Текст книги "Чинди"

Они взяли такси и поехали вдоль Потомака к Хрустальной башне. «Дороговато, – подумала Хатч, – но если Броули хочет порисоваться, я готова поучаствовать в этом».

Они опустились на плоскую крышу и, миновав один этаж, оказались в ресторане «Макси», где устроились в кабине с видом на Мемориал Линкольна и Музей Белого дома, сверкавший за защитными сооружениями. Конститъюшн Айленд казался скоплением светляков, сбившихся в рой среди разошедшегося дождя. Зато здесь весело потрескивал камин, и из акустических систем медленно лилась негромкая музыка. Хатч выскользнула из накидки.

– Как ты думаешь, – произнес Пастор, – стоит туда лететь?

При меняющемся освещении он выглядел великолепно.

Она улыбнулась.

– А почему ты спрашиваешь меня? Это надо понимать так, что ты уже подписался?

– И ничто не мешает мне заключать дополнительные сторонние контракты.

– Итак, ты собираешься принять это предложение.

– Пожалуй, да. Тут пахнет приличными деньгами.

Появился робот, зажег свечи, принял их заказы: сыр и копченая грудинка для Хатч, тушеная говядина для Пастора. И два охлажденных пива.

– У тебя есть опыт общения с этими людьми? Из этого Общества – как их там?

– Контактеров. С двумя из них я знаком. Нормальные ребята. По крайней мере, пока не встретились с инопланетянами.

Появилось пиво. Они чокнулись.

– За прелестнейшую из присутствующих здесь дам, – сказал Броули, притворяясь, что пристально смотрит вокруг и тем подтверждает свое заявление. – Да, сомнений нет.

– Ты просто подлизываешься, Пастор. – Хатч запила свои слова пивом. А затем продолжила: – Как знать? Может быть, там тебя ждут золотые россыпи.

Он поглядывал на нее через край бокала.

– И что же это будет за золото?

– Соседи. Наконец-то. После стольких лет, после множества мертвых планет и всяческих дополнительных подсказок мы все-таки их нашли. Пастор Броули нашел. И – оп-ля – мы вдруг получаем, как это ни удивительно, столь необходимых нам собеседников.

– Тогда выпьем за соседей, – предложил он.

Вскоре принесли еду. Пока робот обслуживал их, Хатч огляделась по сторонам, скользнув взглядом по нескольким дюжинам пар, сидевших в зале, и решила, что Пастор прав: она здесь самая привлекательная женщина.

Он попробовал жаркое, одобрил и поинтересовался, как ее бутерброд.

– Просто восхитительный, – сказала она.

Почти такой же восхитительный, как и собеседник.

Приглушенная музыка стихла, и появились самые настоящие эстрадные исполнители. Они были облачены в развевающиеся восточные одежды и «вооружены» многочисленными струнными инструментами и рожками. Их дирижер, долговязый, обольстительный, черноглазый, приятной наружности, дал знак, и грянула первая песня:

 
Моя крошка получила билет
На экспресс до Вавилона.
Она мчится сквозь толпы халдеев,
Пролетает мимо сфинкса,
А все потому, что любит,
По-настоящему любит меня,
В экспрессе до Вавилона.
 

– Опять экспресс, – заметила Хатч.

Пастор нахмурился.

– Что это за парни?

Удивляться было нечему. Хатч подозревала, что даже если бы Пастор знал, кто это такие, то все равно продемонстрировал бы неосведомленность. Пастор не рискнул бы показаться ей человеком, проявляющим интерес к поп-культуре. Посему она сделала терпеливое лицо.

– Это Хаммурапи Смит и его «Садовники Семирамиды», – сказала она. – «Вавилон-экспресс» – их визитная карточка.

– Ага, понятно.

Хатч уменьшила громкость, и еще несколько минут они беспечно болтали о том, затянется ли дождь на всю ночь, откуда она родом и как Пастор занялся сверхсветовыми перелетами. В середине ужина он отложил вилку, наклонился вперед и чуть понизил голос:

– А как по-твоему, там действительно могло что-то быть?

– Где-нибудь еще, несомненно. Но чтобы что-то «висело» около нейтронной звезды? Вряд ли.

Они покончили с едой и направились на смотровую площадку. Здесь можно было выпить кофе, и сюда же транслировался концерт из «Макси». Но они не пробыли там и нескольких минут, как кто-то выключил музыку, а в дальнем углу возник какой-то шум.

– Не сейчас, Дэвид, – проговорила женщина тоном, намекавшим, что сейчас было бы самое время. Глаза ее блестели, пышные черные волосы спускались до пояса, и она, похоже, выпила чуток лишнего. Женщина была в чем-то красно-черном, оставляющем пупок открытым. Они с Дэвидом стояли на небольшой эстраде.

«Профессионалы», – решила Хатч.

Дэвид, громадный молодой мачо, был, вероятно, на голову выше Пастора. Золотистые волосы спадали ему на глаза.

– Бет, – сказал он, – я уверен, публике понравится. – Несколько человек зааплодировали.

Она уступила, и Дэвид открыл шкаф, извлек оттуда токет, подобие музыкального инструмента, и включил его. Струны едва слышно загудели, излучая энергию.

Бет явно смирилась. Она сказала: «Хорошо, если тебе непременно это нужно», – и направилась к краю эстрады. Дэвид взял несколько негромких аккордов. Зрителей прибавилось.

– Что бы вы, друзья, хотели услышать? – спросила Бет.

– Как насчет «Ренди Энди»? – послышался женский голос.

Дэвид попробовал взять еще несколько аккордов, произведя взрыв света и звука, и закончил разминку.

– Слишком громко. Сегодня вечером я не в настроении.

– «Мейкон-сити бар», – предложил чей-то баритон.

Бет рассмеялась.

– Отчаянная собралась компания, Дэвид.

Пара воодушевила и взбодрила публику.

 
Она стояла неприступно
У стойки «Мейкон-сити бара»,
Она украла мое сердце,
И я навеки стал другим,
Навеки стал другим,
С тех пор, как она стояла неприступно
У стойки «Мейкон-сити бара»
 

Совсем скоро все собравшиеся пели и танцевали. Хатч и Пастор тоже присоединились к ним. Пел Броули страшно фальшиво, но знал об этом и, возможно, старался подчеркнуть это, стремясь произвести впечатление. Хатч рассмеялась, и он усмехнулся.

– Мне просто нужно распеться, – сказал он.

Хатч радовало его общество и его объятия. Она давно уже не была близка ни с кем, кто мог вызывать такую чувственную электризацию.

Бет играла; собравшиеся буквально ревели. Они уже спели «Любовница с гор» и «Экспресс», весьма воодушевляющую вещицу о бесшумно скользящих поездах. А еще: «Глубоко в городских подземельях», «Уходит последний мужчина» и «Вверх по дуге».

Бет восседала на помосте рядом с ними, собирая заявки, иногда исполняя песни по собственному выбору. В середине «Гимна миротворца» ей на глаза попался Пастор, и она поманила его к себе. Он взглянул на Хатч, стараясь оценить ее реакцию.

– Иди, – разрешила она, изображая беззаботность. Может быть, Хатч и не была самой красивой женщиной в этой комнате.

Они спели про «Дальновидного Джека», который был «преданным и верным, пока был у меня на глазах». Песня кончилась, и Бет отпустила Пастора. Но, заканчивая вечер «Ацтеками», она не сводила с Пастора глаз, не скрывая своих вполне определенных намерений.

Во время перерыва они решили, что натанцевались. Он проводил Хатч до стоянки такси и смотрел совершенно невинно, когда она предположила, что он одержал очередную победу.

К этому времени дождь заметно разошелся. Они летели почти сквозь ураган. Пастор казался очень задумчивым.

– Хатч, – поинтересовался он, – ты, случайно, завтра не свободна?

– Я лечу в Принстон, Пастор, – ответила она, – повидать маму.

– О-о-хо-хо.

– А почему ты спросил?

– Могли бы вместе пообедать. – Он пожал плечами, будто отбрасывая все проблемы целиком. Неудачная мысль. Следовало бы знать, что ты будешь занята.

– Она ждет меня, Пастор. Мы не виделись уже год. Я действительно не могу отменить эту поездку.

То же ей подсказывало и чутье. Не стоит торопить события. Не стоит, если она действительно заинтересована в нем.

– Хотя вот что я думаю. Я вернусь в пятницу. Может, тогда и встретимся?

– Хорошо, – легко согласился он. – Позвони, когда приедешь.

Такси приземлилось на плоской крыше ее отеля. Пастор попросил подождать, вышел и проводил ее до дверей номера. Хатч открыла дверь и повернулась к нему, не раздумывая, пригласить ли его к себе. Они оба выпили лишнего.

– Спасибо, Пастор, – сказала она. – Вечер был просто чудесный.

– Мне тоже понравилось. – Он наклонился и запечатлел на ее лбу невинный поцелуй, приоткрыв губы и позволив им задержаться ровно настолько, чтобы впитать частицу ее огня.

Этот малый знает, что делает.

Затем, приняв на себя всю тяжесть решения, он отступил.

– Ты удивительная, Хатч, – произнес он. Повернулся и удалился широким шагом.

Продолжая бороться с ощущением, что вела себя словно идиотка, Хатч посмотрела, как он исчез в лифте. Затем медленно закрыла дверь и подошла к окну. Минуту спустя в ночное небо поднялось такси, делая широкий разворот по дуге в сторону Хрустальной башни.

3

Декаданс снискал дурную славу в истории. Однако правда в том, что нет лучшего времени для жизни, чем эпоха упадка. Здоровая пища, как правило, на все согласные женщины, и кто-то другой сражается на всех войнах. И обязательно есть следующее поколение, которому предстоит платить по всем счетам.

Грегори Макаллистер. Странствие по Гоморре. 2214

В самый разгар утра Хатч зарегистрировалась в оперативном отделе и получила необходимые инструкции. Ей сообщили, что количество пассажиров – от шести до восьми. Многие подробности так и не прояснились полностью. В конференц-зале Академии, на шестом этаже «Колеса», намечался брифинг, а отлет ориентировочно назначили на 7 октября.

Еще ей устроили самую настоящую экскурсию по «Городу Мемфис». Корабль оказался меньше, чем большинство транспортных средств Академии. Но его размер в значительной степени определялся уменьшением объема отводимого для силовых установок пространства, благодаря усовершенствованию как двигателей Хейзелтайна, так и термоядерных двигателей, чьи технические параметры обусловливали такой уровень эффективности, какого Хатч никогда не доводилось видеть. Сенсорные матрицы и системы связи отвечали самым современным требованиям – как и системы управления кораблем.

Внутри было просторно (в разумных пределах) и чрезвычайно роскошно. Привычные для Хатч металл и пластик заменили мягкая искусственная кожа, панели из мореного дерева и пышный ковер на полу. Повсюду были драпировки и ширмы. Кают-компания манила разнообразной дорогой мебелью, какую (едва ли) можно было встретить лишь в дорогом клубе. Центр управления кораблем, изобиловавший кнопками и экранами, у всякого вызвал бы желание «инспектировать» любой новый мир. Интерьер скорее напоминал обстановку шикарных домов в элитных районах всех нестоличных городов двадцать первого века. Мостик был мягко освещен, и с помощью трубопроводов там могли распылять целую серию ароматов: лимон, кедр и дюжина других.

Дайте мне немного времени, и я уверена, что привыкну к этому.

А что относительно Билла?

Служащий оперативного отдела сказал, что пакет программ ИИ поставляется вместе с кораблем. Но поскольку «Мемфис» не принадлежит Академии, базовая система ИИ здесь не установлена. Каковы ее предпочтения?

Билл.

Хатч надеялась, что здесь может внезапно появиться Пастор, но, осторожно наведя справки, выяснила, что он явился сюда в девять, вскоре после открытия отдела, получил предназначенную для него информацию и отбыл.

Она ощутила внутреннюю опустошенность и подумала, не перенести ли отлет домой на вторую половину дня. Тогда она могла бы позвонить Пастору и предложить встретиться за ленчем. Лучше бы они договорились вчера, когда для этого были все возможности. Но Хатч отбросила это намерение как неразумное.

Давайте не будем выставлять напоказ свои волнения и страсти.

Она купила себе кое-что из одежды, вернулась в отель, собрала вещи и заказала такси до «Националя».

У матери она была около семи.

Мать Хатч, Тереза Маргарет Хатчинс, жила в Фарлейвилле, северном пригороде Принстона. Когда такси село, она вместе с несколькими друзьями уже поджидала дочь у дома, у основания посадочной площадки. Деревья были украшены узкими лентами, и уже появились соседские дети – взглянуть, что за переполох. Не хватало лишь оркестра из соседней средней школы.

Каждый стремился встретить знаменитую дочь Терезы. Это был ритуал, через который Хатч проходила всякий раз, возвращаясь домой. Моя дочь – астронавт.

Такси, доставившее Хатч, приземлилось на площадке. Она расплатилась, вышла, обняла мать, обнялась и обменялась рукопожатием с остальными встречающими. И тут «мамуля» приступила к торжественной части.

– Присцилла была вместе с теми, кто открыл Омега-облака, – пояснила она женщине средних лет, которую, кажется, звали Випи.

И все немедленно отреагировали – так, как обычно бывает при подобных возвращениях на родину.

– Ты должна рассказать нам, как было в прошлом году на Обреченной, дорогая.

– Знаешь моего кузена Джейми? Он работает на космической станции около Каракуа.

– Должно быть, так приятно путешествовать среди звезд!

На самом деле все это было глупо до невозможности. Сейчас, столкнувшись с реальностью, Хатч готова была признаться себе, что проводит жизнь в некоем виртуальном мире. Пляжи на протяжении жизни она посещала в основном электронные. То же относилось и к большинству вечерних прогулок, захватывающих видов с горных вершин, путешествий по идиллическим лесам или странствий по широким проспектам огромных земных городов. Ей приходило на ум, что почти для всех остальных именно это и есть реальная жизнь, но она гнала подобное заблуждение.

Хатч понимала: мать гордится своей дочерью. Но ей это доставляло массу неудобств. Самой Хатч плохо удавалось изображать застенчивость, она чертовски хорошо знала, какова реальная цена ее известности.

Так было до сих пор. Поэтому сейчас Хатч кивнула и, пока они всей толпой направлялись к дому, попыталась определить верную линию поведения. Она признавала, что потерь было немного, что ей всегда сопутствовала удача и что помощь она получала не раз. Наверняка это не противоречило истине.

Тереза приготовила богатый выбор конфет и безалкогольных напитков. Хатч старательно отвечала на вопросы о том, почему она выбрала столь необычную профессию, не собирается ли она в ближайшее время угомониться и осесть дома (она не упоминала о своих планах по поводу отставки), и правда ли то, что люди обычно испытывают болезненные ощущения, когда корабль переходит в другой тип пространства, как там вы его называете? Суперпространство?

– Гиперпространство, – поправила она.

Один из гостей, учитель, спросил, не может ли Хатч, пока она дома, прийти в школу и провести беседу.

– У нас много учеников, которым было бы очень интересно услышать о ваших приключениях.

Хатч согласилась, и они назначили дату и время.

Двое холостяков, профессор истории из Принстона и консультант-экономист, старались устроиться поближе к ней. Оба были красивы – но в расхожем, приземленном понимании. Четкие черты, чистая кожа, гладко зачесанные назад волосы, ровные зубы. «Не возникай, – велела она себе. – Это „мамулина“ работа».

Профессор, казалось, был ошеломлен ее славой и компенсировал это чрезмерной веселостью. Он явно терял нить разговора. Ему очень хотелось познакомиться с Хатч поближе. Может быть, пообедаем вместе? При этом он так нервничал, что Хатч стало его жалко.

– С удовольствием, Гарри, – сказала она, – но я пробуду здесь всего несколько дней.

Консультанта-экономиста звали то ли Рик, то ли Мик, она так и не запомнила точно. Он строго придерживался того невероятно прямолинейного взгляда, что к нравственному падению Северо-Американского Союза привел, несомненно, рост числа людей, при первой же возможности отказывавшихся от заключения браков. Он очень любил напоминать о последних днях Римской империи, намекая, что сам оказался бы надежным и весьма полезным партнером.

Он попросил у Хатч номер телефона, но та мгновенно нашлась, заявив, что очень скоро улетит с Земли. Жаль, конечно… Возможно, в следующий раз все сложится удачнее.

Хатч очень интересовало, чем занят Пастор, а вечер тянулся чрезвычайно медленно. Наконец, когда все закончилось и она обнаружила, что почти девять часов, мать спросила, как на ее взгляд прошел прием, было ли ей весело и что она думает об этих двух мужчинах.

Хатч была единственным ребенком, единственной возможностью ее матери обрести внуков. Все это ложилось на плечи Присциллы тяжелым бременем вины. Но что делать?

– Да, мам, – произнесла она, – очень приятные парни. И тот, и другой.

Тереза уловила в ее тоне облегчение и вздохнула.

– Думаю, мне не следовало в это ввязываться.

Хатч хотела сообщить матери, что предстоящий полет должен стать последним. Но что-то удержало ее. И вместо этого она лишь сказала, что не собирается летать бесконечно.

– Держись, мам, ладно? – добавила она.

Обязательные посещения родственников продолжались все последующие дни. Между визитами Хатч и Тереза бродили по городу, обедали в ресторанах, где Хатч не бывала годами, заглянули в театр (с постоянной труппой и постоянным репертуаром) на постановку «Путь под уклон», сделали множество покупок и сходили на утренний концерт. По привычке Хатч не брала на неофициальные встречи средств связи.

На весь свой последний день она отправилась в школу имени Маргарет Ингерсолл, названную в честь первого президента Северо-Американского Союза, и беседовала с полным залом подростков о полетах к звездам. Слушали ее восторженно. Хатч подробно описала, какие возникают ощущения при переходе на низкую орбиту вокруг газового гиганта или при посещении планеты, целой планеты, которая значительно больше Земли и на которой никто не живет. Она показала им изображения колец, лун и туманностей и с восхищением слушала их изумленный гул. А на закуску она приберегла черную дыру.

– Длинная вереница огней, – объясняла она, – этакое алмазное ожерелье, вот что такое разорванная звезда, звезда, опускающаяся в бездонную пропасть.

Они смотрели на световое кольцо, окружавшее дыру, на черный центр, на осколки звезды.

– А куда она девается? – поинтересовалась девушка в самом конце зала.

– Мы даже не знаем, девается ли она куда-то, – сказала Хатч. – Но есть мнение, что это путь в другую вселенную.

– А что думаете вы? – осведомился молодой человек.

– Не знаю, – созналась она. – Может быть, она куда-то уходит. – Тут Хатч понизила голос. – В мир, где молодые люди тратят свободное время на занятия геометрией.

Позже, на выходе, восемнадцатилетний парнишка спросил, занята ли она сегодня вечером.

Но так получилось, что вечер Хатч уже запланировала провести вдвоем с матерью.

Терезу сопровождал театральный актер, элегантный, симпатичный и не лишенный обаяния, исполнитель роли Маритайна, высокомерного фанатичного политика.

Пару Хатч составил ее близкий друг, знаменитый Грегори Макаллистер, с которым она участвовала в триумфальной экспедиции на Обреченную. Когда она позвонила, чтобы поздороваться, оказалось, что Макаллистер приглашен читать лекции в Принстоне. Слово за слово – и он оказался на этой вечеринке.

Вернулись за полночь. Тереза была в восторге от Мака и, казалось, подозревала, что Хатч что-то скрывает от нее.

– Поверь, мам, – говорила Хатч, – он очень интересный человек, но никто не захочет держать его под башмаком. Сегодня вечером он был паинькой.

Это замечание озадачило Терезу, но не обескуражила.

Пока они раздевались в прихожей, Хатч заметила, что система связи ритмично мигает.

– Есть сообщения, Джанет?

– Звонил Мэтью Броули, Присцилла. Дважды.

Хатч затаила дыхание. И когда Тереза каким-то странным тоном поинтересовалась, кто такой Мэтью Броули, поняла, что от матери это не ускользнуло.

– Просто приятель, – ответила она.

Тереза кивнула и едва сдержала улыбку.

– Сварю кофе, – проронила она и вышла.

Хатч подумала было, не прослушать ли сообщение у себя в спальне, но решила не делать ничего такого, что могло разжечь любопытство матери и подтолкнуть ее к дальнейшим расспросам.

– Так что там, Джанет?

– Первый звонок поступил в семь пятнадцать. Он оставил номер и попросил тебя перезвонить.

– А второй?

– Я выведу его на экран.

Противоположная стена расплылась, образовав темный фон, и там материализовался Пастор (запись сообщения). Он был в черных спортивных брюках и отвратительной зеленой рубашке, без застежки и с широким вырезом. Он опирался на что-то, может быть, на стол, но этот предмет не попадал в поле сканера и потому не был виден, а Пастор так и стоял перед ней, сгибаясь под неимоверным углом, игнорируя силу тяжести.

– Привет, Хатч, – сказал он. – Я предвкушал, как мы проведем наш выходной, но Вирджил очень торопится с выполнением программы. Сегодня вечером меня отправляют в Атланту, и я пробуду там до завтра, а тогда – сразу на «Колесо». К пятнице мы уже будем в пути.

Я полагаю, это разлучит нас до весны. Но ты в моем списке самых важных дел, и, надеюсь, ты помнишь об этом.

Счастливого полета к тридцать одиннадцать, или как там ее. Я буду по соседству. Дай знать о себе, когда найдется время.

Он улыбнулся и скрылся.

Хатч стояла, глядя на экран.

Проклятье.