Текст книги "Молдова на продажу"
Автор книги: Думитру Лешенко
Жанр: Жанр неизвестен
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
По логике вещей, Молдова и ее граждане должны иметь привилегии в России, по крайней мере на 70лет, по той простой причине, что столько времени наш народ участвовал в создании и защите энергетической структуры (и не только) Советского Союза. Также, граждане Молдовы должны иметь право свободно передвигаться, трудиться и учиться в Европе наравне с гражданами Германии, Румынии, Болгарии и Турции. Наши предки это право завоевали и проливали кровь за интересы этих стран.
Будущее Молдовы не может быть оторвано от пережитого в прошлом. Да, наши оккупанты (освободители) поступили с нами грубо и несправедливо, переусердствовали в плане аннулирования нашей самобытности. Мы 70 лет учили «Историю КПСС» и 36 лет «Историю румын». Там не было места для правдивой истории молдавского народа. Сегодня люди в Молдове разделились на два лагеря: пророссийский и прорумынский. Эта политическая борьба не имеет конструктивного смысла. Гораздо полезнее было бы собирать по крупице наши исторические, духовные, культурные и научные ценности и стремиться всем миром к независимости страны во всех аспектах, включая былую территориальную целостность. Уверен, что найдутся весомые исторические и экономические аргументы, чтобы вести переговоры с Германией и Россией, которые в ответе за раздел Молдовы и тем более с Украиной и Румынией, которые получили хорошие территориальные куски от такой политики.
4. КРЕПОСТЬ СОРОКА
Я узнал подробности своего рождения случайно и при довольно странных обстоятельствах, когда мне было лет пятнадцать. Почему-то родители не хотели мне об этом рассказать раньше.
Я приехал в г. Сороки, расположенном в 40 км от моего села. В этом возрасте я сам себе устраивал экскурсии по местам боевой славы нашей республики по части изучения братских могил. Кроме того, я хотел посмотреть и пощупать своими руками крепость Сорока, которая была построена лет 500 назад, во времена Стефана Великого (Ștefan cel Mare 1457-1504).
Я потратил около четырех часов на детальное изучение крепости. Был ласковый, солнечный летний день. С высоты бастионов открывались панорамы сказочной красоты: на восток, где река Днестр, столько веков держала границу Молдовы; на юг, где начинались «Кодры» (центральный лесной массив Молдовы) с легендарными дубами, которые, наверняка, были свидетелями героических битв; на север и запад, где, утопая в зелени, расположился древний город Сорока, защищенный от ветров и врагов высоченной горой, которая далеко на горизонте достигала неба…
Мой автобус должен был быть в 3 часа дня… Я походил немного по парку, недалеко от крепости, потом сел на скамейку отдохнуть, размышляя и сам себе комментируя:
«Подумать только, по этим местам ходил Стефан Великий! Интересно, если бы он был во время войны со своим войском, полезли бы на нас немцы и русские? Нетушки! Побоялись бы! А так Стефана Великого нет и никого не нашлось смелого и умного, чтобы поднять народ и организовать оборону. Поэтому всякие Сталины, Гитлеры, Риббентропы и Молотовы так «заботились» о судьбе Молдовы – хозяина не было. Вот они и кромсали ее, бедную, на мелкие кусочки, чтобы легче было проглотить и уничтожить народ.»
Я достал из ранца свою булку хлеба и стал жевать в сухомятку. Недалеко от меня на скамейке сидела цыганка с одним ребенком на руках, а другой лет шести, что-то очень быстро говорил на цыганском языке. По-видимому, цыганка была беременна, у нее торчал большой живот. Цыганенок подошел ко мне и стал просить кусок хлеба на русском языке. Говорил складно и быстро, что они голодные, что у них нет дома и отца, что сестренка голодна тоже и все такое. Я подумал, что моя мама тоже так во время голода скиталась с одним ребенком на руках, другим за ручку и третьим в животе. Я отломал свою булку пополам и дал половину ему и спросил: «А по-молдавски ты тоже говоришь?»
Оказалось, он и по-молдавски говорит.
– А в какую школу ты пойдешь? В русскую или молдавскую:
– Я не знаю, – ответил он, – если будем жить наверху, пойду в русскую, а если будем жить у Днестра, в молдавскую школу.
Потом он убежал к маме. Меня удивило, что он такой маленький и хорошо говорит на трех языках.
Через некоторое время они втроем подошли ко мне и сели рядом.
– Ты дал моему ребенку хлеба. Ты добрый, – сказала цыганка.
– Да нет, я не добрый, просто ребенок у тебя очень хороший. Еще в школу не ходит, а на трех языках уже говорит. Молодец!
– Хочешь, я тебе погадаю? – спросила цыганка.
– Да нет, не нужно, мне скоро уходить, – сказал я, – Вот тебе 3 рубля, купи ребенку мороженое. Ты любишь мороженое? – спросил я мальчика, – Как тебя зовут?
– Стефан, – ответил он, – О, да, мороженое я люблю очень.
– Вот тебе, на! А у меня на уме целый день Стефан Великий крутится, – искренно рассмеялся я и погладил его черные кудряшки, – Ну, будьте здоровы!
– Постой, – сказала цыганка, – У тебя же больше денег нет, чем ты будешь платить за автобус?
– Да, правда. А откуда ты знаешь, что у меня в кармане? – удивился я.
–А я все про тебя знаю, что у тебя было, что есть и что будет, – очень серьезно сказала она.
– Интересно, и что ты обо мне знаешь?
– Самое страшное у тебя позади. Когда ты родился, Смерть очень хотела тебя взять. Но ты сильный Скорпион и тебя защищала Святая Троица. Бог любит Троицу и Смерть против Троицы ничего не может делать. Она долго вокруг тебя ходила со своей острой косой. Три женщины боролись за твою жизнь, молились за тебя и не давали умереть. Твоя мама родила тебя, но больше ничего не смогла делать. Смерть хотела забрать вас обоих, но сестра мамы спасла вас. Тогда Смерть решила взять только тебя. Третья женщина – цыганка, вырвала тебя из когтей Смерти и вот ты живой и очень красивый. Так что, получается, у тебя три мамы, три брата и ты очень любишь праздник Святой Троицы. Правда?
– Правда, – согласился я ошарашенный от такого гадания.
– Святая Троица, – продолжала цыганка, – всю жизнь будет тебя охранять, любить и помогать. У тебя будет трое детей, три дома, будешь говорить на трех языках и будешь гражданином трех стран. За свою жизнь ты три раза будешь подыматься очень высоко и три раза будешь падать. Тебя всю жизнь будут волновать три вопроса одновременно, а когда тебе придется держать ответ, то три ответа обязательно окажутся верными. Это за тебя Святая Троица будет решать. В твоей жизни будет очень много треугольников и очень много бумаг. У тебя будет три образования и три профессии. Когда тебе будет очень хорошо или очень плохо…
Она что-то еще говорила, но я молча встал и пошел не попрощавшись, с опущенной головой, к автобусу.
– Помни! – Кричала она мне вслед, – Бог любит Троицу!
С малых лет смерть людей действовала на меня удручающе, а то, что мы с мамой висели на волоске в пасти у Смерти, так потрясло меня, что у меня на лбу выступил холодный пот. Я не очень переживал, что у меня не осталось денег на проезд и не жалел об этом. Водитель автобуса знал моего отца. Когда я сюда ехал, я сидел на переднем сиденье, и мы разговаривали всю дорогу. Я был уверен, что договорюсь с ним, чтобы отец заплатил за меня потом.
Вдруг меня осенила мысль. А может все это враки? Конечно, все это вранье. Она что-то знала, о чем-то догадалась, а остальное сочинила. Точно!
Я ускорил шаг, потому что увидел на скамейке, передо мной, что-то лежало. Это была открытая пачка папирос и тринадцать рублей. Вот чудеса! Я нашел деньги! Странно, опять с тройкой, ни десять, ни одиннадцать, ни двенадцать, ни четырнадцать, а именно тринадцать. А может быть она права?
Бедная моя мама. Сколько она за меня натерпелась!
Всю обратную дорогу у меня не выходили из головы эти странные события. Потом я решил, что судьба наградила меня за то, что я дал им деньги на мороженое. Я себе представил, с каким удовольствием они будут кушать мороженое.
Я хорошо помню, как я первый раз ел мороженое. Мне казалось тогда, что ничего на свете вкуснее мороженого нет. Мне было лет шесть тогда, точно, как этому цыганенку. Я просил отца показать мне поезд и многоэтажный дом. Мы пришли вместе в Дрокию на станцию, где в 6 часов пребывает поезд. Когда эта махина стала приближаться к станции, я сорвался и побежал по перрону навстречу паровозу и кричал: «Поезд! Поезд!». И тут раздался такой сильный паровозный гудок, что я даже присел, так сильно испугался.
Потом мы пошли перекусить и отец купил мне мороженое в картонной коробочке с деревянной палочкой. Это было так вкусно, что словами нельзя описать. Я тогда решил, что мама никогда мороженое не пробовала и полстакана оставил для нее. Я бережно спрятал мороженое в мой ранец, чтобы принести маме. Я тогда не соображал, что мороженое растает. Я не знал, что существуют холодильники, термосы и все такое. Домой вернулись тоже пешком. Автобусы еще не ходили в то время, а расстояние около пятнадцати километров. Когда мы пришли домой, я побежал к маме и закричал: «Мама, мама, угадай, что я тебе принес». Я был так счастлив, что мама сейчас получит божественное наслаждение от неописуемой вкусноты. Глаза мои радостно блестели, а рот расплылся до ушей. Мама тоже радостно смеялась. Я открыл ранец и торжественно объявил: «Мороженое! Ты себе не представляешь, как это вкусно». Я достал заветный стаканчик… и челюсть моя отвисла. Мой волшебный продукт потерял первоначальную привлекательность. Стаканчик промок, из него текла какая-та противная жидкость. Я так расстроился и расплакался от досады. Мама меня успокаивала, целовала, смеялась: «Ничего страшного, мороженое просто растаяло». И она облизывала этот мерзкий стаканчик со всех сторон и уверяла меня, что очень вкусно, отчего я еще сильнее плакал. Отец был удивлен моим поступком. Мама спрашивала отца: «Ладно, ребенок мне принес мороженое, а ты что принес?». Оказалось, что отец ничего не принес. Мама смеялась, я плакал, отец чувствовал себя неловко. В общем прозаическая картина. Я не понимал, что смешного мама нашла в этой «трагедии». Честно говоря, я и сейчас не очень понимаю, почему она так хохотала. Самое обидное, что мама с какой-то особой гордостью рассказывала людям в поле, как я принес мороженое, от чего они тоже хохотали, смотрели на меня и качали головой: «Ну и ребенок!». А я чувствовал себя дурачком, что в таком возрасте не знал, что мороженое в тепле тает.
Когда мама смеялась, это было так заразительно, что все кругом смеялись. Иногда повод для смеха был совершенно пустяковым.
Однажды, когда я учился во втором классе, нас задержали после уроков в школе. Я всегда после школы сразу бежал к маме в поле, где она работала и мы садились, и вместе обедали. Потом я помогал ей и мы вместе шли домой. После этого я делал уроки. Я знал, что мама без меня не будет обедать, она работает с самого утра, и будет работать голодная, пока я не приду. Когда, наконец, меня отпустили, я сразу побежал к ней со всех ног. Дело было весной, когда свекла только всходила, люди работали в поле и меня было видно, как на ладони, как я к ней бегу. Кто-то подошел к маме и сказал:
– Маня, смотри, твой бежит. Наверное что-то случилось. Боже мой, как он бежит, бедный. Да пойди же ты навстречу, что ты стоишь. Господи сохрани!
Мама побежала навстречу, обняла меня и вся в слезах спросила, что случилось. Еле переводя дыхание, я объяснил, почему нас задержали в школе.
– А почему ты так бежал?
– Как почему? Чтобы быстрее прийти. Ты же голодная, ты без меня не будешь обедать.
– А сам ты голодный?
– Еще как!
– Ну, давай пообедаем.
Мы сели кушать, как всегда клали друг другу кусочки в рот и нам было очень хорошо и весело.
– Значит, ты бежал, потому что я голодная, – спрашивала мама, переходя от слез к громкому смеху.
– Да, я им говорю, что мне нужно идти, а они меня держат, я говорю, что меня мама ждет, что она без меня не будет кушать, а они меня держат.
Мама смеялась так громко, что люди стали собираться вокруг нас. Они смотрели друг на друга и спрашивали: «Маня, что с тобой, что случилось, да скажи ты, ради Бога».
Но она так смеялась, что не могла остановиться. Они спрашивали меня:
– Что случилось?
– Меня задержали в школе, – отвечал я.
– А почему мама так смеется?
– Ей весело.
– А почему ей весело?
– Потому, что хорошо.
– А почему ей хорошо?
– Потому, что весело, – как-то объяснил я ситуацию.
Они пожимали плечами. Наконец-то мама успокоилась и говорит:
– Да все в порядке, ничего не случилось, просто ребенка задержали в школе. А бежал он потому, что беспокоился, что я голодная, что я без него не буду кушать, и мне весело, потому что он тоже голоден. Когда мы голодны, нам весело, – и стала смеяться дальше.
При всей нелепости ситуации, люди отходили и стали смеяться тоже и качали головой: «Ну и ребенок!».
А до меня никак не доходило, что тут такого веселого. Но мне было весело тоже, потому что всем было весело.
Когда я приехал домой, мама начала сразу расспрашивать:
– Ну, расскажи, как там крепость. Я там сто лет не была.
– Крепость большая, крепкая, красивая, – грустно начал я. – Мама, расскажи, как я родился…
– А почему ты вдруг об этом спрашиваешь? – удивилась она.
Я рассказал все, что мне нагадала цыганка.
– Так…– задумчиво протянула мама и ей стало очень грустно тоже. – Мне нужно собраться с мыслями. Давай сделаем так. Сначала мы покормим народ, уложим всех спать, а потом сядем вдвоем в сарае, зажжем лампу и я расскажу.
Наша семья состояла из восьми человек и процедура кормления, три раза в день, была довольно хлопотным мероприятием. Так получилось, что с малых лет сестра Люба спала у бабушки, а жила с нами. Как было отмечено выше, бабушка ненавидела маму, я ненавидел бабушку ровно на столько же, Люба была под влиянием бабушки и никогда маме не помогала. Иван был уже большой, работал то помощником тракториста, то помощником комбайнера, сильно уставал и много ел. У Бори были свои обязанности – по доставанию продуктов. Мы все его называли «Фурнизором». Он имел своих клиентов по поставке молока, брынзы, сметаны, мяса, хлеба, масла и всего остального.
Отец работал с утра до ночи, а кушал два раза в день, утром и вечером; а я помогал маме на кухне, в поле, и везде, где она не успевала. То есть, я исполнял обязанности дочки, Люба на это не обижалась, мне было удобно, маме приятно, и все были довольны. Нельзя сказать, что Люба бездельничала, начиная с пятого класса, она все лето выращивала шелкопряды, это было непросто, но она свои обязанности выполняла.
Саша был еще маленький.
С 8 класса я имел полнормы в колхозе и работал рядом с мамой на полевых работах по всем культурам, т.е. вдвоем имели полторы нормы. Конечно, когда у кого-то из нас возникали трудности, все помогали и отец тоже. Кроме того, к этому времени у нас уже был свой виноградник, роскошный сад, где только сливовых деревьев было около пятнадцати, а шелковицы тридцать. Вокруг нашего дома было пятьдесят соток земли, вместе с бабушкиной землей, и это давало хорошее подспорье, чтобы пропитаться. Благодаря такому раскладу, я с малых лет умел неплохо готовить, печь, солить. Конечно, у нас не было никаких холодильников в то время и вопросы консервирования на всю семью, также были на мне с мамой. Мы приготовили большую мамалыгу (кукурузную кашу), «муждей» (толченный чеснок), яичницу, соленые помидоры и огурцы, летний зеленый салат с луком, укропом и щавелем и по стакану кефира на брата. Хотя времена изменились и мы стали лучше жить, на столе по прежнему не оставалось ни крошки хлеба, ни капли жира или еще чего-нибудь, в кастрюлях. Поэтому убирать было не сложно, как правило, эта обязанность была тоже на мне. Потом, еще раз, готовили ведро еды для свиньи, собаки и что-нибудь на второй день для кур и кроликов, которыми мы обзавелись недавно и которые уже быстро размножались. После всего этого шла уборка, где в первую очередь наш громадный стол натирался солью, потом смывался горячей водой и вытирался шершавой тряпкой, потом насухо вытирался сухой тряпкой. После этого шла стирка, как правило каждый день, потому что люди работали в поле, много пыли, грязи, а у нас чистота и санитария была на очень почетном месте. Конечно, для стирки кроме мыла, у нас не было никаких стиральных машин, порошков, или стиральных жидкостей. Но по воскресеньям стирки не было. Я с малых лет понял, как тяжело работать мамой, где результата труда никогда не видно. Ведь все, что готовится моментально съедается, все, что стирается опять загрязняется, самой идеальной уборки на долго не хватает. Все, кто тебя окружают, очень быстро привыкают к такому раскладу и воспринимают, что для мамы, это как хобби. На самом деле – это ответственная и тяжелая работа, и мы когда выходили в поле, нам казалось, что вышли на отдых, хотя там тоже приходилось напрягаться физически, и не мало.
Так или иначе, не прошло и трех часов на выполнение наших привычных обязанностей. Все пошли спать, Иван пошел в клуб. Уже было темно. Я с мамой сели за маленький столик в сарае и зажгли лампу.
5. КАК Я РОДИЛСЯ
– Ты, действительно, мне очень тяжело достался, – начала мама, – цыганка правду сказала. Ты хорошо сделал, что поделился с ними хлебом, дал деньги и похвалил ее ребенка. Люди вообще боятся цыган, но тебе нечего их бояться. Они никогда тебе плохого не сделают. Они чувствуют, кто к ним хорошо расположен. Может случиться, что через 20-30 лет ты будешь совсем далеко отсюда, и к тебе подойдет цыган или цыганка и скажет, что знает, что ты когда-то поделился с цыганами последним куском хлеба, хотя сам был голодным и отдал свои последние деньги. Как они это знают, или чувствуют – никто не понимает. Это, как будто, они на тебя свою печать ставят, они ее видят, а мы ее не видим. Они живут как дикие люди, всегда бедные и голодные, всегда плохо одетые и грязные, им это нравится, это у них норма жизни, никто их никогда не изменит. Они делают что хотят, говорят, что думают, сквернословят, они очень крепкие, не болеют, а если кто-то заболел, они лечат своими средствами, травами и словом. Когда я была беременна тобою, голод только начинался. Люди еще не знали, что их ждет впереди и помогали нам, потому что видели, как нам тяжело. Нана Анна, из Попешты, приносила мне грецкие орехи, мед и подсолнечное масло. Нана Надя приносила молочные продукты. Я припрятала немного зерна и у нас была ручная мельница, я делала крупы и варила разные каши. Отец приносил хлеб, а иной раз и кусок мяса. У матери отца были овцы и отец приносил брынзу. Мы собрали немного урожая с огорода. Так что, можно сказать, что я питалась хорошо. Это очень важно, хорошо питаться и не нервничать во время беременности. Если бы у меня принимала роды тетя Олишка, все было бы нормально. Но она тогда болела, ее отвезли в Бельцы на операцию. Беда в том, что на последнем месяце беременности я пережила несколько сильных стрессов, а это могло оказать влияние на твою психику. Но, слава Богу, на тебе это не отразилось. Начиная с сентября месяца, новая власть стала собирать поставки, как отец говорил, это «добровольные» поставки населения, многострадальной Родине-матери, т.е. России. Наверное, там считали, что в Молдове каландай с продуктами, а на Украине хлеба и сала завались. Из Кремля приходили разнарядки, когда и что нужно поставить, и сколько. На самом деле продукты взять было неоткуда, кроме как у населения. Земля ведь не обрабатывалась, не было людей, лошадей, семян. Когда к нам пришли, отца не было дома. Это было в середине сентября 1947 года. Их было трое. Двоих я знала. Это Негрий и Мочак, а третий не говорил по-молдавски, только по-русски. От них несло вонючим самогоном. Все время ругались, курили и вели себя бесцеремонно. Этот Негрий из нашего села, ты его знаешь, он приходил к нам пьяным, когда ты был уже в первом классе, и мы перешли в наш дом. Помнишь?
– Еще как помню.
– Ты его сильно напугал тогда, он после этого стал еще больше пить. У него была жена русская, она его бросила и уехала в Россию. Помнишь, два года назад его нашли мертвым под забором. Он так сильно напился, что окоченел и замерз. Ты еще не хотел идти со школьным оркестром, в котором ты играл на теноре. Тебя вызвал директор, говорил, что надо, а ты говорил, что не будешь, потому что он воняет. Ты его ненавидел, потому что чувствовал, как сильно я его ненавижу, но ты не все знаешь. Этот Негрий был конокрадом. Он воровал лошадей и продавал их в Одессе на Привозе. Всегда делал так, что виноваты были цыгане. Он их подставлял. Вообще-то цыгане в наше время часто воровали лошадей. Они любят это ремесло тоже. Цыгане уже вычислили его, чтобы с ним поквитаться без суда и следствия. Поэтому, он в селе не появлялся, все время где-то шлялся и воровал. Однажды он пришел в наш дом свататься. Мой отец что-то знал о его похождениях и сказал ему «иди, умойся». Через день он опять пришел просить моей руки. Уже был чистенький, а его сапоги были так сильно намазаны машинным маслом, что везде, где он ступал, оставались черные следы. Отец взял вилы и пригрозил ему, сказав: «Ты не понял, у тебя душа грязная, ты вор, конокрад – убирайся и не попадайся мне на глаза. Заколю!». От цыганского возмездия его спасла тюрьма. Его посадили в тюрьму за воровство в Кишиневе, а когда пришли русские, он стал «революционером». Придумал, что его посадили в тюрьму за политические взгляды на жизнь. Вот его-то, действительно, русские освободили, хотя, если подумать о том, что немцы и румыны эвакуировались, значит и тюрьма была открыта. Делай что хочешь. Ты знаешь, я нагадала, кто убил моего отца. Цыганка сказала, что его убил человек, который его знал. Он черный, но не цыган, у него душа черная от грехов. Потом нагадала нана Надя, ей сказали примерно тоже самое. Более того, что дух его семьи черный. Семья, по-молдавски, это фамилия, а фамилия у него Негрий. Но, как говорится, нельзя обвинить человека на основании чувств и гаданий. Как ты понимаешь, я его ненавидела не только потому, что он воняет и пришел в мой дом, чтобы забирать хлеб у моих детей. Мочак появился в наших краях после войны. Родом он из Одесской области. Люди говорили, что он и его отец были в бандитской банде, в Одессе. Его функции были, чтобы мочить людей, т.е. убивать. От этой функции у него и фамилия такая – Мочак. Он все время по тюрьмам скитался, когда пришли русские, его тоже освободили. Мол, он убивал богатых и давал бедным и все такое, в общем, второй Котовский.
Котовский Г.И. (1881-1925), известный советский военный и политический деятель, родом из Молдовы, освобожден условно из каторги в 1917 году Красной Армией. До этого профессиональный вор и убийца, неоднократно судим, приговорен к смертной казни, потом к пожизненной каторге. Реабилитирован Советской Властью, так как он оправдывался, тем, что грабил и убивал богатых, чтобы помочь бедным. На базе отрядов Котовского была создана Автономная Молдавская Социалистическая Республика (нынешняя непризнанная Молдавская Приднестровская республика) с целью экспортировать революцию в Бессарабию, которая была в составе Румынии. Был убит помощником Мишки Япончика (Моисей Винницкий) – «король Молдованки» в Одессе, который после прохождения «тюремных университетов», также был оправдан Советской Властью. Ему было предложено создать Автономную Еврейскую Социалистическую Республику на базе Одессы, Херсонской области и Бессарабской губернии. Япончик создал еврейскую боевую дружину из криминальных элементов, потом стал командиром 4-го революционного полка, имея на вооружение бронепоезд и современное, по тем временам, боевое оснащение. Москва одобрила создание только Одесской Социалистической республики, мотивируя тем, что Бессарабия и Румыния задача Котовского. Япончик разбушевался, организовал убийство конкурента, но спустя несколько месяцев сам был застрелен по заданию Якира И.Э. (уроженец Молдовы) командира 45-ой дивизии, куда вошел реорганизованный 4-й полк Япончика. Одесская республика не была создана. После смерти Ленина Еврейская Автономная Республика была создана на Дальнем Востоке…
Люди его очень боялись. В нашем районе около двадцати сёл. Его везде ненавидели и проклинали, потому что он был главным, когда забирали людей и отвозили в Сибирь в 1948 году.
Я спросила: «Кто вы такие и чего вы хотите? У меня мужа нет дома, уходите!».
– А нам твой муж не нужен, мы с ним в другом месте разбираться будем. Мы собираем поставки. Поняла? – сказал Негрий.
– Нет, я не поняла. Ты хотел сказать добровольные поставки? Мне нечего давать, у меня ничего нет. Вы что не видите? Я беременна, у меня маленький ребенок. Уходите по добру, по здорову, – сказала я. Иван прижался ко мне. Ему было два с половиной года. Он был такой хорошенький, начал тоже поддакивать: «Уходите, уходите».
– Маня, не дури. Нам некогда с тобой цацкаться. Покажи быстро, где зерно спрятала, нечего притворяться, что ты меня не знаешь, – солидным, начальственным тоном вставил Негрий.
– Тебя я знаю, а кто такой Мочак, мне люди говорили, а зерно в поле закопано. Нужно только обработать немного землю и вырастит большой урожай. Я с вами разговаривать не буду. Понял? – И я обратилась к третьему «герою», у меня была надежда, что он справедливый, по крайней мере не вор и не убийца.
– Скажите, пожалуйста, как вас зовут, где ваша мама и какие у вас документы? – Обратилась я к нему по-молдавски. Эти холуи быстро перевели ему на русский язык, что я сказала. Они что-то нервно говорили, между собой. Что за язык поганый этот русский, после каждого слова матерились и говорили «блядь».
Мочак достал пистолет, подошел ко мне и грозным прокурорским голосом сказал:
– Его зовут Иван Смирнов, поняла? У него нет матери. Поняла? Его вырастила Коммунистическая Партия. Поняла? Вот тебе документ!
Он другой рукой расстегнул свой верхний карман гимнастерки и достал какую-то бумагу. Я хотела ее взять, но он заорал.
– Руками не трогать! На читай, – и сунул мне эту бумагу под нос, а другой рукой махал пистолетом, – Если тебе, сука, этого мало, то это будет достаточно, поняла?
Я не знаю, что на меня тогда напало. Я вообще трусливая женщина, но тогда я не боялась.
– Нет, я не поняла, тут написано по-русски. А по-русски я не могу читать, – и продолжала говорить с этим Иваном Смирновым.
– Что ты, Иван Смирнов, тут делаешь? Наверное твоя мама, где-то в России от голода умирает, сейчас всем тяжело после войны, а ты тут, водку жрешь и забираешь хлеб у беременных женщин. Тебе не противно? Моего сына тоже Иваном зовут. Получается, что старший Иван пришел к младшему Ивану, чтобы забрать хлеб и пушкой машет среди белого дня. Да на вас креста нет. Где только такие берутся?
Мочак отошел и они опять начали переговариваться по-русски. Потом солидно ходил передо мной и рассуждал:
– Ты, Мария Ивановна, женщина глупая, политически не грамотная, и не отдаешь себе отчет, кто перед тобой стоит. Ты знаешь, кто такой Сталин? Знаешь? Так вот, Сталин в Москве, а он – Сталин здесь, поняла? – Меня впервые в жизни называли Марией Ивановной.
– Нет, я не поняла, – закричала я – врете вы все. Сталин в Москве не занимается этим идиотским занятием – забирать последний кусок хлеба у беременных женщин, и никакая партия его не родила, его родила женщина! Понял? А то, что он не знает, где его мать, жива она или нет, – это большой грех. Никакой он не Сталин. Врете вы все! Убирайтесь отсюда! Понял?
Иван тоже поддакивал: «Убирайтесь! Понял?».
Наступила минута молчания. Этот Смирнов зажег сигарету и сверлил меня глазами, наверное ждал, чтобы я перед ним на колени встала. Я тоже смотрела прямо ему в глаза. Я чувствовала, что сейчас будет решение: уйдут или убьют.
Он молча прошелся по кухне и стал открывать все ящики. Под лежанкой была торба с зерном. Я, действительно, припрятала немного зерна в глиняные кувшины и закопала. Я доставала понемногу, не больше ведра, делала крупы и варила каши.
Он взял эту торбу, подошел к Негрию и заорал:
– Это что?
– Зерно, – обрадовался Негрий, – зерно пшеничное?
– Это семенное зерно, – сказала я, – вы не посмеете его взять. Даже турки не отбирали семенное зерно у населения.
Но они не обращали на меня никакого внимания.
– Обыскать весь дом, сарай и подвал! – Приказал Смирнов.
Они полезли на чердак, но там было пусто. Потом пошарили в сарае, но тоже ничего не нашли. Потом спустились в подвал. Там было два мешка картошки, которые мы с отцом собрали с огорода. Мы хотели картошку закопать, но отец сказал, что зимой замерзнет. Нужна солома. А у нас не было соломы. Они забрали эти два мешка и положили в телегу, которая стояла у двери. Я кричала: «Не трогайте мою картошку, но они меня отталкивали. У меня стала болеть голова, и я кричала как ненормальная. Мама Михалуцы, наша соседка, услышала и прибежала на помощь. Мы безуспешно пытались выгрузить эти мешки, но они были сильнее. Они кричали: «Не трогать, эта картошка конфискована в пользу государства. Еще один шаг, стрелять буду». Мама Михалуцы отошла, я рыдала, Иван плакал тоже. Я чувствовала себя очень плохо. Ты у меня в животе так сильно толкался, что мне было больно. Я еле доплелась до кровати и немного успокоилась. Иван успокоился тоже.
Негрий подошел ко мне с этой торбой и «по хорошему» стал опять спрашивать:
– Маня, скажи, где спрятала зерно? – Я молчала. Он вышел из себя и стал орать:
– Скажи, сука, где спрятала зерно?
– У меня нет зерна, будьте прокляты! – Я уже не отдавала отчета, что я говорю.
– Но откуда у тебя это зерно? Это твой отец спрятал, да? Конечно, он богатенький был… И ты знаешь, где он спрятал… Скажи, где спрятал, а то хуже будет!
Вдруг, как будто мне налили ведро холодной воды на голову.
– Ты знаешь, что делал мой отец? – я медленно встала и взглядом вцепилась в его поросячьи глазки. – Скажи, кто убил моего отца? – Он растерялся и побелел. Я медленно подходила к нему.
– В глаза мне смотри! Кто убил моего отца?
Он попятился назад, а глазами блуждал по сторонам.
– Ты убил моего отца?!
С торбой в руках он повернулся спиной ко мне и пошел к телеге.
– Пошли, она сумасшедшая, – они поехали трусить других людей.
Я не могла ничего делать. Мама Михалуцы помогла мне лечь на кровать. Она говорила: «Маня, поплачь, легче будет». Но мне не хотелось плакать. Она мне клала компресс на голову, но это было ни к чему – у меня лоб был холодным. Я смотрела в одну точку, тяжело дышала, зубы стучали.
Ты знаешь, это было как будто я смотрела на себя со стороны. Отец пришел, нана Надя тоже прибежала, я их видела, слышала, но никакой реакции. Ты в животе тоже не шевелился. Отец и нана Надя стали меня растирать горячей водой и сухим полотенцем по всему телу. На ноги положили грелку. Отец все время прикладывал ухо к моему животу, чтобы слышать, что ты там делаешь. Он говорил, что все хорошо, он все знает, что мне нужно спать, спать, спать…
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
