Текст книги "Моя сестра Роза"

Часть вторая
Мне нужно спарринговать

Глава девятая

В понедельник утром, на двадцать минут раньше назначенного времени, приходит наш новый репетитор. До невозможности белый мужик по имени Джеффри Ханимен. Не могу поверить, что нам сразу придется браться за учебу. Мы в Нью-Йорке‐то всего пару дней.

Математика и почти все естественные и точные науки – это не мое. Я люблю биологию. А вот физика – брр-р… Химия еще хуже. А самый кошмар – математика. Но без них мне не поступить в медицинский.

Я бы хотел сразу пойти в школу, но родоки решили, что апрель – это почти конец американского учебного года. Все нормальные школы снова начнут работать только в сентябре. С тех пор как мы перестали ходить в Австралийскую независимую международную школу в Джакарте, прошло уже больше полугода. Мне там нравилось. И Розе тоже, но по другим причинам. Ей лучше учиться дома, так безопаснее для окружающих. До сентября мистер Ханимен будет учить нас математике и естественным наукам, а все остальное мы пройдем сами, по учебникам.

Салли и Дэвид планируют раз в неделю проверять, как мы осваиваем учебники. Они всегда это планируют, но до дела почти никогда не доходит. С тех пор как мы уехали из Сиднея, в нашем образовании нет никакой системы, и это я еще мягко выразился.

Мы с Розой подглядываем с верхней ступеньки лестницы.

– Он лысый, – говорит Роза. – Люблю, когда они нанимают стариков.

Еще бы. Старики обожают Розу. Голова у мистера Ханимена просто сияет. Интересно, он, что ли, полирует себе лысину? Родоки жмут ему руку, усаживают на один из диванов и немного рассказывают о нас с Розой. Хотя они наверняка уже миллион раз объяснили ему все, что ему нужно о нас знать.

– Они говорят ему, что я гений, – шепчет Роза.

– Да, и что я достаточно умный, хотя с математикой у меня беда.

– И с естественными науками, – добавляет Роза. – Не такой уж ты и умный, Че.

– Спасибо.

– Я хочу пойти в школу, где учится Сеймон. Они ставят спектакли.

Интересно, двойняшки ходят в разные школы или Роза просто решила забыть о том, что существует еще и Майя, которая понравилась ей явно меньше?

– Эй вы там, готовы? – зовет Дэвид. – Спускайтесь. Мы выжидаем с полминуты, затем спускаемся. Джеффри не старый. Не морщинисто-старый. Он явно моложе родоков. Он говорит, чтобы мы называли его Джеффом, и жмет нам руки. Ладонь у него потная. Не понимаю, как ему удалось так вспотеть, ведь в комнате, где он просидел с родоками последние двадцать минут, довольно прохладно.

– Нам пора, – говорит Салли. Она одергивает рукава пиджака, следя за тем, чтобы они не до конца закрывали манжеты блузки. Затем расстегивает две верхние пуговицы пальто. Снова их застегивает. Они с Дэвидом собираются на первую официальную встречу с Макбранайтами. Будут знакомиться со своими сотрудниками. Им хочется произвести хорошее впечатление.

– Я нормально выгляжу? – спрашивает она у Дэвида.

– Потрясающе. – Он целует Салли в лоб. – А я?

Салли кивает и снимает у него с рукава пушинку.

Джефф явно смущен.

– Вы оба выглядите прекрасно, – говорю я. – Особенно с учетом джетлага и того, что вы нервничаете.

– Сегодня важный день, – говорит Салли.

– Мы не нервничаем, скорее ликуем, – добавляет Дэвид. Интересно, он сам в это верит?

– Они вас любят, – ободряет их Роза. – Они так всегда пишут в своих открытках.

– Ты права, дорогая, – говорит Дэвид. – Все пройдет отлично.

Они целуют нас с Розой на прощание и жмут потную руку Джеффа.

– Не забудьте еще раз посмотреть видео про инжектор.

– Опять? – изумляется Роза. – Мы уже посмотрели его четыре раза.

– Опять. Мы вернемся до того, как тебе пора будет идти на бокс, Че.

И они уходят. Джефф неловко стоит у дивана, разглядывая что‐то слева от меня.

– Вы начнете с теста, – говорит Роза, – чтобы понять, чему нас надо учить. Репетиторы по математике всегда так делают. Я надеюсь, тест будет сложным. В последний раз он был до ужаса легким.

– Ну ты и поганка.

– М-м, да, – одновременно со мной говорит Джефф. – Тест.

Интересно, он раньше кого‐нибудь чему‐нибудь учил? – Репетиторы никогда не верят, что я гений. Слишком многие родители думают, что их ребенок гений, если он в два года умеет считать до десяти. Но я действительно одаренная. Я уже работаю над доказательствами. Давайте заниматься на кухне? Мне нравится сидеть на высоком стуле.

– М-м, конечно. Можем заниматься где захотите.

– Вы из Англии? – спрашивает Роза. Она заранее знает ответ. Родоки нам сказали.

– М-м, да, я из Англии.

Мы садимся на высокие стулья. Джефф дает нам тесты. Роза сразу принимается отвечать на вопросы. Я просматриваю тест до конца, и глаза у меня стекленеют.

– Меня это раздражает, – говорит Роза. – Че, перестань.

– Действительно, это слегка раздражает, – говорит Джефф.

Я не представляю, что они имеют в виду.

– Ты стучишь ногами, – поясняет Джефф.

Я смотрю на свои ноги. Они покачиваются, пальцы ударяются о барную стойку, а пятки – о стул. Я ставлю ноги на перекладину стула.

– Извините, – говорю я.

Мне сейчас совершенно не хочется разбираться в числах. У меня болит голова. Я хочу спать – ладно, не то чтобы хочу, но я не уверен, что полностью проснулся.

Первая часть – математический анализ. Я едва сдерживаюсь, чтобы не застонать. Уверен, будь я в обычной школе, я еще не имел бы никакого представления о математическом анализе. Будь я в обычной школе, я бы не сидел рядом со своей десятилетней сестрой, которая уже работает над математическими доказательствами.

– Ты снова стучишь, – говорит Роза. – Перестань.

Я снова ставлю ноги на перекладину. В кармане вибрирует телефон. Наверное, это Назим, или Джорджи, или Джейсон. Или все трое.

– Можно я отойду на минутку? А потом сразу начну, – говорю я.

Джефф кивает, хотя по нему видно, что он не рад. Я иду в ванную, запираю дверь и принимаюсь ходить взад-вперед. Четыре шага до стены, четыре шага обратно. Как бы мне хотелось прямо сейчас пойти в спортзал. Я смотрю на экран телефона. «Не спишь?» Это Джорджи. Сажусь на столешницу возле раковины и принимаюсь болтать ногами. «Я тебе отвечаю, значит, не сплю. А у вас там разве не глубокая ночь?» – «Ночь. Я не могла заснуть. Но мозгов не хватает чем‐то заняться. Шить не могу, машинка слишком шумит». Джорджи часто страдает от бессонницы, не то что я. Я не сплю только из‐за джетлага.

«Назим говорит, ты рад за нас». – «Конечно». – «Как там Роза?» Джорджи всегда спрашивает. Я всегда отвечаю. Я стираю все, что написал о них с Назимом, и вместо этого рассказываю про паспорт. «Маленькая мстительница-психопатка. Может, теперь она бросит все силы на добрые дела?» Я улыбаюсь, представив себе выражение лица Джорджи. «Хорошо бы. Она хочет жить в доме этих богатых родоковских друзей. Ты бы видела, в какой квартире мы живем. Ужасно роскошно. Но Роза уже поняла, что бывает еще роскошнее». – «Вот увидишь, однажды она будет править миром. Мало не покажется».

– Че, с тобой все нормально? – спрашивает Роза. Конечно, она ведь не может оставить меня в покое больше чем на пять минут.

– Да. Уже иду.

«Мне пора». Я сую телефон в карман, пару раз подпрыгиваю на месте и только потом выхожу. Роза склонилась над тестом. Джефф смотрит в свой планшет. Я усаживаюсь на стул.

– Извините, – бормочу я.

Джефф поднимает на меня глаза, но ничего не говорит. Не могу разобрать, что он читает.

– Я уже закончила первый раздел, – объявляет Роза.

– Поразительно.

Я снова смотрю на тест. Зачем начинать с анализа? Почему нельзя было заняться алгеброй, геометрией или еще чем‐нибудь более подходящим для утомленного джетлагом мозга? Например, раскрашиванием картинок.

– Если бы мы сейчас учились в обычной школе, у нас был бы конец года? – спрашиваю я.

Джефф кивает.

– И мы бы не делали никакие тесты?

– Скорее всего, делали бы. Апрель и май – время экзаменов.

Я вздыхаю. В Таиланде учебный год сейчас только начинается. В Австралии он начался пару месяцев назад. Я напрягаю свой распухший от недосыпа мозг и пытаюсь решить уравнения, используя калькулятор на телефоне. Стул поднят на неудобную высоту. Я делаю поворот в одну сторону – до хруста в спине, – потом в другую сторону. Мне просто необходима пробежка. Интересно, Соджорнер бегает?

Я продираюсь сквозь тест, размышляя о том, почему в уравнениях всегда фигурируют «иксы». Почему решили использовать x, а не r или, скажем, s? Интересно, мне в жизни вообще пригодятся знания о том, как моделировать изменение положения тел в пространстве? Я сползаю со стула и растягиваю голени, четырехглавые и ягодичные мышцы.

– Готово, – говорит Роза, кладет ручку на стол и протягивает Джеффу свой тест. – Это было сложно.

Роза спрашивает Джеффа про поли-что‐то-там. Я уже через пару секунд перестаю понимать, что он отвечает. Роза заворожена. Такие моменты – едва ли не единственные, когда я не боюсь, что она натворит что‐то ужасное. Она слишком сосредоточена. Я довольно скоро расправляюсь с тестом, потому что в последнем разделе на треть вопросов отвечаю наугад.

Пока Джефф проверяет наши тесты, я делаю себе бутерброды с ветчиной и сыром. Сегодня в спортзале я дам Соджорнер свой номер. Мы ведь уже вполне знакомы. Я надеюсь, что ей это не покажется странным. Роза пьет апельсиновый сок и смотрит, как Джефф исправляет ошибки. Он возвращает нам тесты. Мой исчиркан и исписан красным. Я едва справился. У Розы две ошибки. Я доволен, а Роза расстроилась. Она внимательно слушает, пока Джефф объясняет ей, что она сделала не так и почему, и приводит похожие примеры. Я почти сразу отвлекаюсь. Иногда мне кажется, что Роза способна поддерживать отношения только с теми, кто лучше нее разбирается в математике или играет в шахматы.

У меня жужжит телефон. Хорошо бы это была Соджорнер. Но у нее нет моего номера, и я не знаю, у кого она могла бы его узнать. Джефф продолжает что‐то объяснять Розе, приводит новые примеры. Меня словно нет в комнате. Вот бы меня в ней правда не было.

Мы снова делаем перерыв. Мне пишут Джейсон и Назим. Я ем протеины, которых мне явно не хватало, но все вокруг по‐прежнему происходит словно за прозрачной стеной. Голос Джеффа звучит бесконечно далеко. Почти в два, когда Джефф уже заканчивает занятие, Салли пишет мне: «Встреча затягивается. Будем к пяти. Можешь пропустить тренировку? Всего раз?» Я не хочу пропускать тренировку. «Ты же знаешь, мы бы не просили, если бы это не было важно». Я пялюсь на экран телефона.

– Кто это? – спрашивает Роза.

– Салли. Они вернутся не раньше пяти.

– Но у тебя же тренировка, – говорит Роза.

– У меня была тренировка.

«Ответь, чтобы мы знали, что ты получил сообщение».

– Иногда, – говорю я своему телефону, – ты меня просто бесишь.

Джефф продолжает собирать свои вещи.

– А вы можете еще остаться? – спрашивает у него Роза.

Он смотрит на нее и медленно моргает. Возможно, я тоже моргаю.

– Они вам заплатят. Мне бы хотелось еще позаниматься.

– Ну, – говорит Джефф.

Сможет ли он удержать Розу в узде? Я хочу на тренировку. Мне нужно на тренировку. Нужно измотать себя, чтобы выспаться и наконец избавиться от этого идиотского джетлага. Нужно снова увидеть Соджорнер. Роза включает ямочки на щеках.

– Ну пожалуйста, позанимайтесь со мной еще.

Новое сообщение от Салли: «Че, пожалуйста, ответь». Я не стану упрашивать Джеффа. Я готов умолять его, лишь бы он остался. Наверняка их вполне можно оставить вдвоем. Роза просто бредит математикой. Она уважает Джеффа за его знания.

– Ну пожалуйста, пожалуйста, – говорит Роза. – Мы могли бы поработать над доказательствами!

– Ладно, Роза, – говорит Джефф. Лоб у него блестит от пота. Он явно не смог устоять перед доказательствами. Я не совсем понимаю, что вообще такое эти математические доказательства.

– Спасибо, – говорю я, едва сдерживаясь, чтобы не завопить от радости. – Я вам очень признателен.

«Джефф остается с Розой и будет заниматься с ней математикой. Я иду в зал. Вам придется больше ему заплатить». Я делаю себе еще бутерброды, собираю сумку для спортзала.

– Роза, ты будешь себя хорошо вести?

Роза снова показывает ямочки.

– Буду.

– Давай без ямочек. Я не верю твоим ямочкам.

Она перестает улыбаться:

– Обещаю, что буду хорошо себя вести.

«Ты уверен, что это удачная мысль?» – пишет Салли.

«Слишком поздно».

– Джефф, пожалуйста, следите, чтобы она хорошо себя вела. Не позволяйте ей уговорить вас заняться чем‐то, не связанным с математикой.

Он быстро моргает:

– Я ее репетитор по математике.

Я целую Розу в лоб, беру сумку и сбегаю. За спиной я слышу Розин голос:

– Передавай от меня привет Сид.

Глава десятая

Соджорнер пришла на трехчасовое занятие в зале с мешками. И тот тупорылый тоже. – Эй, кенгуриный стейк, – говорит он, слишком сильно ударяя меня по руке, – как дела?

Я бормочу что‐то, что можно принять за «нормально», сажусь на пол возле ближайшего к Соджорнер мешка и начинаю наматывать бинты, одновременно наклоняясь вперед, чтобы растянуть заднюю поверхность бедер. Поднимаю глаза и вижу Соджорнер. Улыбаюсь ей. Она улыбается в ответ и продолжает сосредоточенно разминаться. Ее подруга стоит рядом с ней и что‐то говорит про какой‐то протест. Соджорнер кивает и хмурит лоб. Я хочу подойти к ней и разгладить эти морщинки.

Входит наша тренерша. Она невысокая и худая, с коротко остриженными светлыми волосами.

– Я Дайдо, – говорит она. – Для тех, кто меня еще не знает, сообщаю: я строгая, но честная.

Я вычитаю у нее баллы, потому что все тренеры говорят примерно то же самое. Жду не дождусь, когда кто‐нибудь скажет: «Я слабый, изнеженный и абсолютно несправедливый».

– Мне нужна хорошая форма и тяжелый труд. Не собираетесь выкладываться – выбирайте другое занятие. Не выйдете отсюда насквозь мокрыми от пота – значит, я не справилась с задачей. Все размялись?

Мы киваем.

– Надевайте перчатки. Покажите, что вы умеете. Два раунда по две минуты. Между ними перерыв десять секунд. Не жалейте себя!

Я и не жалею. Я по полной обрабатываю мешок: джебы, кроссы, хуки, апперкоты, комбинации. Я подпрыгиваю, отклоняюсь, подныриваю, делаю обманные выпады, отражаю удары, пляшу вокруг мешка, на месте которого представляю себе крепко сбитого двухметрового мужлана. Он не так быстр, как я, и привык, что его быстро отправляют в нокаут: он не слишком вынослив. Я атакую его со всех сторон, как комар, молочу его по почкам. Слышится звук гонга: конец первого раунда. Я обливаюсь потом.

– Перерыв десять секунд.

Я улыбаюсь. Бьет гонг: начинается второй раунд. Все вокруг приходит в движение. Я пляшу вокруг мешка. Двухметровый урод сдается. Теперь пора обороняться. Дайдо ходит по залу и работает с каждым из нас по очереди. Она требует точных, аккуратных движений. Мне она нравится. К концу занятия я выбился из сил, но чувствую себя очень довольным. Все в зале едва переводят дыхание, но при этом радостно улыбаются.

– Спарринг в семь каждый вечер. Новичкам нельзя, но все, кто занимался сегодня, более чем готовы и могут к нам присоединиться. Мы любим новые лица. Придешь? – спрашивает Дайдо, поворачиваясь ко мне.

У меня обрывается сердце.

– Я не участвую в спаррингах, – бормочу я. Глупое обещание. Интересно, Роза так же твердо держит данные мне обещания?

– Ясно. Если передумаешь, будем рады тебя видеть. Я киваю, стираю пот с лица и рук полотенцем и разматываю бинты.

– Так ты из Австралии? – спрашивает Соджорнер.

Я поднимаю на нее глаза и киваю. Наверное, она слышала, что сказал тот тупорылый.

– Ты не похож на австралийца.

Я пристально гляжу на нее. Никто никогда мне такого не говорил. У меня светлые волосы и синие глаза. Обычно, когда меня спрашивают, откуда я, и я отвечаю, что я из Австралии, мне тут же говорят: «Серфингом занимаешься?» Как раз из‐за светлых волос и синих глаз. Они уверены, что все австралийцы выглядят так же, как я, что неправда, и что мы все серфингисты, что тоже неправда. Я никогда не катался на доске.

– У всех австралийцев, которых я знаю, сломанные носы и уши всмятку.

– Мы красивый народ.

Она смеется. Я сую бинты в карман, беру полотенце, бутылку с водой и перчатки, встаю. Мы одного роста, вокруг нас – лес из качающихся мешков для бокса. Я чувствую, что наклоняюсь к ней, как будто хочу впитать в себя этот смех. У нее невозможно длинные ресницы, они загибаются так высоко вверх, что почти достают до бровей. Я делаю глоток воды, чтобы отвлечься.

– У тебя ужасно милая сестра, – говорит она.

– Слишком милая, – поправляю я. Мне не хочется думать о Розе. – Я обрадовался, когда вчера увидел тебя в парке. Я тут мало кого знаю.

Она улыбается:

– Почему ты не участвуешь в спаррингах?

– Пообещал родителям, что не буду, пока не перестану расти, – отвечаю я, не подумав. У меня горят щеки. Зачем я это сказал? «Мне родители не разрешают». Мне что, пять лет?

Я уверен, что она изо всех сил сдерживается, чтобы вдоволь не посмеяться над жалким маленьким мальчиком, который делает все, что ему велят родители. Может, сказать ей, что я не всегда делаю то, что они хотят? Тогда я буду выглядеть еще более нелепо. Почему я всегда так откровенничаю?

– А если ты уже перестал расти?

Я хохочу. Слишком громко.

– Именно это я им и сказал. Они сказали, что если мой рост не будет увеличиваться три года подряд, то они поймут, что я больше не расту. Сначала они говорили про пять лет, но мне удалось уговорить их на три. Один год был бы куда честнее.

– М-м.

Слишком много слов. Слишком много информации. Джейсон обоссался бы от смеха, услышав такое. И Джорджи. И даже Назим. Хорошо, что они никогда об этом не узнают.

– Я уже вырос на сантиметр с прошлого года. – Заткнись, Че.

– Мне нравится спарринг, – говорит Соджорнер. Она улыбается. Надеюсь, она улыбается вместе со мной, а не надо мной. Интересно, так вообще говорят, или разница между вместе / над есть только в случае со «смеяться»? – Я его обожаю. Он в миллион раз лучше любого из наших занятий, притом что я обожаю занятия. Дайдо очень крутая.

– Да, она классная. – Я решил, что все‐таки зря сразу вычел у нее баллы за «строгую, но честную». Натали, помнится, говорила ровно то же самое. Именно этого все и ждут от хорошего тренера: строгости и честности.

– Кстати, я Че Тейлор, – говорю я, протягивая ей руку. – Мы так и не представились. Ну то есть я уже слышал твое имя.

Она сжимает ладонь в кулак. Мы ударяемся кулаками, и я при этом чувствую себя последним идиотом. Боксеры всегда приветствуют друг друга, ударяя кулак о кулак.

– Че был известный в двадцатом веке революционер, – заученно говорю я. – Мои родители хотят спасти мир. Им нравятся революционеры.

Она снова смеется.

– Тебя что, часто спрашивают, кто такой Че?

– Бывает. Обычно люди думают, что я не знаю, в честь кого меня назвали. Я говорю все это прежде, чем они успевают меня спросить, – я принимаюсь старательно артикулировать, – «знаю ли я вообще о том, кто это такой». – Я снова говорю своим обычным голосом. – Но ведь это мое имя. Естественно, я знаю, кто такой Эрнесто Че Гевара. Предатель своего класса, сексуальный революционер с плакатов, казненный в Боливии, где за его голову назначили некислое вознаграждение, и блабла-бла.

Соджорнер продолжает смеяться.

– Да, меня тоже постоянно спрашивают. Надо и правда сразу всем сообщать, что я знаю!

Я едва не говорю ей: «Но ведь тебя зовут не Че», и только потом до меня доходит. Вот черт. Я же не имею ни малейшего представления, в честь кого назвали Соджорнер. Я просто решил, что это крутое имя. Даже не подумал посмотреть, откуда оно взялось.

– Забавно, что у нас обоих имена революционеров, – говорит она. – Меня назвали в честь американских революционерок. Я Соджорнер Ида Дэвис. Но друзья зовут меня Сид, по инициалам. Посмотрим, как меня будешь называть ты.

Я хочу сказать ей, что у нее очень красивое имя. Соджорнер. Я хочу называть ее именно так, а не Сид. Сид – имя для какого‐нибудь противного дряхлого старикана. Но я хочу стать ее другом. Если для этого придется называть ее Сид, я сделаю, как она захочет. Я думаю, не спросить ли у нее, чем она собирается сейчас заняться. Может, она хочет прогуляться со мной? Рассказать о себе? Поцеловать меня?

– А ты… – начинаю я.

– Эй, Сид. – К нам подходит ее подруга. У нее мокрые волосы, на плече висит сумка.

– А, Джейми, – говорит Соджорнер.

– Это кто? – спрашивает Джейми. – Ты вроде был на занятии у Дайдо?

Я киваю.

– Это Че, – говорит Соджорнер.

– Че? – хохочет Джейми. – Что, правда?

Я снова киваю и чувствую себя полным болваном.

– Не волнуйся, Джейми, он знает, кто такой Че, – говорит Соджорнер. – Нам пора. Приятно было познакомиться, Эрнесто.

Она надевает рюкзак и идет к выходу, по пути сказав Джейми что‐то, от чего они громко хохочут. У меня горят уши. Надеюсь, они смеются не надо мной. Я подумываю, не увязаться ли за ними. Может, они смилостивятся над иностранцем. Но она так решительно сказала: «Нам пора». Не хочу выглядеть дураком. Еще большим дураком, чем сейчас. Поэтому я просто смотрю ей вслед.

Я достаю телефон, решив набрать в поисковике запрос «американские революционерки Соджорнер и Ида». В телефоне полно новых сообщений от Салли, с вариациями на одну и ту же тему: «Встреча все еще идет. Возможно, мы останемся на ужин. Можешь вернуться домой и отпустить Джеффа?» И четыре пропущенных звонка от нее же. Я уже собираюсь ей перезвонить, но тут получаю новое сообщение, на этот раз от Дэвида. «Все в порядке, мы едем за Розой. Она поужинает с нами. Оставайся в зале, сколько захочешь». Я ликую.

Поисковик выдает мне Соджорнер Трут и Иду Б. Уэллс. Оказывается, та Соджорнер была рабыней, боровшейся за отмену рабства и за права женщин. Уэллс была журналисткой и издателем, а еще выступала против линчевания и тоже боролась за права женщин. Я читаю про них, и у меня возникает желание рассказать Соджорнер, что мою сестру назвали в честь Розы Люксембург и Розы Паркс. Ей это понравится.

Я хочу как можно дольше наслаждаться мыслью, что снова говорил с Соджорнер и стоял к ней так близко, что даже чувствовал запах ее пота. Наверное, все дело в джетлаге, но эти мысли словно делают меня непобедимым. Я хочу остаться наедине с этим ощущением, не отвечать на вопросы родоков, не переживать за Розу. Она сейчас в математическом раю. Мне наконец‐то не нужно о ней переживать. Я заправляюсь бутербродами, надеваю наушники, сую телефон в карман и отключаюсь от мира. Я бегу по беговой дорожке так быстро, как только могу, в течение получаса, потом пересаживаюсь на гребной тренажер, после него берусь за штангу.

Поднимать штангу – одно из самых скучных занятий в мире. Одни и те же бесконечно повторяющиеся движения, единственная цель которых – увеличить мышцы. От штанги не станешь ловчее; в отличие от боевых искусств, тут и речи нет о художественности исполнения; это даже не кардиотренировка. И наконец, ты практически ничего не можешь сделать, чтобы улучшить свои результаты. Ты осваиваешь правильную технику, а потом тебе остается лишь становиться сильнее и поднимать все более и более тяжелые веса.

Я долго и старательно работаю со штангой и думаю о Соджорнер. Я поднимаю штангу, пока у меня не кончаются силы. Только в районе восьми, почти падая от усталости, я достаю из кармана телефон. И вижу миллион все более отчаянных сообщений от Салли и множество пропущенных звонков. Роза пропала.