Текст книги "Убийца с реки Дженеси. История маньяка Артура Шоукросса"

Вопрос: Всего через несколько дней после его исчезновения?

Ответ: Да, сэр.

Вопрос: И вы снова отрицали, что знаете о его местонахождении?

Ответ: Да.

Вопрос: Предполагали ли вы в тот конкретный момент, что он, вероятно, мертв?

Ответ: Да, сэр, предполагал.

Вопрос: Вы когда-нибудь приставали к этому мальчику в сексуальном плане?

Ответ: Нет.

Вопрос: Вы приставали к нему в сексуальном плане во время предыдущих контактов с ним?

Ответ: Нет, сэр.

Вопрос: Он когда-нибудь просил вас об этом?

Ответ: Нет, сэр.

Вопрос: Он вам отказывал?

Ответ: Нет, сэр.

Вопрос: Я думаю, что это все.

Вопрос (Маккласки): Ты хочешь что-нибудь добавить, Пол? Хорошо, всем спасибо.

8.

Прочитав расшифровку вопросов и ответов, Чарли Кубински взорвался. Насколько он понял из протокола, Маккласки и шериф беспрепятственно позволяли убийце городить одну небылицу за другой.

Детектив покачал головой, прочитав категорические опровержения Шоукроссом фактов сексуального домогательства к мальчику. «Боже мой, – подумал он, – если бы я только мог там задать ему несколько вопросов. Эй, Арт, а кто же разбросал одежду этого парня? Бурундуки? Почему его нашли раздетым? Что вообще ребенок и взрослый мужик делали в том лесу? Загорали? Наблюдали за птицами? Голышом?»

Для матерого копа это было простое и ясное дело об изнасиловании и убийстве ребенка, и оно подлежало рассмотрению в суде. По общему признанию, расследование не было идеальным, но разве всегда бывает идеальное расследование? Кубински презирал тех, кто заключал такие сделки. Читая стенограмму допроса, он представлял, какие требования выставил Дирдорф во время переговоров: вы можете спросить моего клиента об этом, но вы не будете спрашивать его о том. Вы можете копаться вот в этом, но не копайтесь вот в том…

«Ладно, – сказал себе Кубински, – адвокат защиты и должен защищать своего клиента, но какое оправдание у Маккласки? Почему он решил сделать такой поворот? Он ведь ходил на железный мост в ту ночь, разве нет? Он видел кровь, грязь, эти тоненькие голые ноги. Разве он не понял, с каким чертовым маньяком мы имеем дело? Разве он не понимает, что Шоукросс до смерти избил Джека Блейка и надругался над ним?»

Он высказал свои жалобы шефу полиции Лофтусу, и тот посоветовал ему помалкивать. Он пожаловался своему непосредственному начальнику, заместителю шефа Киллорину, тот похлопал его по спине и поблагодарил за то, что он довел дело до конца.

Гнев требовал выхода, и Кубински отправился прогуляться на городскую площадь, где столкнулся возле статуи нимфы с дружелюбно настроенным Маккласки. Эти двое были в том числе и деловыми партнерами: Маккласки представлял интересы Кубински в сделке с недвижимостью и проделал хорошую работу.

– Билл, – сказал детектив, – я бы хотел, чтобы вы передали дело Блейка большому жюри.

Окружной прокурор ответил, что его беспокоит отсутствие улик. Представители всех правоохранительных служб оказывали сильное давление, требуя поскорее закрыть оба дела и отправить Шоукросса в исправительное учреждение. Каждый раз, когда его доставляли в суд, толпа угрожала линчевать этого человека. Коммутатор окружного прокурора был забит возмущенными звонками. Ситуация становилась взрывоопасной.

– Мы получим больше доказательств, – запротестовал Кубински. – Ради бога, Билл, не сдавайся.

– Мы заключили сделку, – признался Маккласки, – по которой он получит двадцать пять лет за непредумышленное убийство по делу Хилл. В свою очередь, он признается в убийстве мальчика. Думаю, общественность должна об этом знать. Мы никогда не смогли бы доказать это в суде.

Кубински подумал об убийцах, которые, отсидев свой срок, убивали снова.

– Шоукросс не изменится, – сказал он. – Его следует отправить за решетку на всю жизнь.

Прокурор согласился.

– Предоставь мне доказательства, Чарли, – сказал Маккласки все тем же любезным тоном. – Я всегда говорил, что окружной прокурор, который чего-то стоит, может привлечь к ответственности кого угодно даже за бутерброд с ветчиной. Но… не в этом случае.

Он добавил, что добиться обвинительного приговора по делу об убийстве Карен Хилл вряд ли удастся – прежде всего из-за недостатка свидетелей.

– А как же те девочки, которые видели его на мосту? – удивился Кубински.

– На том мосту было много людей, – ответил Маккласки. – Я не могу их всех обвинить в убийстве.

– Но Терри Тенни видел, как странно Шоукросс себя вел, глядя через решетку. И ведь люди видели его велосипед!

Маккласки ответил, что не может предъявить обвинение велосипеду.

Они спорили несколько минут, прежде чем Кубински вернулся к больной теме – к делу Блейка.

– У нас есть заявление о том, что он повел ребенка в лес. Как быть с этим?

– А кто подал это заявление, Чарли? Никто ведь так и не объявился. Оно ничем не подкреплено.

– Хорошо, а как насчет Билла Меррока?

– Он видел, как Шоукросс выходил из леса в грязных ботинках. Не с окровавленными руками, Чарли, а в грязных ботинках. И в точной дате он не уверен.

– Парень видел, как Карен карабкалась по железным перилам моста.

– Да, но он не видел ее с Шоукроссом. И никто другой не видел ее с Шоукроссом.

Окружной прокурор упомянул еще об одном слабом месте дела: неточности патологоанатома относительно времени смерти.

– Подумай сам, сколько народу пересекло мост за этот четырехчасовой промежуток времени, – сказал он детективу. – К тому же это был праздничный день.

Кубински рассказал о жестоком обращении убийцы с детьми, о том, как он приставал к этому мальчику Блейку, о его подозрительном поведении на детской площадке. В конце концов, все сотрудники правоохранительных органов на севере штата Нью-Йорк в глубине души знали, что этот человек – безжалостный убийца.

Окружной прокурор снова согласился с этими доводами, но сказал, что не может привлечь полицейских и выслушать их мнение, как не может и представить суду досье бывшего заключенного, пока обвиняемый не выступит в качестве свидетеля, чего он, конечно же, не сделает. Кроме всего прочего, в случае с Блейком никто не установил ни причину, ни время смерти. Полиции даже не удалось обнаружить четкую взаимосвязь Джека с Шоукроссом.

– Разве ты не можешь просто предъявить ему обвинение и посмотреть, что будет дальше? – спросил детектив.

– Это слишком большой риск, Чарли. Если мы обратимся в суд и проиграем, то уже никогда не сможем предъявить обвинение по этому делу.

Кубински подумал, что этот проклятый закон о двойной ответственности прекрасно защищает права преступников. Но кто, черт возьми, защищает права обычных людей?

9. Мэри Блейк

Получив наконец останки Джека, мы организовали похороны с помощью похоронного бюро Харта. Мы ждали нашего священника, отца Доста, но он прислал своего помощника. Думаю, что-то случилось.

В похоронном бюро было холодно, священник не знал Джека и не знал, что о нем сказать. Что сказать о мальчике, которого ты никогда не видел, о маленьком человечке, которого убили, а полиция даже никого не обвинила?

Там были мы, члены семьи, и несколько одноклассников Джека из пятого класса школы Уайли. Конечно, гроб был закрытым. Останки Джека наверняка еще лежали в пластиковых пакетах в холодильнике муниципального здания. Позже мы с моей подругой Джозефин говорили о том, чтобы выкопать гроб и посмотреть, действительно ли они его похоронили.

Я старалась быть спокойной, но когда услышала, как плачут другие мои дети, тоже заплакала. Нам так не хватало Джека. Через месяц, 18 октября 1972 года, ему исполнилось бы одиннадцать лет.

Мой брат Ирвин был смотрителем на кладбище Норт-Уотертаун, недалеко от того места, где нашли тело Джека. Ирвин поставил на могилу бетонный блок, и люди начали собирать деньги на обычное надгробие, но шеф полиции Лофтус наложил на это запрет. Во всяком случае, так я слышала. Точно я знаю лишь то, что мы не увидели ни цента из этих денег. Со свиномазыми мы в то время не разговаривали.

Джек собирал красивые камни, и я нашла хороший камень, чтобы отметить им его могилу. Но Ирвин так и не положил этот камень. Не знаю, забыл ли он о нем или еще почему-то не сделал.

Однажды к нам домой зашел друг семьи.

– Привет, Мэри, хочу тебя прокатить.

– Куда? – спросила я.

– Не задавай вопросов. Просто поехали со мной.

– Не хочу я с тобой ехать, – сказала я. – Ты опять нюхал клей.

– Пожалуйста, Мэри, на этот раз я буду осторожен.

Я подошла к его машине, и мой пьяный муж уже сидел на заднем сиденье. Я поняла, они что-то задумали. Они отвезли меня на могилу Джека, и там стояла прекрасная статуя Иисуса и Девы Марии! Они сказали, что забрали ее с какого-то кладбища в Пенсильвании.

Несколько недель спустя статую кто-то украл. Никогда в жизни не слышала о большей мерзости.

10.

Во вторник, 17 октября, в 8:00 утра, через две недели после ареста Артура Шоукросса, в кабинете окружного судьи Милтона Уилтса состоялось слушание за закрытыми дверями. Формально судебное разбирательство было открыто для публики, но в маленькой комнате столпилось так много представителей закона, что репортерам пришлось стоять в коридоре, вытягивая шеи.

В здании суда округа Джефферсон была усилена охрана. В течение нескольких дней офис шерифа и управление полиции принимали звонки от граждан, которые грозили учинить что угодно – от простой казни до публичной демонстрации причиндалов убийцы на площади. Шоукросс уже подвергся нападению со стороны кухонного надзирателя в тюрьме, после чего был заперт в своей камере по соображениям безопасности.

В ходе спокойного судебного разбирательства окружной прокурор Маккласки сообщил судье, что смягчил подсудимому обвинение в убийстве Карен Хилл до непредумышленного убийства первой степени. Он процитировал раздел уголовного законодательства штата Нью-Йорк, призывающий признавать непредумышленное убийство в случаях, связанных с «крайним эмоциональным расстройством». Он отметил два основных недостатка в деле об убийстве штата: признание Шоукросса было расплывчатым («Наверное, я это сделал, но на самом деле я не помню, как это делал»), и те немногие свидетели, с которыми удалось поговорить, не смогли указать взаимосвязь между обвиняемым и жертвой. Ни один суд присяжных не вынес бы обвинительный приговор на основании таких скудных улик.

Затем окружной прокурор перешел ко второму элементу сделки: признанию Шоукросса в том, что он убил Джека Блейка. Маккласки заметил, что не было иного способа закрыть дело Блейка, кроме как получить добровольное заявление, а все обеспокоенные родители в округе Джефферсон заслуживали того, чтобы знать – человек, совершивший это убийство, изолирован от общества.

Судья Уилтс обратился к Шоукроссу с вопросом:

– Отдаете ли вы себе отчет в том, что делаете?

– Да, ваша честь, – ответил убийца едва слышно.

На нем был тот аккуратный спортивный костюм, который он надевал вместо тюремного комбинезона для выступлений в суде. На вопрос, признает ли он себя виновным, Шоукросс ответил:

– Виновен, ваша честь.

Адвокат защиты Дирдорф потребовал, чтобы его подзащитному была назначена программа лечения, «а не длительный тюремный срок», утверждая, что никакое тюремное заключение не вернет погибших детей.

Пока Шоукросс, заняв свою обычную кроткую позу, смотрел в пол, судья Уилтс зачитал неокончательный приговор: до двадцати пяти лет лишения свободы. Чисто формально при назначении минимального наказания и по решению комиссии штата по условно-досрочному освобождению Шоукросса могли освободить уже через десять месяцев, но все в зале суда ожидали, что детоубийца получит по максимуму.

В 8:48, через восемнадцать минут после начала слушания, Шоукросса, скованного наручниками с судебным приставом, торопливо вывели через боковую дверь в окружении шерифа Энджела, заместителя шерифа, трех помощников шерифа и трех детективов. Старший детектив остался дома. Чарли Кубински все еще был убежден, что прокурор, как он выразился позже, «не пойдет на уступки».

Репортер «Дейли таймс» сфотографировал заключенного, когда тот возвращался в тюрьму округа Джефферсон. Шнурки из ботинок у него забрали – и с учетом его талантов душителя, и в качестве стандартной меры предосторожности от самоубийства. На снимке видно, что Шоукросс, в спортивной куртке и свободных брюках, по-байкерски заправил штанины в белые носки. Для человека, разлученного с велосипедом на многие годы, этот акцент в одежде выглядел странно.

Предупрежденная звонком вежливости от шерифа Энджела, Пенни Шоукросс получила разрешение в последнюю минуту навестить мужа. Ничего запоминающегося на этой встрече не было сказано, никаких знаков привязанности не было выражено. За Пенни последовали родственники ее мужа, Артур Гай Шоукросс и Бесси Йеракс «Бетти» Шоукросс, которые позже сообщили, что Арт казался подавленным, не поднимал голову и говорил детским лепетом. «Я не знаю почему», – заметила его мать.

Все трое с удивлением обнаружили, что Арта уже подготовили к переезду. Согласно стандартной процедуре, заключенного транспортировали к месту отбывания наказания на следующий день после вынесения приговора.

Выпроводив посетителей, осужденного отвели к патрульной машине. Не прошло и двух часов, как самый известный преступник в истории на севере штата Нью-Йорк уже рассматривал невысокие зеленые холмы вокруг исправительного учреждения, известного как «Аттика», в шестидесяти километрах к юго-западу от Рочестера. Прошел почти ровно год (без одного дня), как он был условно-досрочно освобожден после отбытия наказания за кражу со взломом и поджог. Артура Шоукросса зарегистрировали на новом месте в 12:45.

Позже в тот день в офис шерифа Энджела поступил анонимный звонок.

– Я достану этого сукиного сына, – сказал мужской голос с иностранным акцентом. – Я снесу ему сраную башку.

Помощник шерифа сообщил звонившему, что для этого ему придется проникнуть в тюрьму строгого режима.

11.

Мэри Блейк из своей зловонной низины у реки, не теряя времени даром, решила отправиться на смертный бой с ненавистной полицией Уотертауна, «свиномазыми и прочими мошенниками в галстуках-бабочках», как она их назвала. Выражения официального сочувствия были отвергнуты – Мэри была настроена серьезно. Она даже нашла, на что пожаловаться, когда член городского совета пригласил ее высказать свои претензии на закрытом заседании. Ее гневная реакция попала на первую страницу уотертаунской «Дейли таймс»: «Что с ними такое? Разве они не знают, что у Джека тоже есть отец? Я не вдова. Мой муж просто в бешенстве».

Она при этом забыла упомянуть, что ее однорукий муж редко бывает в состоянии появляться на публике. «Я больше не верю полиции, – цитировала газета слова Мэри, – и городскому совету я тоже больше не могу доверять. Если им нечего скрывать, то почему они не рассказывают ни о чем публично?»

С самого начала горожане встали на ее сторону. Разгневанные граждане прошли маршем к муниципальному зданию, провели шумный митинг протеста и заполонили радиоэфиры и газеты жалобами и сомнительными предположениями. Все случившееся обсуждалось в течение недели на «горячей линии» по радио. Позвонив туда, Мэри сделала такое заявление: «Если бы Билл Маккласки знал свое дело, Шоукросс бы гнил в аду». Несколько других ее высказываний были специально скрыты звуковым сигналом.

Чарли Кубински предполагал острый общественный резонанс из-за сделки о признании вины, но не ожидал того потока оскорблений, которые обрушились на него и некоторых его коллег из полицейского управления Уотертауна. Мэри Блейк подставила их, проходясь по полицейским штата, по департаменту шерифа и особенно по заместителю шефа Киллорину. Она раскритиковала шефа полиции Лофтуса за то, что тот назвал ее первоначальные подозрения в отношении Шоукросса «необоснованными», и набросилась на Кубински и других детективов за то, что они «облажались». «Если бы Лофтус и его люди продемонстрировали навыки „кистоунских копов“[9]9
  Кистоунские копы (англ. Keystone Kops) – вымышленные, иронично некомпетентные полицейские, фигурирующие в фарсовых комедиях немого кино, снятых Маком Сеннеттом для его Кистоунской кинокомпании в период с 1912 по 1917 год.


[Закрыть], – заявила она, – то Шоукросса арестовали бы в мае и малышка Карен была бы сейчас жива».

Глава городской администрации Рональд Форбс возражал, напоминая журналистам: «Разве вы не знаете, что она все время жаловалась?» Он защищал офицеров, описывая их как «хороших семьянинов».

Политика Мэри заключалась в том, чтобы отвечать на все комментарии. В следующем выпуске «Дейли таймс» цитировались ее слова о том, что хорошие они отцы и мужья или плохие – совершенно не важно, а важно то, что как детективы они ни на что не годятся. «Я не хочу слышать о личной жизни всех этих людей. Мне-то что с того?»

Убежденная, что в округе Джефферсон нет правосудия, она написала губернатору Нельсону Рокфеллеру:

«Я мать десятилетнего Джека Оуэна Блейка, который был убит Артуром Шоукроссом. Жители города Уотертаун в штате Нью-Йорк и моя семья огорчены и возмущены отсутствием помощи со стороны нашего полицейского управления.

В день исчезновения моего сына мы позвонили в полицию, чтобы она помогла нам найти Джека, но, не получив помощи, мы с тех пор живем в кошмаре. Артур Шоукросс признался, что он – последний, кто был с Джеком. Ранее его условно-досрочно освободили из тюрьмы „Аттика“. Полиция даже не задержала его для допроса. Вместо этого они предлагают моему мужу и мне пройти тест на детекторе лжи – через четыре месяца после того, как назвали нас жалобщиками.

Тот же человек убил маленькую восьмилетнюю девочку. Карен Энн Хилл была изнасилована и убита, а ведь одному Богу известно, что пришлось претерпеть Джеку от рук Артура Шоукросса. Мы считаем, что должно пройти новое расследование с большим жюри, а полицейское управление Уотертауна в штате Нью-Йорк должно оказать нам соответствующую помощь».

Услышав об этом письме, окружной прокурор Маккласки поспешно опубликовал собственное заявление.

«Более чем через восемь часов после того, как мальчик впервые вышел из дома, двое сотрудников полиции Уотертауна всю ночь занимались его поисками. На следующий день, 8 мая, городские полицейские потратили на его поиски много часов, а затем продолжили эту работу 9-го и 10-го числа. Детективы шерифа и полиция штата Нью-Йорк провели обыски 9 и 10 мая. Шоукросс был допрошен 7, 8, 11 мая и в разное время после этого сотрудниками городского управления полиции. Однако поскольку никаких доказательств какого-либо преступления обнаружено не было и сам он ни в чем не признался, полиция оказалась в тупике».

Ответ Маккласки был проигнорирован общественностью и средствами массовой информации. Они хотели услышать другое. Мэри стала общепризнанной героиней, символом слабых и угнетенных, и она решила заставить городские власти поплатиться за все унижения, которым она, Лоутоны и Блейки подверглись за тридцать семь лет ее жизни. Ее претензии и встречные нападки, некоторые реальные, некоторые преувеличенные, посредством СМИ становились публичными, и люди с неослабевающим интересом следили за этой игрой страстей на севере штата Нью-Йорк.

В разгар медийной бури другая скорбящая мать попыталась успокоить общественность в открытом письме ведущему новостей Уотертауна. «Ни для миссис Блейк, ни для меня никто уже не сможет ничего сделать, – писала Хелен Хилл из своего дома в Рочестере, – кроме как одарить нас пониманием и дружелюбием».

Скорбящая женщина вспоминала свой шок в ночь убийства: «Я не могла поверить, что это случилось с моей Карен… это была ошибка… Бог не поступил бы с ней так… только не с моей Карен, которая так сильно любила жизнь, которая хотела вырасти, стать кинозвездой и выйти замуж за Тома Джонса».

«Теперь, – писала она, – пришло время прекратить все эти злобные пересуды и сплетни. Разве и так мало сердец разбито? Здравый смысл подсказывает мне, что если бы управлению полиции было на что опереться, мистер Шоукросс был бы задержан и допрошен [когда исчез Джек Блейк]. Пусть все поймут, что я никоим образом не выражаю недовольства мистером Маккласки или управлением полиции… Прекратите все эти злобные пересуды и сплетни!»

Но шум не утихал. На специальном заседании городского совета, которое транслировалось в прямом эфире местной радиостанции WNCQ-FM, сторонники Мэри Блейк осыпали ее вопросами. Отвечала она так горячо, с такой страстью, что глава городской администрации Рональд Форбс взял микрофон и попытался успокоить толпу. Он заявил с полной уверенностью, что управление полиции сделало все возможное по делу Блейка, и добавил:

– У меня нет причин полагать, что поиски не были проведены самым тщательным образом.

Голосом, который напоминал работающую пескоструйную машину и который она обычно приберегала для семейных разборок, Мэри выразила свое несогласие с его словами.

– Как так получилось, что на поиски моего Джека был назначен только один человек? – спросила она, и репортер «Дейли таймс» записал ее слова.

Погрозив пальцем мэру Теодору Рэнду, Мэри закричала:

– Я разговаривала с вами по телефону! Вы сказали мне, что отправите полицейских в Пул-Вудс на поиски моего сына. А отправили одного – мистера Муни.

Зрители с одобрением зашумели. Мэри, как опытная театральная артистка, дождалась тишины.

– Я не думаю, что у мэрии есть только один полицейский, потому что когда пропала Карен Хилл, ко мне во двор вломились около двадцати человек. Конечно же, ее там не было, потому что я уже обыскала свой двор.

– Мэм, – терпеливо ответил мэр, – когда вы позвонили мне, я позвонил в управление полиции. С того дня, и я совершенно в этом убежден, все офицеры полицейского управления Уотертауна делали все, что в их силах.

– Я не видела ни одного из них, – ответила Мэри. – Я сама была в лесу и видела там только мистера Муни, который обошел лес меньше чем за час! Никого он не мог найти.

Перед окончанием сеанса она нанесла последний удар по ненавистным «свиномазым». Придав невинное выражение своему круглому лицу, она любезно сказала:

– Я хотела бы знать, не могли бы вы, члены городского совета, получить из управления полиции фотографию моего сына, которую я передала им седьмого мая.

Мэр Рэнд заметно смутился.

– Будет сделано, – пообещал он.

«Дейли таймс» потребовала «полного и всестороннего расследования» этого дела – редкий пример давления со стороны одного республиканского института на другой. Петиции с 758 подписями поступили в офисы генерального прокурора Нью-Йорка Луиса Лефковица и генерального прокурора США Ричарда Клейндинста, но оба ведомства вежливо отказались рассматривать их, поскольку это не входило в их юрисдикцию.

Глава городской администрации Форбс потребовал представить дополнительные показания под присягой, в том числе от разгневанного Кубински, и подготовил на их основании конфиденциальный отчет. Член городского совета заявил, что документ полностью оправдывает чиновников, однако его так и не обнародовали.

Оправданный после всех обвинений (или нет) окружной прокурор Уильям Маккласки продолжал сполна расплачиваться за свои действия в рамках расследования того дела. По истечении срока полномочий он согласился на временное назначение окружным судьей, затем баллотировался на полный срок и проиграл.

– Сделка о признании вины – вот в чем причина, – печально объяснил он. – Против меня выступил городской судья, который каждое из своих выступлений заканчивал словами: «Изберите судью Инглхарта, и вы будете лучше спать этой ночью». Такие послания действуют на уровне подсознания. Они внушают слушателям, что я подвел общество. Но любой, кто разбирается в уголовном праве, знает, что я не виноват.

Имя Маккласки пользовалось уважением в политических кругах Джефферсон, но отношение к нему у общественности было таким же, как и к Кубински: люди считали, что он нежничал с детоубийцей. Бывший окружной прокурор продолжал подчеркивать, что сделка о признании вины предшествовала признаниям, что без этой сделки штат не смог бы связать Шоукросса с мертвым мальчиком и имел бы проблемы с оказательствами в крайне слабом деле Карен Хилл.

– Реакция людей буквально шокировала меня, – признался позже Маккласки. – По правде говоря, я думаю, что воспользовался неопытностью Пола Дирдорфа, заставив его признать вину своего клиента в непредумышленном убийстве. Если бы мы обратились в суд, Шоукросс был бы оправдан. Он бы вышел и стал убивать других детей. Этот человек был педофилом и убийцей, и он не собирался меняться. Я считал, что проделал хорошую работу, посадив его за решетку на двадцать пять лет.

Но превратности и сложности этого дела были плохо поняты разгневанными горожанами. Проиграв гонку за пост окружного судьи, Маккласки потихоньку вернулся к частной практике[10]10
  В последующие годы семью Маккласки и дальше преследовали несчастья. В 1976 году четырнадцатилетний сын Маккласки, Лео, ударил ножом, избил и застрелил насмерть 34-летнюю Холли Гилберт, жену судьи из суда по семейным делам Хью А. Гилберта, который был председателем Республиканской партии округа Джефферсон и бывшим коллегой Маккласки по прокуратуре. Мальчик отсидел восемнадцать месяцев в колонии для несовершеннолетних – максимально допустимый срок – и был освобожден. (Прим. авт.)


[Закрыть].

12.

В стенах «Аттики» Артур Шоукросс продолжил жить по уже сложившейся модели, чем ставил в тупик экспертов. Два психиатра, Дж. О. Кэрролл и Джозеф Лопошко, не обнаружили в нем ничего особенного, кроме «признаков расстройства личности». Они охарактеризовали его следующим образом: «легко идет на контакт, хорошо ориентируется, дискретные нарушения в моделях мышления не замечены, в общении любезен, коммуникабелен, но впадает в тревожное состояние, насторожен, есть признаки депрессии в легкой стадии… Воспринимает юмор, но признается, что подумывал о самоубийстве… Наличие бредовых идей отрицает».

Убийца, как типичный социопат, не проявлял никаких признаков вины или раскаяния.

Вместе с тем психиатры отметили, что заключенный «полностью озабочен собой и наказанием, которое ему предстоит вынести, и, по-видимому, не испытывает угрызений совести». Они также добавили, что «проведение психотерапии затруднено из-за очевидной умственной отсталости и слабого суперэго».

Ему назначили ежедневный прием либриума – десять миллиграммов.

13. Хелен Хилл

Мне позвонил журналист.

– Хелен, – сказал он, – я слышал, что Шоукросса избили. Он в тюремной больнице.

Еще сказал, что заключенные ненавидят детоубийц, и в «Аттике» каждый хочет отметиться, напав на него.

Ближе к концу ноября я прочитала, что его перевели в тюрьму «Грин-Хейвен» из-за информации о том, что в «Аттике» якобы обнаружился родственник одной из жертв, и ситуация могла стать слишком взрывоопасной. Но ни у Блейков, ни у меня никаких родственников в «Аттике» не было. Думаю, департамент исправительных учреждений просто не хотел рисковать. Годом ранее в «Аттике» случился большой бунт, погибло сорок человек, и еще один возможный нарушитель спокойствия был им совсем ни к чему.

Не знаю, что на меня нашло, но я решила остаться в Уотертауне навсегда. Хотела чувствовать себя ближе к Карен, потому что там в последний раз видела ее живой. Это просто безумие! Если я хотела быть ближе к дочери, мне следовало остаться в Рочестере, где она похоронена.

Отец Дост снял дешевую квартиру с двумя спальнями на Мейвуд-террис. Я скопила немного денег, еще мой бывший муж платил алименты, так что мы не испытывали финансовых проблем. Я отдала детей в школы Уотертауна; им было тяжело, но, наверное, боль так поглотила меня, что я этого не замечала.

Я постоянно винила себя за то, что решила вымыть голову в тот день. «Неужели Карен убили из-за моего глупого тщеславия?» – снова и снова спрашивала я себя. Я перебирала длинный список «если бы»: если бы только я не держала голову под краном так долго… если бы только я не потратила столько времени на то, чтобы накрутить волосы на бигуди… если бы только я чаще смотрела в окно… если бы…

Ночью я задавала себе вопросы: «Почему ты не привела ее в дом, пока мыла голову? Зачем ты вообще притащила ее в Уотертаун? Что ты за мать такая?»

Я не могла спать. В волосах у меня появилась седая прядь шириной сантиметра четыре. Мне было тридцать пять, и у меня прекратились месячные. Я похудела со ста пятнадцати до восьмидесяти девяти килограммов, но так раздулась, что выглядела беременной.

Однажды я прочитала, что несколько стаканчиков горячительного перед сном помогают страдающим бессонницей. Но выпивка никогда не привлекала меня из-за отца-алкоголика. И я не могла пойти в бар одна.

Отец Дост зашел навестить меня однажды, и я как-то импульсивно сказала ему:

– Не могли бы вы пригласить меня выпить? Мне отчаянно нужно немного поспать, и я слышала, что это помогает.

– С удовольствием! – ответил он со своим французским акцентом.

Он повел меня в зал для боулинга. Я заказала джин с тоником, а он – джин со льдом, и все присутствующие уставились на священника и рыжеволосую женщину. Я выпила еще один бокал и пошла домой. Проспала я после этого два часа.