Текст книги "Найти виноватого"

Нытики

Подъезжая на арендованном автомобиле, Кэти видит вывеску и фыркает. «Уиндем Фолз. Достойная старость» – не совсем то, что описывала Делла.

Затем перед ней предстает здание. Главный корпус выглядит неплохо. Большой, стеклянный, окруженный белыми скамеечками, – все по-медицински стерильно. Но коттеджи в глубине сада кажутся тесными и запущенными. Крохотные крылечки, словно садки для животных. Чувствуется, что за зашторенными окнами и поврежденными непогодой дверями скрывается одиночество.

Выйдя из машины, Кэти ощущает, что воздух здесь градусов на десять теплее, чем был утром в детройтском аэропорту. На голубом январском небе ни единого облачка. Никаких признаков метели, которой стращал ее Кларк, надеясь, что она останется дома и будет его обхаживать.

– Съездишь на следующей неделе, – говорил он. – Подождет.

На полпути к входу Кэти вспоминает про подарок Делле и возвращается в машину. Вытащив его из чемодана, она снова любуется упаковкой. Бумага плотная, мясистая, небеленая – напоминает березовую кору. (Пришлось обойти три писчебумажных магазина, чтобы найти такую.) Вместо цветастого банта Кэти отрезала несколько веточек с елки, которую все равно собирались выбросить, и смастерила веночек. Теперь подарок выглядел самодельным и органическим, наподобие приношения в индейской церемонии – обычно такие преподносят не людям, а матушке-земле.

Внутри упаковки – ничего особенного. Как обычно, Кэти дарит Делле книгу.

Но на этот раз это не просто книга. Это своего рода лекарство.

С самого переезда в Коннектикут Делла жаловалась, что больше не может читать.

– Что-то никак не сосредоточиться, – сказала она по телефону, но не уточнила, почему. Они обе знали, в чем причина.

В прошлом августе, во время одного из традиционных ежегодных визитов Кэти в Контукук, где тогда еще жила Делла, та упомянула, что врач хочет, чтобы она прошла обследование. На часах было начало шестого, солнце валилось за сосны. Чтобы не дышать краской, они пили Маргариту на застекленной веранде.

– Какое обследование?

– Да ерунда какая-то. – Делла скорчила гримасу. – Сначала терапевт – она называет себя терапевтом, но на вид ей не больше двадцати пяти – отправила меня… В общем, она заставляет меня рисовать стрелки на часах, словно в детском саду. Или показывает картинки, чтобы я запоминала. А потом начинает говорить о чем-то еще —. отвлекает меня. И после этого спрашивает, что было на картинках.

Кэти взглянула на Деллу в полумраке. В свои восемьдесят восемь она сохранила прежнюю живость и обаяние. Ее белоснежные волосы были пострижены просто и напоминали Кэти напудренный парик. Иногда она говорит сама с собой или подолгу смотрит в одну точку, но это случается со всеми, кто столько времени проводит в одиночестве.

– И как ты справляешься?

– Так себе.

Накануне они возвращались из магазина стройматериалов в соседнем Конкорде, и Делла все не могла успокоиться насчет выбранной ими краски. Не слишком ли тускло? Может, лучше вернуть? На выкраске в магазине цвет смотрелся куда ярче. Зря только деньги потратили.

– Делла, у тебя снова приступ тревожности, – произнесла наконец Кэти.

Этого оказалось довольно. Делла вдруг расслабилась, словно фея осыпала ее волшебной пыльцой.

– Ты права, – согласилась она. – Скажи, если я опять начну.

Сидя на крыльце, Кэти отхлебнула Маргариты и заметила:

– Такие тесты кого хочешь из себя выведут. Не беспокойся.

Несколько дней спустя Кэти вернулась в Детройт. Больше о тестах речь не заходила. В сентябре Делла позвонила и сообщила, что доктор Саттон пожелала прийти к ней домой и попросила, чтобы при этом присутствовал старший сын Деллы, Беннетт.

– Если она хочет, чтобы приехал Беннетт, значит, все плохо, – сказала она.

Визит запланировали на понедельник, и Кэти ждала звонка. Когда та наконец позвонила, голос ее прямо-таки звенел от радости. Кэти решила, что врач сочла ее здоровой, но Делла даже не упомянула результаты обследования.

– Доктор Саттон говорит, что у нас просто потрясающий ремонт! – щебетала она, едва не задыхаясь от счастья. – Я ей рассказала, какая тут была халупа и как мы с тобой каждый раз, когда ты приезжаешь, что-нибудь ремонтируем, и она просто не могла поверить! Ей так понравилось!

Или Делла не могла смириться с новостями, или уже забыла про них. Как бы то ни было, Кэти стало не по себе.

Пришлось дождаться, пока Беннетт вмешается и расскажет все как есть. Он говорил сухо и прямо – возможно потому, что работал в страховой компании в Хартфорде и каждый день высчитывал вероятность того, что кто-нибудь заболеет или умрет.

– Врач говорит, что маме больше нельзя водить и пользоваться плитой. Ей будут давать какое-то лекарство для стабилизации. Некоторое время. Короче, она больше не может жить одна.

– Я приезжала всего месяц назад, все было хорошо, – сказала Кэти. – Она просто тревожится иногда.

Пауза.

– Ну да. Тревожность – это один из признаков.

Что могла сделать Кэти? Она не только жила в другом штате – в жизни Деллы она вообще была чужаком, непрошенной гостьей. Они познакомились, когда работали в медсестринском колледже. Ей было тридцать. Кэти только недавно развелась и переехала обратно к родителям, чтобы мать приглядывала за Майком и Джоном, пока она работает. Делле было за пятьдесят – мать семейства, живущая в фешенебельном загородном доме у озера. Двое старших сыновей уже уехали. Младший, Робби, учился в старших классах.

При других обстоятельствах они бы не познакомились. Кэти работала на первом этаже, в финансовом отделе. Делла была старшим секретарем декана. Но как-то раз в кафетерии Кэти услышала, как Делла восторженно рассказывала о клубе худеющих – какая это простая программа, да как там совершенно не требуется голодать.

Кэти только недавно начала снова встречаться с мужчинами. Вернее, спать со всеми подряд. После развода ее охватило отчаянное желание наверстать упущенное. Она вела себя бездумно, словно подросток, и сходилась с практически незнакомыми людьми – на задних сиденьях автомобилей, на полах микроавтобусов, припаркованных рядом с домами, где мирно спали добрые христиане. Помимо эпизодического физического удовольствия Кэти словно искала в этих случайных связях вразумления: как будто все это тыканье и тисканье должно было каким-то образом наставить ее на путь истинный, чтобы в следующий раз хватило мозгов не выходить за типа вроде бывшего мужа.

Как-то ночью, вернувшись с очередной подобной встречи, Кэти приняла душ и уставилась в зеркало, оценивая себя так же бесстрастно, как впоследствии оценивала требующие ремонта дома. Что починить? Что замаскировать? С чем придется смириться и на что не обращать внимание?

Она вступила в клуб худеющих. Делла возила ее на встречи. Миниатюрная, подтянутая Делла, с проседью в волосах, в крупных очках в прозрачной розоватой оправе и блестящей блузке водила автомобиль, сидя на подушке, чтобы хоть что-то видеть из-за руля кадиллака. Она носила безвкусные заколки в виде шмелей и такс и щедро поливалась духами – каким-то недорогим приторно-цветочным парфюмом, призванным замаскировать естественный запах женского тела вместо того чтобы подчеркнуть его, как те ароматические масла, которые Кэти втирала себе туда, где бился пульс. Она воображала, как Делла прыскает в воздух духами и кружится в ароматном облаке.

Похудев на несколько фунтов, они стали раз в неделю баловать себя ужином и выпивкой. Делла приносила счетчик калорий, чтобы не слишком увлекаться. Тогда они и открыли для себя Маргариту.

– Знаешь, где меньше всего калорий? В текиле! – заявила Делла. – Всего восемьдесят пять!

Про сахар они старались не думать.

Делла была всего на пять лет старше матери Кэти и во многом придерживалась схожих взглядов на секс и брак. Однако оказалось, что эти устаревшие максимы воспринимаются куда легче, если тот, кто их произносит, не считает себя собственником твоего тела. Кроме того, видя, насколько они разные, Кэти понимала, что мать – такой же человек, как они, а вовсе не духовный судья, которым она назначила ее у себя в голове.

Оказалось, что у Кэти и Деллы много общего. Обе обожали рукоделие: декупаж, плетение корзин, состаривание мебели, что угодно. Обе любили читать. Они одалживали друг другу библиотечные книги, а потом стали брать одни и те же, чтобы читать и обсуждать их одновременно. Они не считали себя интеллектуалками, но могли отличить хороший текст от плохого. Превыше всего они ценили хороший сюжет. Им легче было запомнить фабулу книги, чем ее автора.

Кэти избегала появляться в доме Деллы в Гросс-Пуанте. Ей не хотелось видеть ворсистые ковры, пастельные занавески, мужа-республиканца. К родителям она Деллу тоже не приглашала. Лучше было встречаться на нейтральной территории, где ничто не напоминало об их несовместимости.

Как-то раз, через пару лет после их знакомства, Кэти отвела Деллу на вечеринку, которую устраивали ее приятельницы. Все они расселись на подушках на полу и слушали рассказ подруги, побывавшей на лекции Кришнамурти. По кругу поплыл косяк.

Вот черт, подумала Кэти, когда очередь дошла до Деллы, но та, к ее изумлению, затянулась и передала сигарету дальше.

– Чего только не бывает! – сказала Делла после. – Теперь я из-за тебя травку курю.

– Прости, – со смехом ответила Кэти. – Ну что, тебя вштырило?

– К счастью, нет. Если б Дик узнал, что я употребляю марихуану, он бы вышел из себя!

Но она улыбалась. Радовалась, что у нее появилась тайна.

Были и другие тайны. Через несколько лет после того, как Кэти вышла замуж за Кларка, она решила, что сыта по горло, и съехала в мотель на улице Эйт Майл.

– Если Кларк позвонит, не говори, где я, – сказала она Делле.

Так та и поступила. Каждый вечер она приносила Кэти еду и слушала ее ругань, пока та не успокоилась достаточно, чтобы пойти на примирение.

– Подарок? Мне?

Делла с наивным восторгом глядит на сверток широко распахнутыми глазами. Она сидит в голубом кресле у окна – а точнее, в единственном кресле в этой тесной захламленной квартирке. Кэти неловко примостилась на краю кровати. В комнате царит полумрак, поскольку римские шторы опущены.

– Сюрприз! – говорит Кэти, натужно улыбаясь.

Из разговора с Беннеттом она сделала вывод, что «Уиндем Фолз» – это дом престарелых с уходом. На сайте организации упоминались ангелы-хранители и неотложная помощь. Однако в брошюре, которую Кэти взяла в лобби, говорилось, что «Уиндем» – это место для пенсионеров от пятидесяти пяти лет. Помимо стариков с алюминиевыми ходунками, по коридорам передвигались на электрокреслах жильцы помоложе – бородатые ветераны в жилетах и кепках. Медсестер здесь не было. Это заведение было дешевле дома престарелых, и сервис здесь предоставлялся минимальный – питание в столовой, раз в неделю смена постельного белья. Все.

Сама Делла, казалось, не изменилась с момента их последней встречи в августе. Она надела чистый джинсовый сарафан и желтую майку и накрасилась (косметика была нанесена на нужные места и в нужном количестве). Единственное отличие заключалось в том, что Делла теперь тоже использовала ходунки. Через неделю после переезда она упала перед входом, ударилась головой об асфальт и потеряла сознание. Придя в себя, она увидела, молодого широкоплечего голубоглазого фельдшера, склонившегося над ней.

– Я что, умерла и попала в рай? – вопросила Делла, глядя на него.

В больнице ей сделали МРТ, чтобы исключить мозговое кровотечение. Затем пришел молодой врач, чтобы выявить другие травмы.

– Представь себе, – рассказывала Делла по телефону, – мне восемьдесят восемь, а этот юноша осматривает каждую мою складочку. Каждую! Я ему так и заявила – не знаю уж, сколько вам тут платят, доктор, но вы заслуживаете большего.

Эти шутки подтвердили то, что Кэти подозревала с самого начала – спутанность сознания у Деллы вызвана причинами в основном эмоционального характера. Врачи любят выдавать диагнозы да пилюли, даже не взглянув на пациента.

Сама Делла никогда не произносит название своей болезни. Вместо этого она говорит: «Мой недуг», и еще «Ну, эта моя штука». Как-то раз она заявила: «Не могу запомнить, как называется эта штука, которой я болею. Которой в старости болеют. Которой все боятся». В другой раз она сказала: «Это не Альцгеймер, а что-то следующее».

Ничего удивительного, что Делла вытесняет из памяти слово «деменция». Звучит оно не очень-то приятно. Как будто речь идет о каком-то злобном демоне, пожирающем ваш мозг изнутри – впрочем, по сути, так оно и есть.

Теперь она разглядывает ходунки Деллы в углу комнаты – чудовищную лиловую конструкцию с черным дерматиновым сиденьем. Из-под койки торчат коробки. В раковине встроенной кухоньки громоздится посуда. Вроде бы ничего такого, но дома у Деллы всегда царил порядок, и это зрелище тревожит.

Кэти рада, что принесла подарок.

– Не хочешь открыть? – спрашивает она.

Делла глядит на подарок, словно он только что появился у нее в руках:

– И правда.

Она переворачивает сверток, рассматривает его с обратной стороны. Неуверенно улыбается. Такое впечатление, что она помнит – в этот момент положено улыбаться, а вот почему, не знает.

– Какая упаковка! – говорит она наконец. – Просто поразительно. Главное, не порвать. Может, потом еще пригодится.

– Можешь порвать, ничего страшного.

– Нет-нет, – упрямится Делла. – Я хочу сохранить бумагу.

Ее старые, покрытые пятнами руки трудятся над упаковкой – наконец, она поддается, и Делле на колени падает книга.

Ни малейших признаков узнавания.

Это, конечно, ничего не значит. Роман перевыпустили в новой обложке. Вместо рисунка, изображающего двух женщин в вигваме, там теперь красуется стильная цветная фотография усыпанных снегом гор.

– Наша любимая! – восклицает Делла секундой позже.

– А кроме того, это юбилейное двадцатое переиздание, – говорит Кэти, показывая на обложку. – Видишь? Продано два миллиона экземпляров. Представляешь?

– Ну, мы-то всегда знали, что это отличная книга.

– Мы-то да. Надо было нас слушать. Делла, я думаю, что ты можешь снова начать читать, – прибавляет Кэти мягко. – Ты же ее и так знаешь наизусть.

– И правда. Для разгону, так сказать. Ты мне тут прислала книжку – «Комната», так? Я ее уже два месяца читаю, а осилила всего страниц двадцать.

– Да, это тяжелая книга.

– Там героиня сидит взаперти – знакомая ситуация!

Кэти смеется, но Делла, судя по всему, отчасти говорит всерьез. Воспользовавшись возможностью, Кэти слезает с кровати, указывает на стены и вопрошает:

– Неужели Беннетт и Робби не могли найти тебе чего поприличнее?

– Может, и могли бы, но говорят, что нет, – отвечает Делла. – Робби надо платить алименты и содержать ребенка. А Беннетту, видимо, Джоанна запрещает тратить на меня деньги. Она меня никогда не любила.

Кэти заглядывает в ванную. Все не так ужасно, никакой грязи или мерзости там не обнаруживается. Но прорезиненная занавеска для душа выглядит так, словно ее принесли из какой-то психбольницы. Это легко исправить.

– Идея! – говорит Кэти, обернувшись к Делле. – У тебя есть какие-нибудь фотографии?

– Конечно. Я Беннетту сразу сказала, что без фотоальбомов и с места не двинусь. Он и так заставил меня оставить всю хорошую мебель, чтобы дом лучше продавался. И представь себе, его даже ни разу не посмотрели.

Если Кэти и слушает, то ничем себя не выдает. Она подходит к окну и поднимает шторы:

– Давай-ка для начала немножко тут все украсим. Повесим фотографии на стены. Чтобы было похоже на твой дом.

– Хорошо бы. Будь это место не таким убогим, мне бы и жилось полегче. А то здесь как в тюрьме. – Делла трясет головой. – Некоторые тут просто-таки на грани.

– Что, опасная публика?

– Да я просто по краю хожу, – смеется Делла. – Главное – следить, с кем садишься за обедом.

Когда Кэти уходит, Делла наблюдает за парковкой из окна. Вдали собираются тучи. Кэти сказала, что ураган доберется сюда только к понедельнику, когда ее уже не будет, но Деллу мучают дурные предчувствия, и она тянется к пульту.

Направив его на телевизор, она нажимает кнопку, но ничего не происходит.

– Беннетт купил новый телевизор, но толку от него никакого, – говорит она вслух, как будто Кэти – или еще кто-нибудь – по-прежнему в комнате. – Сначала включаешь телевизор, потом эту коробочку внизу. Жди, пока заработает, а смотреть все равно нечего.

Она откладывает пульт и видит, как Кэти выходит из здания и направляется к автомобилю. Делла в легком смятении наблюдает за ней. Она отговаривала подругу приехать не только из-за погоды. Дело в том, что Делла не знала, осилит ли этот визит. С тех пор, как она упала и угодила в больницу, она неважно себя чувствовала. Развалюха какая-то. Неуемная энергия Кэти могла оказаться чрезмерным испытанием.

С другой стороны, освежить квартиру и впрямь стоит. Глядя на голые стены, Делла пытается вообразить, как они будут выглядеть, если их украсят любимые, дорогие лица.

И вдруг с ней перестает что-либо происходить – в настоящем времени, во всяком случае. С недавних пор подобные интерлюдии случаются все чаще и чаще. Делла ищет записную книжку или заваривает кофе, и вдруг ее уносит к людям и предметам, о которых она не думала годами. Эти воспоминания тревожат не потому, что неприятны (хотя зачастую так и есть), но потому, что своей яркостью они настолько превосходят повседневную жизнь, что она кажется линялой, словно старая застиранная блузка. Недавно ей начал вспоминаться подвал с углем, где она спала в детстве. Это было после того, как они переехали из Падуки в Детройт и сбежал отец. Они поселились в общежитии. Маме и брату Гленну достались обычные комнаты на втором этаже, но Делле пришлось спать в подвале. В ее комнату даже нельзя было попасть из дома – приходилось выходить во двор и поднимать дверь, ведущую в подвал. Хозяйка побелила комнату, поставила кровать и набросала мешков из-под муки в качестве подушек. Но Деллу не одурачить. Дверь была металлической, а окна в комнате отсутствовали. Темно, хоть глаз выколи. Господи, как же я ненавидела спускаться в этот подвал! Словно сходить в могилу.

Но я никогда не жаловалась. Просто делала, что говорили.

Маленький домик в Контукуке был ее первым собственным жилищем. Разумеется, в ее возрасте это причиняло неудобства – зимой приходилось карабкаться на холм или искать, кто сгребет снег с крыши, чтобы не оказаться похороненной заживо. Возможно, доктор Саттон, Беннетт и Робби правы. А что если здесь ей будет лучше?

Выглянув из окна, она видит, что автомобиль Кэти уже исчез. Поэтому Делла берет в руки книгу. Синие горы на обложке кажутся ей возмутительными. Но название не изменилось: «Две старухи: Легенда Аляски о предательстве, храбрости и выживании». Она пролистывает книгу, останавливаясь, чтобы полюбоваться иллюстрациями.

Затем она возвращается к первой странице. Фокусирует взгляд на словах и ведет им по странице. Одно предложение. Два. Целый абзац. С прошлого раза она почти забыла сюжет, и история снова кажется ей новой, хотя и знакомой. Уютной. Но главное здесь – сам процесс чтения, облегчение, забвение, погружение в чужие жизни.

Как и многие другие книги, «Двух старух» Делле посоветовала Кэти. Закончив колледж, Кэти устроилась на работу в книжный магазин. К тому времени она уже снова вышла замуж и вместе с Кларком переехала на старую ферму, которую ремонтировала следующие десять лет.

Делла выучила расписание Кэти и заглядывала в магазин в ее смены, а чаще всего – по четвергам, вечером, когда покупателей становилось меньше, и подругам удавалось поболтать.

Поэтому Делла выбрала именно четверг, чтобы поделиться новостями.

– Давай, я слушаю, – сказала Кэти.

Она возила по магазину тележку с книгами и расставляла их по местам, а Делла устроилась в кресле в отделе поэзии.

– Надо взять пива. – Кэти обнаружила бутылку в офисном холодильнике – осталась с какой-то встречи с читателями. Восьмой час вечера, апрель, в магазине пусто.

Делла стала рассказывать, что ее муж в последнее время странно себя ведет. Говорила, что не понимает, что на него нашло.

– Например, пару недель назад он встает посреди ночи, а потом я слышу, как его машина отъезжает от дома. Ну и думаю: может, все, он уехал, больше я его не увижу.

– Но он вернулся, – уточнила Кэти и поставила книгу на полку.

– Да. Через час. Я спускаюсь на первый этаж, а он там – стоит на коленях, обложившись дорожными картами.

Когда Делла спросила мужа, в чем дело, Дик сообщил, что подыскивает, во что бы вложить деньги во Флориде. Например, в дома у моря в дешевых районах, куда можно добраться прямыми рейсами из крупных городов.

– Я ему говорю: да у нас есть деньги, ты можешь спокойно выйти на пенсию, и все будет нормально. Зачем так рисковать? И знаешь, что он сказал? В моем словаре, мол, нет слова «пенсия».

Кэти скрылась среди полок с книжками по саморазвитию. Делла настолько погрузилась в свой рассказ, что не пошла за ней следом. Она удрученно уставилась в пол. Ее переполняли гнев и недоумение – мужчины вечно цепляются за какие-то идеи, особенно с возрастом. Эти идеи напоминают приступы безумия, но мужья считают их озарением. «У меня идея!» – говорил вдруг Дик. Это могло произойти в любой момент – они ужинали или шли в кино, и вдруг его охватывало вдохновение, он замирал на месте и сообщал: «У меня появилась мысль!», после чего принимался чесать подбородок и строить планы.

Последней его идеей была гостиница вблизи Эверглейдса[46]46
  Эверглейдс – национальный парк в штате Флорида, заболоченная тропическая территория.


[Закрыть]. На полароидном снимке Делла увидела очаровательное, но обветшалое здание, окруженное дубами. На этот раз, однако, Дик уже начал действовать. Ничего не сказав жене, он взял кредит и воспользовался изрядной частью их накоплений, чтобы внести первый платеж.

– Теперь у нас есть собственная гостиница в Эверглейдсе! – объявил он.

Как бы Делле ни было больно сообщать об этом Кэти, она все же испытывала некоторое удовольствие. Она сжала бутылку с пивом обеими руками. В магазине было тихо, небо уже потемнело, соседние лавки закрылись. Казалось, что они тут хозяйки.

– И теперь на нас повисла эта чертова дыра, – говорит Делла. – Дик хочет переделать ее в апартаменты, а для этого надо переехать во Флориду. Ну и разумеется, он тащит с собой меня.

Кэти вернулась, толкая перед собой тележку. Делла предполагала, что подруга выразит сочувствие, но Кэти плотно сжала губы.

– Уезжаешь, значит? – спросила она холодно.

– У меня нет выхода. Он меня заставляет.

– Никто тебя не заставляет.

В последнее время Кэти освоила особый высокомерный тон, и сейчас говорила именно так. Как будто она прочла все книжки по саморазвитию, которые имелись в магазине, и теперь делилась с окружающими своими инсайтами и житейской мудростью.

– Ну что значит, не заставляет? Заставляет.

– А работа как же?

– Придется уволиться. Жаль, конечно, мне нравится работать, но…

– Но ты, как обычно, уступишь.

Это замечание было не только недобрым, но и несправедливым. Как, по мнению Кэти, Делле надо было поступить? Бросить мужа после сорока лет семейной жизни? Обзавестись отдельной квартирой и начать спать со всеми подряд, как делала Кэти, когда они познакомились?

– Если хочешь бросить работу и уехать во Флориду, ради бога, – говорит Кэти. – Но у меня работа пока что есть, и мне надо еще кое-что успеть до закрытия, извини уж.

Раньше они никогда не ссорились. Следующие несколько недель, когда Делле хотелось позвонить Кэти, она всякий раз понимала, что еще сердится. Да кем она себя возомнила? Они с Кларком сами собачатся не переставая.

Месяц спустя Кэти пришла сама – Делла как раз паковала последние коробки.

– Ты на меня сердишься? – спросила Кэти, когда Делла открыла дверь.

– Ну, ты себя иногда так ведешь, словно все знаешь лучше всех.

Возможно, это прозвучало слишком резко, потому что Кэти разрыдалась. Она бросилась к Делле и буквально провыла:

– Я буду по тебе скучать!

По лицу струились слезы, руки распахнулись, словно приглашая в объятия. Делла не одобряла ни слез, ни, пожалуй, объятий.

– Ну хватит, хватит, – сказала она. – А то и я расплачусь.

Кэти разревелась еще сильнее. Делла встревожилась.

– Мы же будем говорить по телефону. И переписываться. И навещать друг друга. Можешь приехать к нам в отель. Там наверняка полно змей и аллигаторов, но ты все равно приезжай.

Кэти не рассмеялась.

– Дик будет против, – сказала она сквозь слезы. – Он меня ненавидит.

– Ничего подобного!

– Ну так я его ненавижу! Делла, он ужасно с тобой обращается. Прости, но так и есть. А теперь заставил бросить работу и уехать во Флориду. И ради чего?

– Ладно, хватит об этом, – перебила Делла.

– Ладно. Просто я так злюсь!

Впрочем, Кэти начала успокаиваться.

– У меня для тебя есть подарок, – немного помолчав, сказала она и открыла сумку. – Недавно прислали в магазин из маленького издательства на Аляске. Мы не заказывали, но я начала читать и увлеклась. Не буду пересказывать, но сюжет – прямо про нас. Сама увидишь. – Она взглянула Делле прямо в глаза. – Иногда книги приходят в нашу жизнь не просто так, Делла. Это просто удивительно!

Делла никогда не знала, что ответить, когда на Кэти нападал мистический стих. Иногда она заявляла, что луна влияет на ее настроение, или наделяла совпадения скрытым смыслом. В тот день Делла поблагодарила подругу за книгу и сумела не расплакаться, когда они наконец попрощались.

На обложке были нарисованы две индианки в типи[47]47
  Типи – переносной конусообразный дом кочевых индейцев.


[Закрыть]. В последнее время Кэти увлекалась подобными историями о коренных американцах, восстаниях рабов на Гаити, рассказами о привидениях или сверхъестественных событиях. Некоторые Делле нравились, некоторые – нет.

Она сунула книгу в коробку с мелочами, которые не упаковала раньше.

Что же было потом? Она отправила коробку во Флориду вместе со всеми остальными вещами. Оказалось, что в их двухкомнатную хижину влезает не все, поэтому кое-что пришлось сдать на склад. Гостиница прогорела через год. Вскоре Дик заставил Деллу переехать в Майами, оттуда – в Дайтону, и, наконец, в Хилтон-Хед. Все это время он пытался добиться успеха. Только после его смерти, когда Делла проходила через процедуру банкротства, ей пришлось заняться вещами на складе и продать мебель. Перебирая ящики, которые приехали из Флориды почти десять лет назад, она вскрыла коробку со всякой мелочью, и из нее выпали «Две старухи».

В книге пересказывается одна из древних легенд атабасков[48]48
  Атабаски – коренные индейцы Аляски.


[Закрыть] – автор, Бельма Уоллис, узнала ее в детстве. Эту легенду много поколений передают от матери к дочери, и в ней говорится о двух старухах, Чьидзигьяк и Са. Когда наступил голод, соплеменники оставили их и ушли. Иными словами, бросили умирать. Так было принято.

Однако две старухи не умерли. Оставшись в лесу, они разговорились. Раз уж они умеют охотиться, рыбачить и собирать грибы и ягоды, почему бы не заняться этим снова? Так они и поступили, и заново учились всему, что умели в молодости. Они охотились, ловили подо льдом рыбу, а как-то раз им пришлось прятаться от каннибалов. Такая история.

На одной из иллюстраций героини пробирались по тундре в куртках с капюшонами и сапогах из тюленьей кожи. Они тащили за собой санки, и та, что шагала впереди, горбилась чуть меньше, чем вторая. В подписи говорилось: «Наше племя ушло на поиски еды, в землю за горами, о которой нам рассказывали деды. Но нас с собой не взяли с собой, потому что мы ходим медленно, опираясь на палки».

Некоторые куски текста особенно выделялись – например тот, в котором Чьидзигьяк говорила: «„Знаю, ты уверена, что выживешь. Ты же молодая“. Она горько улыбнулась, потому что лишь накануне их обеих признали слишком старыми».

– Это же о нас, – сказала Делла, когда наконец дочитала книгу и позвонила Кэти. – Одна моложе второй, но они обе в одной упряжке.

Сначала это была шутка. Их забавляло сравнивать свою жизнь в пригороде Детройта, сельском Нью-Гэмпшире, с борьбой за выживание, которую вели две старухи. Однако совпадения были очевидны. Делла переехала в Контукук, чтобы быть поближе к Робби, но два года спустя он уехал в Нью-Йорк – и оставил ее в лесу. Книжный магазин Кэти закрылся. Она начала торговать домашними тортами. Кларк вышел на пенсию и целыми днями торчал перед телевизором, очарованный ведущими прогнозов погоды. Пышногрудые прелестницы в узких ярких платьях колыхались перед картами, словно имитируя движения погодных фронтов. Все четверо сыновей Кэти покинули Детройт. Теперь они жили далеко, по ту сторону гор.

Кэти и Делла особенно любили одну из иллюстраций. На ней Чьидзигьяк бросала томагавк, а Са наблюдала за ней. «Если мы увидим белку – убьем ее томагавком, как делали в молодости», – гласила подпись.

Это стало их девизом. Когда одна из подруг расстраивалась или сталкивалась с проблемой, вторая говорила: «Время взяться за томагавк». Это значило: действуй, не ной.

С инуитскими старухами их роднило кое-что еще. Соплеменники бросили Чьидзигьяк и Са не только потому, что те состарились. Они постоянно жаловались. Вечно ныли, что у них что-то болит.

Мужья часто говорят, что их жены слишком много ноют. Но ведь это тоже нытье. Эдакий способ заткнуть женщин. Но Делла и Кэти понимали, что отчасти сами виноваты в своих несчастьях. Они позволяли проблемам нагноиться, они поддавались дурному настроению и дулись. Даже если мужья спрашивали, что случилось, они отмалчивались. Слишком приятно быть жертвой. Облегчив душу, они перестали бы быть собой.

Почему же ныть было так приятно? Почему после сеанса жалоб вы с сострадалицей чувствовали себя словно после сауны – обновленными, свежими, бодрыми?

Делла и Кэти порой надолго забывали о «Двух старухах». Затем одна из них перечитывала книгу и, преисполнившись энтузиазма, уговаривала подругу перечитать ее. Эта книга отличалась от детективов и триллеров, которые они обычно читали. Она скорее напоминала учебник жизни. Она вдохновляла их. Они бы не потерпели критических замечаний в ее адрес от своих высокомерных сыновей. Но теперь уже не было нужды защищать книгу. Продано два миллиона экземпляров! Юбилейное издание! Они были правы.

Когда Кэти приезжает в «Уиндем Фолз» на следующее утро, воздух пахнет снегом. Температура упала, и все вокруг словно застыло – ветра нет, птицы спрятались.

В детстве, в Мичигане, ей нравилась подобная зловещая тишина. Это значило, что уроки отменят и можно будет остаться дома с мамой и строить во дворе снежную крепость. Даже теперь, в семьдесят, она неизменно радуется метелям. Но теперь в ее предвкушении кроется некое тайное желание – стремление исчезнуть или очиститься. Размышляя о переменах климата и грядущих мировых катаклизмах, Кэти порой думает: да ладно, мы сами виноваты. Надо начать заново. С чистого листа.

Делла уже одета и готова к выходу. Кэти говорит, что она прекрасно выглядит, но не может удержаться от замечания: