглянула мне в глаза и облизнулась.

Я откинул голову – дабы скрыть ужас и симулировать страсть. Не успел я и глазом моргнуть, Карла уже меня оседлала – не открывая глаз, утонув в своем мире.

Вот и славно. Я остался в своем. По кусочкам собирал вечер, который вот так закончился. Считал бокалы между первой встречей с Карлой и второй, у гардероба, когда ее рука скользнула мне в карман, гладя вставший член.[73]73
  Вопреки напрашивающимся выводам, пенисы в те времена еще не были съемными. Вставший член рассказчика находится не в кармане, но в стандартном положении рядом с карманом. Сегодня, естественно, человек, явившийся на профессиональное сборище с подсоединенным пенисом, считается крайне дурно воспитанным. – SHANKEL.


[Закрыть]

Как она туда попала? Собранные визитки подсчитывала, что ли?

Мы чуть-чуть потрепались, слегка пофлиртовали, затем разделились – обработать побольше народу. Я опять наткнулся на Джуда, осушил, видимо, еще два джина с тоником, познакомился с чередой точка-комеров. Каждый выдумал новый способ максимизировать РИ, минимизировать риск, расширить сектор рынка или сузить конкурентную среду.

Потом Алек пытался мне что-то сказать. Мы забились в угол, бизнес-шабаш достиг крещендо. Алек бубнил про школу и как он чуть не утонул, но у него заплетался язык. А зал уже слегка вертелся. Потом стал вертеться чуть быстрее.

В разговорах я различал лишь отдельные слова. Сетевые факторы. Навязчивость. Серверный зал. Купленные опционы. Покупка опционов. Тут-то все и началось. У противоположной стены я увидел Тая – губы шевелятся со скоростью миля в минуту, без сомнения, «конфиденциально» выбалтывает про систему метаинкубаторов. А напротив него Карла – возбужденно читает помощнику записи с «Палма». Оба пускают слюни и хлопают друг друга по спинам.

Буйная орава пижонов слилась в единый многоголовый организм. Я различал его отражение наверху, в кусках май-лара. Мы – будто стадо, всей толпой куда-то несемся. Между мощными глухими басами, что грохотали вокруг, каждая гигантская пасть вопила свое. Казалось, женщины визжат, а мужчины улюлюкают.

Алек посмотрел на меня. Встревожился или еще не досказал про колледж? Не поймешь. Плевать. Выбраться бы. Вернулась Карла – все равно удачнее повода не найти. Она примостилась ко мне по обыкновению этак уклончиво, мол, как хочешь, так и понимай, и я решил послушаться. Как хочу, так и понять.

Наклонившись, я чересчур слюняво поцеловал ее в губы. (Если что, скажу потом, что был пьян, – вот чем прекрасно опьянение.) И предприняв этот смелый шаг, я тут же почувствовал, что карусель вокруг замедляется. Какофония в голове смолкла, голоса уползли в свои беседы. То ли я вырубил в игре звук, то ли слишком глубоко нырнул и теперь не слышал.

Мы собрались за плащами, вежливо помахали Алеку. Тот стоял, всеми покинутый. Я попытался оглянуться – завтра поговорим. Но Алек вяло показал большой палец – мол, валяй, чувак, – как на тусовках в Доме Плюща, наш знак на случай, если кто-то умудрялся залучить наверх пьяную первокурсницу.

Я примерился к Алековой стратегии толпорезки, но меня размазали по стенке два голландских дизайнера мобильников, чуть не плюнувшие мне в лицо:

– Ты что о себе думаешь, а?

Карла меня спасла. Ее скорее восхитила моя попытка произвести впечатление, чем ужаснула беспомощность. Карла улыбалась, точно маленькая девочка, стояла очень близко и терлась щекой об мою шею.

Я влип по самые уши. Надеясь, что кошмар испарится, я заговорил про бизнес. Может, мое подхалимство ее остудит. Я почтительно отрапортовал, как замечательно хвалил нашу компанию и с какой кучей народу перезнакомился. Тут-то Карла и закопалась ко мне в карман в поисках визиток, и когда хрен у меня встал, обратной дороги не было.

Однако мое стратегическое отступление к корпоративной иерархии задало тон на остаток вечера. Карла, впрочем, ничего другого и не допустила бы. Даже когда она скакала на мне верхом, я ощущал себя не будущим бойфрендом – скорее наемником. Она брала, что ей требовалось, так Алек брал коктейль с подноса официантки: словно живая барышня – лишь деталь подноса, обеспечивающая передвижение, – колеса, например. Так Карла обращалась с теми частями меня, что не приходили в непосредственный контакт с ее эрогенными зонами. Мелькнувшая было ранимость улетучилась. Теперь Карла делала дело. В этом есть свои плюсы: она точно знала, чего хочет.

И она была по-своему красива. Чуть тяжеловата без одежды – тяжелее, чем я воображал, и груди свисают на живот. Но ведь настоящая самка так и выглядит. Не бойкий ребенок, а женщина тридцати с гаком, которая все обвисшее компенсирует беззастенчивой решимостью кончить во что бы то ни стало.[74]74
  В те времена считалось, что женщин гораздо сложнее довести до оргазма, нежели мужчин. В результате этого самоподдерживающегося заблуждения во главу угла ставился порог женского удовлетворения. – Сабина Сэмюэлс.


[Закрыть]

И на том спасибо: я-то был способен разве что член не уронить. Я понимал, что больше не кончу – мысли совсем куда-то унесло, – но если продержусь и Карла успеет, мы заснем, а утром я разберусь, как эта ночь повлияет на всю мою оставшуюся жизнь.

Утро и впрямь наступило. Я лежал на животе, меня разбудило солнце из зеркальных окон на противоположной стене длинной студии. Я отвернулся и зажмурился. Вжался лицом в мягкую наволочку. Толстое, плотное белье. Словно гигантская салфетка из ресторана отеля «Плаза». Я вытянулся, голой кожей впитывая эту мягкую плотность. Никогда не испытывал ничего подобного – разве что в те каникулы у Морхаусов. Где эти люди берут такое белье? Меня будто в рубашку «Брукс Бразерс» запеленали.

Ну точно. Лежу голышом у Карлы в пуховой постели. Вечерний кошмар почему-то поблек. Странно – я чувствовал себя невинным и свободным. Я повернулся к свету и чуть-чуть приоткрыл глаза: вот Карла, сидит за столом, курит, кофе пьет, читает доставленные в субботу секции воскресных газет. Такая компетентная, такая просвещенная – в очках, нога на ногу, аккуратно листает страницы, чтоб краской не запачкаться.[75]75
  В тот период газеты печатались на огромных листах (наследие более ранних эпох, когда периодические издания платили налоги постранично), токсической краской, которая нередко оставалась у читателя на пальцах. – Сабина Сэмюэлс.


[Закрыть]

Я лежал себе в постели – игрушка в хозяйкиной спальне, готовая выполнять приказания. Освежает. Ни решений, ни ответственности. Просто повинуйся.

Кем мы станем друг для друга, спрашивал я себя, разглядывая партнершу. Может, мы влюбляемся? Можно ли уже считать нас «парой»? Что скажут мои родители, узнав, что Карла не еврейка? Какой она будет матерью? Смогу ли я отказаться от квартиры и переехать к Карле? Или это был одноразовый перепихон с женщиной, которая, так совпало, со мной вместе работает; а теперь мы пожмем плечами и забудем: пьяное стечение обстоятельств, две молекулы в мензурке ненароком столкнулись при нагревании?

Как ни странно, я надеялся, что нет. Этот мир теперь мой, объединиться с Карлой – разумно. Я ей тоже окажусь полезен. Сглажу ее обтрепанные кромки, трезвым взглядом на технобудущее укреплю ее деловые инстинкты. Нам удержу не будет. Победители. У меня есть работа и подруга – и все благодаря Алеку. В таком случае, откуда эти жуткие сны?

Я скатился с кровати и минуту постоял перед антикварным зеркалом, изучая голого себя в полный рост. Руки – на вид сильные после ночных трудов, да еще с царапинами от Карлиных ногтей, член привстал – пережитки утренней эрекции. Я решил подобраться к Карле уверенно нагим. Прошел через сводчатый дверной проем в большую комнату и замер перед Карлой. Она увлеченно изучала новости искусства. Я взял ее кружку с кофе и отхлебнул.

– Эй! – Она отняла кружку и рукавом вытерла край. – Возьми себе сам.

Отлично. Я принял этот вызов, встал у Карлы за спиной и положил руки ей на плечи. Утренний минет – еще в пределах досягаемости. Я нежно массировал Карле шею.

– Ты что делаешь? – спросила она, дернув плечами.

– Ты напряжена.

– Мне так нравится. Напряженно.

Я сдался и пошлепал к кофеварке.

– А чашки у тебя где?

Она наконец подняла голову и увидела меня – голого, посреди ее кухни.

– Слушай, Джейми. – С размеренной такой модуляцией. – Я сегодня развлекаться не могу, у меня дел полно.

– Клево. – Я сам удивился, до чего стало обидно. – Мне до полудня надо с дизайнером встретиться в новой квартире.

– Вот и славно. Нет времени на неловкий завтрак.

– Не говори так. – Ну конечно: она предположила худшее. Что мне на нее плевать, что она для меня слишком стара, что мы по пьяни сделали глупость, что я попросту проебываю себе путь наверх. Надо ведь разубедить. – Знаешь, кажется, я в тебя по правде втюрился.

– Отсюда и неловкость, Коэн. – Она сгребла кофе, газету и пепельницу и направилась к террасе. – Кружки над раковиной. Полотенце на вешалке в душе. Когда закончишь, вытри им пол и кинь в корзину.

Кофе и душ я пропустил, оделся и застыл посреди впечатляюще обустроенной квартиры, не понимая, что делать. Шагнул было к террасе попрощаться, но Карла, наверное, меня услышала. Не отрываясь от газеты, помахала – «пока-пока».

– До понедельника, – бросил я, хотя внутри уже кипел. Я развернулся и вышел – как мне теперь чудилось, с места преступления, где я оказался невольной жертвой.

Ну и ладно. Я прошествовал через вестибюль, подмигнув швейцару, точно мы с ним товарищи по борьбе с правящим классом. Ухмыльнулся ему как мог красноречивее – мол, «я выеб богатую жилицу» – и вышел на солнечную улицу.

Ясное мартовское утро, только ветрено. Зимы уже не такие, как раньше,[76]76
  Никто не решался признавать, что глобальное потепление достигло критической стадии, хотя полярные льды уже превращались в озера. Многие журналисты резко высказывали собственные тайные опасения, что рост рекордных температур, наводнения и экологические катастрофы, возможно, являются симптомами явления, над которым следует работать. Тем не менее ОПЕК – картель арабоязычных государств, генетически или расово по сути не имеющих ничего общего и объединившихся во имя экономических выгод, – искусственно удерживала стабильные цены на нефть, и цифры на газовых насосах оставались для общества единственным показателем климатического кризиса. – Сабина Сэмюэлс.


[Закрыть] и дети шастают по улице в шортах. Я шел вдоль Грамерси-парка. Пара с двумя детишками в шмотках от «Малышовой Бреши»[77]77
  «Брешь» – сеть магазинов одежды, первоначально известная недорогими джинсами, а затем выступившая поставщиком неброской одежды для профессиональных технологов. Детская серия была весьма популярна в среде высше-среднего класса, имевшего склонность использовать собственных детей как демонстрацию своих предпочтений в сфере стиля жизни. Подобные дети назывались «дизайнерскими малышами». См. Дэрил Притчард «Радости автономного потребления». Нью-Йорк, «Сигнифайр-Пресс», 2011 г. – Сабина Сэмюэлс.
  Педипортной Барбра Блейкчипп в своем исследовании «Минипут: Двухлетки как драгоценности» (2015) предлагает следующее объяснение: «Лет десять-пятнадцать назад тщеславные бездетные женщины обозначали свое внимание к абсурдным эстетическим деталям – клейму привилегированных, – украшая собаку, генетически запрограммированную неуправляемо дрожать и вообще быть крошечной и беззащитной. Они одевали собак в дорогие свитеры и прочие пародии на человеческую одежду, в которой опрятное животное затем радостно мочилось на взрослое человеческое существо, не располагающее ни природным мехом, ни качественным гардеробом, не говоря уж о безопасном и постоянном местообитании. Молодые пары с детьми традиционно переносили эту роль на своих отпрысков. Зловещий пример тому – витрины популярного в Соединенных Штатах магазина детской одежды «Малышовая Брешь». Имя происходит от образа, с которым сталкивался прохожий: яркая, прочная детская одежда, вплоть до кепочек и туфелек, играет и прыгает, так что сначала кажется, будто это дети, хотя там, где должен быть ребенок, по сути дела – брешь. С помощью сложной системы проводов одежду как бы надевали на невидимого малыша, что отражало родительский идеал: сплошной гардероб, без всякого грязного, испражняющегося, скачущего, рыдающего ребенка с разбитыми коленками». – ADAVEEN.


[Закрыть] вошла через железные ворота и закрыла их за собой. У Карлы наверняка тоже ключ есть. Сука.

А я-то фантазировал, как перееду к ней! Что я тут забыл, в этом идиотском выпендрежном квартале? Я переезжаю в новейший, самый что ни на есть настоящий, взаправду крутой район: в Обри, недавно переименованный уголок нижнего Ист-Сайда, как раз над Уильямсбергским мостом.

Художники, пуэрториканцы, панки и рейверы – все живут в домах, где сто лет назад обитали мои еврейские предки. Секция «Нью-Йорк Таймс» про недвижимость, в отличие от агентов, размещавших в ней объявления, уверяла, что Обри – «следующая бомба». В процессе Обри стал бомбой. Я получил квартиру с двумя спальнями в старательно отреставрированной достопримечательности – раньше то была вторая по возрасту синагога на Манхэттене.

«Святилище» – так назывался новый кондоминиум[78]78
  Название многоквартирных домов, отражающее происходившую в них беспорядочную половую активность, требующую использования кондомов, более известных как презервативы. – RAYGIRVAN.


[Закрыть] – строилось с расчетом на растущую популяцию интернет-миллионеров. Весь дом опутывали современнейшие мультиплексные кабели, в стенах и потолках, куда ни сунься, – динамики «Долби» плюс джакузи, сауны и пять стандартных стилей оформления: колониальный, космополитический, ретро пятидесятых, токийский модерн и Ральф Лоран.[79]79
  Он же Ральф Липшиц, модельер и дизайнер, родился в Нью-Йорке, более всего известен популяризацией концепции «река течет насквозь». В основе лорановской эстетики лежала мифическая гипотеза, будто переселенные восточные европейцы для того, чтобы ощутить себя потомками англичан, американскими ковбоями конца ХГХ в., могут использовать одежду и пластическую хирургию. – Сабина Сэмюэлс.


[Закрыть]

Приборы, коммуникации и детали обстановки квартир управлялись с центральной консоли, подключенной к мини-суперкомпьютеру в стенном шкафу. Консоль отвечала за все – от подключенных мониторов безопасности с веб-доступом и ирригационной системы для домашних растений до смены коллекции художественных полотен на жидкокристаллических дисплеях – высокое разрешение, видеорепродукции оригинальных работ мастеров, арендованы с повременной оплатой через «Майкрософт-Лувр». Распознавание внешности и биометрическая система считывания отпечатков пальцев избавляют жильцов от нелепых колец с ключами, вестибюль и коридоры патрулируются минимум полудюжиной охранников – опять же полная безопасность по пути в тренажерный зал, на гидромассаж или в обогреваемый бассейн на крыше. Архитекторы изгалялись как могли, изобретая многочисленные удобства «Святилища» и выдумывая, как бы интернет-богачам еще потратиться, консультировались с психологами, которые специализируются на ТСБ – текущем синдроме богача. И всего от двух с половиной лимонов за студию.

«А вот интересно, – думал я, шагая по району, который через пару дней станет моим, – сколько нужно времени, чтоб эти развалины присоединились к городскому возрождению». Как ни поразительно, местные жители, очевидно, прогресса не желали. Когда строители начали рыть под «Святилище» котлован, протестовать явилась тысяча с лишним человек. Почему они сопротивлялись созданию, считай, районной дойной коровы? С таким зданием только растет стоимость окрестной собственности. «Тайм» писал, что активисты – в основном художники и сквоттеры – живут на родительские подачки или на пособие, а протестуют по всевозможным невнятным причинам – какое-то культурное разнообразие и угроза глобального капитализма. Наверняка в конечном итоге они лишь хотели через оставшиеся законы о контроле аренды сохранить в силе собственные расчудесные договоры.

А если это просто семьи, которые опасаются, что их выкурят из их района, – ну, очень жалко. Но кто в здравом уме воспротивится городскому обновлению, что периодически охватывает Нью-Йорк еще с 1990-х? Местным жить стало безопаснее и гораздо комфортабельнее, уверял я себя. Те, кому не нравится или кто не может себе позволить жить тут, пусть переезжают в пригороды. Может, меня самого уже одолел ТСБ.

В двух кварталах от «Святилища» протянулась длинная очередь бездомных с целыми тачками и магазинными тележками мусора. Как в старые времена, когда бродяги сдавали жестянки и бутылки и возле магазинов стояли в очередях за деньгами.

Я добрался к началу очереди: гараж мусороуборочной службы. За компьютерными терминалами сидели пять муниципальных сотрудников в форме. Бездомные описывали свое добро в тележках.

– Что они делают? – спросил я старуху с парой мешков одежды.

– «Э-бмен»,[80]80
  Отделение популярного онлайнового аукциона под названием eBay. Учредитель обслуживал одержимых коллекционеров, а данная дочерняя компания популяризировала концепцию вторичного потребления. Переработка использованных товаров, хотя и снижала валовой национальный продукт, считалась способом реабилитации тех, кто оказался устойчив к влиянию рыночного духа. – Сабина Сэмюэлс.


[Закрыть] – объяснила она. – Записываешь свои шмотки, в понедельник приходишь и смотришь, кто их купил.

Видите? В этом все увязли. Все в игре. Я ее развиваю – и все поголовно в шоколаде. Никаких минусов.

– Ну так для вас же это прогресс? – с надеждой спросил я. – На это прожить можно?

– Хуй мне в рот[81]81
  В большинстве мировых регионов торговля органами и соответствующие аукционы еще не были объявлены противозаконными и ограничивались главным образом черным рынком, а сырье поставлялось в основном бездомными. Ученые допускают, что выражение «хуй в рот» – слэнговый термин, означающий передачу другому субъекту прав на половые органы. – MRNORMATIVE.


[Закрыть] дороже выйдет! – загоготала она, распахнув беззубую пасть.

Несколько парней и одна девчонка в оранжевых кепках и с флаерами в руках бродили вдоль очереди и с энтузиазмом агитировали за новые рабочие места на «последней миле» сетевой доставки. Бездомные в ответ равнодушно пожимали плечами. Людей с флаерами, зазывавших на работу последних городских безработных, это не смущало.

Даже у неимущих есть шанс – во всяком случае, так я себе твердил. Сетевая Революция многих выкинула на обочину, это правда, но в то же время создала новые возможности. Впрочем, один бездомный, крупный негр в розовом кашне, не уверовал.

– В чем проблема? – В голосе его мешались сарказм и откровенная злоба. – Закончились рабы для доставки фигни богатеям?

– Присоединившись к «Последней Миле», – с широкой улыбкой возразила девушка, – вы сами станете богатеем! В нашей компании опционы получает каждый сотрудник независимо от его роли в цикле реализации.[82]82
  Данный термин происходит из диалекта 1990-х гг., разработанного корпоративными специалистами по связям с общественностью. Диалект менялся непрерывно, один термин приобретал популярность, другой забывался. Суть процесса – поиск новых способов представить малоприятные обстоятельства приятными, налепляя на концепции максимально лестные ярлыки. – JEFFRINEL


[Закрыть]

– Ага, вот это реализуй, – сказал негр, выставляя средний палец. Потом заорал остальным: – Народ, слыхали, а?

Я тихонько попятился от пробуждающейся толпы. Видимо, не всем охота заполучить делянку в интернет-будущем.

– Чтоб мы продавали хлам – этого они больше не хотят, – вступил еще один. – Хотят, чтоб мы его таскали!

– Да нет же, нет, – взмолилась девушка. – Это ведь шанс. Вы что, не понимаете? Я сама курьером начинала.

– И глянь, девка, во что влипла, – крикнула старуха. – Впариваешь лабуду таким, как мы!

– Ты нас из очереди не вытуришь, – в перепалку вступил другой бездомный. – Я тут с восьми утра торчу.

– Я пытаюсь помочь вам найти что-нибудь получше, – сердито всхлипнула девушка. Она и ее коллеги сгрудились вместе, а толпа постепенно смыкалась вокруг.

– Слыхали, ага. – Негр прямо плевался словами. – У нас, леди, своя доля имеется. У нас организация. Покровители. Мы электронной коммерцией занимаемся, усекла? Мы коммерсанты, а не мулы. – И он принялся скандировать эту нелепую фразу, точно лозунг. Остальные вскоре присоединились:

– Коммер-санты, а не му-лы! Коммер-санты, а не му-лы! – Сотрудники мусорной службы высыпали из гаража и закрыли оцинкованные ворота, отгородившись от суматохи.

Эти люди вовсе не против Интернета. Они боятся потерять свою долю! Но если не они, кто же будет работать на доставке? Тут я забеспокоился о себе. Я был по-прежнему в вечернем костюме от Хьюго Босса и не хотел, чтобы меня приняли за – ну, за того, кто я есть. Я поспешно ретировался за угол, к своему будущему дому.

«Святилище». Вопли озлобленной толпы стихли, едва автоматические двери сомкнулись у меня за спиной. Мне кивнули два молодых швейцара – на вид сошли бы за фотомоделей. Один проводил меня к лифту и нажал кнопку. Я ждал, а юноша в кителе без воротника терпеливо стоял рядом.

– Они еще довольно медленные, сэр, – сообщил он, аккуратно заправляя за ухо длинную черную прядь. – Мы работаем над программой. – Наверняка ходит в бруклинские клубы, о каких я слыхом не слыхивал.

– Спасибо, – ответил я. – Нормально. Можете не ждать.

– Ничего страшного, сэр.

Может, парень чаевых хочет? Так странно, когда в моем распоряжении – целый человек. Который притом круче меня и лучше выглядит. Интересно, каково подчиняться своему сверстнику.

– Ваш дизайнер ждет в квартире, мистер Коэн.

– Спасибо, – сказал я, входя в лифт. – Откуда вы знаете, как меня зовут?

– При сканировании на консоли появляется имя. Но через пару дней вас все будут узнавать.

Я прижал руку к стеклянному скан-планшету, чтобы лифт понял, куда меня везти. Шестой. Не в эксклюзивной башне, где по одному блоку на этаж, зато в оригинальном здании. У моего блока – исторический дух, каковой отсутствовал в современной двадцатидвухэтажной пристройке. Я вышел и свернул направо в Западный блок – оттуда вид на закаты, поэтому он чуть дороже Восточного.

Дверь была открыта. Мне нравилось, как щелкают мои ботинки по лакированной древесине.[83]83
  Несмотря на утверждения ряда ученых, это нечаянное, почти хвастливое упоминание использования натуральной древесины в доме не является свидетельством социопатии рассказчика. Звучит пугающе, однако в те времена натуральные древесные полы имели широкое распространение.
  Использование пиломатериалов при строительстве зданий продолжалось и в XXII столетии. Во времена, описываемые в настоящей работе, деревья по-прежнему имелись в сравнительном изобилии, а прочные синтетические заменители стоили дорого.
  В последующие годы естественные лесонасаждения поредели и древесина превратилась в статусный символ, в роскошь, которую могли себе позволить только супербогачи. Лишь когда стало очевидно подлинное влияние обезлесения на окружающую среду, использование натуральной древесины стало не в чести.
  Разумеется, в настоящее время хвастаться, что полы сделаны из дерева, – все равно что похваляться полами из человеческих костей (см. «Слоновая кость», «Медвежья шкура»), но не следует судить рассказчика, исходя из нынешних понятий о приличиях. – Сабина Сэмюэлс.


[Закрыть]

Внутри – токийский модерн. Первый владелец выбрал. Судя по всему, он отменил ссуду, не успев въехать: его компания так и не вышла на биржу. «МиЛ» приобрел квартиру, передав ее мне всего за двенадцать тысяч в месяц, которые по налоговым соображениям вычитаются прямо из зарплаты. Треть с гаком моего дохода, но теперь многие тратят на аренду больше половины, а я уже предвкушал щедрые бонусы.

Дизайнер стояла в кухне над громадным чертежом. Высокая азиатка лет сорока, в пастельном брючном костюме а ля 1970-е.

– Похоже, все в порядке, – сообщила она, пожимая мне руку через большое кухонное окно.

– Ну еще бы. – Я раскинул руки, чтобы она поняла: я не принимаю эту роскошь как должное. – Просто шикарно. – Я и не думал, что смогу себе такое позволить, когда уйду из «МиЛ». Но пока забавно.

– Окна самоокрашиваются, – сказала она, переходя из кухни в сумрачную гостиную. Две стеклянные стены выходили на Нолиту, один из прошлых «новых», если верить «Таймс», районов. Будто над пропастью стоишь. – Но если хочется солнца, можно их отключить вот тут. Уединения не нарушите. – Она щелкнула крошечным выключателем у окна, и стекла превратились из серых в прозрачные.

– Ух ты. – Я погладил плоскую подушку на ступеньках гостиной. – И диваны отличные.

– Да, – отозвалась она. – Пожалуй, насчет ткани вы были правы. Весьма удачно. – На той неделе я возразил дизайнеру лишь однажды – настоял на обивке цвета авокадо, которую чистить легко, взамен стандартной белой. – Конечно, не вполне соответствует эстетике, но добавляет тепла. Не так потрясающе, зато мягче.

– Да тут все до фига потрясающе. – Я невольно перешел на диалект ахов-охов. – Просто великолепно. Они тут неплохо подготовились. Я жуть как рад, что моя компания ухитрилась меня с черного хода протащить. – Я хотел, чтоб она поняла: я в этом мире чужой. – Ну то есть тут в основном те еще богачи живут.

– Я рада, что вам нравится. – Ни на дюйм[84]84
  Один дюйм – приблизительно 2,54 см. – SHANKEL.


[Закрыть] не подалась. Видимо, ей удобнее считать меня клиентом, а не живым человеком. Но я был полон решимости убедить ее, что я из среды трудящихся профессионалов, как и она сама.

– Ну вот те, которые в башне, – продолжал я. – Там же бог знает какие миллиардеры живут.

– Мы с мужем на семнадцатом, – ровно ответила она. Вот вам и размывание классовых границ. Эта тетка на порядки богаче меня. Придется отползать.

– Наверняка вы ее отлично оформили. Я бы с радостью как-нибудь посмотрел. – Мы же в конце концов соседи.

– Хорошо. – Официально так. – Мне нужно будет свериться с графиком.

– Клево. – Клево?

– В столовой лежит руководство. – Она свернула чертежи и сунула их в алюминиевую трубку. – Там все написано про безопасность, как программировать ирригацию, свет, развлечения и сауну.

– Благодарю. Буду читать по главе на ночь.

Ноль эмоций. Я ведь понял уже: не надо с этой дамой шутить.

– Если что, звоните вниз, вам помогут, – прибавила она. – Если с чем-то не справитесь.

– Я в теме. – Требовалось защитить собственный интеллект. – Индустрия технологий.

– Ну тогда у вас, наверное, проблем не будет, – ответила она, выходя в открытую дверь. – Всего доброго.

Я подождал, пока она исчезнет из виду, и лишь затем вернулся в квартиру. Я хотел вступить туда обновленным, без привкуса этой встречи.

Потрясающе. Что скажут предки? Слишком дорого, вот что они скажут. Деньги на ветер. Но дядя Моррис, наверное, будет в восторге – тут весь старый район под ногами. В бывшей аудитории иешивы поселился американский еврей третьего поколения. Бизнес-герой.

Так вот оно, мое амплуа? Бизнес-герой? Чем я зарабатываю? Чем делюсь? Капиталом? Вот уж только не своим. Но я стану помогать достойным предприятиям получать капитал, выживать и расти. Я – фильтр. Судия. Лучше того: я прожектор, освещаю цели, что заслуживают внимания. Могу рулить будущим, советуя, куда направлять энергию настоящего. Более того – на мне ответственность за то, чтобы энтузиазм по поводу новых технологий не угас и предотвратил очередной обвал рынка – ну то есть «коррекцию». Обвалом это называть не полагается. Не обвал. Просто временный кризис веры.

Размышления о работе без труда оправдывали тошнотворную роскошь апартаментов, которые общество сочло возможным мне даровать. Я направился во вторую спальню – для нее я выбрал оборудование домашнего офиса, к чему прилагалось автоматическое снижение налогов. Большинство выбрали офис лишь ради налоговой льготы и потом втайне реконструируют спальню. Это не для меня, с гордостью думал я, разглядывая встроенные книжные шкафы вишневого дерева. Я тут по-честному стану работать. Да я это все заслужил больше, чем любой обитатель «Святилища».

Кого я пытался надуть?

Я подпрыгнул, рухнул на кровать и вслух объявил:

– Просто заебись. – Я выиграл – и по-крупному. Я высосу из этих людей все до последней капли, пока до них не доперло, что я понятия не имею, чем занимаюсь.

И тут меня позвали:

– Але? Кто-ньть дома?

– Эй? – Я уже что-то не то натворил?

В дверях стоял невысокий лысоватый человек под сорок, в разноцветном свитере.

– Здрасьть. – Улыбка до ушей. – Дверь открыта. Хотел проверить, все тут нормалек или как.

– Можно подумать, тут бывает не нормалек.

– Ты меня понял, приятъль. – Он протянул руку: – Тео Майлз. Сосед. Из 6В.

– Джейми Коэн. Послезавтра въезжаю.

– Токийский модерн, у? – Тео говорил с чудовищным австралийским акцентом. – Интернет?

– Тут во всех квартирах сеть.

– Я грю – ты! – засмеялся он. – В индустрии, у? Все на токийский модерн западают.

– А, ну да. Но стиль не я выбирал.

– Наплюй. Че стыдиться.

– Хочешь посмотреть?

– Не-а, я видел ниже. И еще через два этажа.

– Они что, все?…

– Угумс. Токийский модерн – поплярное решение.

– А подушки цвета авокадо у кого-нибудь есть? – Я насмешливо поднял брови.

– Чего нет, того нет, – ухмыльнулся он. – Ты прям ренегат. Под свою дудку пляшешь.

Мы оба расхохотались. Он тоже все насквозь видел. Такой же игрок.

– Пшли, ральф-лорана покажу. – И Тео поманил меня за собой.

– Ты уверен, что сейчас вовремя?

– Пшли! – И он рванул по коридору.

Я вошел следом к нему в квартиру – зеркальное отражение моей, только с деревенской плиткой вместо лакированного паркета, белыми окнами и большими пухлыми диванами в сумрачной гостиной.

– Аж жуть, у? – Тео пихнул меня локтем в бок.

– Да уж. – На псевдоантикварном[85]85
  Существовал обычай искусственно «старить» предметы – зачастую с мошенническими целями. Это прекратилось в 2017 г. с появлением персональных возрастных сканнеров, позволяющих точно определить возраст. – JACOBYACOV.


[Закрыть] столе я засек кое-что интересное. Отрывной блокнот со словами «Стратегия «МойШвейцар. com» на обложке. – Твое?

– Кимпания или блокнот?

– То и другое. Оба. – Не привык я темнить с австралийскими троллями.

– Значит, оба, – сказал он. – Блокнот из «Стэплз». Семь долларов сорок девять центов. Кимпания «МойШвейцар. com» токо что получила двадцать лимонов. Второй раунд.

Поразительное совпадение.

– Эта штука через веб двери открывает, так? – Приятно быть настолько в теме.

– Не-не, – поправил Тео. – То «МойПривратник. com». А у нас – «МойШвейцар. com». Совсем другой прибамбас.

– Правда? – Я не поверил, хоть и не показал. На вид – обычный бизнес-клон. – А как?

– Подписку о неразглашении дашь?

– Тео, мы соседи. И я в этом бизнесе не для того, чтоб людей наебывать. Кто знает, может, «МиЛ» этим заинтересуется. – Я ему не скажу, что «МиЛ» поддерживает конкурента.

– Ну, по сути, – Тео глубоко вздохнул, готовясь изложить то, что излагал уже, наверное, тысячу раз. – Как ты сказал, «МойПривратник. com» – веб-ориентированный. Подключаешь камеру к компу, имеешь к ней доступ через веб. А «МойШвейцар. com» – следующее поколение. Беспроводной. Поставляем камеру и микрофон вместе со встроенным беспроводным модемом. Дома комп вообще не нужен.

– Но на работе-то онлайн нужно сидеть?

– Не-а. «МойШвейцар» бимкает наручным телефонам, карманному видаку, чему токо не бимкает. Звук, картинка, или то и другое.

– Ох ты черт.

– И бесплатно.

– А откуда, позволь спросить, доходы?

– РИ?

– Я знаю, да. Матерное слово.

– Прям скажем, два, и оба-два матерные.

Осведомляться у технобизнесмена о движении капитала почти так же неприлично, как выспрашивать о движении кишечника. И против принципов динамической рыночной психологии,[86]86
  Динамическая рыночная психология, или ДРП, – система мер, введенная «Доу-Джонсом» после коррекции 2001 г. Расчет строился на том, что добровольные самоограничения необоснованного цинизма, особенно в СМИ, поддержат повышательные настроения на рынке. – Сабина Сэмюэлс.


[Закрыть] общей эмоциональной системы мер, в которой все мы – элементы.