Текст книги "Российская миссия. Забытая история о том, как Америка спасла Советский Союз от гибели"

На следующий день Чайлдс отправился изучать город. “Хотелось бы мне правдиво описать свои впечатления от этого странного, невероятного города – Москвы, – писал он матери, – но, чтобы должным образом передать удивительные чувства, которые он пробуждает, нужно обладать мрачным гением Э.Т. Гофмана или По. Он похож на великий город, в котором воцарилась чума, и жители от часа к часу ожидают погибели”[81]81
  Ibid.


[Закрыть]. Повсюду виднелись выбоины от артиллерийского и пулеметного огня, здания стояли в руинах, а витрины изысканных магазинов были заколочены и затянуты паутиной. Улицы несколько лет не чистили от мусора, первые этажи заброшенных построек служили общественными туалетами. Но сильнее, чем сам город, поражали его жители. Чайлдс не мог смириться с “очевидным бездушием, которое сразу бросалось в глаза. Пожалуй, чтобы охарактеризовать Москву точнее и короче всего, стоит сказать, что это город, лишенный любви”[82]82
  Childs/UVA. 9256-В. Box 20. Letter of 2 September 1921; Childs J. R. Black Lebeda. P. 16–17.


[Закрыть]. Шагая по улицам, он не слышал смеха и не видел улыбок. “Сердце [города] покрылось ржавчиной, а душу сковал страх”[83]83
  Ibid.


[Закрыть].

Илл. 7. Штаб-квартира АРА в Москве на Спиридоновке. Перед зданием выстроились принадлежащие организации “кадиллаки” с шоферами. Крайний справа, с номером “A. R. А. 1”, – автомобиль, закрепленный за полковником Уильямом Хэскеллом, который прибыл в Москву в конце сентября, чтобы сменить Филипа Кэрролла на посту руководителя российской миссии

Американцы сразу принялись за работу. Первого сентября в Петроград из Гамбурга прибыл пароход “Феникс”, который привез 700 тонн продовольствия для АРА. Пять дней

спустя открылась первая кухня АРА в школе № 27 на Мойке. Первая кухня в Москве открылась 10 сентября, в бывшем ресторане “Эрмитаж”, любимом городскими богачами до революции. Учитывая, что продовольствие приходилось перевозить на большие расстояния, в пищу в основном шли калорийные продукты, которые легко было упаковывать и хранить: кукурузная крупа, рис, белый хлеб, свиное сало, сахар, сгущенное молоко и какао.

Голдер первые два дня встречался с советскими чиновниками, чтобы договориться о поездке в Поволжье, где голод был сильнее всего. Казалось, на советской стороне никто не хочет брать на себя ответственность за это решение, и Голдер никак не мог понять, когда все будет готово к его отъезду. Наконец, вечером 1 сентября ему велели ехать на вокзал, чтобы сесть в поезд, который должен был отправиться в полночь. Голдера сопровождали сотрудники АРА Джон Грегг и Уильям Шефрот, а также советский атташе, два русских носильщика и шофер фургона марки “Форд”, который планировалось погрузить на поезд.

На следующее утро они проснулись под шум дождя. Голдер отметил, что ландшафт напоминает ему равнины северного Айдахо, но отчаянные лица голодных людей, встречавшихся на станциях, не позволяли ему усомниться, что он в России. К обеду 3 сентября состав добрался до Казани, древней татарской столицы, стоящей на Волге примерно в 700 километрах от Москвы. Американцы оказались в зоне голода. Вокзал был полон голодных беженцев из окрестных деревень, которые, по словам Голдера, “жались друг к другу, как тюлени, собираясь в маленькие кучки, где дети держались своих матерей”[84]84
  Golder F. On the trail of the Russian famine. Stanford, 1927. P. 29–31.


[Закрыть]. Дети жили на жидком супе и маленьких кусочках хлеба из общественных столовых. Город стоял в руинах. По улицам ходили “жалкие, оборванные люди, которые умоляли Христа ради поделиться с ними хлебом”[85]85
  Ibid.


[Закрыть].

Илл. 8. Крыло Александровского дворца в Царском Селе, которое ранее занимал император Николай II с семьей, превратили в кухню АРА, которая кормила более двух тысяч детей в день. Кухней руководили один из бывших царских поваров и несколько слуг последних Романовых

Американцы отправились в правительство Автономной Татарской Советской Социалистической Республики, чтобы сообщить о своем прибытии местным властям. Татары отнеслись к ним с подозрением, словно им велели быть настороже. Впрочем, когда татарские руководители узнали, что Голдер был учителем, как и они сами до революции, и выяснили, что он прекрасно говорит по-русски, их подозрения рассеялись. Все вместе они посетили местную больницу. Картина была ужасающей: больнице не хватало основных медикаментов, а грязные палаты были переполнены больными туберкулезом, цингой, дизентерией и тифом. Когда американцы вернулись на вокзал, у их вагона скопились малолетние попрошайки и рыдающие родители. При виде этого страшного зрелища иностранцы забыли об отдыхе и еде. 5 сентября Грегг отправил в московский штаб телеграмму: “Я никогда не видел, чтобы страна так сильно нуждалась в помощи. Действовать необходимо быстро – повторяю, предельно быстро, – поскольку дети без преувеличения каждый день умирают [от] голода”[86]86
  Patenaude В. Op. cit. Р. 56–57.


[Закрыть]. Ситуация оказалась гораздо серьезнее, чем можно было себе представить.

В тот месяц Голдер объехал зону бедствия. Куда бы он ни приезжал, он видел только голод и отчаяние. На маленькой станции по пути в Симбирск два милиционера сказали ему, что уже несколько месяцев не получали от государства ни денег, ни чего-либо еще, кроме одной тарелки жидкого супа в день. Вместо хлеба они пекли суррогат из травы и желудей, который Голдер принял за лошадиный навоз.

Через несколько дней после выхода из Казани состав остановился из-за аварии на линии. Голдер вышел из вагона осмотреться и обнаружил, что платформа с “фордом” АРА полна крестьянок. Они сказали ему, что ушли из дома в поисках картошки и поделились своими историями. Отчаявшиеся матери бросали детей, которых не могли прокормить, на симбирском базаре, надеясь, что о них позаботится государство. Другие убивали детей и лишали себя жизни. Казалось, все, кого они встречали, отдались на волю судьбы. Женщины разволновались лишь при упоминании о советском правительстве, которое винили в своих несчастьях. Голдер отметил, что при царях жить тоже было нелегко, но они сказали, что все познается в сравнении. Да, царские чиновники воровали и грабили, но в изобильное время они этого даже не замечали. Теперь все было иначе. Советские власти умели только забирать – и Голдер не раз заметил это в ходе своей поездки. Он поделился с женщинами шоколадным тортом, и каждая из них аккуратно завернула свой кусок и положила в карман, чтобы принести домой, детям. Наконец аварию устранили, и состав тронулся снова. На ходу Голдер выглянул в окно и увидел, как из трубы вылетают искры. Падая на крестьянок, они поджигали их потрепанную одежду[87]87
  Golder F. On the trail of the Russian famine. P 41–46.


[Закрыть].

Илл. 9. Беженцы едут на крышах вагонов, спасаясь от голода

Группа Голдера остановилась на пристани неподалеку от деревни Хрущевка. Жители деревни, которые приходили на реку выпрашивать еду у пассажиров проплывающих судов, рассказали им, что в 1918 году большевики прислали туда городских рабочих, чтобы подавить крестьянское восстание. Голдер слышал подобные истории во многих деревнях. Все они представляли собой жалкое зрелище. Особенно Голдеру запомнилось, как старуха на четвереньках возилась в грязи, пытаясь отобрать у свиней кусок тыквенной корки. Местный стоматолог сказала американцам, что на всю деревню нет ни одной зубной щетки. Крестьяне ели одуванчики, полевую горчицу и лук, а потом заболевали цингой, но она лишь наблюдала, как у них выпадают зубы, не в силах им помочь[88]88
  Ibid. P. 52–53.


[Закрыть].

14 сентября американцы добрались до Самары. “Всюду грязь и разруха, – написал в дневнике Голдер. – Окна разбиты, улицы разворочены и забросаны мусором. Под ногами валяются мертвые животные. Гостиницы, которые в прошлом могли сравниться с лучшими в Европе, разорены, церковные колокольни превращены в телеграфные станции, а богатые дома – в бараки. Словом, город разрушен, от него осталась одна тень”[89]89
  Golder F. On the trail of the Russian famine. P. 57–58.


[Закрыть]. Люди ели корки и картофельные очистки, грызли кости. На вокзале толпились беженцы, которые пытались уехать в Сибирь – ходили слухи, что там еды предостаточно. Другие караулили суда у реки, надеясь добраться до Украины. Власти при этом делали все возможное, чтобы не позволить людям бежать и сеять панику и болезни. Ослабленные голодом, люди лежали, спали и ждали, из последних сил ловя вшей на телах близких. “Мне никогда не забыть увиденного в сентябре в Самаре”, – написал впоследствии Шефрот[90]90
  Patenaude B. Op. cit. P. 59.


[Закрыть].

Особенно страшные сцены наблюдались в больницах и приютах. Детские дома, рассчитанные на 30 человек, теперь содержали по 450 воспитанников. Приняв вонючие тряпки на полу за выброшенную одежду, американцы с ужасом поняли, что ими прикрыты, по словам Голдера, “исхудалые тела маленьких детей со старыми, иссохшими, как у мумий, лицами”[91]91
  Golder F. On the trail of the Russian famine. P. 70–71.


[Закрыть].

Стало очевидно, что АРА придется снабжать Россию медикаментами, хотя в прошлом организация этим не занималась. В стране не хватало элементарных вещей: аспирина, хлороформа, эфира. Вместо бинтов раны и хирургические разрезы закрывали старыми газетами. Еще до конца месяца АРА заключила с американским Красным Крестом соглашение на поставку медикаментов на сумму 3,6 миллиона долларов. В ходе миссии объем медицинской помощи вырос, и медицинские поставки стали важной частью работы АРА в России.

Илл. 10. Типичная ситуация в детском доме в зоне голода

30 сентября Голдер отправился обратно в Москву. Состав был полон беженцев, которые пытались выбраться из зоны бедствия. Они ехали на крышах вагонов, на ступеньках, на бамперах. Многие даже цеплялись за ходовые части, вися в нескольких сантиметрах над рельсами. Как отметил Голдер, казалось, что состав кишит насекомыми. Когда один изможденный беженец подошел слишком близко к их купе, советский атташе вытащил пистолет и пригрозил его пристрелить. “Стреляй! – воскликнул несчастный. – Думаешь, мне не все равно – умереть от пули или от голода?”[92]92
  Ibid. Р. 74.


[Закрыть] Поезд остановился на мосту через Волгу, и милиционеры прогнали всех беженцев. Но стоило составу пересечь мост, как новая толпа уже “поджидала” его, “крича, ругаясь и толкаясь”. Люди облепили состав и забрались на вагоны, прежде чем поезд успел разогнаться.

Из Москвы Голдер написал коллеге с исторического факультета Стэнфорда:

Голод невообразимо тяжел – я никогда в жизни не видел более страшного зрелища. Миллионы людей обречены на гибель и спокойно смотрят смерти в лицо. В следующем году умрет еще несколько миллионов человек <…> При виде России хочется умереть. Нет смысла спрашивать, куда подевались здоровые люди, красивые женщины, культурная жизнь. Все это исчезло, и вместо этого голодные, оборванные, истощенные мужчины и женщины думают лишь об одном – где раздобыть кусок хлеба <…> Во время этих странствий, пока я испытываю множество неудобств, меня согревает лишь одна мысль – что мне есть куда вернуться[93]93
  Golder F. War, Revolution, and Peace in Russia: The Passages of Frank Golder, 1914–1927. Stanford, 1992. P. 92–93.


[Закрыть].

Когда новости об ужасах голода в Поволжье достигли Москвы, Кэрролл решил при первой возможности отправить группу для начала операции в Казани. Планировалось подготовить состав из 14 вагонов, загруженных достаточным количеством продовольствия для питания 30 тысяч детей в течение месяца. Кроме того, на большой платформе в Казань должны были отправиться два грузовика и один “кадиллак” АРА. К составу предполагалось также прицепить один вагон-кухню и два пассажирских вагона для сотрудников АРА, их переводчиков, шоферов и повара и группы репортеров из американских газет. Состав должен был выйти из Москвы в среду, 14 сентября.

Вскоре американцы поняли, что в Советской России далеко не всегда удавалось следовать составленному графику. Сначала возникла серия неожиданных задержек с предоставлением необходимых вагонов. Когда несколько вагонов все же появились на вокзале, они оказались слишком грязными и поломанными, чтобы их использовать. В этот момент американцы усвоили важный урок о работе в России: ЧК могла быть им другом, а не только врагом. Чекист Бубликов – по воспоминаниям Чайлдса, жилистый человек, “преисполненный нервной энергии”, с “холодным пронзительным взглядом, лишенным сострадания”[94]94
  Childs J. R. Black Lebeda. Р. 21–23.


[Закрыть], – сделал звонок, потребовал, чтобы необходимые вагоны в течение двух часов пригнали на вокзал, и пригрозил арестом за задержку. Само собой, вагоны появились вовремя, и ближе к вечеру 15 сентября состав вышел в Казань.

Помимо Чайлдса, от АРА в делегацию вошли Вернон Келлог, Ивар Варен и Элмер Берленд. Прессу представляли Уолтер Дьюранти из The New York Times, Ральф Пулитцер из нью-йоркской The World, Флойд Гиббонс из Chicago Tribune и прославленная журналистка Бесси Битти, которая своими глазами наблюдала российскую революцию и записывала свои впечатления. Кроме того, в поезд сел родившийся в Австралии искатель приключений Артур Альфред Линч, в прошлом входивший в состав британского парламента. На следующий день состав уже проезжал маленькие станции, полные беженцев. Чайлдс отметил, что лица ослабленных и потерявших надежду людей, которых он видел из окна, были “лишены остатков человеческой выразительности”[95]95
  Ibid. Р. 23–24.


[Закрыть]. При виде мальчиков и девочек с раздутыми животами он вспоминал об уродцах, тела которых выставлялись в музеях.

Однажды, не подумав, Чайлдс выбросил в окно яблочную кожуру, и стайка детей набросилась на нее, словно наткнувшись на сокровище. Линча, как ни странно, страдания людей как будто не трогали. Чайлдс заметил, что он при каждой остановке спрыгивал с поезда и кричал: “Да здравствует власть Советов!” Можно только гадать, что думали при этом несчастные изголодавшиеся русские.

Илл. 11. Дети – жертвы голода, сфотографированные в лагере беженцев в Самарской губернии

Состав вошел в Казань вечером 17 сентября. Моросил холодный дождь. Посмотрев по сторонам, Чайлдс увидел лишь грязь и нужду. Ему вспомнилась строка из стихотворения Томаса Мура “Пока я в тишине”: “Один, с трудом ⁄ Бреду в пустом ⁄ Когда-то пышном зале”[96]96
  Перевод Н. Тимофеевой.


[Закрыть]. В полумраке вокзала он увидел мальчишку, который с трудом катил тележку с гробом. На следующий день Чайлдс и Варен встретились с Рауфом Сабировым, председателем Центрального исполнительного комитета АТССР, и Кашафом Мухтаровым, председателем Совета народных комиссаров АТССР.

Встречи прошли хорошо, между американцами и татарским руководством установилось взаимопонимание. В тот же день, менее суток спустя с момента прибытия в Казань, сотрудники АРА начали кормить детей на временной кухне. Через несколько дней они развернули масштабную операцию по питанию тысяч молодых людей.

20 сентября Варен покинул Казань на пароходе с продовольствием для жителей окрестных деревень. Чайлдс остался, чтобы организовать отделение и обеспечить сотрудников АРА жильем. Дни тянулись долго, но Чайлдс был рад наконец заняться делом. Он писал матери, что гордится тем, что участвует в масштабной операции и спасает жизни, а не обрывает их, как во время войны. В один из первых дней после организации отделения, пока на стены клеили обои, а кабинеты обставляли мебелью, чекисты арестовали переводчика Чайлдса. Причину ареста не назвали, но больше Чайлдс его не видел. В тот же день к нему в кабинет вошел молодой красноармеец, который отдал ему честь, щелкнул каблуками и представился Уильямом Симеоном, новым переводчиком. Симеон родился в Эстонии, учился в Англии и служил камердинером в лондонском отеле “Савой”, где, вероятно, переделал свое имя на английский манер, прежде чем вернуться в Россию и вступить в ряды Красной армии. Его не раз арестовывали и приговаривали к смерти как шпиона-контрреволюционера, а затем сослали в Казань. По-английски он говорил безупречно. Естественно, Чайдлс решил, что чекисты отправили Симеона не только переводить, но и шпионить за ним, и был, несомненно, прав, но Симеон его совсем не беспокоил: по его мнению, ему самому и АРА было нечего скрывать. Более того, когда остальные американцы уехали из Казани, Чайлдсу стало ужасно одиноко. Он обнял Симеона и упросил его составить ему компанию за ужином. Вскоре они подружились и после этого разлучались редко. Позже Чайлдс даже спас Симеону жизнь.

Илл. 12. Одна из грязных главных улиц Казани в начале мая

В первые дни Чайлдс в основном занимался подбором персонала для миссии АРА. Одновременно в России никогда не находилось более 200 американцев, поэтому огромная часть работы ложилась на плечи местного населения. Устроиться в казанское отделение АРА хотели многие, но далеко не все владели необходимыми навыками. Среди прочих на поклон пришла внучка генералиссимуса Александра Суворова, прославленного фельдмаршала эпохи Екатерины Великой и одного из величайших российских полководцев, которая также привела с собой сына и дочь. Они были одеты в лохмотья, а их исхудалые лица свидетельствовали о долгом недоедании. Американцы взяли на работу дочь, которая владела английским и французским и умела печатать на машинке, но отказали ее матери и брату. Несчастная женщина, которую в прошлом принимали при дворе, слезно молила Чайлдса нанять ее. Она отказалась уходить и сидела в отделении до самого вечера. Чайлдс не знал, что делать, потому что никогда прежде не встречал людей с “безнадежно расстроенными” нервами[97]97
  Ibid. Р. 31.


[Закрыть].

Отчаянное желание русских работать на АРА сопровождалось не менее сильным страхом, что контакты с американцами впоследствии приведут к проблемам с ЧК. В городе ходили слухи, что АРА свернет операции через несколько месяцев, а после этого тайная полиция арестует всех, кто имел связи с американцами. Никто не сомневался, что чекисты внедрили своих агентов в организацию и внимательно следили за деятельностью всех ее сотрудников. Катастрофически наивный в подобных делах Чайлдс называл эти страхи необоснованными. Когда он задал прямой вопрос об этом местным чиновникам, те заверили его, что волноваться не о чем. Некоторые из этих чиновников при Сталине будут арестованы и расстреляны по обвинению в контрреволюционной деятельности. Родившийся в Латвии Ион де Якобс, нанятый в Казани в качестве еще одного переводчика, позже отметил, что среди российского персонала АРА было множество информаторов ЧК. Они даже предложили Чайлдсу поставить несколько их столов в его личный кабинет, и ничего не подозревающий Чайлдс с готовностью согласился.

Работая по восемнадцать часов в день, к концу сентября Чайлдс набрал в команду 50 человек. Хотя он один должен был обучить их, он сумел найти время, чтобы расширить деятельность и предоставлять питание 15 тысячам детей. Нагрузка была колоссальной, и порой ему казалось, что он вот-вот сломается под давлением. Ему было трудно отказывать огромному количеству людей, желающих получить работу в АРА, ведь он понимал, что без денег и пайков, положенных сотрудникам, многие из них не переживут грядущую зиму. Кроме того, сообщения из губерний свидетельствовали, что операцию придется расширить, включив в нее питание взрослых. Голод был гораздо хуже, чем они предполагали, и Чайлдс боялся, что руководители АРА в Лондоне и Нью-Йорке этого не понимают. Он бил тревогу. “Я не могу взять на себя даже часть ответственности за гибель тысяч человек”, – писал он в дневнике. Ситуацию немного облегчило прибытие двух американцев – высокого и стройного Джона Бойда, родившегося на Юге и получившего немалый опыт оказания помощи на Ближнем Востоке, и немного более уравновешенного Вана Арсдейла Тернера, который был чуть старше Бойда, вырос в семье проповедника и приехал в Россию в поисках приключений. Чайлдс отметил, что Тернер “говорил языком романтики” и был “непрактичным идеалистом, который в Америке не находил себе места”[98]98
  Childs J. R. Black Lebeda. Р. 33–34; Childs/UVA. 9256-В. Box 16.


[Закрыть]. Бойд взял на себя организацию транспортировок и поставок в Казанском уезде, а Тернер и Чайлдс занялись питанием детей.

Глава 5
Голодный шок

Вскоре Ленин разглядел творимое американцами добро. В середине октября он написал народному комиссару по иностранным делам Георгию Чичерину: “Hoover есть реальный плюс <…> Нам архиважны соглашения и концессии с американцами: с Гувером имеем нечто (не малое)”. Узнав, что чекисты Новороссийска обыскали американский эсминец с “гуверцами” на борту и обращались с американцами “крайне грубо”, он пришел в ярость. Он отправил Чичерину гневное письмо, в котором напомнил ему, что они ожидают необходимую поставку американского продовольствия по Черному морю, а следовательно, необходимо принять меры, чтобы усмирить чекистов, иначе возникнут “очень серьезные проблемы” с американцами. Ленин указал Чичерину, что тот проявил излишнюю мягкость и затянул с решением вопроса. Нужно было “арестовать паршивых чекистов и привезти в Москву виновных и их расстрелять”[99]99
  Известия ЦК КПСС. 1990. № 4. С. 185.


[Закрыть].

2 сентября в “Известиях” опубликовали приказ номинального главы советского правительства Михаила Калинина, адресованный всем народным комиссарам и председателям губернских исполкомов, которым предписывалось выполнять все требования АРА в течение 48 часов, поскольку работа американцев признавалась “чрезвычайно срочной и требующей придания ей характера боевой”. Все попытки замедлить работу АРА, не говоря уже о том, чтобы препятствовать ей, должны были “караться по всей строгости революционных законов”[100]100
  Коган А. С. Указ. соч. С. 7–8.


[Закрыть]. Позже в том же месяце ЦИК основал полномочное представительство для поддержки АРА. Когда первый полномочный представитель оказался некомпетентным, на смену ему пришел Александр Эйдук.

Илл 13. Александр Эйдук

Грозный латыш, Эйдук почти всю жизнь был революционером. Высланный из царской России после революции 1905 года, он, судя по всему, вернулся, когда большевики захватили власть, вступил в ряды ЧК, быстро поднялся по служебной лестнице и стал одним из руководителей организации, славясь при этом своей жестокостью и кровожадностью. Убийца с творческой жилкой, он – предположительно – написал следующие строки для сборника “Улыбка Чека”: “Нет большей радости, нет лучших музык, ⁄ Как хруст ломаемых и жизней, и костей”. О нем ходили всевозможные жуткие слухи. Его прозвали Палачом, поскольку он казнил многих белых офицеров из собственного пистолета. Сотрудник АРА отмечал, что у него было “одно из самых жестоких лиц, которые [ему] довелось видеть”[101]101
  Patenaude В. Op. cit. Р. 109–111, 348.


[Закрыть].

Эйдук сразу отметил эффективную работу, прекрасную организацию и административную мощь АРА. Все это подчеркивало недостатки советского правительства, особенно на местах. В первые месяцы работы с АРА Эйдук пытался побороть бюрократию, дезорганизацию и сидящие в большинстве русских страхи (боязнь проявлять инициативу, действовать без письменных приказов сверху, контактировать с иностранцами, принимать незнакомые идеи и внедрять новые методы), которые мешали деятельности АРА. Он добился, чтобы русских сотрудников АРА обеспечивали государственными пайками, и позволил американцам носить оружие для обеспечения личной безопасности. В то же время он приказал установить внимательное наблюдение за сотрудниками АРА – как иностранцами, так и русскими. Эйдук намеревался помочь АРА в работе, но при этом проследить, чтобы организация не занималась ничем, кроме заявленной миссии.

Илл. 14. Полковник Уильям Хэскелл и Сирил Куинн

Тем временем Кэрролла, временного исполнявшего обязанности руководителя миссии АРА в России, сменил полковник Уильям Хэскелл, который стал ее постоянным директором. Строгий и молчаливый, Хэскелл был военным до мозга костей. Он окончил Вест-Пойнтскую академию, служил на Филиппинах, а затем во 2-м Армейском корпусе во Франции во время Первой мировой войны. Учитывая, что Хэскелл зарекомендовал себя как прекрасный руководитель, не был вовлечен в политику, но занимал при этом однозначно антисоветскую позицию, Гувер счел его идеальным кандидатом на должность, хотя многие давние сотрудники АРА опасались, что он быстро введет в организации военные порядки и субординацию, положив конец сложившейся неформальной структуре, не имеющей четкой вертикали власти. Хэскелл приехал в сопровождении семнадцати сотрудников. Начальником штаба был назначен Томас Лонерган, а его заместителем – Сирил Куинн.

Одной из первых задач Хэскелла стал поиск нового места для быстро растущей миссии. Штаб АРА находился на Спиридоновке, но особняк был недостаточно большим, чтобы разместить всех сотрудников, количество которых стремительно возрастало. Множество людей изъявляло желание принять участие в российской миссии, отправляя заявки в отделения АРА в Нью-Йорке и Лондоне. Куинн набирал сотрудников из числа американских военных, расквартированных в Кобленце, и стипендиатов Родса из Оксфорда. За два года на работу в Россию приехало около 380 американцев – исключительно мужчин, поскольку заявки от женщин не рассматривались, так как миссия считалась для них слишком опасной. Также в АРА не брали евреев – и тоже для их же блага из опасения, что в случае волнений они станут жертвами антисемитских погромов. Поскольку в Америке в то время процветал расизм, неудивительно, что в АРА не были представлены никакие другие расовые и этнические меньшинства. И все же в миссии работали не исключительно белые мужчины: в архивах АРА сохранились две фотографии чернокожей женщины, которая названа просто Эммой.

Она была родом из Вашингтона и каким-то образом оказалась в Москве, где ее наняли в АРА прачкой. Из подписи на одной из фотографий следует, что Эмма “блестяще” справлялась с работой и жила с “белым мужем”, хотя ее соотечественникам этот союз наверняка казался неподобающим.

Илл. 15. Эмма. Из-за господствовавших в то время расовых предрассудков фотограф АРА не потрудился записать ее фамилию

Хэскелл нашел два больших особняка для размещения сотрудников АРА. В прошлом они принадлежали российской элите, но теперь были национализированы и превращены в государственные музеи под контролем Натальи Седовой, жены Троцкого, которая заведовала музейным отделом народного комиссариата просвещения. Троцкая и слышать не желала о том, чтобы сдать музеи американцам, ведь внутри находилась ценная мебель и предметы искусства. Один из особняков, по адресу Большой Знаменский переулок, 8, был домом знаменитого коллекционера Сергея Щукина, и на его стенах по-прежнему висели великолепные работы Моне, Пикассо и Матисса. Хэскелл сдаваться не собирался и письменно пообещал, что имущество не пострадает, так что Троцкая в конце концов уступила. В итоге, не считая штаба на Спиридоновке, АРА заняла пять зданий в районе Арбата, и каждое из них прозвали в соответствии с цветом фасада: дом Щукина – Розовым, а остальные – Коричневым, Синим, Зеленым и Белым.

Уладив дела в Москве, Хэскелл в сопровождении нескольких сотрудников АРА отправился в двухнедельную поездку по зонам бедствия. Увидев все своими глазами, они согласились с Голдером и Чайлдсом, что голод гораздо серьезнее, чем они полагали, и потребует большего объема помощи и большего количества рабочих рук, чем планировалось. Вернон Келлог, старый друг и один из полномочных представителей Гувера в России, 7 октября отметил, что программу, вероятно, придется значительно расширить, не ограничивая помощью одному миллиону детей, и обратился к Гуверу с призывом в два раза увеличить масштабы операции. Он подчеркнул, что нужда в России немыслимая и огромная трагедия разворачивается прямо у них на глазах. Голод охватил территорию протяженностью более 1300 километров с севера на юг, от Вятки до Астрахани, и более 560 километров с востока на запад, от Пензы до Уфы. Получив информацию от Келлога и Хэскелла, Гувер согласился, что нужно увеличить масштабы операции, и задумался о возможности предоставления питания взрослым.

27 октября Хэскелл приехал с инспекцией в Казань. В числе его сопровождающих были Джеймс Гудрич, бывший губернатор Индианы, которого Гувер отправил в Россию анализировать голод, и английский журналист и писатель Филип Гиббс. Два дня спустя делегация выехала из Казани в Москву, но Гиббс и еще один британский репортер решили отправиться в сельскую местность, чтобы увидеть голод своими глазами. Гиббс, которого Чайлдс называл “этаким герцогом”, заявил, что не верит в сообщения о серьезности голода, потому что западная пресса склонна к антироссийской пропаганде. Чайлдс нашел переводчика и организовал Гиббсу небольшую поездку по Волге в Спасский кантон, чтобы журналист смог лично во всем убедиться.

Илл. 16. Тела, лежащие в морге в ожидании похорон после весеннего таяния снегов

Всего один день спустя Гиббс вернулся в Казань другим человеком. Потрясение оказалось столь велико, что Чайлдс не сразу смог его разговорить. Только на второй день он собрался с силами, чтобы описать ужасы, увиденные в Спасске. Хотя Гиббс освещал резню, которую наблюдал на Западном фронте во время Первой мировой войны, ничто не могло подготовить его к такому. Вскоре это состояние стали называть “голодным шоком” по аналогии со “снарядным шоком” времен войны, и Гиббс испытал его одним из первых. Другой случай наблюдался у сотрудника АРА, который в конце лета обнаружил в Поволжье амбар, забитый трупами. Он начал пересчитывать тела, но стоило ему дойти до сорок восьмого, как что-то у него внутри оборвалось. Он не мог продолжать, хотя оставалось еще много непересчитанных тел. Остаток дня он снова и снова повторял: “Сорок восемь… сорок восемь… сорок восемь”. Больше он не мог сказать ни слова. Дар речи вернулся к нему лишь на следующий день, и он закончил дело.

В личных письмах сотрудники АРА часто упоминают об эмоциональной тяжести их труда. Нервы натягивались до предела и иногда не выдерживали. Генеральный директор АРА Эдгар Рикард, работавший в нью-йоркском отделении организации, так переживал за психическое состояние сотрудников, что рекомендовал удлинить их европейские отпуска и сократить рабочие смены. “Судя по неофициальным личным рассказам, – телеграфировал он Брауну 7 апреля 1922 года, – эта российская миссия привела к возникновению среди сотрудников «голодного шока», с которым мы не сталкивались во время всех остальных операций, и этот шок, похоже, делает прекрасных в остальном работников некомпетентными”[102]102
  Patenaude В. Op. cit. Р 222–224. См. также: Henry С. Wolfe File, Herbert Hoover Presidential Library and Museum [hereafter cited as HPLM], “The Year We Saved the Russians”, NY Herald Tribune, 15 February 1959.


[Закрыть].

Оправившись от шока и вернувшись в Англию, Гиббс опубликовал восторженный отзыв на работу Американской администрации помощи, деятельность которой он назвал “самой поразительной вещью в истории человечества”. Он отметил усилия своих сограждан, но подчеркнул, что “нужно отдать должное размаху и благородству американской инициативы”. Ничто не могло сравниться с “неустанной самоотверженностью”[103]103
  Bulletin of the American ReliefAdministration. 1923. Series 2. № 33. P. 4–6.


[Закрыть] молодых американцев, рискующих здоровьем и жизнью на службе человечеству.

6 октября 1921 года Чайлдс выехал из Казани на большом, но довольно грязном речном пароходе “Варлен”, на который погрузили 75 тысяч пайков для голодающих деревень, расположенных ниже по течению Волги. Его сопровождали переводчик Якобс, Рауф Сабиров и Михаил Скворцов, еще один местный партийный чиновник с неуемной энергией и искренней приверженностью высоким идеалам революции, с которым Чайлдс быстро подружился. На следующий день они прибыли в Богородск, вид которого был жалок. “Унылая и грязная русская деревня”, – отметил Чайлдс[104]104
  Childs J. R. Black Leheda. P. 36–37.


[Закрыть]. По берегам реки сидели беженцы. Многие были мертвы или умирали, а те, у кого еще оставались силы, копали неглубокие могилы в грязи.