Текст книги "Неземляне"

7. Инопланетный званый обед

Прошло больше суток, прежде чем глава исполнительного отдела, что бы это ни значило, принял мамино приглашение. И на следующий день мы устроили самый важный званый обед в истории человечества. Или, по крайней мере, самый важный из всех, что проводили не на Земле.

В гости к нам пришли пять огромных комаров, один зелёный оборотень и одна зефирина шесть футов высотой. И ещё четыре солдата жури, но только для того, чтобы бить нас током, если будем вести себя агрессивно.

Ещё до обеда три жури доставили еду. Мы очень обрадовались, когда увидели свои порции разноцветных кубиков ороро. Заодно принесли видеокамеры – три дрона размером с бейсбольные мячи, парящие в воздухе.

– Можно спросить, зачем это? – уточнила мама у одного из рабочих, которые запускали камеры.

– Они записывают программу для теленовостей Чума.

– На Чуме есть телевидение?

Мы слышали об этом впервые, но рабочие не хотели ничего рассказывать, хотя мы любезничали и улыбались изо всех сил.

На обед явилась целая делегация. Из жури – Лини, её сослуживец с хриплым голосом, которого мы уже встречали в ангаре космодрома, и глава исполнительного отдела. По виду он был старше других, с тёмными пятнами на фасеточных глазах и выцветшей, почти серой кожей. Ещё двое, намного ниже остальных, оказались детьми.

– Меня зовут Хори, – сказал тот, что поменьше, обращаясь ко мне. – Я вылупился примерно в то же время, что и ты.

Забавно, но электронный переводчик наградил его ворчливым старушечьим голосом.

– Привет, Хори! – бодро ответил я, расплываясь в улыбке и молясь про себя, что ему рассказали об этом человеческом проявлении дружелюбия. – Меня зовут Лан. Очень приятно с тобой познакомиться!

Улыбка не помогла. От него жутко несло кислым молоком.

– Я Айру, – сказал тот, что повыше, поворачиваясь к Айле. Он звучал как мультяшный лягушонок, и я чуть не захихикал. – Мы тоже близки по биологическому возрасту.

– Айла, очень приятно, – представилась моя сестра и натянуто улыбнулась. Мы провели на Чуме всего два дня, но она стала ещё более замкнутой и грустной, чем на Марсе. Только в тот раз, когда Лини принесла нам еду ороро, у Айлы на пару минут поднялось настроение.

– Мы позвали Хори и Айру, чтобы они составили компанию вашему молодняку, – объяснила Лини. – Заодно выясним, сумеют ли человеческие детёныши влиться в школьный коллектив на Чуме.

– Спасибо огромное, что пришли! Мы вам очень рады! – сказал я, широко улыбаясь, но от Хори опять потянуло прокисшим молоком.

Потом Лини представила нам ороро и крикка. Они тоже работали в правительстве.

– Нам очень жаль, что наша программа-переводчик пока не выучила ваши языки, – виновато произнесла мама, обращаясь к большой зефирине и зелёному оборотню.

– МР-Р-Р-РРМ-М-М-М-М-М, – промычал ороро.

Мы вопросительно посмотрели на Лини, но она и не подумала перевести эту фразу. Мама не стала долго ждать и сменила тему.

– А из нагов никто не смог прийти? Мы надеялись и с ними познакомиться.

Услышав о змеином народе, все взрослые жури неловко потёрли крылья. Маленький крикк щёлкнул острыми зубами, а ороро печально опустил тяжёлые веки.

– На планете Чум их больше нет, – объяснила Лини.

– Мне жаль, – извинилась мама. – Я не знала.

Повисла неловкая пауза.

– Дети, не хотите выйти на улицу, заняться спортом? – предложила Лини.

Айру поднял над головой диск, похожий на фрисби.

– Я захватил сусвут! Хотите, научим с ним играть?

– Конечно, мы с радостью! – бодро ответил я, но Айла у меня за спиной мрачно вздохнула. Ей никогда не нравились подвижные игры.

Вместе с нами из дома вышли два вооружённых солдата. Видимо, решили подстраховаться. Пока мы шли по красной лужайке, я мечтал о том, как стану величайшим сусвутистом в истории Чума. Мой талант приведёт всех жителей планеты в такой восторг, что они сразу примут всех выживших людей в надежде заполучить ещё больше выдающихся спортсменов. Моя фантазия развеялась как дым в ту минуту, когда оба младших жури взмыли в воздух и зависли метрах в трёх над нами. Айру бросил диск, Хори его поймал, а затем взглянул на нас.

– Вы же умеете летать?

– Извини, – ответил я, – у людей нет крыльев.

– О-о-о… – протянул Хори, и они медленно опустились на траву.

– Значит, играть в сусвут вы не можете, – с сожалением произнёс Айру. Он склонил голову так, будто это открытие сильно его разочаровало.

– А нельзя хотя бы попробовать?

Хори покачал головой.

– Нам будет скучно. Крикки и ороро тоже не умеют летать и в сусвут играют кошмарно.

Он создавал впечатление заносчивой и вредной девчонки. Интересно, у него и правда такой характер или всему виной голос старой карги, которым одарила его программа-переводчик?

На расстоянии вытянутой руки от нас в воздухе парил дрон-видеокамера, целясь прямо в меня своей мерцающей линзой. Я улыбался так, что ныли щёки.

Какое-то время мы стояли молча, вдыхая неприятный кислый запах, идущий от Хори. Наконец я выпалил первое, что пришло на ум:

– Ещё раз спасибо, что заглянули в гости! Мы очень вам благодарны!

– Мы тут не по своему желанию, – объяснил Хори. – Нам велели посетить ваш обед.

– Лини нас пригласил, – поправил его Айру намного более дружелюбным тоном. – Мы живём в его улье.

– Погоди-ка, Лини – «он»? – растерянно переспросил я. Потому что до этого мысленно обращался к Лини как к «ней» из-за писклявого девчачьего голоса в электронном переводчике.

– Не понимаю твой вопрос, – сказал Хори.

– Ну… у людей два пола: женский и мужской, – объяснил я. – Мужчина – это «он», женщина – «она». И, э-э…

Айру кивнул.

– И дети рождаются у разнополой пары, верно? У ороро и крикков тоже так, но с жури всё иначе. Самки у нас – только наши попечительницы. Они откладывают яйца для всего улья. А все остальные – самцы.

– Как интересно! – с энтузиазмом воскликнул я. – Правда, Айла?

– Угу, – пробурчала сестра, даже не пытаясь улыбаться.

Снова повисла мучительная пауза.

– И сколько вас в улье? – спросил я.

– Три тысячи четыреста семнадцать, – ответил Хори.

– Как много! Наверное, с утра длиннющая очередь в туалет?

Хори с Айру озадаченно уставились на меня, и я запоздало припомнил, что народу жури туалет ни к чему.

– Ой, извините. Я просто хотел пошутить.

– Шутить нельзя, – строго произнёс Хори. – Все сходятся во мнении, что это невежливо. Шутки вызывают эмоции.

Внутри у меня всё сжалось, и я торопливо пробормотал:

– Прости, пожалуйста! Мы этого не знали!

– Конечно, невежливо. Но некоторые считают, что иногда можно пошутить, – осторожно заметил Айру.

Хори метнул на него возмущённый взгляд.

– И кто же так считает?!

– Лично я их не знаю, просто слышал о таком, – ответил Айру.

– Они ошибаются, – отрезал Хори. – Шутки должны быть под запретом. Всегда. Это же очевидно.

Пока что Айру нравился мне намного больше.

– Лини говорил, вы ходите в школу? – спросила Айла. Я очень удивился, что она сама задала какой-то вопрос добровольно, без давления родителей.

– Да, – ответил Айру, – в Междувидовую академию «Айсийи». Если вас примут, вы тоже будете там учиться.

Я энергично закивал.

– Вот было бы здорово! Я обожаю узнавать новое и знакомиться с другими ребятами!

Жури молча на меня посмотрели, и я прикусил язык. Пожалуй, переборщил слегка.

Айла сделала глубокий вдох и спросила дрожащим голосом:

– Если мы пойдём в вашу школу, другие ученики будут плеваться в нас ядом?

Они оба вздрогнули.

– Нет, что вы! Ни в коем случае, – заверил нас Айру. – На Чуме это сильно порицается. Никто не посмел бы так поступить.

– Но они посмели, – возразила Айла. – На космодроме на нас напал целый рой.

– Не рой, а собрание негодующих! – возмутился Хори.

Они с Айру потёрли крыльями. Я уже понял, что такой жест у жури означает «этот разговор нам неприятен».

– А в чём разница?

– Рой был бы намного страшнее, – ответил Айру. – И всем стыдно за то, что случилось на космодроме. Честное слово, в нашей школе такого не будет.

– Если вы мирные, никто вас не тронет, – добавил Хори. – В «Айсийи» все три вида учатся вместе и никто не ссорится.

– А что случилось с четвёртым? – спросил я.

– Их всего три, – сказал Айру. – Жури, крикки и ороро.

– Когда нас пригласили на Чум, тут был ещё один народ, – возразил я. – Они называли себя «наги».

Айру и Хори переглянулись.

– Никогда о них не слышал, – признался Айру.

– Их не существует, – сказал Хори.

– Раньше существовали, – упорствовал я. – Вы же слышали, как взрослые о них говорили? Буквально только что. Когда нам отправили видео с официальным приглашением, там был один наг. Такой большой, скользкий с виду, а вместо головы – дырка.

Я попытался как можно достовернее изобразить ползущего по земле нага.

– Они двигались вот так и кричали «СКРИ-И-И-И-И»!

Хори отшатнулся, как будто в ужасе. Запах кислого молока, начавший было слабеть, снова ударил мне в нос.

Зато Айру не испугался, и у него мой номер вызывал другую эмоцию, с которой я пока не сталкивался. Не бензиновую злобу и не кислый страх, а какой-то даже приятный запах – сладкий, почти домашний, как свежеиспечённый пончик.

Хори покачал головой.

– Ты ошибаешься. Если бы на Чуме жил ещё один народ, мы бы о нём знали.

– Какое интересное движение! Можешь его повторить? – попросил Айру.

Я не успел им ответить: входная дверь распахнулась и папа крикнул:

– Дети, мы садимся обедать!

• • •

Я старался не смотреть, как зелёный крикк прижимает лапой к тарелке несчастное растение йиро, чтобы оно не уползло дальше по столу. Передо мной лежали десять аппетитных кубиков разного цвета. Мне не терпелось их попробовать, но надо было дождаться, пока пожилой чиновник завершит свою длинную речь о важном значении иммиграции на Чуме. Камеры-дроны снимали его сразу с трёх ракурсов.

– Тысячу двенадцать лет назад крикки приняли на своей планете жури. Затем, сто девяносто шесть лет назад, оба народа пригласили ороро. Сейчас наше Союзное правительство готово приютить на Чуме всех, кто в этом нуждается. Мы только просим иммигрантов вести себя мирно и дружелюбно и не сеять раздор на нашей планете. Сегодня мы принимаем у себя гостей, человеческую репродуктивную ячейку Мифун – Персо, чтобы решить, готовы ли мы к переселению людей на Чум.

Потом наступила мамина очередь. Она поднялась, повернувшись к старшему чиновнику, и камеры тут же нацелились на неё.

– Мы от всего сердца благодарим вас за доброту и гостеприимство. После самой тёмной страницы в истории человечества планета Чум стала единственным маяком для нашего народа. Мы летели на его свет через всю галактику. У нас только одно желание – жить в мирном обществе и вносить в него свой вклад.

Мы с Айлой сидели на одном широком стуле, и я почувствовал, как она нервно поёрзала и тихонько прокашлялась. Сестра обещала спеть для жури, и вот её час настал.

– Мы хотим показать, сколько всего способны предложить вашей планете, и сейчас моя дочь Айла исполнит для вас песню. Музыка – один из людских видов искусства, и…

– ЙИ-И-И-И-ИХИ-И-И-И! – закричал старый чиновник, отчаянно хлопая крыльями, и даже приподнялся на несколько дюймов над сиденьем.

«Отключите камеры», – перевела программа у нас в наушниках.

Жури-рабочие подлетели к контрольной панели и нажали на кнопку. Все три дрона мгновенно рухнули на пол.

– Простите, – поспешно извинилась мама. – Я что-то не так сказала?

Чиновник сложил крылья и опустился на стул, но голос у него всё ещё звучал грубо, и по столу расползался запах бензина.

– Вы намерены навязать нам искусство?! Мы не желаем иметь с ним ничего общего! Ни с вашим, ни с другим, вообще ни с каким! Единственное его назначение – воздействовать на эмоции, а они – яд для цивилизованного общества. Для нас подобное варварство уже в прошлом.

Маму так поразили его слова, что она даже перестала улыбаться. И голос у неё звучал уже не так бодро и весело.

– При всём уважении во многих эмоциях и видах искусства нет ничего плохого. Порой они выражают всё хорошее, что есть в народе…

– Чушь! – рявкнул старый жури.

Мама с трудом налепила на лицо улыбку.

– Те, кто пригласили нас на Чум, были очень заинтересованы в нашем искусстве. Они…

Чиновник снова её перебил.

– Те жури были дураками, и они больше не у власти. А теперь и сами признают, что эмоции приводят к разрухе. За последние несколько лет нам удалось полностью избавиться от ненужных чувств.

От него так и тянуло бензином, и я не понимал, как можно так нагло врать. Если ни у кого на Чуме нет эмоций, откуда этот запах агрессии?

Мама поймала его на лжи. Она не переставала улыбаться, но заговорила твёрже.

– Как вы можете это утверждать, если на космодроме жури напали на нас в порыве ярости?

– Это была ваша эмоция! Вызванная вами, людьми!

Его голос звенел всё громче, и Айла стиснула мою руку под столом. Я покосился на неё. Она выглядела испуганной, и мне тоже было не по себе.

– Позвольте, – ответила мама уже тише и мягче, – мы никак к этому не причастны. Всё, что мы сделали, – это сошли с корабля.

– Само ваше присутствие вызывает эмоции! А теперь вы просите, чтобы мы пустили вас в офисы и школы?! Ради чего? Чтобы посеять и там этот ненужный хаос?

Теперь бензином пахло не только от него, и к этому ещё примешалась вонь кислого молока. Я смотрел на наших гостей и уже готовился к тому, что нас заплюют ядом.

– Ваше правительство согласилось нас принять, – вежливо напомнила мама. – Мы пересекли галактику, чтобы учиться и работать бок о бок с вашими народами. Очевидно, ваши злоба и страх вызваны недопонимаем. Нас всего четверо. Мы не вооружены. Никакой опасности от нас не исходит. Не сомневаюсь, что жители Чума сами в этом убедятся, если смогут узнать нас поближе.

Какое-то время чиновник смотрел на маму своими старческими фасеточными глазами, а затем повернулся к Хори и Айру.

– Что скажете, дети? Вы примете таких одноклассников?

Они ответили одновременно.

– Думаю, не стоит… – начал было Хори, но восклицание Айру заглушило его слова.

– С радостью! Это же так полезно и познавательно – общаться с другими видами! К тому же люди очень слабые и даже летать не умеют. Нам нет смысла их бояться. Правда, Хори?

– Да, конечно, – проскрипел Хори, признавая поражение.

Чиновник повернулся к крикку. Тот устал ждать окончания спора и уже надкусил свой огурец, ёрзавший на тарелке. Он полностью сосредоточился на еде и явно нас не слушал.

– Скажите, что думает ваш народ: благоразумно ли пускать к нам людей?

Крикк поднял взгляд. Из пасти у него торчало зелёное щупальце и отчаянно извивалось. Он поспешно его проглотил и прорычал:

– ГЗ-ЗР-Р-РЗ-ЗК-КГЗ-ЗРК.

Это нам никто не перевёл, но старый чиновник отпрянул назад, словно его сильно разочаровали слова крикка. Лини и Гиор нервно потёрли крылья.

– Люди не принесут нам никакой пользы, – взвыл недовольный старик. – Крикки сильные, ороро умные, жури высокоцивилизованные, а у вас ничего этого нет! Даже если мы пойдём вам навстречу, то лишь потратим время зря!

– Прошу прощения, но вы не узнаете наверняка, пока не попробуете, – возразила мама. – Пожалуйста, дайте нам шанс! Всего один шанс – большего нам не нужно. И ведь он был нам обещан, когда мы отправились в путь. Если ваше правительство дорожит своими обещаниями, справедливо ли их нарушать?

Старый жури взял стакан с серой жидкостью, сунул в него длинный хоботок и втянул всё залпом, громко хлюпнув под конец. Донышко пустого стакана звякнуло о стол, но, несмотря на этот резкий жест, запах бензина начал убывать.

– Что ж, хорошо. Союзное правительство уважает свои обещания, даже безответственные. Для вас подыщут рабочие места, а детей примут в школу. Мне вполне очевидно, что эксперимент провалится. И после этого вы навсегда покинете нашу планету.

Он поднялся и, не дожидаясь ответа, выпорхнул на улицу.

Другие гости последовали за ним. Ороро поспешно смёл всё со своей тарелки, быстро проглотил и лишь затем побрёл за остальными, забавно покачиваясь на ходу. Минуту спустя, кроме нас, в доме остался только Лини.

– Поздравляю, – сказал он. – Утром я отправлю капсулы за вами и за детьми, чтобы вас отвезли в школу и на работу.

Пока я гадал, нельзя ли изменить его голос в программе-переводчике на мужской, папа выступил вперёд.

– Можно задать вопрос?

– Конечно. Мне поручили отвечать на ваши вопросы.

– Что крикк сказал главе исполнительного отдела?

Лини потёр крылья.

– Что с виду вы слабые и беззащитные. Если что-то пойдёт не так, ваши коллеги-крикки всегда могут откусить вам голову.

Папа нервно хохотнул.

– Это же шутка?

– Нет. Шутки в нашем обществе неприемлемы. Они вызывают эмоции.

У меня душа ушла в пятки. Для планеты, гордившейся своим миролюбием, на Чуме было уж слишком много жестокости.

И сейчас она вся была направлена на нас.

8. Кто хочет перекусить новеньким?

– Не хочу идти, – сказала мне Айла. Мы сидели за столом и доедали цветные кубики, которые остались от вчерашнего обеда.

– Придётся. Всё будет отлично! Кстати, фиолетовый доедать будешь?

Этот вкус нам особенно понравился.

– Да, не трогай! – ответила моя сестра и оглянулась проверить, не слышат ли нас родители. Мама была в ванной, папа в спальне, но Айла всё равно понизила голос на всякий случай.

– Ничего не выйдет. Они нам не рады.

– Не все, – возразил я. – Наши ровесники, которые были на обеде, очень даже ничего. Ну, по крайней мере, один. А остальных очаруем. Покажем им, какие мы классные!

– А вдруг у них сорвёт крышу и они начнут плеваться ядом?

– Да ну! Айру обещал, что в школе такого не будет.

– Нам уже много чего обещали, – проворчала Айла.

– Может, хватить кукситься?

Она сильно действовала мне на нервы. Я и сам, конечно, сильно волновался, но не хотел признаваться в этом сестре. Она и без того думала, что мы все обречены.

Айла уже собиралась что-то ответить, когда в большую комнату вошёл папа. У него, как и у всех, было всего два набора одежды, но, в отличие от меня и сестры, он выбрал тот, что поскромнее: выцветшую синюю футболку и бежевые шорты карго.

– Что это вы такие кислые? Сегодня важный день!

– Почему ты так оделся? – спросила Айла.

– Сомневаюсь, что нас отправят работать в офис, – ответил папа. – А сами жури никакой одежды не носят. Вряд ли они оценят моё чувство стиля. Фиолетовых кубиков не осталось?

– Извини, пап.

– Да ладно? Уже закончились?

– Есть жёлтые.

– Они тоже вкусные. Надо попросить, чтобы нам принесли ещё этой еды.

Меня так и подмывало пошутить про «Харч», но папа был в таком хорошем настроении, что я решил его не портить.

• • •

Мы сразу услышали, когда за нами прилетели капсулы. Они пробили барьер вокруг квартала, и до нас донёсся гул, похожий на раскаты грома.

– Зачем нужна эта ограда, если все спокойно через неё пролетают? – спросил я.

– Не все, – поправил меня папа. – Лини объяснил, что для этого нужен код допуска. Иначе двигатель отключится и аппарат рухнет на землю.

Капсулы были на автопилоте, но внутри сидели по двое солдат жури. Мама с папой обняли нас на прощание и напомнили вести себя как можно позитивнее и дружелюбнее. Мы с Айлой поднялись в свою пластиковую капсулу, совсем безликую на вид. Блёклая, пустая, со скамейками вдоль стен, она походила на кабинку монорельса в аэропорту. Я как-то ездил на таком, когда ещё жил на Земле.

Мы бодро поздоровались с солдатами. Те ничего не ответили, но меня порадовало, что сестра хотя бы пытается быть приветливой.

До школы мы добрались минут за пятнадцать. Наш квартал находился на окраине, поэтому в начале пути за окнами мелькали сплошные красные лужайки и похожие на медовые соты здания. Постепенно они стали встречаться всё реже Под конец нас окружали сплошные бежевые постройки, тянувшиеся насколько хватало глаз. А вскоре показалась красная лужайка вроде нашей, только огромная, как футбольное поле. Рядом возвышалось громадное трёхэтажное здание. Капсула начала снижаться. Судя по жуткому «БЗ-З-З-З-З», от которого у меня волосы встали дыбом, школу окружал электрический забор. Он загорелся ярко-синей сферой над всей школьной территорией.

На ближайшей к нам дорожке что-то мелькнуло, и я услышал знакомое недовольное зудение. Внутри у меня всё сжалось. У школы собрался рой жури. Или «собрание негодующих», что бы это ни значило. Переводчики у нас были включены – мало ли, солдаты к нам обратятся. Поэтому мы сразу услышали выкрики из толпы:

– Люди, улетайте! Люди, улетайте!

– Нет, только не это… – запричитала Айла, закрывая глаза руками. – Всё повторяется!

– Не переживай, они за электрическим щитом, – напомнил я.

– Щиты имеют свойство ломаться! – огрызнулась Айла.

– Этот всё выдержит, и нас не тронут, – заверил я сестру, хотя сам не знал, правда ли он такой крепкий. Мне просто хотелось её успокоить.

Солдаты всё слышали и поняли благодаря нашей программе-переводчику.

– Он не сломается, – сказал один из них. – Собрание совсем небольшое.

Я повернулся к сестре.

– Видишь?

Айла только покачала головой и поморщилась.

У школы толпилось около сотни жури, но они выглядели не такими разъярёнными, как протестующие на космодроме. Об экран не бились, и электричеством их не ударяло. Правда, злобные крики всё равно пугали. Пока мы с Айлой шли к входу, меня трясло от страха. У больших парадных дверей нас ждали трое жури. Двоих я узнал сразу: Хори и Айру. Третий, намного выше их, представился:

– Хийю, главный педагог Междувидовой академии «Айсийи».

Наверное, это был директор.

– Добро пожаловать, – сказал он. Его как будто совсем не волновали вопли по ту сторону купола. – Наша школа выступает за мир и согласие между всеми видами. Мы очень рады, что с нами будут учиться представители человечества. Прошу, входите.

Мы с Айлой торопливо его поблагодарили. Я поскорей расплылся в улыбке – так, что едва челюсть не свело.

Директор провёл нас в школьный вестибюль, похожий на огромные соты. Солдаты шли следом. Они держались в паре футов от меня и Айлы с оружием наготове. Хийю показал на свой кабинет у дальней стены.

– Хори и Айру помогут вам освоиться в школе. Если они с чем-то не справятся – пожалуйста, приходите ко мне в любое время. Буду рад помочь. Вы ценны для нашего общества и можете разнообразить нашу школьную программу. Все так считают. У вас есть вопросы?

– Нет, сэр, – ответила Айла.

– Нет, сэр! – бодро отозвался я. – Спасибо! Нам не терпится приступить к учёбе и познакомиться с одноклассниками.

Мне самому стало неловко от того, как я это произнёс. Всё-таки есть тонкая грань между весёлым дружелюбием и обычной настырностью, и я её перешагнул. Хотя директора это, кажется, не смутило.

– Приятно слышать, – сказал он, кивая. – Айру и Хори отведут вас в кабинет. Урок уже начался, так что поспешите.

– Есть, сэр! Спасибо!

– Спасибо, сэр.

– Скоро увидимся, – шепнул я Айле и неуклюже приобнял её на прощание. Вообще, мы с ней не любили такие нежности, но сейчас сестра явно нуждалась в поддержке. Она сначала растерялась, но быстро смягчилась и обняла меня в ответ. Айру увёл её из вестибюля по одному широкому коридору, а мы с Хори пошли по другому.

Солдаты разделились, чтобы сопровождать и сестру, и меня. Видимо, они планировали ходить с нами даже на уроки. Непонятно только, кого они собирались защищать: нас или жури.

Потолок в коридоре был очень высокий. Вернее, не потолок, а прозрачная крыша – она покрывала сразу три этажа. Я видел узкие боковые коридорчики на верхних двух этажах и двери в форме пчелиных сот. Наверное, они все вели в разные кабинеты. Хотелось бы сказать, что я чувствовал себя как в крупном торговом центре. Вот только с охранником, который буквально дышал мне в спину, это место больше напоминало тюрьму.

Хори полушёл-полулетел, хлопая крыльями. Чтобы от него не отстать, приходилось бежать.

– Крутая у вас школа! – сказал я.

– Поторопись, пожалуйста, – ответил он своим старушечьим голосом. – Урок уже идёт.

Мы прошли две трети коридора, когда Хори открыл дверь и пропустил меня вперёд.

Мы очутились в дальнем углу комнаты. Я насчитал около тридцати учеников. Они сидели на табуретах и держали перед собой небольшие экраны. Почти все – жури, только у одной стены устроились пять крикков.

Учитель-жури стоял перед классом и водил лазерным маркером по огромному экрану на стене. Знать бы ещё, что там за каракули. Заметив, что мы вошли, он сразу перестал писать и посмотрел на нас.

– Добро пожаловать в учебную комнату шесть ноль шесть. Я специалист по обучению, Юринури. Человек, пожалуйста, садись.

– Спасибо, сэр!

Я огляделся в поисках свободного места. Хори уже уселся, и теперь его было не отличить от других жури. Солдат-охранник встал у двери. Я заметил только один пустой табурет, чуть ли не в самом центре комнаты, и пошёл к нему. Запах страха сгущался, но я старался не обращать на это внимания.

Как только я опустился на сиденье, ножки табуретов заскребли по полу. Все отодвигались как можно дальше от меня. В итоге я оказался в кольце пустоты – метра по два с каждой стороны. Ученики жались к стенам, толкаясь локтями. Кислая вонь становилась всё противнее. Мой первый день в школе начинался не очень-то удачно.

Юринури посмотрел на меня немигающим взглядом.

– Как ты желаешь называться, человек?

Я даже не сразу понял, что он имеет в виду. А когда сообразил, расплылся в дурацкой улыбке и громко ответил:

– Меня зовут Лан Мифун!

– Лан Мифун. Замечательно. Класс шесть ноль шесть, пожалуйста, приветствуйте Лана Мифуна.

– Добро пожаловать, Лан Мифун, – ответили все хором.

– Класс шесть ноль шесть, пожалуйста, очистите воздух от запаха. Запомните: нет смысла бояться Лана Мифуна. Вернитесь на свои места, – велел Юринури и махнул ученикам, чтобы они подвинулись ко мне.

Табуреты снова заскрипели. Все усердно делали вид, будто выполняют указание учителя, но когда всё стихло, рядом со мной было по-прежнему пустовато.

Юринури повернул голову, оглядывая класс.

– Думаю, нам будет спокойнее, если мы дадим Лану Мифуну шанс рассказать о себе. Мы видели людей только на экранах, и у вас всех наверняка много вопросов. Ты на них ответишь, Лан Мифун?

– Хорошо, – сказал я, и он поманил меня своей длинной лапкой.

– Что ж, чудесно. Иди сюда.

Я поднялся и встал рядом с ним, лицом к классу. Крикки сидели у дальней стены, а жури теснились по бокам. Они образовали большую подкову, в центре которой стоял мой одинокий табурет.

– Расскажи нам о себе, – предложил Юринури.

Все смотрели на меня. У жури глаза были большие, немигающие, а у крикков – свирепые и красные.

В животе у меня словно появилась чёрная дыра, в которую утекали все силы.

– Меня зовут Лан, – начал я, всё ещё стараясь улыбаться, хотя сам дико боялся. – Я с планеты Земля, но люди больше не могут там жить. Поэтому мы, э-э, очень надеемся, что нас примут на Чуме. Мы очень мирные! И хотим с вами, э-э… сойтись во мнении!

Я заметил, что жури любили использовать эту фразу, и ввернул её на всякий случай. А что говорить дальше, я уже не знал.

Ещё у меня начала кружиться голова. Я так перенервничал, что, сам того не замечая, задерживал дыхание. Не переставая улыбаться, я глубоко вдохнул и посмотрел на класс.

Повисла неловкая тишина. Мы долго молчали, пока меня не выручил Юринури.

– Ни у кого нет вопросов к Лану? – спросил он. – Наверняка вам хочется больше узнать о людях.

Один крикк поднял лапу, и я показал на него.

– РЗ-З-ЗР-Р ГРЗ-З-З-ЗР? – прорычал он.

«Язык неизвестен», – пискнул мой электронный переводчик.

– Это неуместный вопрос, Аркцер, – осадил его учитель.

– Извините, мой переводчик не понимает крикков, – сказал я. – О чём меня спросили?

– Неважно.

– Я готов ответить на любые вопросы! – бодро заверил я учителя.

– Что ж, он спросил, какой человек на вкус.

Ну и жуть! Зубы у этого крикка были острые как бритва, и, похоже, он глотал слюнки. Сердце у меня тревожно заколотилось.

– Ой! Ничего себе. Ну, я невкусный. Совсем. Особенно ноги у меня мерзкие. Обувь, которая сейчас на мне, до меня носили человек пять, и никто её не мыл. Пахнет она кошмарно. И ноги тоже. Так что… вот. Для закуски не подхожу. Совершенно точно.

Я старался перевести всё в шутку, но запоздало вспомнил, что жури не любят юмор.

Ох, ну вот.

– У меня есть вопрос, – вмешался Юринури. – Та часть, которая не твоя и пахнет кошмарно… как, говоришь, она называется?

– Обувь?

– Да. Что такое обувь?

– А! – Я показал на свои грязные синие кроссовки. Мне их дали в обменном пункте, и они были такие древние, что у них уже отходила подошва. – Это обувь. Как бы одежда для ступней.

– И такое есть у всех людей? – поинтересовался Юринури.

– Да, почти.

Один из учеников жури поднял лапку.

– А что такое одежда?

– О… ну, то, чем мы покрываем тело, – попытался объяснить я и для наглядности потянул за свою футболку и дёрнул за штанины. – Вот, это одежда.

– Все люди её носят?

– Обычно да.

– Зачем?

– Ну, с ней теплее. И мы не хотим выставлять напоказ свои, э-э… интимные части. Да и нравится нам, как она выглядит.

– Выглядит так себе, – сказал жури.

– О… Ладно! Спасибо за отзыв!

Несколько учеников сразу подняли лапки, и я кивнул одному из них.

– Как вы производите телесные отходы?

Ох ты ж! Такого вопроса я не ожидал.

– Через, э-э, особые отверстия. Внизу. Наверное, почти так же, как ороро. И, может, крикки.

– А можно на них посмотреть? – спросил другой жури.

Я залился краской.

– Нет! Извините. Поэтому мы и носим одежду. Чтобы никто не видел все эти, ну… это… ну очень личное. А очень личное люди предпочитают скрывать. Понимаете, о чём я?

Ученики переглянулись и зашептались.

– У нас есть секреты, – сказал Юринури. – Ты об этом?

– Ну, не совсем. Это немного другое. Ну, неважно! – отмахнулся я, не забывая улыбаться.

Ещё один жури поднял лапку и показал себе на переносицу.

– А дырки в лице тоже для телесных отходов?

– Что? Нет, – поспешно ответил я и ткнул пальцем в свой нос. – Это чтобы чувствовать запахи!

– И чтобы их испускать?

– Нет, люди не испускают запахи, разве что… – Я подумал, как бы объяснить, что мы пукаем, но решил без этого обойтись. – В общем, нет, мы их не производим.

– У вас нет специальных желёз?

– Нет, мы не издаём никакого запаха. По крайней мере, намеренно.

Они снова переглянулись и зашептались.

– Пожалуйста, ведите себя прилично, – попросил их Юринури.

Кто-то снова поднял лапку.

– Тогда как другие люди понимают, что вы чувствуете, если у вас не выделяется запах?

– По выражению лица, – объяснил я и улыбнулся так широко, как только мог. – Вот так мы делаем, когда счастливы и довольны. Ну, ещё можем просто сказать о своих чувствах. Например, «мне грустно».

– Крикки и ороро делают так же, – напомнил Юринури, махнув лапкой на задний ряд. Крикки кивнули, но остальных учеников это, похоже, не успокоило. Они всё ещё переглядывались и перешёптывались.

Тут решил высказаться один из крикков.

– БЗ-ЗРЛЗР-Р?