Текст книги "Молчаливые боги. Мастер артефактов"

Да чтоб тебя…

Борозды на обожженной руке Маюн тоже постепенно затягивались новой плотью и кожей, но восстановление дракена шло намного быстрее.

Проклятье.

Маюн развернулась и стремглав помчалась прочь, надеясь, что ей удастся оторваться. За спиной ее раздался мощный боевой рык, а через несколько секунд застонали и затрещали деревья. Дракен бросился в погоню.

Маюн исступленно сжимала нож, все глубже вдавливая его острое, как бритва, лезвие в ладонь и пальцы, и, подпитываемая пылающей болью, бежала все быстрее. Сердце колотилось в груди, как обезумевшая птица в клетке, отсчитывая удары с той же быстротой, с какой ноги Маюн касались земли. Она взлетела на вершину холма, прыгнула вниз и понеслась по заросшему деревьями склону, ни на миг не замедляя скорости.

Рычание и топот массивных ног у нее за спиной возвестили о неумолимом приближении ящера. Маюн бросилась в густую рощу, а двумя секундами позже туда уже ворвался ящер. Разметав в щепки вставшее на его пути дерево, он ринулся дальше, волоча за собой длинный хвост.

Увидев впереди нагромождение камней, Маюн кинулась туда. Ее разум спал, эмоции притупились, но она чувствовала, что это – конец. Здесь она даст последний бой, и если умрет – так тому и быть.

Между камнями она заметила узкую щель. Обдирая руки и ноги, она боком протиснулась внутрь и тяжело упала на землю. В следующий миг в ее убежище врезался дракен. Вздыбив шею, он ткнулся мордой в щель, заревел и защелкал челюстями.

Маюн отшатнулась – и угодила в какой-то круглый предмет, который просел под ее весом. Девушка ощутила под пальцами что-то липкое, и тут же воздух в пещере взорвался жужжанием сотен насекомых. Все ее тело мгновенно облепили толстые черные жуки. Маюн закричала. С клацаньем сталкиваясь жесткими крыльями, жуки лезли под одежду, впивались в кожу, пытались забраться под маску.

Дракен, пронзительно вереща, отдернул голову и принялся передними лапами сбивать насекомых, вцепившихся жвалами в морду. Потом открыл пасть, в которой тоже копошились жуки, и кашлянул кровью и кислотой. Едкая слизь вспузырилась, потекла по шее, сжигая кровожадных паразитов.

А в крошечной пещере заходилась криком Маюн. Острые жвала насекомых работали быстрее, чем заживляющая магия маски. Девушка попыталась встать на колени, но не смогла удержать равновесие и завалилась на бок. Нож выпал из ладони, на которую тут же налетело полчище жуков. Они рвали кожу, вгрызались в окровавленную плоть. Маюн неистово колотила по крошечным тварям, но раздавить тела, закованные в жесткий хитин, было почти невозможно. Рой разрастался с чудовищной скоростью, и, если бы не маска, Маюн давно бы уже задохнулась. Оставалось одно из двух: вырваться наружу и встретиться с дракеном – или быть сожранной заживо.

Маюн выбрала первое. Но едва она подползла к спасительной расщелине, как оттуда в нее ударила кислотная струя – месть взбешенного дракена назойливым паразитам. Маюн испустила душераздирающий вопль. Жуки шипели и лопались на ее теле, а кислота разъедала то, что осталось от их пиршества. Это была агония. И чистейший экстаз. Маюн трясло. Легкие разрывались от ядовитых паров, она задыхалась, но не могла сдвинуться с места.

Но вот струя иссякла. Внезапное препятствие в виде жуков было уничтожено, и ничто не мешало дракену заняться наконец своей добычей. Сквозь полуобгоревшие веки Маюн видела, как ящер роет землю под камнями. Потом, просунув в расщелину длинные когти, хитрая тварь принялась раскачивать один из валунов, пока не вырвала его из земли. Отшвырнув его в сторону, чудовищный кеокум просунул голову в образовавшийся проем и, победоносно взревев, раззявил пасть над безжизненно распластанным телом.

Внезапно обожженная рука взметнулась вверх. Каменный нож вошел в нижнюю челюсть монстра и застрял в ней накрепко. Ящер взревел, разъяренный внезапным отпором. Он схватил Маюн острыми кинжалами зубов, пронзив ее грудь, легкие, живот, и выволок наружу. Маюн надрывно кашляла, из горла хлестала кровь, а дракен мотал ее, словно тряпичную куклу, грозя переломить позвоночник надвое.

Но страх, отчаяние и ярость Маюн пересилили даже эту запредельную боль. Она обездвижена и безоружна, голова вот-вот взорвется от давления – и шанса на спасение нет ни малейшего. Маюн испустила дикий, первобытный крик – и вдруг в груди стало тепло. Жар наполнил легкие и горло, перетек по рукам в пальцы – и Маюн почувствовала, что сжимает ножи. Не холодные каменные, как ее оружие, а пылающие огнем клинки.

Со свирепостью, которой мог бы позавидовать сам дракен, она вонзила эти клинки ящеру в нёбо. Глубже, еще глубже… Монстр взвыл, разжал челюсти, и Маюн упала на траву. Подняв голову, она увидела прямо над собой два горящих глаза. Собрав последние силы, она замахнулась и всадила в эти глаза свои огненные кинжалы. Зрачки рептилии вспыхнули и погасли.

Двадцатифутовый ящер жалобно всхлипнул и рухнул на бок, придавив своей толстой шеей Маюн.

Маюн запрокинула голову. Сквозь переплетенные кроны проглядывали яркие звезды. Тело вдруг стало восхитительно легким, и сознание устремилось к подмигивающим огонькам. Но вот небесный купол начал светлеть, и во мраке, окружавшем ее, Маюн почудилось какое-то движение. Носок чьего-то сапога легонько поддел ее подбородок, голова ее повернулась набок, и на мгновение Маюн показалось, что над ней, уперев руки в бедра, стоит Ойру. В следующее мгновение звуки просыпающегося леса разом смолкли, рассветное небо почернело, и все вокруг накрыла бесконечная чернильная тьма.

Глава 15

Боги, как больно…

Кентон очнулся и застонал, но тут же умолк, потому что даже стон причинял невыносимую боль.

Глаза были засыпаны землей, но это Кентона беспокоило меньше всего. Его тело изнывало от боли. В нем совершенно точно было что-то сломано – а может, и вовсе не осталось ни одной целой кости, – но Кентон не мог этого проверить. Он лежал погребенный под горой земли и камней и не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Я не хочу умирать. Только не так.

Камни вокруг его головы образовали небольшую пустоту, давая возможность дышать, но воздуха было катастрофически мало и с каждым прерывистым вдохом становилось еще меньше. Кентон уже чувствовал легкое головокружение. Плохой знак.

Только не так.

Волевым усилием он подавил начинавшуюся панику и расфокусировал зрение. Его взгляд проник сквозь рыхлую пелену, застилавшую глаза, уперся в камень над головой, а пару секунд спустя Кентон увидел туннель. Точнее, никакого туннеля больше не существовало: вплоть до самого выхода на поверхность он был завален землей и осколками породы. Взор магических глаз, преодолев сотни футов темноты, вынырнул из подземелья, и в проблесках солнечного света Кентон рассмотрел тень от Северной башни и темные деревья Чащи. Кентон слегка отвел взгляд в сторону, и картинка исчезла.

«Бородатые яйца Одара! – выругался он про себя. – Что мне теперь делать? Как отсюда выбраться?»

О том, чтобы прокопать себе путь на поверхность, нечего было и думать, а Милость он потерял – выронил, когда начался обвал и камни ударили по рукам юноши. Кентон попробовал было шевельнуть ногами, но те оказались придавлены намертво. Едва он разомкнул губы, как ощутил во рту вкус земли.

Кентон начал задыхаться; сердце бешено забилось о ребра, как дикий зверь, стремящийся на свободу. Кеос воплощенный, ему не вырваться из этой западни! Кентон ощутил необычайный жар во всем теле. Жар все усиливался, и в глазах начало мутнеть.

НЕТ!

Протест, чистейшее воплощение его яростной воли и силы, громыхнул внутри, заглушив все мысли и страхи.

«Нет! Я не умру, погребенный заживо и всеми забытый. Я не умру – не здесь, не сейчас, никогда».

НЕТ!

Ответом на его немой крик была тишина. Земля, давившая на его тело, стала заметно теплее. Кентону захотелось крикнуть по-настоящему, но он лишь крепче сжал челюсти, чтобы земля снова не попала в рот.

«Аннев, ах ты, ублюдок, – подумал он. – Когда я отсюда выберусь, я поймаю тебя, брошу в яму и буду скидывать на тебя булыжники, слушая, как ломаются твои кости».

Кентон прекрасно знал, что это ложь: он уже покойник. Даже если позвоночник каким-то чудом уцелел, все равно он, можно сказать, парализован – если чем и получалось двигать, так только пальцами.

Стоп. Это уже кое-что. Кентон снова зашевелил пальцами и вдруг ощутил касание прохладного металла. В ушах зазвучал почти разумный голос магии крови.

Я воздух. Я клинок, что служит ножнами мечу.

Кентон дернул уголком рта. Пальцы глубже зарылись в землю. Камень, перекрывавший путь к мечу, сам собой подвинулся, и Кентон надежно ухватился за обтянутую тканью рукоять.

Здравствуй, Милость.

Он дернул, но меч крепко сидел в земле. Тогда Кентон сосредоточился, представляя, как лезвие проходит сквозь камни, словно сквозь масло…

«Только не переусердствуй», – сказал он себе – и чуть не рассмеялся. Самое страшное уже случилось, и богам придется здорово постараться, чтобы переплюнуть самих себя.

И тут, словно в ответ на его мысли, меч ожил. Лезвие крутанулось вокруг своей оси и с легкостью рассекло булыжник, вдавивший его в землю. Обломки вокруг Кентона пришли в движение, и камень, в который он упирался лбом, скользнул вниз и зажал ему нос и рот, перекрыв доступ воздуха.

Если бы Кентон мог, он бы завопил от ужаса. Он бешено задвигал запястьем туда-сюда, разрезая слои камней и земли, и задергал ногами. Ноги тут же пронзила острая боль, зато они больше не были зажаты в тисках. Кентон почувствовал, что под ним, чуть сзади, появилось свободное пространство, и, крутясь и извиваясь, начал отползать назад. Ему было плевать на то, что острая поверхность камня, впившаяся в лицо, почти что начисто срывает ему нос и губы. Как только ему удалось высвободить рот, он выплюнул набившуюся землю и наконец смог дышать! Никогда еще воздух не казался ему таким восхитительным!

Однако уже через мгновение восторг сменился паническим ужасом: Кентон вдруг понял, что больше не может сдвинуться ни на дюйм – голова застряла намертво.

«Не-е-ет!» Кентон забился в панике, пытаясь освободить голову и руки. Камень, упиравшийся ему в лицо, скользнул вниз. Острый край вонзился глубже в плоть, послышался хруст ломающегося носа.

Кентон взвыл. Он вертелся и бился, как пойманный в силки зверь, крепко сжимая Милость в руке, требуя, чтобы магия меча освободила его. Расчистив достаточно места, чтобы двинуть рукой, Кентон испустил нечеловеческий крик, рванул меч к себе и разрубил сжимавший голову камень. Потом дернул головой, освобождая нос – точнее, то, что от него осталось. Не успел он обрадоваться, как оставшийся от камня кусок скользнул вниз, сдирая с черепа кожу, и остановился, воткнувшись острыми выступающими краями в глазницы.

– А-а-а-а!

Однако магические сферы, заменившие ему глаза, не разлетелись на куски.

«Хвала Одару», – с облегчением выдохнул Кентон.

Но бог воды небесной, похоже, этого не услышал: неимоверно тяжелый камень опустился еще ниже, вдавливая глаза глубоко в череп. Кентон снова завертелся, пытаясь вырваться; голову распирало от давления, казалось, еще немного – и она лопнет. Кентон отчаянно закричал, выплевывая землю и кровавую слюну из разорванного рта.

ТОЛЬКО… НЕ… ТАК!

Обезумев от ярости, Кентон сфокусировал взгляд и представил, как сила, угрожающая взорвать его череп изнутри, скапливается за глазами. Его взор на мгновение пронзил булыжник, за которым виднелось лишь нагромождение камней. А потом из глаз ударил ослепительный луч желтого света, уничтожив тяжелый камень, придавивший голову юноши. На лицо и шею Кентону брызнули оплавленные куски породы.

Теперь он был свободен. Не тратя времени впустую, Кентон направил меч вниз и вбок, и зачарованное оружие, пронзив обломки камней, встретило пустоту. А мгновение спустя земля под ногами аватара разверзлась, и он рухнул вниз. Пролетев целую секунду по воздуху, он врезался в твердую землю. Сверху градом посыпались камни, и Кентон вскинул руки, прикрывая голову.

Когда наконец камнепад прекратился, он отнял трясущиеся руки от лица. Вокруг него клубилось облако медленно оседающей пыли. Он лежал на спине в крошечной каморке, наполненной странным, до боли знакомым радужным сиянием.

Нет… Этого не может быть.

Он вернулся туда, откуда так долго и мучительно пытался сбежать, – в камеру Аннева.

Кентон начал смеяться. Это была какая-то извращенная, уродливая шутка. Что ни говори, а в этот раз боги поглумились над ним всласть: потратить бездну времени и сил, изувечить себя и почти что распрощаться с жизнью – чтобы вновь очутиться в камере, где его предательски запер этот проклятый кеокум Аннев. Кентон смеялся все громче. Будь у него человеческие глаза, из них брызнули бы слезы. Сломанные ребра причиняли мучительную боль, Кентон задыхался, но никак не мог унять сотрясающие его приступы истерического хохота.

«Я сошел с ума, – думал он, прислушиваясь к жуткому эху, наполнившему его темницу. – В голове что-то повредилось, и я рехнулся».

Понемногу смех унялся, и к Кентону вернулась способность трезво соображать. Он с удивлением обнаружил, что его зрение улучшилось: он взглянул на стену – и взор его тут же, безо всяких усилий, проник сквозь толстую кладку в соседнюю комнатушку. Тогда Кентон перевел пристальный взгляд на дверцу люка в потолке.

Мои глаза… Тот магический огонь, который я только что вызвал… Могу ли я использовать мое новое зрение, чтобы попасть в Хранилище?

Но эксперименты с этой новой, совершенно ему незнакомой магией могли закончиться еще одним завалом – и не исключено, что для Кентона он станет последним. Аватар продолжал сверлить дверь взглядом, но, как ни пытался, по-прежнему не мог проникнуть сквозь окружавший ее магический барьер.

Там наверняка есть артефакты, с помощью которых я мог бы выбраться отсюда. Какое-нибудь оружие вроде Милости или…

Милость. Как он мог забыть о мече?

Превозмогая боль, Кентон перевернулся на живот и пополз по заваленному обломками и землей полу, шаря руками в поисках меча. Потом внезапно остановился и обругал себя последними словами: к чему понапрасну тратить силы, если ему достаточно всего лишь посмотреть.

И точно – уже мгновение спустя он увидел меч. Тот лежал под грудой обломков у основания каменных ступеней, ведущих к люку. Кентон откопал меч и едва взял его в руку, как тут же ощутил знакомое покалывание магии.

Я Милость. Я воздух. Я…

– Да-да, я помню, мы уже это проходили.

Кентон прыснул. Отлично, он уже разговаривает с мечом. Пора выбираться, иначе он действительно рехнется, окончательно и бесповоротно.

Едва не плача от боли и усталости, юноша с трудом дополз до верхней ступеньки. Остановившись там, он сделал глубокий вдох и представил, как лезвие меча заостряется и наполняется сверхъестественной силой. Тут же в ладони аватар ощутил пульсацию – магия артефакта откликнулась на его призыв – и поднял меч. На мгновение его внимание привлекла сочащаяся сверху тонкая радужная струйка, но Кентон быстро отвел глаза, вспомнив хоровод призрачных лиц, которого испугался в прошлый раз.

Сосредоточившись, он принялся водить мечом по потолку, пока не ощутил, что невидимое лезвие уперлось в тончайший зазор между дверью и потолком и вошло в металл, словно в кусок масла. На Кентона полетели хлопья ржавчины. Он вогнал меч глубже, обхватил рукоять обеими руками и собрался было распилить кусок металла пополам, как вдруг в голову ему пришла идея получше. Взявшись за меч левой рукой, Кентон потащил его по периметру двери. Раздался металлический скрежет, и древние доски треснули. В тот же миг по подземельям пронесся тревожный гул, и стены каморки задрожали. Разрушенное здание Академии оседало под собственной тяжестью. Стена справа от Кентона лопнула громко и отрывисто, и образовавшаяся трещина зазмеились вниз, к подножию лестницы.

Кентон дернул меч на себя, заслонившись второй рукой от осколков и пыли. Предплечье не было препятствием для его стеклянных глаз, и сквозь него Кентон видел, как выгнулась дверь люка, едва удерживаясь на искореженных петлях. Снова тряхнуло, края разлома расползлись еще шире, щедро осыпая Кентона песком и кусками камней. Кентон покачнулся и, не удержав равновесия, свалился на пол. Все вокруг гудело и содрогалось, на него градом сыпались осколки вперемешку с глиной и пылью. Кашляя и отплевываясь, Кентон кое-как встал на колени – и ощутил, что земля под ним пришла в движение. В следующую секунду пол треснул, и трещина начала разрастаться на глазах, угрожая поглотить Кентона. Не успел он опомниться, как с потолка посыпались камни, и один из них саданул юношу по плечу, ободрав кожу. Почувствовать себя заживо погребенным во второй раз Кентону вовсе не хотелось. Вскочив на ноги, он бросился к лестнице и вскарабкался по чудом уцелевшим ступеням к люку.

Одного удара мечом по проржавевшим петлям оказалось достаточно, чтобы люк полетел на пол. Кентон нырнул головой в проем и, подтянувшись на руках, втащил тело наверх. Тяжело дыша, он принялся озираться по сторонам – вдруг и отсюда лучше побыстрее уносить ноги, – но адская какофония осталась внизу, ее отзвуки едва долетали до его слуха.

Кентон перекатился на спину, медленно, рывками втянул воздух сквозь стиснутые зубы и застонал. Боль от сломанных ребер и прочих повреждений, о которой он на мгновение успел позабыть, дала о себе знать с прежней беспощадной силой. Отдышавшись, Кентон окинул взглядом место, в котором оказался. Комнату наполнял тот же радужный свет, что и камеру внизу, но только здесь сияние его было в тысячу крат интенсивнее. Источник, из которого изливались потоки жидкой магии, по всей видимости, находился где-то в центре комнаты; потолок представлял собою необъятный купол. И повсюду, куда ни кинь взгляд, тянулись ряды полок, заполненные диковинными предметами, при виде которых юноша ощутил благоговение.

Наконец, вопреки всему, Кентон попал в Проклятое хранилище.

Едва этот факт дошел до его сознания, как внизу все стихло, и Кентон почувствовал – не просто понял, а именно почувствовал, – что опасности быть погребенным заживо больше нет. Ему подсказал это тот же инстинкт, благодаря которому он смог воспользоваться мечом Аннева или безошибочно распознавал назначение любого артефакта, лишь прикоснувшись к нему.

Проклятое хранилище само по себе являлось артефактом. Зачарованное место, созданное специально для того, чтобы скрывать и защищать предметы, оскверненные колдовством, кровью и магией. Даже если снаружи обрушится весь мир, эти стены не дрогнут. За их пределами Кентон – урод и изгой, но здесь он сокрыт от глаз и людей, и богов. Это внезапное осознание принесло с собою странное, прежде неведомое Кентону чувство глубокого умиротворения. С восторгом наблюдая за переливами магического сияния, он наконец признался себе в том, что сам всю жизнь отрицал: Академия никогда не была ему домом. Много лет он притворялся, чтобы не выделяться среди остальных, но так и не стал здесь своим. Да и не мог стать, ведь он – воплощение всего, что Академия рьяно преследовала. Он – сосуд для магии.

Теперь, в окружении тысяч артефактов, он чувствовал себя на своем месте. Эти предметы, созданные магией, никогда его не осудят и не отвергнут. Любить его они тоже не будут, ну да невелика потеря. Он всегда был монстром, а теперь, без сомнения, еще и выглядит соответствующе. Губы разорваны, нос сломан. Стеклянные глаза без век, на лице живого места не осталось – сплошь порезы, ссадины и кровоподтеки. Наверняка в Хранилище найдутся целебные эликсиры, но человеческие глаза они ему не вернут и от шрамов не избавят. Кентон медленно поднял руку и провел пальцами по затвердевшей, исполосованной ранами коже на скулах.

Теперь он самый настоящий кеокум. Гадкий уродец, несущий в себе скверну магии и помеченный Кеосом. Чем скорее он смирится с этой истиной – и перестанет считать себя одним из этих, – тем лучше. То, что произошло с ним за эти последние несколько часов, что-то необратимо изменило в его душе.

«Шли бы вы, Тосан и древние, прямиком в печь Кеоса, вместе со своей Академией, – подумал Кентон. – Впрочем, похоже, вы уже там. Я жив – а вы нет. И никому из вас ваши дурацкие правила не помогли».

Он вспомнил, с каким ожесточением бился за титул аватара, как стремился занять почетное место среди мастеров Академии. Вспомнил, как был горд в момент своего триумфа – и как Тосан растоптал его гордость, назначив в помощники этому дряхлому старикашке Нараху. Но теперь все эти ублюдки мертвы или разбежались кто куда, и Кентон им больше ничего не должен.

Тут он подумал о Маюн. Среди трупов он не видел ни одной знающей девы. Как знать, вдруг им всем удалось вовремя убежать? Если так, то жива и Маюн. Она больше не любит Аннева – она отвергла его – и, быть может…

Но нет. Аннев и тут постарался. Если Маюн и жива, Кентон ей не нужен. Такой – не нужен. Спасибо тебе, Аннев. Впрочем, если бы Маюн узнала, что ее бывший женишок-предатель запер Кентона в своей камере, она и пальцем не пошевелила бы. Ее неверное сердце подсказало бы ей плюнуть на несчастного и оставить гнить в подземелье.

Да горите вы все огнем.

Кентон заскрипел зубами от злости. Он ненавидел Аннева всей душой – за то, что этот мерзкий лжец не сумел удержать свой секрет при себе, за то, что вероломно разрушил все надежды и планы Кентона. Кеос свидетель, когда их пути пересекутся, этот однорукий подонок захлебнется в собственной крови. Но сначала нужно выбраться отсюда, а для этого Кентон должен примириться с магией, которую так долго отрицал.

Кентон сел на пол, выпрямил спину и сделал глубокий вдох. Затхлый воздух тут же осел на языке, принеся с собой горьковато-сладкий привкус магии. Кентон распознал в нем нотки крови, меди и забродившей сахарной свеклы. Эхо магии прокатилось по его телу, проникло в кости. Это была безграничная древняя сила. И Кентон знал, откуда она берет начало. В центре Хранилища стоял громадный колодец, до краев наполненный золотой жидкостью, от которой исходило радужное сияние. У Кентона мелькнула мысль, что, даже будь у него прежние, человеческие глаза, он все равно увидел бы разлитую в воздухе магию. Она была не менее зрима, чем пар, поднимающийся от горшка с кипящей водой. Кентон встал на ноги и направился к источнику магии. Подойдя к колодцу, он увидел углубления, через которые жидкость изливалась в выдолбленные в полу желобки. Они отходили от колодца, подобно спицам невообразимого колеса, и простирались до самой стены, построенной по периметру круглой, увенчанной куполом комнаты.

Кентон не понимал глифов и охранных заклинаний так, как Тосан и Нарах, и не мог читать священные тексты так же легко, как Аннев или Содар. Его талант заключался в другом: он тонко чувствовал особенности магии, исходящей от любого артефакта. Он тщательно скрывал свои способности и долго пытался убедить самого себя, что это лишь плод его фантазии, но преуспел лишь отчасти.

Всю жизнь его окружал мерный гул голосов: высоких и низких, громких и тихих, настойчивых и вкрадчивых. А он упрямо их не замечал, отмахиваясь от слов, в которые превращались эти голоса в его голове. Но здесь, в Проклятом хранилище, он слышал, как бьется самое сердце магии, отдаваясь мощным эхом в глубине его существа и заявляя о своем предназначении.

Скрывать. Защищать.

Кентон посчитал золотые ручейки, исчезавшие под полом Хранилища. Их было двенадцать. Он по-прежнему не мог видеть сквозь стены комнаты, но это ему и не требовалось: он уже понял, что ручейки несут волшебную жидкость к двенадцати камням, стоящим по периметру Шаенбалу. Кентон не сомневался, что если бы сейчас он находился рядом с любым из камней, то ощущал бы ту же пульсацию магии.

Скрывать. Защищать.

Два дня назад он почувствовал нечто странное, исходившее от древнего замшелого камня у западной границы деревни. Тогда все его мысли занимала миссия в Банок, поэтому он не придал этому большого значения. Правда, ему было интересно: Фин с Анневом тоже ощутили эту вибрацию? Спрашивать у них он, само собой, не стал.

Кентон перевел взгляд с колодца на несметные ряды полок: пришла пора заняться артефактами. Хромая, он доковылял до ближайшей полки и увидел, что она заставлена флакончиками янтарного цвета. Каждый был наполнен какой-то светящейся жидкостью. Новые глаза подсказали Кентону, что эта жидкость – алхимическая смесь, которая заживляет раны и придает бодрость духа. Он не сразу сообразил, откуда ему это известно, пока не заметил переливающуюся крупицу какого-то вещества, плавающую внутри каждого бутылька. Она-то и содержала в себе магию.

«Кровь», – догадался Кентон.

Крупица была крошечной, но инстинкт подсказал Кентону, что он не ошибся. Более того, Кентон знал, что это не обычная кровь, а кровь терранца, который обладал невероятной способностью к самоисцелению. Аватар протянул руку, коснулся пальцами флакончика с мутноватой оранжевой жидкостью и тут же услышал голос магии.

Ты ранен, но я исцелю тебя. Выпей меня. Стань единым целым со мной. Позволь мне вспомнить, кто я.

Кентон, словно в тумане, взял бутылек, вынул из него пробку и поднес его к губам.

«Что я творю? – мелькнула в голове мысль. – А вдруг это яд? С чего это я должен его пить?»

И вдруг Кентон понял, что содержится внутри, – об этом сообщила ему сама бутылочка. Кровь инквизитора.

Я дарую тебе исцеление. Разреши мне показать, на что я способна.

Кентон наклонил бутылек, чувствуя, как маслянистое содержимое обжигает горло. Ощущение вышло не из приятных, он кашлял и отплевывался, но выпил все до последней капли. Жидкость имела привкус апельсиновых корок, шафрана и золы. По всему телу разлилось необыкновенное тепло. В носу засвербело, и Кентон почувствовал, как зашевелились размозженные хрящи. Жаркая волна с ароматом подкопченного медового вина набежала на сломанные ребра, потом отхлынула к искалеченным ногам, без остатка вымывая боль. Кентон сделал глубокий вдох и улыбнулся: он чувствовал себя великолепно.

Юноша облизнул губы, пытаясь вновь ощутить вкус магии, но его уже не оказалось.

«Любопытно», – отметил про себя Кентон и взял другой флакон.

Я могу исцелить тебя, тут же раздался в его голове шепот. Я очищу твою кровь, залечу раны. Ты только попробуй меня… попробуй…

Кентон поставил бутылек на место. Что-то здесь явно было не так. На соседней полке стояли стеклянные пузырьки разных форм и размеров, заполненные порошками, жидкостями и вязкими маслами. Кентон коснулся серого полупрозрачного флакона и вперил взгляд в клубящийся зеленый дым внутри.

Умри.

Голос, если это можно было так назвать, раздался где-то в области затылка.

Угасни. Смолкни навсегда.

И вдруг к нему присоединился второй голос, совершенно не похожий на первый:

Расти. Захватывай… владей.

До Кентона дошло, что это разговор – два вида магии крови беседовали друг с другом, – и, пока он вслушивался, его посетило видение: какие-то зеленые споры заполонили его легкие, и ему стало нечем дышать…

Он поспешно вернул бутылек на полку и вздрогнул. А что, если он пробыл под землей так долго, что и правда рехнулся? Эти голоса… они не настоящие, артефакты не издают ни звука – но он все равно чувствует их предназначение. Эти предметы рассказывают ему о себе, но на другом, глубинном, бессловесном уровне. Кентон дотронулся до пузырька с каким-то серым порошком и сосредоточился, готовый выслушать очередное послание.

Однако ничего не почувствовал.

Тогда он опустил глаза, всмотрелся вглубь серой массы – и двери его сознания распахнулись настежь под напором магии.

Дотронься до меня, зашептал голос в его голове. И отныне тебя не тронет никто. Вотри меня – позволь стать твоей кожей – и я дарую тебе защиту. Отныне ты ничего не почувствуешь. Я стану твоим щитом. Коснись меня – и больше тебе не придется касаться чего бы то ни было.

«Железорожденный, – догадался Кентон. Он как будто попробовал магию на язык и по вкусу определил ее принадлежность. – Когда-то ты звался железорожденным».

Да, откликнулся порошок, пульсируя в ладони Кентона. Я железорожденный, и ты станешь таким же, как я, если коснешься меня… коснись меня…

Но Кентон поставил бутылочку на полку. Теперь он знал, что должен искать. Хитро ухмыляясь, он потянулся за флаконом с янтарной жидкостью.

Выпей меня. Позволь мне исцелить тебя. Я могу…

«Ага, ты инквизитор, – подумал Кентон. – Точнее, был инквизитором-терранцем. Твоя магия лечит».

ДА! Флакон так и затрепетал в предвкушении у него в руке. Выпей меня, молю! Позволь мне вспомнить, кто я.

Кентон, не обращая внимания на зов магии, поставил флакон обратно. Едва он убрал руку от стекла, как голос в его голове зазвучал намного тише, однако Кентон все равно слышал его… до тех пор, пока не отвел взгляд.

Очень интересно. И почему он раньше этого не замечал? Может, все дело в его глазах? Что, если аклумера не только наделила его сверхъестественным зрением, но и воззвала к жизни некие скрытые способности? Он поднял глаза к потолку, нашарил на полу меч, подобрал его и поставил, прислонив рукоятью к стеллажу с полками.

Я воздух, зашелестел в голове знакомый голос. Этот меч – мои ножны, а я – край его клинка…

– Значит, меч я слышу, даже если не гляжу на него, но на эликсиры обязательно должен смотреть, – проворчал Кентон. – Почему?

Не придумав никакого объяснения, он опустил взгляд на лезвие – и тут же ощутил мощную пульсацию в голове. Вкрадчивый шепот перешел в громкий крик.

Кентона осенило.

– Получается, глаза усиливают мои способности. Прикосновение к артефакту помогает мне сосредоточиться на его магии, а если на него еще и смотреть, то голос магии становится намного громче.

Чтобы подтвердить собственную догадку, он уставился на клинок: воздух вокруг серебристого металла замерцал голубым и розовым цветом и сгустился, превратившись в острейшее лезвие. Кентон настроился, пытаясь почувствовать кровь, создавшую меч, – и тут же потерял с ним связь. Тогда он попробовал по-другому. Не отрывая взгляда от артефакта, он расфокусировал зрение, и, когда картинка перед глазами поплыла, сменяя цвета, он мысленно задал вопрос: «Кто ты, создатель этого меча?»

Щитоносец, ощутил юноша ответ внутри себя. Я сжимаю воздух. Я защищал Содара. А теперь буду защищать тебя.

«Содара? Значит, ты служил старику, а потом он отдал тебя Анневу».

Меч задрожал, выражая свое согласие.

«Невероятно», – в очередной раз подумал Кентон.

Неужели меч действительно обладает зачатками разума? Неужели у него есть душа, или вроде того?

Я Милость, пульсировало лезвие, я воздух, я лед. Я острие бритвы. Я – кровь щитоносца.

«Ясно. Значит, полуразумный». Кровь, создавшая этот артефакт, помнила, кем при жизни был человек, в венах которого она текла.