Текст книги "Кризис"

Часто от тех, кто помогает другим, можно услышать, что при остром индивидуальном кризисе нечто происходит за короткий промежуток времени, равный шести неделям. За этот краткий «переходный» период мы успеваем поставить под сомнение свои заветные убеждения и становимся гораздо более восприимчивыми к переменам по сравнению с предыдущим длительным периодом относительной стабильности. Мы не сможем жить дальше, не найдя какого-то способа справиться с ситуацией, пускай и продолжаем горевать, страдать или изнывать от безработицы и злости намного дольше. За шесть недель мы либо начинаем изучать новый способ преодоления кризиса, такой, который в конечном счете окажется успешным, либо выбираем «негативно удачный» способ – либо же возвращаемся к проверенным (и уже не годящимся в данном случае) способам «по умолчанию».

Конечно, эти мысли относительно острых кризисов не подразумевают того, что наша жизнь якобы соответствует некой упрощенной модели: (1) испытать шок, поставить будильник на шесть недель; (2) признать непригодность прежних методов преодоления трудностей; (3) изучить новые методы преодоления трудностей; (4) по сигналу будильника либо сдаться, либо вернуться к старому, либо справиться с кризисом и жить дальше долго и счастливо. Вовсе нет, ведь многие перемены в жизни формируются и реализуются постепенно, без острой фазы. Нам удается выявить и разрешить множество скапливающихся и нарастающих проблем, прежде чем они успевают перерасти в кризис, способный нас погубить. Даже кризисы в острой фазе могут перетечь в длительную фазу медленного восстановления. Это особенно верно в отношении кризисов среднего возраста, когда начальный всплеск неудовлетворенности и проблески решений возникают в острой фазе, но реализация принятого решения может занимать годы. Кризис не обязательно разрешается навсегда. Например, пара, которая сумела уладить серьезные разногласия и тем самым избежала развода, может со временем найти новый повод для конфликта – и тогда ей снова придется иметь дело с той же (или схожей) проблемой. Тот, кому удалось справиться кризисом одного типа, может впоследствии столкнуться с новым кризисом, как было у меня самого. Но даже перечисленные оговорки не отменяют тот факт, что многие из нас преодолевают кризис, двигаясь приблизительно по описанной мною траектории.

* * *

Как терапевт помогает тому, у кого случился кризис? Очевидно, что традиционные методы долгосрочной психотерапии, которые часто фокусируются на опыте детства, чтобы выяснить глубинные причины текущих проблем, неуместны в условиях кризиса, поскольку это слишком медленная процедура. Вместо того кризисная психотерапия фокусируется на самом кризисе. Метод изначально был разработан психиатром доктором Эрихом Линдеманном[19]19
  На момент пожара он возглавлял отделение психиатрии в Массачусетской больнице общего профиля в Бостоне.


[Закрыть] сразу после пожара в клубе «Коконат-гроув», когда бостонские больницы были переполнены не только пациентами, когда врачи пытались спасти не только жизни раненых и умирающих людей, но когда они старались избавить от горя и чувства вины еще большее число выживших, родственников и друзей. Эти обезумевшие от душевных мук люди спрашивали себя, почему было позволено случиться такому несчастью и почему они сами еще живы, хотя дорогие им существа совсем недавно умерли страшной смертью – от ожогов, или были затоптаны, или скончались от удушья. Например, один пораженный чувством вины муж, коривший себя за то, что привел свою погибшую в пожаре жену в «Коконат-гроув», выпрыгнул из окна, дабы воссоединиться с супругой в смерти. Хирурги помогали пострадавшим от ожогов, но какую психологическую помощь могли оказать терапевты? Вот кризис и вот вызов, который пожар в клубе «Коконат-гроув» поставил перед психотерапией как практической дисциплиной. Этот пожар стал, если угодно, колыбелью кризисной терапии.

Стремясь помочь как можно большему количеству душевно травмированных людей, Линдеманн начал разрабатывать методологию, которая сегодня обозначается как «кризисная терапия» и которая после пожара в «Коконат-гроув» распространилась на другие типы острых кризисов, перечисленные выше. На протяжении десятилетий с 1942 года прочие психотерапевты продолжали изучать методы кризисной терапии, которые уже практиковались и преподавались во многих клиниках, в частности, в той, где работала моя жена Мари. Основной посыл кризисной терапии на протяжении ее развития не менялся: это краткосрочное лечение, подразумевающее не более полудюжины сеансов с интервалом в неделю и охватывающее приблизительно острую стадию кризиса.

Как правило, когда человек впервые оказывается в состоянии кризиса, он испытывает всепоглощающее чувство, будто все в его жизни вдруг пошло неправильно. Пока длится этот паралич, трудно добиться прогресса в лечении, затрагивая по одной теме за одно посещение. Следовательно, первоначальная цель терапевта при первом сеансе – или же первый шаг в ситуации, когда имеешь дело с кризисом, который человек уже осознал, самостоятельно или с помощью друзей, – состоит в том, чтобы преодолеть этот паралич посредством так называемого «возведения забора». Это означает, что нужно определить конкретно причину или причины страданий, чтобы появилась возможность сказать: «Тут, за забором, собраны те-то и те-то проблемы в моей жизни, но все остальное снаружи забора в полном порядке». Часто человек в кризисе чувствует облегчение, едва ему удается сформулировать проблему и построить вокруг нее забор. Далее психотерапевт может помочь пациенту в поисках альтернативных способов разрешения конкретных проблем за забором. Таким образом, пациент приступает к процедуре выборочных изменений, вместо того чтобы оставаться парализованным мнимой необходимостью полного изменения жизни, каковое попросту невозможно.

Помимо возведения упомянутого забора на первом сеансе нередко пытаются решить еще одну проблему, а именно – дать ответ на вопрос «Почему сейчас?» Это краткая версия вопроса: «Почему вы решили обратиться за помощью в кризисный центр сегодня и почему вы ощущаете кризис сейчас, а не когда-либо раньше, и ощущаете вообще?» При кризисе, вызванном единичным непредвиденным шоком, скажем, пожаром в клубе «Коконат-гроув», этот вопрос не приходится задавать, потому что очевидным ответом будет сам шок. Но ответ не очевиден в случае, когда кризис нарастает медленно, а затем взрывается, или когда кризис развития оказывается связанным с продолжительной фазой жизни, будь то подростковый или средний возраст.

Типичным примером будет женщина, пришедшая в кризисный центр потому, что узнала об интрижке своего мужа на стороне. Впрочем, выясняется, что она уже давно знала об этой интрижке. Почему же она решила обратиться за помощью сегодня, а не месяц или год назад? Побудительным стимулом могла выступить одна-единственная фраза или какая-либо подробность интрижки, ставшая для клиентки «последней каплей», либо, казалось бы, тривиальное событие, напомнившее клиентке о чем-то значимом в ее прошлом. Очень часто клиент даже не задумывается над ответом на вопрос «Почему сейчас?» Но когда ответ найден, это может оказаться полезным для клиента или для терапевта (и даже для обоих) в стремлении преодолеть кризис. Если вспомнить мой карьерный кризис 1959 года, который накапливал потенциал для взрыва в течение полугода, причиной, по которой первая неделя августа 1959-го превратилась в «сейчас», был визит моих родителей и практическая необходимость обсудить с ними, возвращаться ли мне на следующей неделе в физиологическую лабораторию Кембриджского университета.

Конечно, краткосрочная кризисная терапия не является единственной методикой борьбы с индивидуальными кризисами. Я уделил ей столько внимания не потому, что имеются какие-либо параллели между ограниченной по времени программой кризисной терапии из шести сеансов и способами преодоления общенациональных кризисов. В последнем случае никто не будет устраивать шесть общенациональных дискуссий в сжатый промежуток времени. Нет, я фокусируюсь на краткосрочной кризисной терапии потому, что этой методикой пользуются психотерапевты, накопившие немалый практический опыт и делящиеся своими наблюдениями друг с другом. Они регулярно обсуждают эти вопросы и публикуют статьи и книги о факторах, влияющих на результаты кризисов. Я много слышал о тех дискуссиях от Мари – почти каждую неделю, пока она обучалась в центре кризисной терапии. Я нашел эти дискуссии полезными для постулирования соображений, которые заслуживают изучения с точки зрения влияния на исход общенациональных кризисов.

* * *

Кризисные терапевты выявили как минимум дюжину факторов, которые делают успешное преодоление индивидуального кризиса более или менее вероятным (см. Таблицу 1.1). Давайте рассмотрим эти факторы, начав с тех трех или четырех, которые являются критическими до начала или в начале терапии.

Этот фактор побуждает людей заняться кризисной терапией. Без такого признания никто не пойдет в терапевтическую клинику и не начнет пытаться справиться с кризисом самостоятельно. Пока кто-то не признает: «Да, у меня есть проблема» (а такое признание может потребовать много времени), не следует ждать никакого прогресса в решении проблемы. Мой профессиональный кризис 1959 года начался с того, что мне пришлось признать свой провал в качестве лабораторного ученого после десятка лет стабильных успехов в школе и колледже.

Таблица 1.1. Факторы, связанные с последствиями индивидуальных кризисов

1. Признание того, что ты в кризисе

2. Принятие личной ответственности за преодоление кризиса

3. «Возведение забора» для выделения проблем, требующих разрешения

4. Получение материальной и эмоциональной помощи от других индивидов и группы

5. Использование других людей как образцов разрешения проблем

6. Сила эго

7. Честная самооценка

8. Опыт предыдущих личных кризисов

9. Терпение

10. Гибкая личность

11. Базовые индивидуальные ценности

12. Свобода от личных ограничений

Недостаточно просто признать наличие проблемы. Люди часто продолжают говорить: «Да, у меня есть проблемы, но это не моя вина. Другие люди или внешние обстоятельства портят мне жизнь». Жалость к себе и стремление примерить на себя роль жертвы относятся к числу наиболее распространенных оправданий, которые приводятся в объяснение нежелания справляться с личными проблемами. Отсюда и возникает второе препятствие после признания наличия проблем – необходимо взять на себя ответственность за поиск выхода из ситуации. «Да, существуют внешние обстоятельства и другие люди, но они – не я. Я не могу изменить других людей. Я единственный, кто может управлять собственными действиями. Если я хочу, чтобы эти внешние обстоятельства и другие люди изменились, мне нужно что-то сделать, изменяя мое собственное поведение и реакции на происходящее. Другие люди вряд ли изменятся спонтанно, если я не сделаю чего-то сам».

Когда человек признал наличие кризиса, принял на себя ответственность за меры по его преодолению и явился в центр кризисной терапии, первая терапевтическая сессия должна сосредоточиться на «возведении забора», то есть на выявлении и фиксации тех проблем, которые подлежат разрешению. Если человек в кризисе не сможет этого сделать, он посчитает себя совершенно ущербным и окажется полностью парализованным душевно. Ключевой вопрос звучит так: что в тебе функционирует настолько хорошо, что это не нужно менять? За что ты можешь, образно говоря, ухватиться? И что можно и нужно отбросить и заменить на нечто новое? Мы увидим далее, что вопрос выборочных изменений также является ключевым для переоценки самоощущения государств, угодивших в кризис.

Большинство из нас, успешно пережив кризис, усваивают, сколь велика ценность материальной и эмоциональной поддержки со стороны друзей, а также от институционализированных групп поддержки, например, раковых пациентов, анонимных алкоголиков или бывших наркоманов. Очевидными примерами материальной поддержки будут временное проживание для тех, чей брак только что распался; здравомыслие, восполняющее временную утрату способности мыслить ясно у человека, оказавшегося в кризисе; оказание практической помощи в получении информации, предложение новой работы, нового круга общения и новых мер по уходу за ребенком. Эмоциональная поддержка подразумевает умение слушать, умение прояснять суть дела и оказать моральную помощь тому, кто временно лишился надежды и уверенности в себе.

Для пациента клиники кризисной терапии «зов о помощи» неизбежно принадлежит к числу важнейших факторов разрешения кризиса: он обратился в клинику, потому что осознал, что нуждается в помощи. Что касается тех, кто не идет в центры кризисной терапии, такой призыв о помощи может прозвучать рано, поздно – или вообще не прозвучать: некоторые люди усложняют себе жизнь, пытаясь справиться с кризисом исключительно своими силами, без посторонней помощи. Приведу личный пример обращения за помощью вне центра кризисной терапии: когда моя первая жена потрясла меня, наконец-то сообщив, что она хочет развестись, в следующие несколько дней я обзвонил четырех своих ближайших друзей и, что называется, излил им душу. Все четверо меня поняли и выразили сочувствие, поскольку трое сами уже успели развестись, а четвертый сумел сохранить проблемный брак. Пускай мой призыв о помощи не предотвратил развод, в моем случае он оказался первым шагом на долгом пути переоценки отношений и в конечном счете привел меня к счастливому второму браку. Общение с близкими друзьями заставило меня осознать, что я не наделен каким-то уникальным пороком и что семейное счастье для меня в принципе все-таки возможно.

Этой ценности других людей как источников помощи родственна их ценность в качестве образцов альтернативных способов преодоления кризиса. Опять-таки, как известно большинству тех, кто переживал кризис, весьма помогает знакомство с человеком, который благополучно справился с аналогичным кризисом и который олицетворяет собой образец успешного сочетания навыков, заслуживающий подражания. В идеале моделями выступают друзья или другие люди, с которыми вы можете поговорить и от которых можете узнать напрямую, как они разрешали проблемы, схожие с вашими. Впрочем, образцом способен стать и тот, кого вы не знаете лично, но о чьей жизни и способах выживания вы прочитали или услышали. Например, немногие читатели этой книги были лично знакомы с Нельсоном Манделой, Элеонорой Рузвельт или Уинстоном Черчиллем, однако биографии и автобиографии этих людей по сей день служат источниками вдохновения для тех, кто в какой-то момент жизни оказался в состоянии индивидуального кризиса.

Фактор, который важен для преодоления кризиса и различается от человека к человеку, представляет собой то, что психологи называют «силой эго». Сюда относится и уверенность в себе, но значение фактора намного шире. Сила эго означает ощущение себя, наличие цели и готовность принимать себя таким, какой ты есть, гордым и независимым человеком, не ищущим одобрения других и не ждущим помощи в выживании. Сила эго охватывает способность справляться с сильными эмоциями, сохранять сосредоточенность при стрессе, выражать себя свободно, трезво воспринимать реальность и принимать обоснованные решения. Эти взаимосвязанные качества необходимы для поиска новых решений и преодоления того парализующего страха, который часто сопровождает ощущение кризиса. Сила эго начинает развиваться в детстве, особенно благодаря родителям, которые ценят ребенка таким, какой он есть, не ждут, что он реализует их мечты, и не ожидают, что он будет вести себя старше или моложе своего возраста. Такие родители помогают детям учиться терпеть разочарование, не дают ребенку все, что ему захочется, но и не лишают его всего на свете. Перечисленные признаки составляют силу эго, которая помогает справляться с кризисом.

Этот фактор связан с силой эго, но заслуживает отдельного упоминания. Для человека в состоянии кризиса фундаментальным условием правильного выбора является честная, пускай и болезненная, оценка своих сильных и слабых сторон, выявление того, что работает, и того, что перестало работать. Только так возможно выборочно измениться, сохранить свои сильные стороны и заменить слабости новыми альтернативами. Важность честности перед собой для преодоления кризиса может показаться слишком очевидной, но имеется, между прочим, целый легион причин, по которым люди склонны к самообману.

Честная самооценка была одним из ключевых факторов моего профессионального кризиса 1959 года. Я переоценил свои способности в одном отношении и недооценил их в другом отношении. Что касается переоценки, моя любовь к языкам заставила меня поверить, что у меня наличествуют способности, необходимые для работы переводчиком-синхронистом. Но потом я осознал, что одной только любви к языкам недостаточно, чтобы стать успешным синхронистом. Я рос в США и заговорил на своем первом выученном иностранном языке лишь в 11 лет. Я не жил в странах, где не говорили по-английски, и стал бегло изъясняться на иностранном языке (на немецком) уже в 23 года. С учетом того, что я начал разговаривать на других языках достаточно поздно, мой акцент даже в тех иностранных языках, которыми я владею лучше всего, по-прежнему остается выраженно американским. Только когда мне перевалило далеко за семьдесят, я наконец научился быстро «переключаться» между двумя языками, помимо английского. А ведь как синхронисту мне пришлось бы конкурировать со швейцарскими переводчиками, за которых были беглость речи, правильные акценты и простота переключения между несколькими языками едва ли не с восьми лет. В конце концов я был вынужден признаться перед самим собой, что обманывал себя, воображая, будто способен превзойти швейцарцев в области перевода.

Другая сторона моей самооценки 1959 года проявилась в том, что я недооценил, а не переоценил свои способности к научным исследованиям. Я чрезмерно обобщил провал своих попыток справиться с технически сложной задачей измерения напряжения на мембранах электрических угрей. При этом мне вполне удалось замерить объемы транспортировки воды желчным пузырем простым методом взвешивания желчного пузыря. Даже сейчас, шестьдесят лет спустя, я все еще использую простейшие научные технологии. Я научился опознавать важные научные вопросы, которые можно решить с помощью простых технологий. Я до сих пор не умею включать наш домашний телевизор посредством 47-кнопочного пульта дистанционного управления и могу выполнять лишь элементарные операции на недавно приобретенном «айфоне»; мне приходится полагаться на секретаря и на жену в общении с компьютером. Всякий раз, когда выпадает исследовательский проект, который требует применения сложной технологии, будь то анализ распространения эпителиального тока, анализ шума мембранных ионных каналов или статистический анализ попарного распределения видов птиц, я стараюсь отыскать коллег, которым под силу выполнить эти анализы и которые готовы сотрудничать со мной.

В итоге я научился честно оценивать, на что, собственно, гожусь.

Если вам уже доводилось успешно преодолевать какой-то другой кризис в прошлом, это вселяет уверенность относительно того, что и с новым кризисом получится справиться. Противоположностью такому чувству является беспомощность, вырастающая из безуспешных предыдущих попыток совладать с кризисом: мол, что бы я ни делал, все равно ничего не получается. Важность опыта объясняет, почему кризисы оказываются гораздо более травмирующими для подростков и молодых людей, чем для пожилых. Да, разрыв близких отношений может травмировать в любом возрасте, но разрыв первых близких отношений нередко особенно мучителен. Позже, сколь бы ни были болезненны разрывы, человек вспоминает, что однажды пережил и преодолел эту боль. Вот, кстати, почему мой кризис 1959 года был таким травматичным для меня: это был мой первый острый жизненный кризис. Для сравнения – профессиональные кризисы 1980-го и 2000-го годов нисколько меня не травмировали. Я постепенно изменил свою научную карьеру, переключился с физиологии мембран на эволюционную физиологию около 1980 года и перешел от физиологии к географии после 2000 года. Но эти решения не были болезненными, поскольку я заключил на основании предыдущего опыта, что все, вероятно, будет хорошо.