Текст книги "Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография"

Глава 14
Семена зла приносят странные плоды

В этот раз причиной для переезда послужило не пьянство отца, а планы компании ITT, которая затормозила темпы развития своего подразделения по гидрокабелям и объявила о предстоящих увольнениях. При этом компания делала смутные намеки, что как только дела пойдут на лад, то они будут рады предложить работу всем уволенным. Все работники заранее получили уведомления, и поэтому у отца было время, чтобы заняться поиском новой работы. Это обстоятельство и объясняло его долгие отлучки из дома. Поиски работы привели его в город Канкаки в штате Иллинойс, и вот теперь, когда начались увольнения, он был готов ехать на новое место.

А я не был готов. Мне отчаянно хотелось остаться в Чула-Висте. Теперь там был мой дом, а еще я втайне надеялся (сейчас это мне кажется очень наивным), что придет день, когда Кати расстанется со своим бойфрендом, и у меня появится шанс. Я даже обратился к Старейшинам с вопросом, могут ли они оставить меня в одной из коммун, но мне было сказано, что коммуны временно закрыты для представителей церкви. Мне ничего не оставалось делать, кроме как попрощаться с друзьями. Уезжая, я был уверен, что никогда больше не вернусь в Чула-Висту.

Едва мы успели распаковать свои вещи в небольшом домике по адресу Норт-Конвент-стрит, 310, в Бурбоне, что севернее Канкаки и южнее Чикаго, как новая работа отца растаяла в воздухе, после того как потенциальные работодатели, обратившись в офис ITT, узнали, что отец сильно преувеличил свои рабочие компетенции.

Я был в ярости. Я считал, что если в Иллинойсе нет работы, то нам надо вернуться в Сан-Диего. Но отец вложил слишком много денег и времени в переезд, чтобы возвращаться назад. Несколько месяцев он работал консультантом в нескольких компаниях по производству пластиковых изделий, а по вечерам пьянствовал и зверствовал дома, как обычно.

Я поступил в открытый недавно муниципальный колледж Канкаки. Большая часть зданий еще строились, и число трейлеров с находившимися в них кабинетами и лабораториями значительно превосходило количество уже готовых к занятиям корпусов. В колледже не было факультетов журналистики и театрального искусства, а в кампусе не было ни собственного радио, ни телевидения, но был какой-то заштатный курс по креативному письму. Большинство выпускников этого курса становились учителями, а не писателями, так что я решил выбрать курс по психологии, подумав, что это поможет мне разобраться с характерами моих будущих литературных героев. Естественно, папаша отказался платить за мою учебу, так что я набрал займов, грантов и пособий для малоимущих и начал подрабатывать в офисе Образовательной программы для взрослых, где печатал бланки и формы, подшивал бумаги и вел учет документации.

Я очень хотел хоть как-то разнообразить свою монотонную жизнь, так что принялся искать что-нибудь, что могло бы заменить мне «Дом Аббы», но «Люди Иисуса» пока еще не обосновались в Канкаки. Их было много в Чикаго, но без машины туда было не добраться, и поэтому я решил основать собственный «дом». Но едва я начал обсуждать эту идею с пасторами местных церквей и молодежных центров, как на меня вышли члены движения из Чикаго. Они объяснили мне, что районы к югу от Чикаго находились под юрисдикцией одного из лидеров движения (я забыл его имя), а без его благословения делать ничего нельзя.

Все это больше напоминало ресторанную франшизу «Макдоналдс», а не религиозную активность, но я не хотел создавать лишних проблем, так что купил билет и отправился автобусом в паломничество к лидеру «Людей Иисуса».

Я ОЧЕНЬ ХОТЕЛ ХОТЬ КАК-ТО РАЗНООБРАЗИТЬ СВОЮ МОНОТОННУЮ ЖИЗНЬ, ТАК ЧТО ПРИНЯЛСЯ ИСКАТЬ ЧТО-НИБУДЬ, ЧТО МОГЛО БЫ ЗАМЕНИТЬ МНЕ «ДОМ АББЫ», НО «ЛЮДИ ИИСУСА» ПОКА ЕЩЕ НЕ ОБОСНОВАЛИСЬ В КАНКАКИ. ИХ БЫЛО МНОГО В ЧИКАГО, НО БЕЗ МАШИНЫ ТУДА БЫЛО НЕ ДОБРАТЬСЯ, И ПОЭТОМУ Я РЕШИЛ ОСНОВАТЬ СОБСТВЕННЫЙ «ДОМ».

Им оказался крупный мужчина с длинной густой бородой. Он говорил медленно и степенно, словно голосом хотел придать особенную важность каждому произносимому слову. Он спрашивал меня о вере и о том, как я обрел Христа. Я вежливо отвечал, а потом принялся рассказывать о своих планах. Мне показалось, что его обеспокоило, что я лезу со своим калифорнийским настроем в Чикаго.

– Какое имя вы намерены дать своему кафе?

Я наклонился вперед; я был очень горд названием, которое выбрал.

– «Дом Воскресшего Сына».

– Это не то, – покачал он головой.

– А что с ним не так?

– Господь явил мне название кафе, которое должно будет здесь возвести, но оно звучит по-другому.

– Хорошо, а какое название поведал вам Господь?

Я ведь его все еще могу изменить.

– Этого я сказать вам не могу.

– Но почему?

– Господь наказал мне никому не раскрывать название.

Как только я услышу правильное название, я буду знать, что именно это кафе должен поддержать.

Я достаточно раз видел, как мой отец дурачит людей, чтобы сразу понять, что этот тип занимается тем же. Так как вся информация была только у него одного в голове, он мог сказать «нет, это не то», и никто никогда не смог бы доказать, что он врет. Но я решил немного поиграть в эту игру. Посмотрим, как оно пойдет.

– А вы записали название, чтобы подтвердить свои слова?

– Господь велел мне этого не делать, потому что вера не требует доказательств, а если я напишу имя, то Диавол может узнать и использовать его.

– И откроет христианское кафе.

– Да.

– И что, часто он так делает?

– Дьявол рядится в наши одежды.

– А что, если я скажу вам, что Господь сказал мне, что он не сообщил вам правильное название, а сообщил его мне?

– Это не был Господь.

– Почему же?

– Потому что Господь сказал мне, что это был не он.

– Вот прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас.

– Но ведь то, что я слышу от Бога, так же важно, как и то, что вы слышите, разве не так?

– Нет, не так.

– Но почему?

– Потому что Господь рассказал мне первым.

Его логика загнала меня в тупик. Я сел в автобус и поехал домой, решив бросить эту затею.

Все следующие длинные и полные одиночества месяцы меня поддерживали только письма, а позже и телефонные разговоры с Кати. Но когда отец увидел телефонные счета, то пришел в ярость, даже несмотря на то, что я всегда давал матери деньги для их оплаты.

Но не деньги были камнем преткновения, дело было в том, что я звонил кому-то без его разрешения. Он потребовал, чтобы я прекратил делать это.

Я отказался. В конце концов, я уже учился в колледже, зарабатывал деньги, и никто и ничто не могло заставить меня отказаться от разговоров с Кати.

Взбешенный моим неповиновением, отец ударил меня кулаком по лицу с такой силой, что мои очки отлетели в противоположный конец комнаты, а правый боковой резец, который находился рядом с уже поврежденным зубом, треснул. (Позднее трещина пойдет вдоль всего зуба, часть его выпадет, и я буду ходить с уродливым пеньком долгие годы, потому что не мог себе позволить поход к стоматологу.)

ВСЕ СЛЕДУЮЩИЕ ДЛИННЫЕ И ПОЛНЫЕ ОДИНОЧЕСТВА МЕСЯЦЫ МЕНЯ ПОДДЕРЖИВАЛИ ТОЛЬКО ПИСЬМА, А ПОЗЖЕ И ТЕЛЕФОННЫЕ РАЗГОВОРЫ С КАТИ.

Я прошел по комнате, чтобы поднять свои погнутые сломанные очки. Я не кричал на отца, а оставался на удивление спокойным. В душе царил холод. Обернувшись, я тихо, но отчетливо сказал ему:

– Я хочу, чтобы ты понял. Если ты хоть еще раз меня ударишь, я тебя убью.

Это не была угроза, это не было злостью. Это была сухая констатация факта, и отец видел эту решимость в моих глазах.

– Не смей так разговаривать со мной! Я твой отец!

– Может, да, а может, и нет, ты же сам мне об этом говорил. Но я повторяю опять: ударишь меня еще раз, я тебя убью.

– Ты не посмеешь.

– Ну так проверь, давай, – сказал я, чувствуя, как каждое мое слово источает злость, идущую из глубины души. – Может быть, я не убью тебя сразу. Может, я подожду, пока ты не заснешь или не отключишься после пьянки. Ты спишь в трех метрах от двери в мою комнату.

Мне не составит труда положить подушку тебе на лицо, а потом сказать, что ты захлебнулся в собственной блевотине. Это может произойти сегодня, завтра или через неделю. И плевать мне на тюрьму. Я все равно убью тебя.

Я верил в то, что говорил, в каждый произнесенный мной звук.

И он знал это.

– Ну, давай, бей, – сказал я, подставляя лицо. – Попробуй!

Отец отпрянул, рыча и матерясь от ярости, разбрасывая вещи по всей комнате.

Но он не ударил меня, он, мать его, не посмел это сделать.

Тогда он ударил меня в последний раз.

В других обстоятельствах я мог бы уйти из дома и уж как-нибудь заработал бы себе и на жизнь, и на учебу, но в течение долгих лет я был единственным препятствием между отцом и сестрами и в какой-то степени и матерью тоже. Я брал на себя что мог, когда он впадал в ярость или был пьян. Теперь он не трогал меня, но все так же приходил каждую ночь домой пьяным, чтобы унижать, избивать и издеваться над остальными.

Если бы я ушел, то под удар попали бы сестры, а рано или поздно дело бы дошло и до физического насилия.

Я не мог этого допустить. Так что я остался.

К концу семестра отец объявил нам, что мы переезжаем в Техас, где начинали работу несколько компаний по производству пластиковых изделий, которым могли понадобиться опытные работники. В Иллинойсе меня ничего не держало, и, едва ли не первый раз в жизни, я ничего не имел против переезда.

Наша квартира на Уэст-Спринг-Вэлли-роуд в Ричардсоне находилась на самой границе города: надо было всего лишь перейти улицу, чтобы оказаться в Далласе, и сделать пару шагов назад, чтобы снова вернуться в Ричардсон.

Я ВЛЮБИЛСЯ В СТИХИ ЛОУРЕНСА ФЕРЛИНГЕТТИ, Э. Э. КАММИНГСА И АЛЛЕНА ГИНЗБЕРГА. ПОЭЗИЯ ПОМОГЛА МНЕ ОСОЗНАТЬ СИЛУ И ТОЧНОСТЬ ЯЗЫКА.

Я с приятным удивлением обнаружил, что по сравнению с колледжем в Канкаки Ричленд-Джуниор-колледж кипел энергией и творческой активностью. Дважды в неделю на площадке за кафетерием устраивали вечера поэзии. Мне нравилось вслушиваться в слова, которые так изящно складывались вместе и звучали так же красиво, как и то, о чем они говорили. Я влюбился в стихи Лоуренса Ферлингетти, Э. Э. Каммингса и Аллена Гинзберга. Поэзия помогла мне осознать силу и точность языка. Ведь поэзия не оставляет места для ошибок: все чувства и мысли нужно выразить в нескольких строках, а потому каждое слово должно быть тем самым правильным словом, которое должно стоять в правильном месте.

Я продолжал сам платить за обучение и всеми силами старался экономить деньги, и поэтому добирался до колледжа на попутках. Самым сложным было стоять, подняв вверх большой палец, на раскаленной техасской жаре в ожидании, пока из марева, наконец, появится машина. Я был тощ как спичка, и, понятное дело, не представлял никакой угрозы, и поэтому в колледж меня подвозили в основном пожилые женщины, которые беспокоились, что это со мной что-то может случиться.

Но как-то раз в кампусе на доске объявлений я увидел листовку о том, что какая-то молодая женщина ищет себе попутчика, чтобы ездить в колледж. Она даже не просила за это денег, ей просто нужна была компания.

– Меня зовут Донна, – ответила она на мой звонок. – Я вожу «Тойоту» стального цвета с черной крышей. Выглядит, как машина в угоне. Езжу я быстро, так что если будешь опаздывать, то я ждать не буду.

Она мне сразу понравилась, и за следующие пару месяцев мы стали настоящими друзьями, которые делили друг с другом не только километры дороги, но и личные проблемы и переживания.

– А ты травку курил? – спросила она меня однажды.

Я покачал головой. Тактика правительства и учителей в этом вопросе в моем случае была очень успешной: я боялся всего, что было связано с наркотиками. Здесь, в Техасе, меня запросто могли посадить в тюрьму, если бы поймали всего с одним-единственным косячком.

– Хочешь попробовать? – продолжала Донна.

Я колебался. Она не стала настаивать, но задала тот же вопрос через пару дней, сказав, что травка может сделать меня более креативным. В конце концов я согласился, ведь каждый писатель должен быть открыт всему неизведанному, а я всегда находился в поисках способов по-новому взглянуть на творческую сторону моей личности. Почему бы и нет?

В тот вечер мы заехали далеко в холмы, простирающиеся над Ричардсоном. Хриплый движок взмыленной от натуги «Тойоты» надсадно ревел, посылая машину вперед по пыльным проселочным дорогам, которые едва ли были чуть шире самой «Тойоты». Чтобы убедиться, что за нами нет слежки, Донна выключила фары и, следуя интуиции, свернула на грунтовую дорожку, ведущую к небольшой площадке, с которой открывался вид на город. Она включила радио, поискала рукой под приборной доской и вытащила косячок. Прикурив, Донна сделала глубокую затяжку и протянула самокрутку мне. Все еще сомневаясь, я внимательно изучил ее и затянулся.

Дым ужасно драл горло, так что первую затяжку я в основном выкашлял, но от следующей все же не отказался.

Мы передавали самокрутку друг другу несколько раз, я втягивал в себя дым и погрузился в какое-то мягкое и пушистое спокойствие, любуясь городом. Музыка зазвучала более отчетливо, а прогретый ночной воздух был наполнен запахом цветущего жасмина. Вид на город был действительно потрясающим.

– Я заметил, что если посмотреть на уличные огни там, внизу, под определенным углом, то они начинают уплывать… красные… зеленые… Блин, но нужно та-а-а-а-а-а-ак долго ждать…

Донна засмеялась, поперхнувшись дымом.

– Да ты накурился, – сказала она.

– Да?

– Ну да, – кивнула она. – А ты счастливчик, словил кайф с первого раза.

Дело происходило в стародавние времена, когда травка еще была довольно слабенькой, задолго до выведения таких суровых сортов, от которых за тридцать шагов слепнут полицейские собаки.

Я снова взглянул в окно. Вид был прекрасен, и если это и означало «словить кайф», то есть превратить что-то обычное в нечто совершенно прекрасное, то почему бы и нет?

Она снова передала мне сигарету, а по радио включили Midnight Rider Грегга Оллмана. Если ты пробуешь травку первый раз в жизни, то лучше песни для этого момента на свете нет. Ты сидишь в машине, смотришь на холмы Техаса, залитые лунным светом, и ловишь кайф от одной только этой песни.

То, что мы делали, противоречило всему, что я узнал о религии в Чула-Висте, но она была далеко, а я учился тому, как стать писателем, да и потом, какое мне дело до этой самой Чула-Висты, – где она теперь?

Меня мучал один-единственный надоедливый вопрос: а что бы об этом всем подумал Супермен?

«Я не знаю, – думал я, вглядываясь в темноту за окном. – Я окончательно потерялся. Где я, куда иду, да и зачем? Я в Фантомной зоне. И если травка и существует где-нибудь во вселенной Супермена, то точно там, в Фантомной зоне.

Однажды утром я вышел из дома и увидел отца, спящего за рулем в припаркованном автомобиле после ночного загула. Я постучал в окошко, он посмотрел на меня невидящими глазами и снова отключился.

Я шел по дороге и думал, как бы я хотел запихнуть его в багажник, чтобы он там задохнулся!

И тут мне в голову пришла одна идея: а что, если не запихивать туда отца, а установить в багажнике портативное оборудование, на котором он сможет работать?

Машина для литья пластика занимает много места: нагреватель и измельчитель – не менее двух метров в высоту, плюс еще сантиметров шестьдесят для контейнера для пластиковых бутылок, которые плавят, после чего жидкий пластик поступает в нагретую металлическую бочку около метра длиной. Добавим еще систему охлаждения, и тогда размеры конструкции составят около трех метров в высоту и шести метров в длину. С помощью такого агрегата можно производить чехлы для клюшек, пластиковые трубки для ограждений и другие крупные пластиковые предметы. Но чтобы производить что-то мелкое, например пластиковые детали для зубных брекетов, такой большой агрегат не требуется. Если бы оборудование можно было уменьшить до размеров багажника автомобиля, то отец смог бы работать где угодно, в том числе и в Чула-Висте.

МЫСЛЕННО Я СКАЗАЛ ВСЕЛЕННОЙ, ЧТО ЕСЛИ ОНА ХОЧЕТ, ЧТОБЫ Я ВЕРНУЛСЯ В КАЛИФОРНИЮ, ТО ПУСТЬ ЛУЧШЕ ПОШЕВЕЛИТСЯ, ЧЕРТ БЫ ЕЕ ПОБРАЛ.

Я рассказал о своей идее отцу, и он сделал пару набросков, сказав, что теоретически идея может сработать, и тогда у него появится собственный бизнес. Но производство подобного рода мелких деталей требовало точности и было довольно дорогим, но он не мог позволить себе нанять настолько опытных рабочих в Далласе.

Я ждал момента, когда он об этом скажет, и тут же напомнил, что в Чула-Висте он работал с несколькими опытными ребятами в ITT, которые, как и он, остались без работы, и их можно было бы нанять за небольшие деньги. Отец только покачал головой. Лучше уж делать то, что он уже решил, – искать работу здесь. Искать-то он искал, но поиски не приносили требуемого результата.

Я был в ярости, ведь я был так близок к цели! Мысленно я сказал вселенной, что если она хочет, чтобы я вернулся в Калифорнию, то пусть лучше пошевелится, черт бы ее побрал.

Видимо, вселенная услышала мой призыв, потому что спустя несколько дней отец получил письмо от Пола Комары, менеджера отдела кадров в офисе ITT в Нешнел-Сити. Он предложил отцу место контролера в цехе и спрашивал, как скоро отец сможет вернуться в Чула-Висту.

Глава 15
И снова о вопросах божественного

Вернувшись в Чула-Висту, мы поселились в жилом комплексе Вилла-Севилль, 555, на Нейплс-стрит. Это был наш двадцать первый переезд за девятнадцать лет. Я поменял одиннадцать учебных заведений, в том числе четыре средние школы и три колледжа. Двадцать лет мы провели, вскакивая глухой ночью и колеся по дорогам в алкогольном тумане под пьяное буйство отца. Если и есть что-то особенное в моей жизни, так это то, что я не стал серийным убийцей, хотя все шансы были.

Я снова был со своими друзьями из «Дома Аббы», в том числе с Кати, которая, как я и надеялся, бросила своего парня (ура!), но только чтобы выйти замуж за молодого проповедника из Первой баптистской церкви (полное безумие). К тому моменту Кати, как и большинство моих друзей, жила в церковной коммуне, и предложила мне тоже туда переехать. Я уже думал об этом раньше, в минуты отчаяния, но со временем жизнь в коммуне стала казаться мне делом все менее и менее привлекательным. Кроме того, в вопросах Божественного я до сих пор не был уверен, во что я верил, а во что нет.

В любом случае мне нравилось ходить на воскресные службы, на которых царила дружественная атмосфера, играла классная музыка, а Кен был прекрасным проповедником. Однако меня беспокоило то, что люди с радостью принимали на веру самые странные утверждения, которые звучали во время рассказов о встрече с Богом. Как-то раз после проповеди выступал какой-то тип, который утверждал, что приехал с какого-то крошечного островка в Полинезии. Его выступление называлось «Подобно могучему ветру», и он рассказал собравшимся прихожанам о том, как воскресил уже умершего человека. Никто из собравшихся даже не подумал усомниться в его правдивости. Ну, это пока я не отвел парня в угол вестибюля и не спросил о том, как звали усопшего.

– А зачем вам это? – задал он встречный вопрос, словно почувствовав угрозу и собираясь защищаться.

– Если он умер, то должно быть и свидетельство о смерти. Если бы вы привели почившего и показали свидетельство о смерти, то это было бы прямым доказательством случившегося чуда Господня.

– У меня нет свидетельства о смерти, – ответил парень. Он уже начинал злиться и говорить с ударением на определенные слова, да так, что я вдруг вспомнил нашу сестру Мэри Психопатку из школы святого Стефана. – Мы живем на маленьком острове, и нет у нас никаких свидетельств о смерти, и Господь не требует никаких доказательств, он никогда сам не дает таких доказательств, и если ты их требуешь, то ты не на стороне Господа! Ты просто должен верить!

Вот она, логика Первосвященника: «Это правда, потому что я говорю, что это правда, так что просто прими это».

Мне не понравился его ответ, но я не стал углубляться в споры, так как он мог перенести ударение в физическую плоскость, а в такой маленькой комнате кто-то непременно бы пострадал.

Меня также беспокоило и то, что в группе все более и более укреплялся авторитаризм. Члены Сообщества должны были в каждом аспекте жизни подчиняться людям, чей авторитет был абсолютным и непререкаемым.

Пастор Кен Пагаард и Старейшины никогда не ошибались, потому что их устами говорил Бог. Не согласиться с ними означало проявить «дух непослушания». Мне нравилась идея быть частью того, что напоминало семью, но все остальное вызывало большое сомнение. Кроме того, я все еще был нужен дома, чтобы хоть как-то защитить сестер, пока они не станут достаточно взрослыми, чтобы съехать.

Как только начались занятия в колледже Саутвестерна, я удвоил свои усилия, решив писать не меньше десяти страниц в день, то есть один рассказ в неделю. Мне хотелось как можно быстрее очистить свой язык от шелухи. Я писал до двух или трех часов утра, ложился на несколько часов спать, а потом шел в колледж, и там писал в библиотеке или в кафетерии во время перерывов между занятиями. Вечером я приходил домой, обедал и продолжал писать.

Я учился в колледжах трех штатов, так что мои знания были очень разрозненными. Чтобы закрыть все хвосты, я взял в два раза больше модулей, чем все остальные:

21 учебный модуль только на первый семестр. Я постарался воспользоваться всеми преимуществами, которые предлагала образовательная система колледжа.

Факультет драматургии под руководством креативного директора Уильяма Вирчиса ставил одноактные пьесы и каждую среду показывал их студентам, которые должны были высказать свое мнение по поводу увиденного. В основном это были пьесы профессиональных драматургов, но они никогда не отказывали местным авторам, так что я написал пьесу и передал ее на факультет. Вирчису пьеса понравилась, и он решил ее поставить со своими студентами. Все прошло хорошо, так что потом они поставили еще четыре мои одноактные пьесы. Куда больше аплодисментов меня интересовала реакция публики на недостатки образов персонажей, плохие диалоги и места: я хотел знать, где я переборщил с чем-то, а где поленился.

КАК ТОЛЬКО НАЧАЛИСЬ ЗАНЯТИЯ В КОЛЛЕДЖЕ САУТВЕСТЕРНА, Я УДВОИЛ СВОИ УСИЛИЯ, РЕШИВ ПИСАТЬ НЕ МЕНЬШЕ ДЕСЯТИ СТРАНИЦ В ДЕНЬ, ТО ЕСТЬ ОДИН РАССКАЗ В НЕДЕЛЮ.

В колледже я познакомился с Сэнди Ричардсон, которая тоже посещала Первую баптистскую церковь. Она была худой, а угловатое личико скрывалось под челкой темно-блондинистых волос. Смеялась она так, словно только что услышала самый лучший скабрезный анекдот в мире. Когда мы обнаружили, что живем в паре домов друг от друга, то начали ездить в колледж вместе. Это привело к тому, что мы каждый день стали вместе завтракать, ходить в парк на бесплатные концерты, заходить в гости в дом ее родителей, чтобы пообщаться… И до меня постепенно стало доходить, что мы, по сути, встречаемся. Типа того. Я никогда и ни с кем не встречался и поэтому не имел ни малейшего представления о том, что нужно было делать, чтобы создать здоровые отношения.

СТАРЕЙШИНЫ БЛАГОСЛОВИЛИ НАШИ ОТНОШЕНИЯ, И МЫ ДАЖЕ НАЧАЛИ ГОВОРИТЬ О ТОМ, ЧТО ПОЖЕНИМСЯ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ КОЛЛЕДЖА.

Я даже не пытался первым обнимать Сэнди, ждал, когда она первая начнет обниматься, и даже тогда, когда мы уже официально встречались, я ни разу не пытался ее поцеловать. Не потому, что мне не хотелось, я просто не знал, с чего начать. Наконец как-то вечером Сэнди встала передо мной и сказала: «Слушай, Джоуи, все очень просто: или ты целуешь меня, или я начинаю кричать»[38]38
  Со временем мое неумение вести себя в обществе так никуда и не исчезло. Как-то раз я подслушал одну приятельницу, которая говорила своей подружке: «Если хочешь пофлиртовать с Джоуи, то сама начинай раздевать его, намеков потоньше он не понимает».


[Закрыть].

Старейшины благословили наши отношения, и мы даже начали говорить о том, что поженимся после окончания колледжа. Я получу диплом психолога и смогу работать в качестве консультанта, одновременно продолжая писать, а Сэнди продолжит учиться, чтобы получить степень магистра в сфере общественной деятельности.

Я представлял, что мы будем жить в маленьком домике с угловым рабочим кабинетом, где я мог бы писать фантастические рассказы и романы после обеда. У нас будут кошки, мы будем преподавать в престижном колледже и будем вместе, пока смерть не разлучит нас.

Возможно, так бы оно все и было, но жизнь моя сложилась иначе.

Карьера моего отца в ITT закончилась так же, как и всегда: его уволили, обвинив в пьянстве и агрессивном поведении. Я боялся, что нам придется снова переезжать, но на тот момент даже отец понял, что устал мотаться туда-сюда по стране. Деньги, которые он получил при расчете, отец использовал для постройки портативной машины для пластикового литья, как раз такой, о которой я говорил ему еще в Техасе. Теперь оказалось, что это была его гениальная идея. Он открыл мастерскую по производству пластиковых стоматологических изделий в районе промышленных складов, в условиях невообразимой антисанитарии. В последующие месяцы он частенько пользовался отговоркой о собственном бизнесе, чтобы путешествовать по стране и «консультировать покупателей». Мы все хорошо знали, что происходило на самом деле. Отец словно прочитал книгу о похождениях Казимира и завел несколько любовниц в разных частях страны, и ни одна из них не знала, что у него были жена и дети.

Чтобы оплачивать учебу в колледже и свои расходы на жизнь, я начал работать на полставки в городской библиотеке Чула-Висты. Основными моими обязанностями было расставлять книги и «шикать». По вечерам библиотека превращалась в место, где местные качки пытались клеить девчонок. Если они начинали шуметь или буйно себя вести, я должен был на них шикать, а то и попросту выпроваживать их из библиотеки. Да-да, я работал вышибалой в библиотеке. Но, надо сказать, в этом деле я был плох.

Я был ростом под два метра, но тощим, как карандаш, поэтому корчить из себя крутого вышибалу перед крепкими ребятами, играющими в футбол, было просто нелепо. Каждый раз, когда я пытался их утихомирить, в ответ неслись вполне реальные угрозы, типа: «Смотри по сторонам, когда вечером на улицу выходишь, урод!» Но ничего так и не случилось. Ну, ровно до того момента, когда мне пришлось выгнать из библиотеки четырех парней, которые курили травку в дальнем конце читального зала и из кожи вон лезли, чтобы обратить на себя внимание нескольких девушек, которым такое внимание совсем не нравилось.

После того как библиотека закрылась, я зашел в круглосуточное кафе, пока ждал свой автобус. У стойки я заказал кофе и только тут заметил тех самых четверых парней из библиотеки. Они зло смотрели на меня и о чем-то переговаривались. Я сделал вид, что не заметил их, а сам то и дело проверял время на часах, чтобы совместить время прибытия автобуса с моментом выхода из кафе, чтобы минимизировать вероятность конфликта. Когда до прибытия автобуса оставалось минут десять, я встал и прошел в туалет, а когда вернулся, их уже не было.

Я выглянул на улицу, чтобы проверить, не поджидают ли они меня снаружи, но там их тоже не было. Я вздохнул с облегчением и допил свой кофе.

Поставив чашку на стол, я увидел на дне маленький квадратный кусочек бумаги, размером миллиметров шесть, который плавал в остатках кофе. Мне сразу стало ясно, откуда он там взялся.

К тому времени у меня уже было достаточно знакомых неформалов, чтобы с первого раза узнать марку кислоты.

Маркой называется маленький кусочек бумаги, прокапанный ЛСД и запечатанный сверху желатином. Для них использовался один из самых дешевых и наиболее сильных видов кислоты, в которую иногда добавляли стрихнин для усиления физического эффекта. Я много раз курил травку, но никогда не пробовал более серьезные наркотики. Я понятия не имел, сколько ЛСД было на марке, была ли это средняя доза или такая, что может снести мне голову. Последний вариант был наиболее вероятным, потому что настроение очень влияет на то, каким будет трип, а я был в полном ужасе. Если я обращусь за помощью, то приедет полиция, и я был уверен, что полицейские не поверят моим объяснениям, ведь парней, что подложили мне наркотик, уже не было, а их имен я не знал. Доказательств моей невиновности нет, и тогда копы арестуют меня за употребление наркотиков, а это уж точно не входило в мои планы.

По моим расчетам, у меня оставалось около двадцати минут до того, как кислота начнет действовать. Автобус придет через пять минут, а через пятнадцать я буду дома. Сестры уже будут спать, отец был в отъезде, а мать начала принимать снотворное, так что она не услышала бы, даже если F-16[39]39
  F-16 – американский многофункциональный легкий истребитель четвертого поколения. – Прим. пер.


[Закрыть]приземлился бы на крыше дома. Я был уверен, что все будет нормально, если мне удастся добраться до дома до начала галлюцинаций.

Я МНОГО РАЗ КУРИЛ ТРАВКУ, НО НИКОГДА НЕ ПРОБОВАЛ БОЛЕЕ СЕРЬЕЗНЫЕ НАРКОТИКИ. Я ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЛ, СКОЛЬКО ЛСД БЫЛО НА МАРКЕ, БЫЛА ЛИ ЭТО СРЕДНЯЯ ДОЗА ИЛИ ТАКАЯ, ЧТО МОЖЕТ СНЕСТИ МНЕ ГОЛОВУ.

Я уже заходил в дом, когда заметил, что мои руки стали в несколько раз длиннее обычного. В квартире стало светлее, а цвета приобрели сочную и резкую яркость. Я вдруг почувствовал сразу четырех себя в голове, каждый из которых говорил одновременно с другими.

Я слышал голос логики, испуганный голос, голос «Ух ты, ты только глянь!», и холодный мрачный голос «Ты умрешь», который явно доминировал над всеми остальными. Стрихнин вызывал непроизвольные сокращения и спазмы мышц, внося свою лепту в состояние паники.

Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться, но от этого стало только хуже. В голове теннисными мячиками скакали тысячи параноидальных мыслей, они концентрировались, набирали энергию и лазерными лучами пытались выстрелить из моих глаз. Я не мог сидеть спокойно. Мне хотелось содрать с себя кожу, но вот только я не был уверен в том, что мне понравится то, что я найду внутри.

На шум, который я поднял, вышла Тереза. Много позднее она рассказала, что галлюцинации вызвали сильнейший приступ паники, и мне казалось, что веки заворачивались вокруг глазных яблок. Я кричал, что не могу открыть глаза, а они были широко открыты и смотрели куда-то в пустоту, чем сильно напугал ее.

Я был в ужасе, но не хотел, чтобы Сэнди узнала обо всем, и поэтому позвонил Кати и как смог объяснил, что случилось. Она не могла приехать сама, но обещала прислать кого-нибудь как можно скорее. А еще она сказала, что если я почитаю Библию, то это может меня успокоить. Как нарочно, я открыл Библию на Второй Книге Царств 12:31, где описываются мучения и пытки мужчин, женщин и детей Аммонитских.

– А народ, бывший в нем, он вывел, – громко начал читать я. – И положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи…

– Новый Завет! – кричала Кати в трубку, а мой голос поднимался все выше и выше, добираясь до немыслимо высоких октав истерики. – Новый Завет, Новый, не открывай Старый Завет!