Текст книги "Российская миссия. Забытая история о том, как Америка спасла Советский Союз от гибели"

Илл. 17. Девочка, умирающая от голода на улице. У нее не осталось сил, чтобы съесть остатки еды, лежащие перед ней на земле

Чайлдс был поражен, увидев рядом с ними груду американской провизии, которая ожидала отправки вглубь страны. Ее охранял всего один солдат с винтовкой, которая казалась слишком старой, чтобы из нее стрелять. Беженцы смотрели на вожделенную пищу, но никто не пытался к ней подойти. Чайлдс счел, что увиденное доказывает правдивость слухов о свойственных русским пассивности и фатализме, “за долгие века укоренившихся в славянской природе”[105]105
  Ibid.


[Закрыть].

Конечно, он не понимал, что после многих лет войны, революции, болезней и голода несчастные люди были слишком слабы и опустошены, чтобы и дальше бороться за жизнь, какой бы ни была их славянская природа. Они страдали годами и больше не могли сопротивляться. Еще более странной сцену делал тот факт, что чуть ниже по течению находился базар, где крестьяне продавали яйца, масло, молоко и мясо. Но денег у беженцев не было, поэтому они умирали от голода. Чайлдс не мог поверить своим глазам, но вскоре сотрудники АРА поняли, что такова неизбежная реальность голода: пока миллионы людей умирали, другие рядом с ними ели. Продукты можно было купить, но цена была высока, а торговцы на рынках не собирались отдавать свои товары бесплатно, хотя и сочувствовали ходячим скелетам, которых встречали. Голдер сделал такие же наблюдения в своих поездках. Продовольствие было сосредоточено в руках небольшого количества людей на местах, но из-за плохой системы снабжения и отсутствия денег деревенские жители голодали. Получавшие жалованье горожане имели большие шансы на выживание, но все те, кому жалованье не полагалось, были их лишены.

На следующий день американцы встретились с жителями Лаишева, чтобы организовать местный продовольственный комитет. АРА разделила страну на крупные округа и открыла отделения под руководством нескольких американцев, которые курировали работу в каждом из округов. Татарская республика вошла в Казанский округ площадью около юо тысяч квадратных километров с населением 2 456 074 человек. Он был расширен в декабре, а затем еще раз – в мае 1922 года. В итоге в его юрисдикцию вошли 4,5 миллиона человек, проживающих на территории площадью более 230 тысяч квадратных километров, где вполне могли бы разместиться штаты Нью-Йорк, Нью-Джерси и вся Новая Англия за исключением Мэна. Управляли этим округом лишь несколько американцев, находившихся в Казани. Огромные размеры округа усугублялись ужасным состоянием транспортной сети, которая делала перемещение по округу медленным, сложным и утомительным. На пике операции в одном Казанском округе 30 тысяч русских сотрудников АРА ежедневно кормили 2 миллиона человек.

Каждый округ АРА был разделен на меньшие подокруга под контролем инспекторов, местных гражданских лиц, ответственных за организацию отделения АРА и помощи на уровне деревень. Инспекторы нанимали примерно по десять помощников, называемых инструкторами: как правило, это были молодые русские мужчины, имевшие несколько классов образования и обученные грамоте. Каждый инструктор обслуживал около 20 деревень, где проживало примерно 1500 человек, и обычно жил в уездном городе. Они создавали в каждой деревне комитет АРА, куда входило от шести до двенадцати человек, и всегда включали в его состав деревенского старосту и местного священника. Хотя бы один член комитета должен был знать грамоту, чтобы служить секретарем. Этим комитетам давалось две недели на организацию кухонь – чаще всего в школах или брошенных крестьянских избах – и составление списков для кормления самых нуждающихся детей. Каждую кухню снабжали большой уличной вывеской, которая сообщала о присутствии Американской администрации помощи, а также включала номер конкретной кухни. Кроме того, комитет должен был проверять, что продовольствие уходит нужным людям в нужных объемах. Риск воровства, пусть даже мелкого (например, при разбавлении водой какао и каш), представлял серьезную проблему, но реальных случаев воровства зафиксировано на удивление мало.

Илл. 18. Чайлдс (в темном костюме) на кухне АРА в Казанском округе. За правым плечом у него стоит переводчик Симеон

Инструкторам АРА доставалась, пожалуй, самая тяжелая работа. Часто передвигаясь пешком и почти не имея еды и возможности согреться, они должны были даже зимой посещать отдаленные деревни и проверять, что продовольствие, как полагается, получают те, кто нуждается в нем больше всего. Когда в АРА вошли в их положение и решили снабжать их американскими пайками, большинство инструкторов, вместо того чтобы съедать пайки, стали приносить их домой, своим семьям. Американцы тоже проверяли ход операции во внутренних районах, но посещали лишь небольшую часть кухонь, а потому полагались на усердие и честность советских коллег, следивших, чтобы работа выполнялась как положено.

Из Лаишева делегация направилась по реке в Елабугу. Чайлдс восхитился красотой осенней листвы, которая маскировала страдания. Накануне ночью ему во сне снова и снова являлись лица изможденных детей. Прибыв на место в воскресенье, американцы сразу приступили к работе. Гадая, что подумали бы люди в Линчберге, узнав, что он пропускает воскресную службу ради “мирской встречи”, Чайлдс предположил, что “многие фанатики <…> осудили бы [его] действия”. Раньше он, возможно, согласился бы с ними, но сейчас пришел к пониманию, что за подобными суждениями стоят слепые предрассудки. Хотя он недолго пробыл в России, его система ценностей уже пошатнулась, и он чувствовал, что проходит “радикальную трансформацию”. “Кажется, я сбрасываю с себя тяжкий груз и, очищая жизнь от всего несущественного <…> получаю право не на спасение души, поскольку мне претит эта фраза, а на саму жизнь”, – писал он[106]106
  Childs J. R. Black Lebeda. Р. 39–40.


[Закрыть].

Чайлдс вернулся в Казань 13 октября. “Я и представить себе не мог, что в мире могут быть такие страшные страдания”, – написал он матери. Сюрреальный характер происходящего в России усугублялся тем, что, несмотря на страдания, повседневная жизнь каким-то образом шла своим чередом. Всего через несколько дней после возвращения Чайлдс посмотрел “Кармен” в Красноармейском дворце. “Тысячи людей умирают от голода, но советское правительство должно понимать, что не хлебом единым жив человек”. Чайлдс признал, что, несмотря на посредственность труппы и потрепанность декораций, представление понравилось ему больше всех тех, что он видел в нью-йоркской Метрополитен-опере, поскольку “там у [них] на глазах разыгрывалась небольшая вымышленная трагедия, поставленная в разгар огромной настоящей трагедии <…> Действующие лица огромной трагедии становились зрителями малой, чтобы, погрузившись в трагедию других людей, забыть о своей собственной”[107]107
  Childs/UVA. 9256-B. Box 20. Letters of 14 and 16 October 1921.


[Закрыть]. Очарованный звездой постановки – родившейся в Персии меццо-сопрано Фатьмой Мухтаровой, которая произвела на него большее впечатление, чем великий Карузо, – Чайлдс пригласил ее и нескольких других актрис труппы присоединиться к ним за ужином в доме АРА. Чары рассеялись, когда женщины набросились на еду.

Илл. 19. Погрузка продовольствия на складе АРА в Казани

Неделю спустя Чайлдс снова поднялся на палубу парохода, везущего продовольствие в деревни Прикамья. Съев испорченную еду, он отравился и несколько дней провел в постели, используя это время, чтобы описать свои наблюдения в письме старому другу. Россия, отмечал он, оказалась не царством хаоса, изображаемым на Западе, а хорошо организованной страной, правительство которой пользуется поддержкой населения. Чиновники, с которыми он познакомился в Казани, были, по его мнению, честными людьми. Свой недостаток образования они компенсировали несгибаемой волей, которая все делала возможным. Русские, которых он встречал, обладали достоинством. “Мы проехали несколько тысяч миль среди голодающего населения, но ни разу к нам не приставали с просьбами поделиться едой, которую мы везли с собой, и ни разу ничего не было украдено. В других странах в подобных условиях мы рисковали бы жизнью”[108]108
  Childs J. R. Black Lebeda. Р. 47–52.


[Закрыть].

Но смерть в Казани была повсюду. Примерно в это время учительница русского языка, которая занималась с Чайлдсом, заболела тифом, только что похоронив брата, скончавшегося от той же болезни. На грани смерти была и ее сестра. Вскоре тифом заразились горничные дома АРА, а затем и экономка. “Люди здесь в буквальном смысле мрут как мухи”, – отметил Чайлдс[109]109
  Childs/UVA. 9256-В. Box 20. Letter dated 28 October 1921.


[Закрыть]. Кроме того, чекисты вели себя все более дерзко. Утром, приходя на работу, Чайлдс замечал, что они успели покопаться в бумагах у него на столе. Внедренные в штат шпионы доносили начальству “о каждом шаге”[110]110
  Ibid.


[Закрыть], омрачая рабочую атмосферу недоверием. Агенты следили за Чайлдсом даже при походе на рынок. Когда он пожаловался на это местным властям, ему сказали, что он все выдумывает.

Но опасения Чайлдса имели основание. 25 октября ЧК издала особый приказ, наделяющий всех сотрудников ЧК исключительными полномочиями по слежке в борьбе с АРА. “По нашим сведениям, американцы в организации АРА привлекают враждебные Советской власти элементы, собирают шпионскую информацию о России и занимаются скупкой ценностей”[111]111
  Городничий H. Ф. Малоизвестные страницы деятельности АРА в Советской России // Вопросы истории. 1968. № 12. С. 55–56.


[Закрыть]. Последнее определит судьбу Чайлдса в России.

Глава 6
Вся Россия в движении

К началу ноября АРА организовала кухни по всему Поволжью. И все же голод усиливался. 19 ноября советский чиновник, курировавший распределение продовольствия в селе Сорочинском, на пути из Самары в Оренбург направил своему начальству доклад о ситуации в регионе. Он подчеркнул, что значительная часть взрослого населения “обречена на смерть от голода, если только не будет оказано скорой помощи”[112]112
  СОГАСПИ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 744. Л. 311–311 об.


[Закрыть]. Толпы людей ходили по берегам рек в поисках трав и кореньев, надеясь хоть чем-то наполнить желудки. Целые семьи приходили в местные советские органы с мольбой о помощи: их животы были раздуты, лица обезображены, глаза воспалены. Для многих борьба уже окончилась:

Было несколько случаев, когда… [они] теряли последние силы, падали и умирали. Некоторые не переносят мучений царя-голода и теряют рассудок, сходят с ума. Наблюдаются часто в нашем районе такие картины, что ребенок отказывается получать пищу для себя, а просит разрешения накормить своей порцией мать. Но есть случаи, когда перед своей смертью мать душит своих детей, чтобы не оставлять их мучиться… Поверьте, наконец, что бедствие слишком велико, во сто крат больше, чем вы там думаете, и та помощь, какая оказывается теперь вами, есть только капля в море[113]113
  Там же.


[Закрыть].

Чайлдса одолевали противоречивые чувства. 6 ноября он написал матери, что рад творить добро: “Человек счастлив, только когда он приносит пользу”. Затем, четырьмя днями позже, он погрузился в отчаяние, уверенный, что страдания так огромны, что любая помощь, которую они могут предоставить, “прискорбно недостаточна”. Он все больше убеждался, что нужно делать больше – и особенно американцам на родине. Уверенный, что они не понимают, насколько тяжела ситуация, которую он называл “величайшей трагедией двадцатого века”, он отправил редактору газеты Lynchburg News письмо, укоряя американцев за то, что они “препираются из-за долгов и политики”, пока 20 миллионов человек умирают от голода. Он опроверг слухи, что помощь России направляется не по назначению или разворовывается, и раскритиковал популярное мнение, что у Америки достаточно собственных проблем, чтобы помогать еще кому-то. “Никогда в Америке не случалось сравнимой трагедии, – написал он. – Америке представляется великая возможность, и я, как американец, очень хочу, чтобы она воспользовалась ею себе во благо”[114]114
  J. Rives Childs File/HPLM. Letter dated 10 November 1921; Childs J. R. Black Lebeda. P. 57–59.


[Закрыть].

Он сообщил читателям в Вирджинии о новой программе АРА и призвал принять в ней участие. В октябре АРА договорилась с советским правительством запустить программу посылок с продовольственной помощью, чтобы таким образом поддержать снабжение текущих операций. В отделениях АРА в Нью-Йорке, Лондоне и других европейских городах можно было оплатить отправку большой посылки с продовольствием частному лицу в России. Обычная посылка весила почти 55 кг и включала 22 кг муки, и кг риса, 1,5 кг свиного сала и других жиров, 4,5 кг сахара и 20 банок сгущенного молока по 450 г. Каждая посылка стоила 10 долларов, то есть более чем на 2 доллара больше стоимости продовольствия, и излишек АРА использовала для расширения изначально заявленной миссии по организации питания голодных детей. Впервые АРА предложила программу продовольственных посылок на переговорах в Риге, но подозрительные советские чиновники отвергли эту идею. Однако к началу октября Ленин отбросил свои страхи по поводу работы с АРА, стал искать возможностей для расширения сотрудничества с американцами и лоббировать программу в советском руководстве. На состоявшемся в том месяце заседании Политбюро Сталин выступил против программы, утверждая, что это не благотворительность, а форма капиталистической торговли, которая не была предусмотрена изначальным соглашением. Но Ленин не видел в этом проблемы: “Если даже цель – торговля, то мы должны сделать этот опыт, ибо нам дают чистую прибыль голодающим”[115]115
  Ленин В. И. Предложения по тексту проекта соглашения с АРА об организации продовольственных посылок в Россию // ПСС. М., 1970. Т. 44. С. 179.


[Закрыть]. Ленин одержал верх в споре, но сторонники жесткого курса, включая Сталина, не собирались сдаваться американцам. Чайлдсу и остальным сотрудникам казанского отделения это объяснили в середине ноября.

11 ноября Чайлдс и Варен посетили выставку в Казанском художественно-техническом институте. Они ходили по залам, дрожа от холода в неотапливаемом здании, и внимание Чайлдса привлекла картина, посвященная голоду. На холсте оборванные беженцы брели по унылому полю в последней попытке спастись от смерти. Он купил картину за 6 миллионов рублей, то есть менее чем за юо долларов. Художник, Николай Фешин, родился в Казани и учился у великого мастера Ильи Репина в Императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге, а теперь вместе со своей семьей влачил жалкое существование в родном городе. Чайлдс передал Фешину, что хочет заказать у него портрет, за который заплатит продовольствием АРА. Художник обрадовался заказу, и вскоре Чайлдс стал ежедневно позировать ему.

Илл. 20. Портрет Чайлдса кисти Фешина

Пока Чайлдс наслаждался искусством, чекисты нанесли удар по АРА. В тот же день они арестовали трех русских сотрудников организации: завхоза по фамилии Соломин, инспектора по кухням АРА мадам Депу и ассистентку Варена по фамилии Красильникова. Аресты были явным и провокационным нарушением Рижского договора и возмутили американцев. Тернер заявил, что они свернут миссию и следующим же утром уедут в Москву: он опасался, что они на очереди, и вовсе не хотел оказаться в застенках ЧК. Варен, однако, сумел его переубедить. Он предложил сначала прекратить все поставки продовольствия, одежды и медикаментов в округе и отправить официальную жалобу правительству Татарской республики, потребовав немедленного освобождения и возвращения к работе сотрудников АРА, если не будут названы законные основания для их задержания. Варен подозревал, что выпад против АРА совершили не местные власти, с которыми у американцев установились хорошие отношения, а московские, и он был прав. Подобные аресты произвели в отделениях АРА в Царицыне и Самаре.

Тактика Варена сработала, и днем 14 ноября бледный, осунувшийся Соломин пришел на работу прямо из тюрьмы. Чайлдс сравнил его с напуганным рэт-терьером. Явно потрясенный случившимся, Соломин сказал американцам, что в ЧК его заставили подписать признание в антисоветских симпатиях. Вскоре освободили и женщин. На следующий день Варен написал в московское отделение АРА, чтобы сообщить, что вопрос успешно разрешился, как только стало очевидно, что они “отвечают за свои слова и ожидают от них того же”[116]116
  ГАРФ. Ф. 1064. Оп. 7. Д. 37. Л. 101, 305–308; Childs J. R. Black Lebeda. Р. 71; Weissman В. Op. cit. P. 85–86; Patenaude B. Op. cit. P. 62–64, 402–403.


[Закрыть].

Но Эйдук в Москве был не готов закрыть эту тему. 20 ноября он написал Хэскеллу и пожаловался, что АРА нанимает исключительно представителей бывшей буржуазии, несомненно являющихся врагами государства. Он отметил, что Соломин имеет “несомненно контрреволюционное прошлое”, а Депу назвал “бывшей баронессой”, которая “в высшей степени разделяет антисоветские настроения”[117]117
  Ibid. P. 402–403.


[Закрыть]. К ее преступлениям он причислял появление на кухнях АРА в бриллиантовых кольцах, браслетах и декольте, что шло вразрез с советской моралью и оскорбляло голодных детей и их матерей. У сотрудников ЧК не оставалось выбора, кроме как арестовать ее. На допросе в ЧК выяснилось, что ее муж воевал в армии Колчака. Как жену бывшего белого офицера ее полагалось сослать в исправительно-трудовой лагерь.

Американцы дали отпор. Хэскелл напомнил Эйдуку, что, согласно Рижскому договору, АРА имеет право нанимать кого угодно вне зависимости от “расы, вероисповедания и политических пристрастий” и не собирается отказываться от этого права. Эйдук пошел на попятную и пообещал, что постарается в будущем свести аресты к минимуму, но все же подчеркнул, что среди русского персонала немало преступников и политических оппонентов власти. В конце концов стороны договорились, что АРА будет давать советскому правительству списки всех будущих кандидатов на трудоустройство вместе с их автобиографиями, и если у советских чиновников будут достаточные основания отказать кому-либо из кандидатов, АРА будет с этим считаться.

Тем не менее подозрения не рассеялись. Понаблюдав за деятельностью АРА в Самарской губернии, советский чиновник написал: “Создается впечатление, что АРА, организуя рабочий аппарат, как бы подготовляет аппарат, способный при случае заменить нас. Тяготение к ним антисоветских элементов иначе объяснить не могу. Мы будем стоять на страже”[118]118
  Городничий Н. Ф. Указ. соч. С. 53.


[Закрыть].

Голдер тем временем тоже испытывал затруднения. В начале декабря, вернувшись в Москву из очередной поездки, он написал коллеге по Стэнфорду, что “секретная служба, так называемая Че-Ка, охотится за [его] головой”[119]119
  Golder F. War, Revolution, and Peace in Russia. P. 113–114.


[Закрыть]. Прекрасное знание русского, глубокое понимание страны и ее истории и многочисленные связи с писателями, учеными и другими интеллектуалами отличали Голдера от остальных сотрудников АРА, в массе своей ничего не знавших о России. Все это возбуждало у ЧК подозрения, что Голдер не тот, за кого себя выдает. Распространились слухи, что он воевал в армии Колчака и вернулся в Россию, чтобы вести пропаганду против правительства. “Кажется, надо мной зависло лезвие меча”, – жаловался он[120]120
  Ibid.


[Закрыть]. Это было слишком, и он сообщил АРА, что хочет покинуть Россию к концу января 1922 года.

Очередная поездка Голдера продлилась целый месяц, начавшись ранним утром 9 октября. Он приехал из Москвы в Уфу, которая находится более чем в иоо километрах по прямой к востоку от столицы, в предгорьях Уральских гор, вернулся в Самару на Волге, затем посетил Пензу и Саратов, а оттуда уехал в Астрахань. Последний отрезок пути дался ему особенно тяжело, поскольку поезд плелся пять дней со скоростью не более 15 километров в час. Где бы он ни останавливался, Голдера повсюду сопровождали чекисты, которые, по его словам, давали ему понять, что рады ему не больше, “чем скарлатине”[121]121
  Golder F. On the trail of the Russian famine. P. 100–101.


[Закрыть], а потому Голдеру трудно было откровенно обсуждать с людьми масштабы голода в различных регионах и действия местных правительств.

В конце октября он на пароходе отправился обратно в Москву. Над Волгой роилось такое количество мух, что ему пришлось спуститься в каюту, где он обнаружил, что ему негде сесть, не говоря уже о том, чтобы лечь спать ночью, поскольку вся мебель кишела клопами. Он нашел складной стол, который приспособил в качестве кровати. На пристани в Саратове сотрудники АРА встретили Голдера на автомобиле. Он позволил себе подумать, что дела налаживаются, но не тут-то было. “Через десять минут у нас пробило колесо, – записал он в дневнике. – Американская администрация помощи быстро обрусевает”[122]122
  Ibid. P. 111–112.


[Закрыть].

Голдера раздражали и соотечественники. Порой казалось, что Розовый дом напоминает роскошную резиденцию студенческого братства. Заезжий американский репортер назвал его “позолоченным бараком”: армейская койка одного из сотрудников организации стояла прямо под подлинником Рембрандта. Американцы много курили, гасили сигареты обо что придется и бросали окурки на пол. Голдер не в силах был смотреть, как молодые дебоширы громят великолепный дом Сергея Щукина. В ночь после Дня благодарения Голдер лежал в постели без сна, потому что на первом этаже гремело торжество. Американцы пригласили балерин “и других женщин такого рода”, написал Голдер в письме, когда решил, что заснуть не удастся, и теперь они “все изрядно напились”. Вечеринка была не совсем обычной. “Главная гостья – Айседора Дункан, и она либо пьяна, либо не в своем уме, а возможно, и то и другое. Она полуодета и призывает мальчиков стянуть с нее чулки – или как там они называются <…> Не знаю даже, что еще случится до утра”[123]123
  Golder F. War, Revolution, and Peace in Russia. P. 107–108; Patenaude B. Op. cit. P. 297.


[Закрыть].

Пьянство среди сотрудников АРА было повальным. Помощник Хэскелла, Лонерган, был особенно ему подвержен, несколько раз напивался чуть ли не до потери сознания и впоследствии лишился работы из-за пристрастия к бутылке. Кэрролл тоже страдал от алкоголизма и был отправлен домой, когда болезнь вышла из-под контроля. Одним выпивка позволяла расслабиться после тяжелой работы, а для других была необходимостью – особенно при встречах с советскими чиновниками.

Ночные торжества особенно расстроили Голдера, поскольку на следующий день он должен был отправиться в очередную поездку, на этот раз на Украину. Подготовиться к ней было нелегко: Эйдук и советское правительство не давали Голдеру разрешения на въезд, утверждая, что там голода нет, а потому американцам следует сосредоточиться на работе в Поволжье. Недосказанным при этом оставалось то, что некоторые районы Западной Украины были еще не конца покорены после подавления недавних крестьянских восстаний, в связи с чем возникали серьезные опасения, что присутствие американцев вдохновит оставшихся партизан продолжать сопротивление. Руководители АРА напомнили Эйдуку, что по Рижскому договору они имеют право решать, какие районы обслуживать, и ему в итоге пришлось уступить. “С Украины доносятся мольбы о помощи, – писал Голдер. – Житницы России пусты, и жители страдают от голода и ужасных бандитских налетов”[124]124
  Golder F. On the trail of the Russian famine. P. 113.


[Закрыть]. Он чувствовал, что обязан лично оценить ситуацию и понять, чем могут помочь американцы.

Первым делом Голдер приехал в Киев, где провел приготовления к запуску программы продовольственных посылок, а затем отправился в Харьков, чтобы встретиться с украинским руководством. В то время Харьков был столицей Украинской Советской Социалистической Республики, независимой от России до образования Союза Советских Социалистических Республик (СССР) в конце 1922 года. Было непонятно, впустят ли украинцы АРА, не подписывая отдельного договора, поскольку действие Рижского договора, по их мнению, не распространялось на Украину. Желая получить американскую помощь, украинцы хотели при возможности самостоятельно определить условия функционирования миссии. Голдер вернулся в Москву в начале декабря, раздосадованный тем, что ему так и не удалось прийти к взаимопониманию с украинским правительством, хотя он и смог оценить масштабы голода на территории Украины. Несомненно, некоторые регионы страны страдали не меньше Поволжья, и около 9 миллионов человек из населения в 26 миллионов оказались в ловушке в зоне голода. Прочитав доклад Голдера о ситуации на Украине, Хэскелл понял, что АРА придется расширить миссию за пределы России. Но у него не было ни единого пенни на обеспечение новых территорий продовольствием.

6 декабря, возвращаясь на поезде в Москву, опечаленный Голдер записал в дневнике: “Вся Россия в движении, в поисках хлеба. Она ни о чем больше не думает, ни о чем больше не говорит <…> Если ситуация не изменится к лучшему, будущее – по крайней мере, ближайшее будущее – представляется поистине мрачным <…> Все спрашивают: «Когда этому наступит конец?» Но никто не знает ответа. Многие русские утверждают, что только Америка может спасти страну, и даже ходят слухи, что Америка так и поступит, но когда я спрашиваю, чем Америка может помочь, никто не предлагает ничего определенного”[125]125
  Golder F. War, Revolution, and Peace in Russia. P. 110, 112–113.


[Закрыть]. Голдер встречался с русскими, которые не сомневались, что Америка и Россия нужны друг другу, чтобы они обе сумели выжить. Многие настаивали, что американская экономика рухнет без торговли с Россией, а потому Америке и России предначертано работать вместе. Подобные представления о зависимости Америки от Советской России разделяли даже некоторые руководители РКП (б).

Карл Радек, польский еврей, член Исполнительного комитета Российской коммунистической партии и видный деятель Коммунистического интернационала (Коминтерна) – организации, которая занималась разжиганием мировой революции, – 17 декабря пригласил Голдера в Кремль, чтобы обсудить российско-американские отношения. На смеси ломаного русского и немецкого Радек объяснил Голдеру, что назначил встречу, чтобы убедить его, что будущее Америки связано с Россией, а следовательно, в интересах США наладить отношения с советским правительством. Он отметил, что поскольку США имели официальные отношения с царской Россией, которая не была демократической, у Америки нет оснований не признавать новое правительство. Он утверждал, что установление отношений пойдет на пользу обеим странам. Прежде чем Голдер собрался уходить, Радек предложил ему познакомиться с другими большевиками, которые разделяли его взгляды.

Голдер признал, что Радек прекрасно осведомлен об американской политике, но все же счел абсурдным представление, что Америка нуждается в России, не говоря уже о том, что она может спасти Россию. Он всем говорил, что у России нет денег для покупки американских товаров, а кроме того, русские не производят ничего, что американцы захотели бы купить. И все же русские неоднократно пытались убедить его, что США стоит сейчас пойти на жертвы ради Советской России с целью выгодной торговли в будущем. “Россия, – отметил Голдер, – полна мечтателей”[126]126
  Ibid. Р. 117–121.


[Закрыть].

Но русскими дело не ограничивалось: мечтатели были и среди американцев. 8 декабря в письме матери из Казани Чайлдс расхваливал советское правительство и обвинял капитализм во всех проблемах мира. Он не сомневался, что Вильсон хотел построить в Америке социалистическое общество подобное тому, которое Ленин создавал в России, но бывшему президенту помешали хитрые маневры американских капиталистов и глупость масс, которые не понимали, что Вильсон работает им на благо. Он писал, что “российское руководство демонстрирует более искреннее желание служить народу, чем американское”. “В некотором роде, – добавлял он, – я больше верю в то, что Россия сумеет внедрить принципы истинной демократии, чем в то, что Америка сумеет их сохранить”. Он отдавал себе отчет, что, услышав его рассуждения, соотечественники причислили бы его к “болыиевистам”[127]127
  Childs/UVA. 9256-B. Box 20. Letter of 8 December 1921.


[Закрыть].

На следующий день Чайлдс отправился в двухнедельную поездку по Татарской республике, в которой его сопровождали Скворцов, Симеон и два американских журналиста – Эдвин Халлингер из United Press и Амброз Ламберт из Chicago Tribune. Они уехали на ночном поезде в Свияжск, а затем на санях – в деревню Юматово, где была запланирована их первая остановка. Потрясения начались с самого начала. Жители Юматово, “честные крестьяне с темно-коричневой кожей и бородами, словно принявшими цвет земли, которую они обрабатывали”[128]128
  American Relief Administration Collection, Hoover Institution Archive and Library, Stanford University [hereafter cited as ARA/HIA]. Childs J.R. Diary of a Fifteen Days. Sleigh Circuit of the Tartar Republic. Box 29. Folder 4.


[Закрыть], сказали им, что без продовольственной помощи зиму переживет не более 3 % деревни.

Чайлдс две недели ездил по снегу от деревни к деревне. Одетый в тяжелую теплую одежду, шапку и варежки, он время от времени прикладывался к бутылке с коньяком, который согревал его изнутри, немного смягчая холодный ветер. В татарской деревне Бекбулатово местный комитет АРА сообщил делегации, что численность населения сократилась с 580 до 300 человек всего за несколько месяцев. Многие умерли и многие ушли из дома в поисках пропитания. Но теперь никто больше не хотел уходить. Для путешествий было слишком холодно, а люди слишком ослабли от недоедания. Ходили слухи, что многие бежавшие жители деревни погибли в степях. Оставшиеся люди отдались на волю судьбы. Секретарь сельсовета сказал американцам, что считает своим долгом оставаться в деревне, пока его не настигнет горький конец, и помогать жителям чем может. Продовольствия у них оставалось не более чем на шесть недель. После этого их всех ждала смерть. Подобная ситуация наблюдалась и в деревне Тетюши. Большинство людей там выживало, питаясь оставшимися в районе собаками и кошками, и Чайлдс обратил внимание, что многие из них начинают опухать от голода и питания суррогатами.

Иногда американцы передвигались по ночам, ведомые ярким светом луны, который отражался в море белого снега. 15 декабря они ехали вдоль берега Камы и наблюдали, как луна зашла за горизонт, после чего на юго-востоке стало медленно подниматься солнце. Чайлдс был очарован прекрасным силуэтом православной церкви, очерченным на холодном горизонте. Позже в тот же день Халлингер отправился в Москву, чтобы посетить грядущий IX Всероссийский съезд Советов, а другие остановились на ночь в селе Алексеевское. Грязный дом кишел паразитами. Той ночью Симеона укусила вошь.

Илл. 21. Столовая № 1 в деревне Тетюши.

На детей с портрета взирает Герберт Гувер

18 декабря они оказались в городе Мамадыш на Вятке, который был основан булгарами более половины тысячелетия назад. В поездке они посещали детские дома – переполненные, грязные и мрачные. Мамадышский детский дом не стал исключением. Там не было ни кроватей, ни одеял, и дети лежали в тряпье прямо на полу, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться. “В грязной одежде, с потухшими взглядами они скорее напоминали животных, чем людей”, – написал Чайлдс[129]129
  Ibid; Childs J. R. Black Lebeda. P 94.


[Закрыть]. Он выдал директору детского дома 2 миллиона рублей, чтобы купить детям одежды, и американцы поехали дальше.

Перед отъездом из Мамадыша им посоветовали остерегаться волков и бандитов, которые недавно совершили налет на склад АРА. На этот случай Чайлдс и его спутники выехали из Казани вооруженные револьверами. Один из ямщиков рассказал Чайлдсу, как однажды темным утром встретился в пустынном лесу со стаей из пятнадцати волков. Ему пришлось разжечь вокруг себя и своей лошади кольцо из костров, чтобы отпугнуть волков и сбежать. А еще он слышал, как волки напали на сани школьной директрисы в безлюдной части леса. Ямщик, сопровождавший ее, пытался обогнать их, но как он ни стегал лошадь, волки не отставали. Когда они готовы были наброситься на свою жертву, ямщик развернулся, выбросил женщину в снег и умчался прочь, слушая, как она кричит, пока волки разрывают ее плоть. В какой-то момент члены делегации заметили, что Симеона с ними нет. Обеспокоенные, они повернули назад. Оказалось, он брел за ними по дороге, с трудом переставляя замерзшие ноги. Снова собравшись вместе, они продолжили свой путь.