Текст книги "Кому принадлежит будущее? Мир, где за информацию платить будут вам"

Аристотель говорит практически следующее: «Какой же стыд обращать людей в рабство. Но нам нужно это делать, ведь кто-то же должен играть музыку, если мы захотим музыки. Я имею в виду, что кто-то должен терпеть страдания, чтобы музыка звучала. Если бы мы могли прожить без музыки, то, может быть, можно было бы освободить кого-нибудь из этих жалких рабов и покончить с этим раз и навсегда»[7]7
  Как дальновидно Аристотель выбрал музыкальные инструменты и ткацкие станки в качестве примеров машин, которые однажды будут работать в автоматическом режиме! Эти две разновидности машин действительно сыграли решающую роль на заре технологий до появления вычислительной техники. Жаккардова машина – ткацкий станок с программным управлением – смогла вдохновить изобретателей на создание вычислительных машин, а теория музыки и нотное письмо помогли в дальнейшей работе над абстрактными вычислениями, поскольку еще Моцарт писал алгоритмичную, недетерминированную музыку, прибегая при ее создании к броскам игральных костей. Оба этих изобретения относятся к началу девятнадцатого века.


[Закрыть].

Одно из моих пламенных увлечений – осваивать разные непонятные и архаичные музыкальные инструменты, так что я не понаслышке знаю, что игра на инструментах, которыми владели древние греки, была тем еще удовольствием[8]8
  Процесс настройки струн лиры не просто сложный, но еще и болезненный. Их приходится постоянно подкручивать и подталкивать. Иногда пальцы кровоточат. Это постоянное страдание. Стебли тростника для авлоса тоже, возможно, жутко выводили из себя – то они были слишком сухими, то слишком мокрыми, то слишком открытыми, то слишком закрытыми. С такими стеблями приходилось постоянно возиться, пока не сломаются, а потом брать новые, которые в основном никуда не годятся.


[Закрыть]. Как бы ни было сложно современному человеку представить себе это, но игра на музыкальных инструментах была тяжелой работой, которую приходилось выполнять наемным рабочим или рабам.

В наши дни музыка стала больше, чем чьей-то обязанностью. Предпочтения музыкального рынка вынуждают музыкантов, которые хотят заработать себе на жизнь, становиться символами культуры или контркультуры. Представители контркультуры выглядят потрепанными жизнью, ранимыми, сумасбродными, опасными или странными. Музыка перестала быть хлебом насущным, превратившись в нечто более загадочное – это кузница смысла и индивидуальности, воплощение течения самой жизни.

Многие просто хотят иметь возможность зарабатывать на жизнь музыкой. Мы знаем об этом, потому что видим подобные попытки в сети. По интернету расходятся лживые посты о том, что сложился класс музыкантов, которым реклама своего творчества в сети помогла добиться финансового успеха. Такие люди действительно есть, но их количество стремится к нулю.

Однако очень многие действительно получают внимание и собирают вокруг себя поклонников благодаря тому, что выкладывают музыку в сеть. В этой книге я размышляю о том, что люди когда-нибудь смогут зарабатывать своим занятием. Усовершенствованный принцип проектирования цифровых сетей помог бы улучшить жизнь каждого при дальнейшем прогрессе техники.

Аристотель, по всей видимости, хочет уйти от проблемы существования малозначимых людей. Его цитату о музыкальных инструментах, которые играют сами по себе, и ткацких станках, работающих без участия человека, можно интерпретировать как мечты о более совершенных технологиях, которые в какой-то степени сделают нас свободнее друг от друга.

Первые города появились вовсе не из-за того, что людям хотелось жить как можно ближе друг к другу. Возникновение Афин было в первую очередь вопросом необходимости, и лишь во вторую – роскоши. Никто не хочет приспосабливаться к нравам незнакомцев. Люди осознанно взаимодействуют друг с другом, поскольку это выгодно с материальной точки зрения. Если нас много, нам обеспечены относительная безопасность и средства к существованию. Сельское хозяйство и армия начали работать эффективнее, когда количество задействованных там людей стало расти, а города обзавелись крепостными стенами.

Но у Аристотеля можно вычитать и о том, какая это мерзость – уживаться с другими людьми. Мы утратили что-то важное с появлением полисов и до сих пор мечтаем вернуть это назад.

Наградой римскому генералу, ушедшему в отставку после долгих лет службы, был кусок земли, на котором он мог заниматься хозяйством. Оторванный от мира, он кормился со своей земли и жил с иллюзией, что никакой полис ему не указ. Многие об этом лишь мечтали. Американский Запад снова предложил воплотить ту же мечту и до сих пор не собирается от нее отказываться. Судья Луи Брэндайс дал знаменитое определение свободы частной жизни, назвав ее «правом на то, чтобы тебя оставили в покое».

Однако в каждом из этих случаев изобилие в отрыве от общественной жизни было иллюзией, поддерживать которую можно было лишь в «мыльном пузыре» при содействии армии. На каждом квадратном метре того места, где изобилие достается легко, являются призраки тех, у кого ничего не вышло. Обладатели самых крупных доходов используют всю свою власть, чтобы создать временную иллюзию свободы от общества. Богачи живут за забором не просто потому, что хотят защиты, а ради ощущения, что им больше никто не нужен или нужен лишь иногда. В цитате Аристотеля мы видим первые проблески надежды на то, что технический прогресс может прийти на смену завоеванию новых территорий и сформировать вокруг человека его личный пузырь.

Люди обычно стремятся получить выгоду от жизни в обществе, которая подразумевает необходимость уживаться с незнакомцами, при этом стараясь по возможности не оказаться уязвимыми для них. Это уже типичная критика современной сетевой культуры. У человека могут быть тысячи «друзей», но при этом он продолжает таращиться в маленький экранчик, находясь среди других людей. Так было в Афинах, так происходит и в современном интернете.

Часть 2
Кибернетический шторм

Глава 3
Деньги глазами программиста

Даже если вы считаете, что Бог – это всего лишь плод людских фантазий, вам следует признать, что еще одно не менее древнее человеческое изобретение поймало нас в еще более хитрую ловушку. Я говорю, конечно же, о деньгах.

Деньги могли появиться в качестве мнемонического способа посчитать активы, за которыми невозможно наблюдать постоянно, например за овцами, бродящими то тут, то там. Один камешек – одна овца, и пастух мог быть уверен, что все стадо в конце дня вернулось с пастбища. Иными словами, артефактам присваивалась функция хранения информации[9]9
  Это применение не связано с символическим значением, поскольку хранимая информация может изменяться, причем ее изменения могут все меньше зависеть от любого из вкладываемых в артефакт символических значений. Три ракушки означают то же, что и три камешка. Иными словами, это и могло положить начало проработке деталей.


[Закрыть].

Древние шумеры (и не только они) оставляли пометки, которыми обозначали торговые сделки и кредиты. Вести учет долгов намного сложнее, чем просто считать овец. Людей и их обязательства нужно было свести к сухим цифрам, так что возникла необходимость делать записи.

Вырезать или рисовать эти пометки краской было неудобно. К тому же такой способ годился не для любой информации. Информация по важным вопросам, например законы и истории о царях и богах, должна была сохраняться веками. И все же долговые записи сыграли свою роль.

В древние времена деньги были средством хранения информации, которая представляла события, происходившие в прошлом. Принято считать, что собственно «денег» в ту эпоху еще не существовало, а был только бухгалтерский учет. Это можно назвать «деньгами, ориентированными на прошлое».

Ориентированная на прошлое старая концепция денег на основе учета конкретна, а потому понятна интуитивно. Проще думать о конкретном количестве овец, чем о чем-нибудь абстрактном, например статистических данных по прогнозам стоимости ценных бумаг[10]10
  Антрополог Дэвид Грэбер в своей книге «Долг: первые 5000 лет истории» (Brooklyn, NY: Chelsea House, 2010) предполагает, что долг появился вместе с цивилизацией. Однако простые долги до сих пор представляют события прошлого, а не ожидания будущего роста ценности. Последнее мы называем словом «финансы».
  Нынешние деньги не помнят своего прошлого. В отличие от первых древних отметок на глиняных табличках, деньгам массового производства, сначала в виде монет, а потом и в виде бумажных купюр, больше не нужна была история происхождения. Если бы мы знали историю каждого доллара, мир погряз бы в войнах, куда более масштабных, чем нынешние, потому что люди даже больше склонны к объединению в группировки, чем к жадности. Деньги позволяют действовать сообща даже кровным врагам. Когда деньги переходят из рук в руки, мы, пусть и ненадолго, забываем и о причине конфликта, и о желании отомстить.


[Закрыть].

Современные концепции денег, ориентированные на будущее, имеют смысл только в мире, полном возможностей. В древности, когда деньги и числа появились как одно целое, никто и не ожидал, что мир неизбежно начнет меняться в сторону усовершенствования. Древние представления о миропорядке либо предполагали его цикличность, либо предсказывали глобальную катастрофу, например Армагеддон или Рагнарёк, которая приведет к концу света. Если все, что возможно узнать, уже известно, то информационным системам нужно лишь проанализировать прошлое и настоящее.

Деньги изменились, когда изменилось их материальное воплощение. Вам, возможно, нравится жить в мире современных денег, но у них есть и еще одно выгодное свойство, которое вы могли даже не оценить в полной мере: нет необходимости узнавать, откуда они появляются.

ДЕНЬГИ ЗАБЫВАЮТ СВОЮ ИСТОРИЮ, А «БОГ» ПОМНИТ. БОГ ЗНАЕТ, КАК ВЫ ЗАРАБОТАЛИ ЭТОТ ДОЛЛАР, И ЗАПИСЫВАЕТ ЭТО В ДРУГИЕ – МОРАЛЬНЫЕ – УЧЕТНЫЕ КНИГИ, В ОСНОВЕ КОТОРЫХ ЛЕЖИТ ПАМЯТЬ ОБ ЭТОМ. БОГ КАК НРАВСТВЕННЫЙ ОРИЕНТИР ПРАКТИЧЕСКИ ПОЛНОСТЬЮ ПРОТИВОПОЛОЖЕН ДЕНЬГАМ.

Деньги забывают свою историю, а «бог» помнит. Бог[11]11
  Здесь я затрагиваю только моральный аспект божественности, а не божественность в целом.


[Закрыть] знает, каким образом вы заработали этот доллар, и записывает это в другие – моральные – учетные книги, в основе которых лежит память об этом. Если не нравится слово «бог», пусть это будет «карма» или «Санта-Клаус».

Некоторые концепции Бога, очевидно, уходят корнями в ту же древнюю эпоху, что и деньги. Даже в наши дни можно считать некоторые аспекты Бога чем-то вроде суммы кармических воспоминаний, причем деньги обречены постоянно стирать их. Бог как нравственный ориентир практически полностью противоположен деньгам.

Деньги были первой вычислительной системой, и в наш век вычислений природе денег снова суждено измениться. Увы, сочетание неизбежно совершенствующихся цифровых технологий и праздных идеалов привело к наступлению эпохи, в которой деньги не всегда забывают все, что должны. Развитие в этом направлении не обещает ничего хорошего.

В современном мире компьютерных сетей деньги, которые хранятся в одних компьютерах, помнят больше, чем деньги, хранящиеся в других. Это чревато проблемами. Одна из них – соблазн украсть то, что плохо лежит.

Лжецам приходится помнить больше всех. Двойную бухгалтерию вести намного труднее обычной. Засилье проблемных активов и схем для финансовых пирамид, а также бессмысленные скачки роста в секторе финансовых услуг, были бы невозможны без огромных вычислительных ресурсов, запоминающих и классифицирующих все подробности, необходимые для мошенничества. Для величайших махинаторов современности компьютеры – это не просто рабочие инструменты, а источники новых преступных идей.

Лишь недавно компьютеры стали достаточно дешевыми, чтобы с их помощью скрывать проблемные активы. Ядовитые зелья лживых финансовых махинаций Мирового экономического кризиса стали настолько сложными, что разгадка их секрета напоминает взлом сложнейшего шифра. Это продукт высоких технологий в чистом виде.

Даже законная коммерческая деятельность начинает попахивать жульничеством, когда одни деньги помнят больше других. Как говорится, хочешь заработать на азартных играх, открой казино. Перифразируя эту поговорку, можно сказать: «Хочешь заработать на сетевых технологиях, купи самый мощный сервер». Если вы владеете мощнейшими компьютерами и располагаете доступом к самой подробной информации обо всех, вы можете просто поискать деньги, и они найдутся.

Секретный элитный сервер, который помнит все, что обычно забывали деньги, и который находится в центре взаимодействий между людьми, начинает в чем-то походить на Бога.

Экономика – все еще молодая наука, и она часто не способна опровергать существующие теории или достигать согласия по основным вопросам. Например, большая часть изложенного в этой книге касается накопления капитала, но при этом однозначного ответа на вопрос, откуда эти капиталы берутся, все еще не существует [1].

Я не претендую на то, чтобы называться экономистом. Однако как программист я изучаю процесс развития информационных систем, что вполне может оказаться полезным с точки зрения понимания экономики. В основе любой информационной технологии, от древнейших денег до облачных компьютерных технологий новейшего времени, лежит фундаментальный принцип принятия решений в соответствии с моделью, определяющей, о чем следует помнить, а о чем – забыть. Деньги – просто еще одна информационная система. Таким образом, основные вопросы в отношении денег будут теми же самыми, что и в отношении всех прочих информационных систем. Что запомнить? О чем забыть?

При неустойчивой экономике общепринятые идеи относительно того, как повысить благосостояние, могут перерасти в паранойю. Масштабное накопление капитала сложно отделить от «подъема», но приверженцы «левых» взглядов иногда представляют этот подъем чем-то вроде раковой опухоли, которая в конечном итоге погубит и людей, и окружающий нас мир. У приверженцев «правых» взглядов обычно наблюдается что-то вроде аллергии на инфляцию, которая так или иначе возникает, когда все больше людей становится богаче. Причем эта аллергия сопровождается непреодолимой тягой к жестким мерам. Примечательно, насколько схожи взгляды у идейных оппонентов.

С точки зрения теории информации обретение богатства означает просто согласованность информации, которую мы храним, с конкретными благами, которыми мы можем наслаждаться. Без этой согласованности получить блага не удастся.

На протяжении долгого времени новые деньги были по большей части увековечиванием памяти о поведенческих намерениях. Они ориентируются скорее на будущее, каким мы его планируем, чем на настоящее в том виде, в каком мы его определяем. Современные представления о деньгах обусловлены необходимостью найти равновесие между планированием и свободой. Если бы мы не обещали друг другу стабильности, жизнь стала бы крайне изменчивой.

Мы даем обещания, но устанавливаем меру свободы, решая, какие обещания давать и как их выполнять. Так банк предоставляет вам ссуду, если вы гарантируете, что вернете деньги, но вы можете выбирать, как это сделать, и многочисленные банки соревнуются в использовании разных эвристических алгоритмов, позволяющих оценить вашу платежеспособность. Какого же интересного компромисса мы достигли, позволив себе одновременно и свободу, и планирование!

В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ КОМПЬЮТЕРНЫХ СЕТЕЙ ДЕНЬГИ, КОТОРЫЕ ХРАНЯТСЯ В ОДНИХ КОМПЬЮТЕРАХ, ПОМНЯТ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ДЕНЬГИ, ХРАНЯЩИЕСЯ В ДРУГИХ. ЭТО ЧРЕВАТО ПРОБЛЕМАМИ. ОДНА ИЗ НИХ – СОБЛАЗН УКРАСТЬ ТО, ЧТО ПЛОХО ЛЕЖИТ.

Это один из главных даров, которые мы получили от современных денег, ориентированных на будущее. Создав абстрактную версию самой сути обещания (например, выплатить ссуду), мы сводим к минимуму необходимость соответствовать ожиданиям друг друга. Ровно в той же мере, в какой деньги забывают прошлое, защищая нас от бесконечной кровной вражды, они стали и средством для абстрагирования будущего, позволяя нам принимать друг друга лишь в той степени, которая необходима для выполнения обещаний.

Такое может произойти, если вы берете ипотечный кредит на покупку дома в контексте системы частичных резервов банка, которую уже кто только не ругал. Некоторой части денег для оплаты вашего дома могло бы вообще не существовать, если бы вы не приняли решение совершить покупку. Их взяли, выражаясь языком критиков этой системы, буквально «непонятно откуда»[12]12
  Систему частичных резервов банка яростно критиковали как прогрессисты, например Том Хартманн, так и либертарианцы, например Рон Пол. Ее часто называют «мошенничеством», инструментом «международного банковского бизнеса» или одной из форм долгового рабства. При всем моем согласии с тем, что критика системы в ее существующем виде весьма обоснована, недовольство критиков направлено, по всей видимости, на ее базовые принципы, которые заслуживают того, чтобы рассмотреть их в лучшем свете.


[Закрыть] на основании вашего обещания каким-либо образом заработать эти деньги в будущем.

Любой человек может спровоцировать возникновение новых денег, давая обещания. Вы ограничиваете будущее, составляя план и обещая его выполнить. Взамен вы получаете деньги, поскольку, дав обещание, вы определяете стоимость. Новые деньги создаются, чтобы представить эту стоимость.

Вот почему банки могут разориться, если люди не будут выплачивать взятые у них кредиты. Банки торгуют активами, которые частично состоят из намерений заемщиков, ориентированных на будущее. Когда заемщик, пусть даже частично, нарушает данное обещание, эти активы перестают существовать.

Экономика подобна космологии. Расширяющийся рынок, как и расширяющаяся Вселенная, подчиняется своим законам и характеризуется собственными локальными явлениями. Рост необходим для здорового рынка, и нет необходимости поддерживать его в ущерб окружающей среде или другим глобальным ценностям. Он будет честным только тогда, когда добрую волю обычных людей будут учитывать, а не закрывать на нее глаза. Это означает, что небольшой уровень инфляции – не слишком высокий – даже полезен, поскольку люди совершенствуют навыки в различных сферах деятельности, признавая ее полезной друг для друга[13]13
  Да, известно, что правительства различных государств, которым давно уже пора в отставку, печатали деньги исключительно для себя, неизбежно приводя рынок к катастрофе. Создавать фиктивную стоимость так же неправильно, как и отказываться признать стоимость реальную.


[Закрыть]. Это настолько элементарная мысль, что бывает сложно осознать ее сразу.

Утратить веру с точки зрения основного принципа богатства означает потерять убежденность в совершенствовании человечества. Если вся ценность, которую можно было создать, уже создана, то динамика рынка будет представлять собой сплошной отток клиентов, конфликты и локализацию капиталов. Люди, живущие в условиях экономики застоя, становятся жестокими и недальновидными.

В условиях расширения рынка возникают новые капиталы и новая ценность. Капиталы не обязательно появляются в результате событий, в корне меняющих существующее положение дел, например изобретений или открытия новых природных ресурсов[14]14
  Исторически экономический подъем также происходил под влиянием других факторов, например благодаря завоеванию новых территорий или росту численности населения, но сейчас эти факторы нестабильны.


[Закрыть]. Часть их появляется потому, что обычные люди обладают возможностью выполнять обещания.

Психология денег не всегда шла в ногу с их полезностью. Вот почему золотовалютный стандарт так привлекателен для сторонников политики популизма в США и постоянно обсуждается среди либертарианцев[15]15
  Золотовалютный стандарт общепризнанно сравним с чем-то вроде ложного следа (золотого?) в том, что это не господствующая идея, несмотря на то что она получила широкую поддержку в определенных политических кругах Америки. Однако эта идея целесообразна, поскольку мысль о том, что количество денег в мире должно быть жестко ограничено, также лежит в основе схем в стиле Кремниевой долины, цель которых – создание новой разновидности денег, таких как биткоин.


[Закрыть]. В мире очень мало золота, и его редкость лежит в основе его ценности. Все золото, добытое из недр вплоть до настоящего момента, можно уместить в три олимпийских бассейна [2].

Если бы мир опирался на золотовалютный стандарт, то эта гора золота выполняла бы функцию памяти всемирного компьютера, который человечество использует для планирования будущего своей экономики. Таким образом, концепция золотовалютного стандарта в основе своей глубоко пессимистична. Если свести нашу модель будущего к объему памяти примерно в 50 миллиардов тройских унций[16]16
  На момент написания этой книги в 2011 году у смартфона в моем кармане 32 гигабайта памяти, и эта величина на порядок выше числа бит, эквивалентного всем имеющимся в мире унциям золота.


[Закрыть], то мы распишемся в том, что в будущем не появится ничего нового, что имело бы ценность.

Деньги ценны лишь в человеческой интерпретации, и говорить об их абсолютной ценности бессмысленно. Но можно говорить об информационном наполнении денег. Если при подсчете того, что может стать для нас ценностью в будущем, использовать только биты, уже подсчитанные в прошлом, это обесценит то, что может быть открыто или изобретено. Такой подход нивелирует возможность людей давать друг другу обещания ради создания чего-то нового и важного. А будущее раз за разом доказывает, что оно намного лучше, чем можно было представить.

Превращение денег в абстрактное представление о будущем (то, что мы называем словом «финансы») началось около четырехсот лет назад и с тех пор продолжается в виде периодов экономического подъема (например, эпоха благоденствия после Второй мировой войны), которые случаются все чаще. Чтобы понять, какими стали деньги к моменту появления дешевых цифровых сетей, следует помнить, что в течение предыдущих нескольких веков благосостояние в индустриальных обществах в целом постоянно росло, несмотря на периодические спады и, конечно же, ужасные войны. Даже с учетом этих многочисленных страшных эпизодов вера в будущее стала незыблемой.

Совпав с эпохой Великих географических открытий и отголосками эпохи Просвещения, в Европе сформировалась новая оптимистичная разновидность памяти, основанная на обещаниях о будущих поступках, в противоположность тому, что уже имело место. В силу необходимости искусственная память начала больше ориентироваться на личность. Иного способа определить деньги относительно будущего (другими словами, вести финансовую деятельность) попросту не было. Только живые люди, в отличие от абстрактной информации, могут давать обещания о будущих поступках. Доллар есть доллар, кому бы он ни принадлежал, а ценные бумаги могут переходить из рук в руки. Но обещание исходит от конкретного человека, а иначе оно ничего не стоит.

Финансовые кризисы последнего времени можно рассматривать как симптомы ложной надежды на то, что информационные технологии могут давать собственные обещания без участия людей.

Глава 4
Целенаправленное формирование всеобщего величия

Наступление эпохи финансовой деятельности в последние несколько столетий совпало с появлением идеалов и внедрением технологий, за счет которых жизнь миллионов людей впервые в истории стала настолько безопасной и комфортной. Это также привело к неравномерному росту среднего класса. В контексте этих изменений возникает вопрос: почему многие люди не могут в полной мере воспользоваться благами современности? Если технология активно развивается и уровень благосостояния людей растет, то почему же бедность все еще существует?

В эпоху технического прогресса люди неизбежно начинают требовать все больше благ. Мы ожидаем, что современная медицина будет работать безотказно, а новые самолеты не будут падать. При этом всего сто лет назад о подобном и мечтать не приходилось. В современной финансовой системе блага точно так же существуют бок о бок с разочарованиями.

Если представить себе финансы в виде огромного потока капитала, движущегося по всему миру, в нем, как в море, будут штормы и течения, которые образуют огромные водовороты. Некоторые из этих водоворотов будут закручиваться вверх, а некоторые – вниз. Нередко случается, что бедные становятся еще беднее, а богатые – еще богаче. Карл Маркс уделял пристальное внимание этой тенденции, и ее сложно не заметить.

Попытки перекрыть этот поток и полностью заменить финансы государственным регулированием экономики, прибегая к таким средствам, как марксистские революции, оказались намного более жестокими, чем любые нарушения функционирования финансового капитала. Так что избавиться от бедности в мире, где финансы – основная движущая сила, все еще проблематично.

Маркс хотел создать то, что не понравилось бы большинству людей, включая меня: орган, регулирующий распределение благ сообразно потребностям населения. Давайте откажемся от марксистских идеалов и рассмотрим вместо этого вопрос, естественно ли при становлении среднего класса полагаться на рынок.

Маркс заявлял, что финансы – заведомо обреченная на провал идея и что рыночная система в любом случае деградирует и покатится по рельсам плутократии. Экономист-кейнсианец признает существование этих «рельсов», но также добавит, что если принять некоторые меры, подобного исхода можно и вовсе избежать. Несмотря на существование теорий, допускающих обратное, создается впечатление, что в вопросе выживания средний класс рассчитывает сейчас именно на такие меры.

И огромные богатства, и глубокая бедность естественным образом сохраняются из поколения в поколение, а вот средний класс без помощи извне такой устойчивости показать не сможет. Его представители во всех известных нам случаях долговременной стабильности полагались на кейнсианские меры, а также на долговременные устойчивые механизмы, например государственную социальную поддержку, для сдерживания изменений конъюнктуры рынка.

Однако, вероятно, со временем цифровые сети послужат лучшей альтернативой этим мерам и механизмам. Чтобы понять, почему это так, нужно рассмотреть системы организации общества на фундаментальном уровне.