Текст книги "Оружие времен Античности. Эволюция вооружения Древнего мира"

Афины

Именно в эту эпоху вторжений, завоеваний и восстаний началось восхождение Афин к пику своего могущества. Когда же оно стало доминирующим государством своего региона, таким, каким оно знакомо нам по многим страницам мировой истории, его литература и изящные искусства с готовностью отозвались на этот возвышенный дух новой эпохи, вознеся афинскую культуру (а вместе с ней и культуру всей Древней Греции) на недосягаемую вершину. Афины представляли собой некую антитезу Спарте – блистающие разумом там, где Спарта отличалась тупостью, искрящиеся радостью жизни там, где Спарта была мрачна и сурова, и изысканно-аристократические там, где Спарта была провинциальной. Афины, осознав грозные качества Спарты как противника на суше, обратили свою экспансию в море. И именно в качестве великой морской державы Афины стали мощной империей, обретя непреходящую славу. В 459 году до н. э. в ходе Пелопоннесской войны, закончившейся падением Афин, в городе был установлен камень, запечатлевший названия родов одного из «племен», заложивших основы афинского гражданства. На нем мы читаем: «Из племени эрехтидов были те, кто погиб в этой войне в Египте, в Финикии, в Хадесе, в Эгине, в Мегаре, в один и тот же год…» Воистину имперским духом дышат эти слова – причем они могли быть написаны только великой морской державой.

Но если при Саламине[23]23
  Саламин – остров в Эгейском море у побережья Аттики (Греция), около которого 28 (или 27) сентября 480 г. до н. э. произошло морское сражение во время Греко-персидских войн.


[Закрыть] и в продолжительной войне со спартанской конфедерацией они продемонстрировали непревзойденные качества своих военно-морских сил, то Афины все же не ограничивали сражения палубами своих боевых кораблей. Они использовали их команды для охраны своих солдат и матросов там, где это было возможно, тогда как остальные подразделения их армий вместе с союзниками шли к месту назначения пешим путем.

Афинские воины и колесница – с росписи на вазе

Каждый здоровый афинский гражданин был обязан служить в армии во время войны: представители имущих классов в качестве всадников или тяжеловооруженных воинов, а бедные как легковооруженные воины. Афинские юноши в течение одного года проходили военную подготовку, затем проводили один год на гарнизонной службе в отдаленных поселениях или крепостях на границах страны. Годными к военной службе считались граждане в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет. Мобилизация проводилась по особым спискам, составленным по модели регистров граждан. Мобилизация могла быть всеобщей либо ограниченной, когда призывались все либо часть тех, кто значился в одном листе списков. В начале Пелопоннесской войны Афины могли выставить на поле брани около 18 000 тяжеловооруженных воинов. Конница была разделена на эскадроны, или филы, по сто и более всадников в каждом под командованием филарха, или капитана, вся же конница пребывала под командованием двух кавалерийских генералов, или гиппархов.

Сохранение демократических установлений было первейшей заботой греческих граждан, и в результате этого система командования афинской армией (а также силами других греческих государств) представляла собой весьма сложную структуру. Во главе вооруженных сил стоял полемарх (военачальник), избираемый сроком на один год. Ему подчинялись стратеги, первоначально бывшие выборными военными вождями десяти «племен» и представлявшие основную массу граждан. Позднее обязанности полемарха (у него были и отдельные гражданские функции) перешли к стратегам, которые по очереди, в течение одного дня каждый, исполняли должность главнокомандующего. Такая причудливая система, что совершенно очевидно, не могла быть работающей, и в конце концов, когда планировался военный поход, народ выбирал одного стратега, но только на время до завершения операции. Причем ему были подчинены лишь те силы, которые принимали участие в этой операции. Стратег, став генералом, отстранялся от командования своими племенными силами, а для их командования назначался таксиарх. Когда Афины стали морской державой, возникла необходимость создания отдельного морского командования с группой адмиралов либо же объединения сухопутного и морского командований в одно. Возобладала последняя точка зрения, и избранные стратеги стали генерал-адмиралами. Поскольку многие военные предприятия требовали тесного взаимодействия между сухопутными и морскими силами, это было, вероятно, наилучшим решением.

Очевидно, что периоды, во время которых военные предводители избирались, чтобы руководить военными действиями, считались критическими. Фиванские генералы Пелопид и Эпаминонд в разгар успешных действий против Спарты проявили достаточную наглость, чтобы воспротивиться этим законам. «…Новые офицеры должны были достигать успехов, и тот, кто не добился успеха, расплачивался за свою нерешительность жизнью. Поэтому другие законопослушные военачальники… стали отступать. Но Пелопид, объединившись с Эпаминондом и побуждаемый своими соотечественниками, повел их против Спарты…» За это, хотя они были выдающимися военачальниками фиванцев и провели успешную и победоносную кампанию, они предстали перед судом за преступление, по которому им грозила смертная казнь. По счастью, оба были оправданы, но этот инцидент указывает на строгость законов, регулирующих пребывание в должности.

Обычным типом военно-морского судна, действовавшим в большинстве морских баталий древних греков, была трирема – гребная галера с мачтой (иногда с двумя), несущей один прямой парус. Эта мачта могла быть вынута из степса[24]24
  Степс – квадратный блок, сделанный из дерева или стали, крепящийся к кильсону корабля, в котором закрепляется основание мачты.


[Закрыть]и уложена на палубу, если это требовалось, что и делалось обычно перед началом сражения. Мы знаем, что трирема, как об этом говорит само ее название, имела три ряда, или яруса, весел. Этот вывод может быть сделан на основании изображений на современных им рельефах. Но мы не представляем, каким образом были устроены скамьи для гребцов. Можно предположить, что каждым веслом работал только один человек и что самые верхние, и потому самые длинные, весла использовались в тех случаях, когда трирема шла в бой или же когда требовалось достичь максимальной скорости. Эти длинные весла в этом случае приводились в действие тремя гребцами, тогда как два остальных ряда весел бездействовали. В самом деле, представляется невероятным, чтобы один человек делал такой же гребок длинным веслом, что и человек нижнего ряда гораздо более коротким веслом. По этой причине была выдвинута идея, что все три ряда весел использовались только для «парадного» хода, при входе в гавань, на смотрах и т. п. Согласно другому предположению, средний ряд весел, приводимый в действие двумя гребцами, использовался только для более медленного передвижения во время маневров, тогда как для самого медленного хода, для удержания судна на месте против ветра или для ночных переходов использовался только нижний ряд весел, при одном гребце на весло.

Боевые суда – с росписи на вазе

Греческая трирема

Экипаж триремы времен Пелопоннесской войны, насколько нам известно, состоял примерно из двухсот человек. Их них восемнадцать были тяжеловооруженными морскими пехотинцами, часть – моряками, которые приводили в движение корабль, работая с парусами, такелажем и так далее, остальные же, за исключением офицеров, были гребцами. В целом же идея трех рядов весел была призвана как можно эффективнее использовать внутреннее пространство судна и получить как можно большую отдачу энергии гребцов на каждый фут его длины. Чем длиннее было судно, тем более прочным его приходилось строить, и поэтому древнегреческие суда обычно целиком вытаскивались на берег, если не использовались. Это свидетельствует о том, что суда эти были не только очень легкими, но и в то же время весьма прочными, если могли переносить столь частое пребывание на берегу, не коробясь и не провисая в киле. Это также говорит о том, что суда были относительно короткими по сравнению с количеством перевозимых ими человек, имея, возможно, 75 или 80 футов в длину. Короткие суда были также и более маневренными – судно могло описать циркуляцию (то есть сделать полный разворот) на гораздо меньшем пространстве, что представляло собой значительное преимущество, когда главным оружием судов был таран. Хотя многие реконструкции этих античных судов демонстрируют нам очень длинные корпуса, имеющие до 85 весел по борту, подобные корабли было крайне сложно строить, и они были очень медленными при маневрировании. По моему мнению, количество весел по одному борту не превышало 39 – по три гребца на каждое весло верхнего яруса, по два на весла среднего яруса и по одному на каждое самое нижнее и самое короткое весло. Это дает нам 156 гребцов, что вкупе с 18 гоплитами, полудюжиной лучников или копейщиков с дротиками, кормчими (вероятно, четырьмя), работавшими двумя большими рулевыми веслами, укрепленными с бортов у кормы, триерархом и его двумя заместителями, а также 15 матросами составляет в сумме 200 человек.

Подобное судно, корпус которого, не считая выносных конструкций, на которых работали два верхних ряда весел, не должен был превышать 17 футов по бимсу в самой широкой части. Судно способно было развивать, вероятно, скорость полного хода около семи узлов и имело среднюю скорость, равную примерно половине этой величины. На крейсерской скорости, когда гребцы работали посменно, трирема могла проходить ежедневно от 50 до 60 миль в день при спокойном море. При попутном ветре мог использоваться парус – либо как вспомогательный движитель вдобавок к веслам, либо как основной. Гребцы не были рабами, прикованными к банкам, как несчастные, приводившие в движение галеры в поздние римские времена, но набирались из беднейших граждан или вольноотпущенников. Они могли, уложив свои весла вдоль бортов, принимать участие в абордаже или сражаться на суше. На судах более ранних моделей, таких, которые принимали участие в сражении при Саламине, гребцы оставались не защищенными, а лишь прикрытыми щитами, висевшими вдоль планширя, как на драккарах викингов. Лишь позднее появилась палуба, так называемая катастрома, дававшая частичное прикрытие гребцам и, что гораздо важнее, служившая местом сражения для морской пехоты.

Средиземноморские суда не были тем, что называют «флотом открытого моря». Когда это позволяли условия плавания, моряки днем шли на своих судах вдоль побережья, а на ночь вытаскивали их на берег – что делало неизбежным правилом окончание всех операций на зимние месяцы. Легко построенные суда не могли выдержать зимних штормов, и потери от кораблекрушений или зимних ветров, уносивших суда в открытое море, зачастую превышали потери в сражениях. Кроме того, их узкие корпуса и мелкие трюмы, а следовательно, недостаток складских помещений при относительно большом экипаже, делали необходимыми частые остановки для пополнения запасов воды и пищи.

Если мы здесь и уделили, возможно, слишком много места рассуждениям о возможных методах строительства и действий этих судов, то только потому, что они были основным оружием морских сражений этой эпохи и применялись, хотя, возможно, и с небольшими вариациями, древними греками, персами, финикийцами, карфагенянами, а позднее и древними римлянами.

Успех Афин на воде в гораздо большей степени зависел от опыта их капитанов и дисциплины гребцов, чем от неких врожденных достоинств ее тяжеловооруженных морских сил. Во многих случаях искусное маневрирование капитанов приносило победу одним только применением тарана, даже без перехода к последующему абордажу.

Таран представлял собой структурную часть корпуса судна – по сути, выдающееся вперед продолжение киля – и состоял из него и нескольких мощных брусьев, сходившихся в одной точке. Он был снабжен бронзовым клювом и был способен пробить тонкий деревянный набор корпуса галер легкой постройки того периода. Удар, нанесенный подобным устройством ниже ватерлинии, часто оказывался роковым для вражеского судна, хотя всегда существовала опасность повреждения своим собственным тараном.

Существовали два стандартных маневра; один назывался diekplous, или «прорыв сквозь» линию вражеских судов, ломая весла и осыпая врага градом стрел и дротиков; и periplous, или фланговая атака. Последнее предполагало быстрое маневрирование; для его осуществления важнейшую роль играли опыт и быстрая оценка обстановки триерархом, а также подготовленность и слаженные действия гребцов. Упустив удачный момент, можно было подставить врагу уязвимую часть своего судна, и тогда атакуемый становился атакующим. Когда гребцы одного борта изо всех работали веслами вперед, а другого – назад, даже значительных размеров галера могла развернуться едва ли не на месте с удивительной скоростью. Пример такого удачного маневрирования приводится у Фукидида. Небольшой афинский флот, состоявший из двадцати судов, был атакован гораздо более значительными силами пелопоннесцев. Замыкавшие строй несколько афинских судов были потоплены, но одиннадцать судов смогли вырваться, преследуемые двадцатью вражескими. Один из кораблей пелопоннесцев значительно обогнал других и приближался к замыкающему судну афинцев, которое уже почти достигло рейда порта Наупакт. На рейде стояло на якоре торговое судно, и афинский боевой корабль прошел совсем рядом с ним. Затем, резко развернувшись вокруг стоявшего на якоре «купца», он резко пошел наперерез курсу приближающегося врага, нанес головному пелопоннесскому судну удар тараном в борт и потопил его. Столь неожиданный и успешный маневр привел в замешательство противника и в то же время воодушевил афинян, которые перешли в атаку, потопили шесть судов пелопоннесцев и отбили несколько своих, захваченных теми в первоначальной схватке.

Примером тактики ближнего боя тех дней стало сражение между двадцатью афинскими судами под командованием Формиона и сорока семью судами коринфян и их союзников. Коринфяне совершенно не стремились вступать в бой со столь сильным противником, но, будучи застигнутыми в открытом море, выстроили свои суда в круг, кормой к его центру, подобно ощетинившемуся во все стороны ежу, и приготовились к нападению. Формион, ожидая окончания штиля и надеясь на то, что поднявшийся ветер смешает тесный строй неприятеля, выстроил свои суда в кильватерную колонну, которая, работая веслами, стала кружить вокруг сбившихся в кольцо коринфских судов.

Вот как описывает все происшедшее затем Фукидид: «Он рассчитывал на то, что сможет сам выбрать наиболее подходящий момент для нападения, когда сила и направление ветра будут для него наиболее выгодны. Когда ветер усилился, вражеские суда сгрудились на тесном пространстве. Порыв ветра бросил на эту массу судов одно маленькое судно афинян, и строй тут же сломался, суда коринфян стали сталкиваться, весла перемешались, они, крича, стали пытаться расцепиться. За этими криками, мольбами и проклятиями не слышны были команды капитанов и боцманов, вражеские суда стали совершенно неуправляемыми. В этот момент Формион дал сигнал афинским судам к атаке. Первым же было потоплено флагманское судно с адмиралом на борту, после чего уже никто и не помышлял о сопротивлении, но только о бегстве…»

«Марш десяти тысяч»

Никакой рассказ о древнегреческих солдатах не будет полон без упоминания знаменитого «марша десяти тысяч», который Ксенофонт обессмертил в своем «Анабасисе». Ничто лучше не характеризует интеллект, инициативу и самодисциплину древнегреческих воинов, чем это волнующее повествование о переходе целой армии греческих наемников по дебрям Малой Азии и их последующем отступлении в разгар зимы через горные области Армении.

Вкратце повесть эта рассказывает о следующем. После смерти персидского монарха Дария на трон взошел его старший сын Артаксеркс. Его младший брат Кир, сатрап в Малой Азии, решил попытаться свергнуть своего брата с трона и с этой целью собрал большую армию в окрестностях своей столицы Сарды, находившейся в примерно пятидесяти милях к востоку от современного турецкого города Измир (античная Смирна). Подавляющее большинство воинов – около 100 000 человек – были восточного происхождения, но Кир отдал должное превосходству греческих солдат, основу его армии составили около 13 000 греков, в числе которых 10 600 человек были гоплитами. Примерно 700 из них были лакедемонянами, отправленными Киру правительством Спарты, которое было многим обязано персидскому царю за былую поддержку. Остальные прибыли из многих других городов-государств, поскольку в Греции в 401 году до н. э. имелось большое количество смелых людей, готовых отправиться в предприятие, предложенное Киром. Прошло только три года с тех пор, как потерпевшие поражение афиняне и их завоеватели-спартанцы плечом к плечу проделали под звуки флейт путь по протяженной долине, соединяющей Пирей с Афинами. Окончание затянувшегося военного конфликта и вспышка сильных волнений, потрясших многие греческие города, выбросили на военный рынок множество наемников и солдат-граждан, которых больше не привлекали прелести тихой цивильной жизни.

Эти вольные солдаты были навербованы Клеархом; истинная цель всего предприятия сначала держалась от них в строжайшем секрете по понятным причинам: одно дело – принимать участие в кампании под руководством Кира, щедрого молодого сатрапа, действуя против горцев Писидии (что было официальной целью кампании, сообщенной армии), и совсем другое – вступить в самое сердце Среднего Востока под командованием Кира – претендента на трон с целью свержения самого Великого царя. Но к тому времени, когда экспедиционный корпус преодолел переход к Киликийским Воротам[25]25
  Киликийские Ворота – горный проход через Тавр на юге Турции, образован узким сквозным каньоном реки Чакыт.


[Закрыть] через труднопроходимые горы Тавра и начал спуск к Тарсу, даже самым тупым копьеносцам стало ясно, что объявленная цель похода является не более чем выдумкой, а многие даже стали догадываться о его подлинной цели.

Наемники отказались следовать дальше. Клеарх, приверженец строгой дисциплины, прибег было к угрозам – но бунт уже зашел слишком далеко. Тогда он решил испробовать хитрость. Рыдая, он сообщил собравшимся вокруг него грекам, что их действия поставили его перед жестокой дилеммой: он должен либо нарушить свое слово, данное Киру, либо бросить свои войска. На последнее, сказал он, он никогда не пойдет, но если они больше не будут получать плату от Кира, то как они захотят поступить?

К Киру направилась депутация, некоторые из членов которой были доверенными людьми Клеарха, для выяснения его истинных намерений. Кир сообщил им, что в его планы входит дать сражение его старому врагу, находящемуся в настоящее время на Евфрате, и обещал платить солдатам повышенное жалованье. Продолжая испытывать в душе определенные сомнения, греки согласились продолжить марш.

Все то же самое повторилось, когда войско подошло к Евфрату, – и Кир наконец вынужден был сознаться, что его целью был Вавилон и свержение Великого царя. Обещана была еще более высокая плата, поднявшийся было ропот смолк, и армия пустилась в свой долгий поход вниз по течению Евфрата. У селения Кунакса (sic!), примерно в шестидесяти милях от точки своего назначения, они были остановлены армией Великого царя. В последовавшей за этим битве греки сражались на правом фланге – хотя Кир (который сам начинал становиться великим вождем и в случае, если бы стал им, оказался бы серьезной угрозой для греческого мира) настаивал, чтобы Клеарх переставил их ближе к левому флангу, где его удары пришлись бы по вражескому центру. Именно в центре занимал позиции Артаксеркс, и его поражение или бегство могло решить исход всей битвы. К сожалению, Клеарх не решился отступить от греческой военной максимы, гласившей, что правый фланг никогда не должен позволять обойти себя.

Сражение закипело, и греки стали обходить противника, оставляя его слева от себя. Кир, находившийся в центре, предпринял попытку прорваться конницей и захватить своего брата. Но, вырвавшись далеко вперед, без отставшего прикрытия, он был убит, а его армия тут же пустилась в бегство. Победоносные греки, вернувшись после погони за неприятелем, обнаружили, что оставшаяся часть армии бежала, их лагерь разграблен, а принц, от которого они ожидали столь многого, мертв. Потрясенные, но отнюдь не побежденные, они отвергли требование Артаксеркса о сдаче. Чтобы отделаться от столь неприятных (да еще и непобедимых) визитеров, персидский монарх согласился снабдить их продовольствием. Его полководец Тиссаферн взялся провести их домой маршрутом, на котором они смогли бы найти продовольствие для обратного пути (вся территория вдоль 1500-мильной дороги от Сард была обобрана армией еще по дороге сюда). Возвращаясь от Вавилона в Мидию вдоль левого берега Тигра, греки форсировали реку Большой Заб несколько ниже античных развалин города Ниневия. Здесь разногласия между греками и их персидским эскортом достигли апогея, и Тиссаферн пригласил греческих лидеров на совещание. Ничего не подозревая, Клеарх с четырьмя своими генералами, двадцатью офицерами и несколькими телохранителями прибыл в лагерь Артаксеркса, где все они были убиты, и лишь одному тяжелораненому воину удалось пробиться обратно к грекам.

Персидский сатрап не имел никакого желания предпринимать атаку на основные силы греков. Он предполагал, что, оказавшись в странной и незнакомой для них стране, лишившись своих командиров, они прочувствуют весь ужас ситуации и тут же сдадутся в плен. Армия, состоявшая из азиатов, несомненно, так бы и сделала, но греки поступили по-другому. Их природный разум и чувство дисциплины подсказали им, что, если они хотят снова увидеть населенную своими сородичами страну, они должны оставаться организованной армией, а не толпой беженцев. Они не представляли в полном объеме всех опасностей и трудностей, лежащих перед ними, но их солдатский опыт подсказывал, что пробиться сквозь многие мили незнакомой и враждебной для них страны будет труднейшим предприятием. Тем не менее без всякой паники, на которую так рассчитывал Тиссаферн, они спокойно избрали себе новых вождей, которым предстояло командовать ими на обратном пути.

К счастью для них и для их потомства, среди них оказался афинский всадник по имени Ксенофонт. Сословие всадников по политическим соображениям было не слишком популярно в Афинах в 401 году до н. э., и Ксенофонт – блестящий молодой человек (которому тогда было около 30 лет), солдат и философ, называвший Сократа своим другом, с радостью воспользовался шансом сопровождать экспедицию в качестве волонтера, не имея никакого формального звания. Его природный ум и здравый смысл сделали его популярным, и в сложившихся обстоятельствах он был избран генералом. Очень быстро его способности к убеждению и дар лидерства сделали его командующим.

Беспрецедентный поход греческих воинов и возвращение их в родной им мир Греции стали объектом эпических повествований о высоком воинском опыте и стойкости. Переправы через безымянные реки, переходы через высокие горные кряжи, бесконечная борьба с холодом, голодом и дикими местными племенами – во всех этих испытаниях греческая армия сохранила свое единство и дисциплинированность, поддерживаемую не насилием, но здравым смыслом. Никогда еще горстке людей не приходилось совершать подобный марш, пересекая одну из самых диких стран Малой Азии, без проводников или опытных офицеров, в самый разгар зимы.

Поскольку войско не располагало проводниками, было принято решение пробиваться на север, к побережью Черного моря, на берегах которого располагались греческие колонии. На первых этапах похода войско беспокоили отдельными наскоками отряды Тиссаферна, которые днем держались на значительном расстоянии от греков, а на ночь устраивались лагерем не ближе шестидесяти стадиев (около семи миль) от них. Частью сил Тиссаферна были всадники, которые в случае атаки должны были распутать стреноженных лошадей, быстро взнуздать их, а к тому же и надеть свое собственное защитное снаряжение. Можно представить себе суматоху, которая возникла бы, если все это надо было проделать за несколько минут в случае нападения. Замечание Ксенофонта о том, что «персидская армия в ночных условиях плохо управляема», можно смело считать преуменьшением.

Критские лучники уступали персам в дальности стрельбы, а греческие копьеметатели не могли поразить своими дротиками персидских пращников. Не могли греки, лишенные конницы, и отогнать персов на безопасное расстояние. Число раненных в частых стычках все росло, а греки были лишены возможности достойно ответить своим преследователям. В конце концов Ксенофонт отобрал лучших наездников из числа рядовых пехотинцев, посадил их на лучших из обозных лошадей и вручил командование над ними немногим оставшимся в живых офицерам конницы. Создав таким образом конное подразделение численностью в пятьдесят человек, он поручил им держать вражеских пращников и лучников на безопасном расстоянии. Зная также, что среди пехотинцев есть много родосцев, Ксенофонт вызвал самых опытных из них в обращении с пращой – родосцы славились как отменные пращники. Две сотни добровольцев были вооружены импровизированными пращами. Теперь преимущество в этом роде вооружения перешло на сторону греков, потому что родосцы в соответствии со своими обычаями использовали при стрельбе свинцовые пули, которые они посылали на расстояние вдвое большее, чем тяжелые камни, используемые персами.

Так, импровизируя по мере сил и необходимости, греки продолжали продвигаться на север – покинув Мидию и углубившись в дикую холмистую местность Кар духи. Обитатели ее в те времена были не более сговорчивыми, чем их потомки в наши дни, и, когда греки с огромным трудом пробирались по горным тропам, дикие горцы обрушивали на их головы деревья, скатывали огромные камни, осыпали дротиками и стрелами, нанося изрядный урон. Когда же это угрюмое нагорье осталось позади и греки вышли к реке, являвшейся границей Армении, они обнаружили, что сатрап этой провинции со своими войсками поджидает их на дальнем берегу, а позади них еще маячат разъяренные горцы. Искусным маневром они все же форсировали реку и смогли договориться с сатрапом о беспрепятственном проходе через его территорию в обмен на обещание не грабить население. (В этом случае трофеи состояли бы исключительно из продовольствия. Солдаты, идущие по неприятельской территории, обычно легки на грабеж, но нам трудно представить себе ветеранов, отягощающих себя бесполезными украшениями и безделушками, когда перед ними на пути вздымаются снежные шапки гор.)

Пересечение подобной местности в самый разгар зимы стало для греков суровой проверкой на выносливость. Маршрут их перехода примерно вел от современного Мосуда вдоль западного берега озера Ван, расположенного на высоте около 6000 футов, а затем проходил между 10 000-футовыми пиками в окрестностях Эрзерума. Здесь они снова оказались во враждебном окружении; местные племена были прекрасными лучниками, вооруженными мощными луками, примерно трех локтей в длину. (Античный локоть, используемый в качестве меры длины в Древней Греции, варьировался от 18,25 до 20,25 дюйма, так что эти луки могли иметь длину до четырех с половиной футов. То обстоятельство, что подобные луки привлекли внимание Ксенофонта, свидетельствует, сколь короткими были обычные луки, использовавшиеся греками.)

Но конец долгого пути был уже близок. Пробив себе дорогу сквозь земли воинственных жителей гор и холмов, греки вышли наконец к городу Гюмниас, где нашли дружественный прием и узнали, что находятся неподалеку от города Трапезус (современный Трабзон в Турции). Они тут же получили проводника и «на пятый день приблизились к горе Фехес, и, когда авангард достиг перевала, поднялся сильный крик. Когда Ксенофонт, двигавшийся в арьергарде, и другие воины услышали эти крики, они подумали было, что на них напали враги. Однако, когда крики стали усиливаться по мере того, как новые группы воинов подходили к перевалу, Ксенофонт подумал, что происходит нечто более серьезное, и вместе с несколькими конниками галопом вырвался вперед. Когда он подскакал поближе, то услышал громкий крик своих воинов: «Море! Море!»

Из легендарного «марша десяти тысяч» вернулись около 8600 человек, вполне боеспособных и в добром здравии, мужественно преодолевших все тяготы похода. Поразительный переход был завершен, и военная история пополнилась еще одной славной страницей.

«Марш десяти тысяч» был окончен, и вскоре основная масса легендарных греков была завербована Спартой для ведения войны с Персией. Их предводитель Ксенофонт, который теперь тоже служил Спарте, последовал за ними. В этой кампании он взял в плен персидского вельможу и его семью. Полученный за них выкуп дал ему возможность поселиться в Спарте, где он провел отпущенные ему богами дни в тиши и покое, перемежая их охотой и письменными воспоминаниями о былых походах.

Несмотря на то что Ксенофонт, по существу, был дилетантом в военных делах, или, возможно, именно потому, он обладал способностью к импровизации и в особых обстоятельствах применял тактику, не описанную в военных учебниках греков. Так, в одном случае было необходимо очистить от врага упорно удерживаемый им гребень горы. Подходы к нему вели по пересеченной местности, на которой фаланга действовать не могла. Ксенофонт сформировал из своих воинов несколько групп, построив их в колонны по нескольку сотен человек в каждой. Колонны двигались самыми удобными маршрутами, стараясь как можно точнее сохранять строй. Интервалы между колоннами были таковы, что каждая группа охватывала какое-то из неприятельских формирований. Фланги колонн прикрывали отряды легковооруженных воинов, группы лучников и пращников двигались впереди в качестве застрельщиков – в целом весь ход атаки гораздо больше походил на тактику XX века, чем на 400 год н. э. В другом случае Ксенофонт расположил резерв в составе трех отрядов, каждый по две сотни тяжеловооруженных воинов, на расстоянии пятидесяти ярдов позади каждого из флангов и центра основного строя. Такое решение тоже было отступлением от канонов: обычно греки обрушивали на врага всю тяжесть своего войска.

Значение опыта этой кампании не было забыто греками. Практически случайное поражение в битве при Кунак-се не сыграло никакой роли. Гораздо важнее стало то, что греческие силы углубились почти на 1500 миль по направлению к персидской столице и нанесли там поражение войску Великого царя. За восемьдесят лет до этого персы взяли штурмом и разграбили Афины. Теперь волна мщения обрушилась на обидчиков и уже греческие воины мечтали о разграблении богатейших городов и дворцов Азии. Сцена была расчищена, а на севере Греции происходили события, которые вот-вот должны были выдвинуть на нее главного героя.