Текст книги "Каньон Дьявола"

Глава 11

Над горами пламенел закат, заливая алым светом их неровные зубчатые вершины. Ниже утесы были, казалось, густо покрыты бордовой краской, которая, стекая вниз, постепенно переходила в лиловую, а подножия гор кутались в фиолетовые тени. Поля вокруг сияли янтарем и изумрудом Их яркая раскраска как будто постепенно выцветала, линяла, и они становились дымчато-синими; с расцвеченного купола неба на землю незаметно спускалась серая пелена сумерек, затушевывая трепетные былинки и вздрагивающие цветы. Новорожденные звездочки молча смотрели на землю, предвкушающую сон, и, когда сгустившийся мрак поглотил тени, ветер утих, и даже паутинки застыли в неподвижности. Усталая природа ждала отдыха, и над полями воцарились мир и покой.

Но не было покоя в сердцах людей.

Дальше к югу сразу за изгородью ранчо «Ригал» ютилась чахлая рощица. Отсюда хорошо просматривалась дорога. Здесь, под деревьями, тесной кучкой жались друг к другу темные силуэты всадников, целая группа. Они кого-то ждали – безмолвно, неподвижно, только время от времени нетерпеливо била копытом лошадь да позвякивала сбруя.

Дорога, уходящая от этого места в обе стороны – на восток и на запад – была безлюдна, пустынна. При гаснущем свете дня она превращалась в размытую серую полосу.

Вдруг всадники насторожились: в сером мареве появилась какая-то точка. Она быстро увеличивалась, и скоро стало ясно: кто-то скачет. Сидящие в засаде подались вперед в своих седлах, в чьей-то жилистой руке зазмеилась кольцами веревка. И тут кто-то произнес гортанным голосом:

– Это не он!

Послышалось приглушенное ворчание, потом восклицания: всадник подъехал ближе, его узнали. Он перешел на шаг, всматриваясь в рощицу, и остановил лошадь там, где тень от деревьев падала на дорогу. Потом он наклонился в седле и крикнул через изгородь:

– Он поехал другой дорогой!

Он говорил по-испански, странно чеканя слова.

– Он пролез через изгородь, там, где дорога поворачивает на юг, и поехал напрямик. Я спрятался в рощице и все видел.

Раздался целый хор проклятий на двух языках. Но тут властный голос заставил всех замолчать:

– Неважно. Тем лучше для нас. Хорошо, что я оставил человека следить, когда он будет возвращаться в город… Ты все правильно сделал, – добавил он, обращаясь к всаднику на дороге.

Потом прозвучала отрывистая команда. Вся группа сорвалась с места и понеслась под глухой топот копыт Всадники скакали на северо-восток, где последние лучи заката высвечивали сереющие вершины гор Тинаха.

Одинокий Волк скакал через ранчо «Ригал», внимательно глядя по сторонам. Он отдавал себе отчет в том что дону Себастиану и его людям не очень-то понравится его поведение. Однако ему было известно, что хозяйский дом и другие строения остались намного южнее от его маршрута. В это время года и в столь поздний час шансы встретить ковбоев дона Себастиана были невелики. Ну, а если уж так случится, что все-таки обнаружат, можно будет оправдаться тем, что он в этих местах человек новый. Такое оправдание, безусловно, будет принято, хотя и без особого восторга.

Помимо желания сократить путь, Хэтфилдом двигало любопытство: ему хотелось воочию увидеть это таинственное огороженное ранчо. Хотелось узнать, нет ли, кроме явного и подчеркнутого стремления к уединенной жизни, какой-то скрытой причины, заставившей дона Себастиана пойти на такие издержки.

В голове Хэтфилда начинала приобретать очертания версия, объясняющая зловещие события в долине Тинаха, построенная на хрупком фундаменте мелких совпадений, на которые менее проницательный человек не обратил бы никакого внимания. Формально говоря, его логические построения выглядели искусственными, в их основе отсутствовал конкретный побудительный мотив, но многолетний опыт рейнджерской службы подсказывал ему, что, когда имеешь дело с преступным миром, здравый смысл и логика не всегда играют главную роль.

– Когда человек ненавидит другого человека, его мысль сбивается с прямой дороги и начинает плутать и вязнуть самым непостижимым образом, – размышлял он. – Если человек кого-нибудь ненавидит, или чувствует себя обиженным, невозможно предсказать, что он может сделать и как. Или если человеку очень хочется чего нибудь такого, на что он не имеет права, если он чем-то уязвлен, тогда, как ни бейся, невозможно объяснить его поступки логически, просто не за что зацепиться. Остается только ждать и полагаться на удачу

Последние лучи заката угасли, и только багровая кайма еще чуть светилась по верхнему краю ночных облаков. Над горами по-прежнему висело то странное туманное облако, которое Хэтфилд заметил накануне. Покуда он, нахмурившись, всматривался в него, последний неясный серый свет померк над облаком. И в том, как свертывались, умирали, таяли его остатки, было что-то зловещее и угрожающее. И вновь Хэтфилда посетило чувство, что это злобный дух гор бродит вокруг, как призрак, покинув свое пристанище, чтобы посеять семена жестокости, вдохнуть ненависть в сердца людей-актеров, играющих трагедию на сцене здешних лугов… При этой мысли рейнджер усмехнулся и, передернув плечами, попытался сбросить с себя это наваждение, но ему не удалось полностью избавиться от состояния подавленности и беспокойства, вызванного столь мрачной фантазией. У человека, за которым всю жизнь ходит по пятам опасность, развивается сверхъестественное, необъяснимое шестое чувство, которое предупреждает его о надвигающейся угрозе. Сейчас этот неслышный для окружающих сигнал тревоги звенел в мозгу Хэтфилда, и он ехал, насторожившись, готовый ко всему, не упуская из виду мельчайших деталей окружающего его враждебного мира.

Луна, похожая на гигантский апельсин, медленно преодолевала пологий подъем в восточной части неба, заливая прерию янтарным светом, и от этого резче проступали черные тени. Бледно золотое сияние разливалось вокруг, обегая с двух сторон клочок зарослей чепараля, плотно сбившихся в начале небольшого подъема, чуть левее того места, где должен был проехать рейнджер. Внизу, под кустами, мрак был густой и непроглядный.

В этот момент в зарослях едва слышно звякнула сбруя. Звук был тихий, едва слышный, но для Хэтфилда, все чувства которого были обострены, этого было достаточно. В следующую долю секунды едва он успел, подавшись всем телом в сторону, пригнуться к седлу, над головой просвистело лассо, мастерски брошенное из кустов Бросок и впрямь был хорош, и если бы не этот металлический звук мгновение назад, то сейчас плечи рейнджера стянула бы тугая путля. Но теперь веревка лишь чиркнула Хэтфилда по руке и довольно сильно хлестнула гнедого по боку. Тот взвился и возмущенно захрапел. Одинокий Волк, мгновенно оценив обстановку, дал коню шпоры.

– Извини, приятель, – шепнул он ему.

Затем быстро выхватил револьвер из кобуры под мышкой – и выстрелы загрохотали часто, как барабанная дробь. Свинец буквально изрешетил кусты. Брошенное лассо Хэтфилд посчитал достаточным основанием для такой реакции.

В кустах раздались крики, проклятия и длинный пронзительный вопль страдания. Темную стену кустарника расцветили вспышки выстрелов. Вслед мчащемуся прочь всаднику полетел град свинца. А затем за спиной у него раздался частый топот множества копыт – началась погоня. Низко пригнувшись к голове лошади, сосредоточив все внимание на кочках и рытвинах, которые неслись ему навстречу, Хэтфилд проклинал злой случай, который оставил его без великолепного рыжего красавца Голди именно сейчас, когда он был так нужен.

«С ним бы мы шутя ушли от этих мерзавцев, – бормотал он себе под нос. – А этот конь для быстрой скачки не создан. Да, тут уже не до шуток».

Выстрелы Хэтфилда, неожиданно полыхнувшие прямо в лицо всадникам, сидящим в засаде, ошеломили их, и рейнджер получил фору. Но они быстро преодолели миг растерянности, и теперь расстояние между преследователями и Одиноким Волком быстро сокращалось: их лошади были явно лучше, чем его гнедой. К удивлению Хэтфилда, после нескольких выстрелов ему вслед, сделанных, видимо, инстинктивно, преследователи прекратили огонь. На скаку перезаряжая свой «Кольт», рейнджер гадал, что бы это могло означать. И приходил к неутешительным выводам.

– Похоже, они уверены, что достанут меня. Похоже, гонят туда, куда им надо, – бормотал он, а глаза его рыскали вдоль и поперек по равнине, залитой лунным светом. Впереди под этим ясным сиянием проступали темной полосой деревья и кусты, протянувшиеся неровной, кое-где прерывистой линией с севера на юг. Глаза Хэтфилда сузились, когда он присмотрелся к этой полосе растительности. Она могла бы означать реку, но блеска воды не было видно. Может, там крутой берег, трудно спускаться. Наверное, этим и объясняется странная уверенность преследователей.

– Ну, что же, дружище, похоже, придется тебе показать, как ты умеешь прыгать, – сказал рейнджер гнедому. – Не хватало, чтобы нас остановила какая-то грязная лужа!

К счастью, он вовремя понял, что находится впереди. Черная пасть Каньона Дьявола разверзлась буквально под носом у гнедого. Хэтфилду удалось осадить коня на волосок от пропасти. Надо скакать вдоль кромки Каньона, стараясь укрыться среди разбросанных там и тут кустов и деревьев.

– Понятно, почему они не слишком торопятся, – пробормотал он. – Знают, что мне некуда деться.

Гнедой, повинуясь руке седока, лихо развернулся на с то восемьдесят градусов. Но в этот момент все четыре его копыта оказались на гладкой глянцевой поверхности гранитной глыбы, окаймляющей кромку Каньона. Конь поскользнулся, будто стреноженный, и рухнул набок.

Изловчившись, Хэтфилд каким-то чудом успел выхватить ногу из-под падающего коня. Но при этом потерял равновесие, его выбросило из седла, и он пролетел несколько ярдов.

Перед глазами у него заплясал круговорот огней, он услышал какой-то рев, и сквозь этот шум смутно донеслись стук копыт и торжествующие вопли преследователей. А мгновение спустя все – и огни, и крики – поглотила холодная мгла…

Глава 12

Сознание Хэтфилда плутало во тьме где-то совсем близко от той грани, за которой начинался мрак полного бесчувствия, и не было уже никаких ощущений, и поэтому все, что произошло с ним, он представлял себе очень смутно, в виде цепи сменяющих одна другую картинок калейдоскопа. Вот его тащат под руки куда-то вниз, то и дело дергая и толкая, а его каблуки глухо стучат по мокрым каменным ступеням. Потом, все так же толкая, долго влекут по каким-то мощеным коридорам, где каждый шаг отдается гулким эхом. Вот он слышит рокот стремительно бегущей воды, похожий на жалобу, и потом, после затхлости подземелья, в лицо вдруг ударяет ночная свежесть и прохлада. А потом – тьма, провал в памяти, как будто холодный мрак захлестнул его сознание. Потом – опять каменные коридоры, а в конце одного из них – страшное пекло, невыносимая жара, и все вокруг содрогается от мощного низкого гула; затем – ослепительные вспышки, и наконец – отдых в каком-то месте, освещенном ровным спокойным сиянием. Сюда прежний оглушительный гул едва доносится и почти не слышен, от него остался лишь далекий приглушенный рокот, а больше ничто не нарушает полной, абсолютной тишины, и этот вибрирующий звук не раздражает, а наоборот, успокаивает, как самые низкие звуки органа…

Сознание возвращалось к Хэтфилду медленно, постепенно, и ощущения его при этом были не из приятных. Голову страшно ломило, всё тело саднило и болело. Падая с лошади, он сильно ушибся, а ведь, в конце концов, существует предел физической выносливости любого человека, даже такого железного как Одинокий Волк.

– Чувство такое, будто меня привязали к хвосту лошади да проволокли по кустам, а потом подвесили на колючей проволоке отдыхать, – думал он про себя потягиваясь и разминая затекшие члены. Попутно он заметил, что лежит на чем-то мягком и довольно приятном на ощупь. Потом, согнув руки в суставах, с радостью убедился, что все кости у него целы.

– Наверное, приземлился на голову, – решил он. – Иначе, пожалуй, был бы уже на том свете. Так долго летел – что подумал уже, будто за спиной крылышки выросли.

Хэтфилд попытался открыть глаза, но испытал такую страшную боль, что тут же зажмурил снова: голова трещала, гудела и раскалывалась. Когда боль немного улеглась, он сделал вторую попытку и уперся взглядом в каменный потолок над головой, озаряемый красноватым сиянием.

Потолок уходил вверх высоким сводом, и Хэтфилду достаточно было одного взгляда, чтобы понять: он не вырублен и не вымощен из камня, это естественный скальный свод пещеры. Разглядывая его, рейнджер пытался восстановить в памяти смутные картины, отпечатавшиеся в его немеющем мозгу перед тем, как он провалился в черную пропасть беспамятства – гулкие каменные коридоры и мокрые ступени, лестницы…

– Я все еще под землей, но тогда…

Он так и не высказал зародившуюся в мозгу догадку, потому что все его существо, все вновь обострившиеся чувства сосредоточились на чем-то, что было здесь, рядом – совсем близко. Хэтфилд все еще лежал неподвижно, не шевелясь, не поворачивая головы, и взгляд его все так же упирался в каменный свод над головой, но он уже знал, чувствовал, что на него устремлены чьи-то глаза. Еще мгновение рейнджер продолжал строить догадки, потом медленно повел взглядом вправо. Рядом с кушеткой, на которой он лежал, проявилась неясная темная фигура. Этот человек, конечно, заметил, что он пришел в себя и, поняв это, Хэтфилд повернулся в его сторону и встретил неподвижный, немигающий огненный взгляд черных глаз.

Незнакомец сидел на скамье возле кушетки. Он был высок, широк в плечах и кутался в темный мексиканский плащ-серапе. На шее – тонкий прозрачный платок из темного шелка, на голове – широкое сомбреро.

Кроме горящих глаз, лица его почти не было видно. Нижнюю часть скрывал платок, но сквозь воздушную ткань Хэтфилду удалось разглядеть нечто бесформенное, смазанное, лишенное черт, как будто его изрезали, выжгли огнем или еще как-то изуродовали. Сильные жилистые руки покоились на коленях, и едва взгляд Хэтфилда упал на них, что-то подсказало ему, что это те самые руки, которые чуть не вытрясли из него душу там, в переулке за салуном Борова-Холидея. Да, возле кушетки, на которой он лежал, сидел тот самый Человек Без Лица: Лица, Эль омбре син кара!

Рейнджер лежал тихо, но каждый мускул его крупного тела был напряжен. Он ждал, когда неизвестный заговорит. И тот заговорил низким грудным голосом, который звучал мощно, как колокол: заговорил на чистом испанском языке без всякого акцента.

– Тебя, конечно, удивляет, что ты до сих пор жив?

Хэтфилд понимал, что бессмысленно делать вид, будто он не понимает по-испански, и ответил на том же языке:

– Вообще-то, как-то в голову не приходило думать об этом.

Его собеседник кивнул.

– Ну, конечно, не приходило. И все-таки, это удивительно, ты не находишь?

Прежде, чем ответить, рейнджер приподнялся на кушетке, испытав при этом некоторое головокружение и неприятный холодок в желудке. Через минуту тошнота прошла, он опустил ноги на пол и сел, прислонившись спиной к каменной стене.

– Да нет, не нахожу, – ответил Хэтфилд. – Когда я пришел в себя и почувствовал, что меня куда-то тащат, то понял, что вот так сразу меня не убьют. Если б вы хотели меня пришить, то незачем было так долго возиться. Могли бы решить вопрос там, на месте, когда грохнулся с лошади.

Собеседник кивнул, оценив логичность этих рассуждений.

– Техасцам, вроде тебя, как правило, ума не занимать, – заметил он. – Да, действительно, я не для того приказал привести тебя сюда, чтобы убить. Тебя не убьют, по крайней мере, пока, и без достаточных оснований. Я приказал привести тебя сюда потому, что хочу сделать тебе предложение. Такое, которое всякий здравомыслящий человек, безусловно, счел бы весьма привлекательным. Альтернативу мы обсудим позже. Однако сначала я хотел бы предостеречь тебя от каких бы то ни было покушений на мою персону. Мне приходилось с тобой драться, ты это помнишь, и я далек от того, чтобы недооценивать твои возможности. Но посмотри вокруг, и ты поймешь, сколь неразумной была бы всякая попытка…

Хэтфилд кивнул. Он уже успел заметить смуглых парней при оружии, которые стояли в нескольких шагах от него. Лица их скрывала тень. Они стояли спиной к свету – мягкому и ровному, проникавшему в эту комнату-пещеру, не такую уж и большую, как оказалось, через отверстия высоко под сводом.

– Почему ты передумал? – спросил рейнджер. – Вчера вечером ты всерьез хотел меня убить. Я и сейчас еще, кажется, слышу, как картечь визжит у меня над головой.

– Да, верно, я хотел тебя убить, – откровенно признал его собеседник, – потому что считал, что ты очень опасен. Однако я еще раз проанализировал твои возможности и пришел к выводу, что если к тебе отнестись соответствующим образом, ты можешь оказаться очень ценным человеком. Мне нужны люди твоего калибра.

Хэтфилд ничего не сказал, на лице его не дрогнул ни один мускул, но в глазах что-то едва заметно изменилось. Его собеседник продолжал, будто ничего не заметив.

– Ты, наверное, хочешь знать, что все это значит. Я объясню. Дело в том, что я раскрыл одну из величайших тайн природы. По воле случая я наткнулся на одну из ее кладовых, хранилище огромных богатств. Однако пробиться к этому богатству и воспользоваться им -задача чрезвычайно трудная и опасная в силу целого ряда обстоятельств, о которых я не стану сейчас скрытно говорить. Чтобы решить эту задачу, необходимо действовать скрытно и хранить все это в глубокой тайне. Мне нужна помощь способных и мужественных людей. А таких людей найти непросто. Что же касается черной работы, которая не требует особых талантов – то для нее я нахожу помощников без труда.

– К примеру, в мексиканских деревушках у реки, – тихо заметил Хэтфилд.

Его собеседник бесстрастно кивнул.

– Да, рабочую силу можно набирать и там. Время от времени судьба дарит удачу – находятся люди, которых удается уговорить поддержать мои замыслы.

– А те, кто вернулся домой в свои деревушки, – что это с ними случилось? Они что, на работе надорвались? – спросил рейнджер все так же тихо. Его собеседник подался вперед, и Хэтфилд заметил, что в нем произошла едва уловимая перемена. Глаза вспыхнули ярче, а в голосе зазвучали стальные нотки.

– А это были те, – медленно и отчетливо сказал он, – кто вздумал противиться моей воле, и их пример должен послужить уроком остальным. Надеюсь, я понятно изъясняюсь?

Хэтфилд кивнул.

– И ты велел притащить меня сюда, чтобы подключить к этой своей затее?

– Да. Когда ты ехал к сеньору Пейджу, за тобой следили, шли по. пятам. Ловушка, в которую ты попал, для тебя и была предназначена. Когда тебе удалось уйти от веревки, и мои люди, не подумав, начали стрелять, я подумал было, что мы тебя упустили. Не пойму, как они могли промахнуться…

– Думаю, мне просто повезло, – сказал рейнджер. – Так в чем, собственно, заключается твое предложение?

– Я предлагаю тебе сокровища, какие тебе и не снились, о каких ты не можешь и мечтать, – медленно говорил Человек Без Лица. – Я предлагаю тебе богатство и власть. Я в состоянии по достоинству оценить твои потенциальные возможности и убежден, что ты можешь оказать мне огромную помощь. Я уже говорил, что ты из тех, кто, получив шанс, не упустит его. Особенно, если на карту поставлена собственная жизнь. Ты способный. Ты умеешь делать дело. А я – твой шанс.

Хэтфилд не отрываясь смотрел в лицо собеседнику. Наконец заговорил – тихо, спокойно.

– Знаешь, – сказал он, – мне вспомнилась одна история. Про то, как две тысячи лет назад подшутили над одним парнем. Ему предложили власть, славу и все богатство мира. А тот, кто предложил, так и сказал: «Я – твой шанс». Ты не помнишь такой истории?

Собеседник Хэтфилда придвинулся ближе, его черные глаза сверкали, и когда он заговорил, в голосе его вновь зазвенела сталь.

– Знакомая сказка. Разница между ним и тобой только в одном. Он в конце концов оказался на горе. А ты амиго, оказался под горой.

Губы рейнджера скривились в усмешке. Он оценил быстрый ум и своеобразное чувство юмора своего собеседника.

– Все равно, – тихо возразил он, – от меня ты услышишь такой же ответ, что и тот, второй парень, который возомнил о себе невесть что.

Человек Без Лица отпрянул.

– Я надеялся, что ты сумеешь извлечь урок из Его ошибки. Ты помнишь, чем закончилась вся эта история? Тех, кто противится моей воле, ждет кое-что пострашнее, чем распятие.

И раньше, чем Хэтфилд успел что-либо сказать, он поднялся.

– Идем, – сказал он. – Прежде, чем считать твой отказ окончательным, я хочу показать тебе кое-что. Может быть, это произведет на тебя впечатление и ты передумаешь.

Рейнджер встал и с радостью почувствовал, что вновь твердо стоит на ногах. Его собеседник повернулся и направился в сторону прохода в каменной стене. Хэтфилд двинулся следом за ним.

Вооруженные охранники тут же оказались за спиной и шли, замыкая процессию. Хэтфилд насчитал четверых, и каждый из них держал смуглую жилистую руку на рукоятке револьвера.

Они вошли в коридор, где было темнее, чем в комнате. Воздух здесь дрожал от какого-то гула, как будто звучал мощный орган.

– Что это за шум? – спросил Хэтфилд.

– Мы сейчас находимся совсем рядом с раскаленным чревом Земли, – ответил его спутник. – Ты слышишь, как в самом сердце горы бушует пламя.

Они долго шли извилистым коридором. И чем дальше продвигалась их небольшая группка, тем громче становился рев пламени, мрак постепенно рассеивался, стало очень жарко, и температура все продолжала повышаться. Вскоре пекло стало совершенно нестерпимым, и тут последовал очередной поворот, и в глаза ударил свет, который буквально ослепил их, привыкших к полумраку коридора.

Минуту-другую Хэтфилд почти ничего не видел, только пляшущие языки пламени да мелькание теней. Потом глаза привыкли к яркому свету, и он стал оглядываться по сторонам с нескрываемым интересом,

Он увидел, что коридор кончился, и вся группа стояла теперь на входе в большой зал, представляющий собой огромную пещеру, выжженную в чреве горы раскаленными газами. В дальнем конце зала бушевал огонь. Пламя вырывалось откуда-то снизу сквозь отверстия в каменном полу. Их было несколько, и над каждым поднимался колышущийся и клубящийся столб огня и дыма, уходил далеко-далеко вверх, и там, высоко над головой, исчезал в таких же отверстиях, зияющих в каменном своде пещеры. Хэтфилд понял, что эти горючие газы вырываются из самого сердца Земли, из преисподней. Сгорая, они заливали пещеру ослепительным сиянием, отчего очертания людей, снующих вокруг, проступали с поразительной четкостью.

В другом месте, где пламя полыхало не так сильно, над ним были установлены огромные железные тигли, вроде тех, что встречаются на сталеплавильных заводах. В них что-то бурлило, испуская неприятный резкий запах, от которого перехватывало дыхание. Рядом с этими огромными сосудами сооружены были высокие каменные помосты. На них полуголые смуглые люди, обливаясь потом, помешивали содержимое тиглей-котлов гигантскими железными черпаками. Другие тащили к помостам мешки с какой-то желтоватой рудой и высыпали их содержимое в котлы.

Вдоль стен зала с винтовками наизготовку стояли охранники – бронзоволицые, похожие на индейцев. Такие же прохаживались вдоль помостов, свирепо поглядывая на несчастных, сгибающихся под тяжестью ноши. Хэтфилд присмотрелся к охранникам, и глаза его сузились.

– Индейцы племени Яки, по большей части, – пробормотал он еле слышно, – но не все, не все!

Когда ему удалось разглядеть тех из охранников, которые не были индейцами, в его серых глазах вспыхнул торжествующий огонек.

– Похоже, все сходится, – подумал он, – еще как сходится!

Он вновь окинул взглядом зал, залитый ослепительным светом. Стены его представляли собой сплошной массив песчаника, в нижней их части местами узкими горизонтальными слоями проступал зеленоватый сланец. А над ним, чуть выше, виднелись желто-бурые прожилки с блестящими черными вкраплениями, а еще – цилиндрические или имеющие форму разветвленного дерева ярко-желтые вкрапления золота.

Мозг Хэтфилда работал в лихорадочном возбуждении. Какое-то смутное воспоминание, шевельнувшееся на задворках памяти, упрямо ускользало от него. Что-то очень знакомое, что-то важное, связанное с этими необычными золотосодержащими образованиями. Он вновь и вновь мысленно перебирал в памяти то немногое, что знал из области геологии и минералогии, но пока – безуспешно. Что это за порода – ему не удавалось вспомнить. Но что она идентична той, под тяжестью которой сгибаются несчастные работяги – в этом он не сомневался.

– Что это у тебя тут такое – золото? – спросил он своего спутника.

Складка тонкого шелка на невидимом лице слегка растянулась, как будто скрытые под нею изуродованные губы растянулись в улыбке.

– Да! Золото! – был ответ. – Золото! И все оно мое!

Не говоря более ни слова, он зашагал наискосок через весь зал. Он остановился на краю огромной ямы, напоминающей ствол шахты, над которой поднималось тусклое красноватое зарево. Хэтфилд подошел следом за ним, заглянул через край вниз, туда, где на головокружительной глубине, казалось, в самой преисподней, полыхало, бурлило, искрилось море огня. Над этой кипящей лавой, как души мучеников, носились клубы пара, и, глядя на них, Хэтфилд вдруг вспомнил зловещее туманное облако над вершинами гор Тинаха. Теперь-то он точно знает, откуда оно взялось…

Человек без лица оторвал взгляд от огненной массы и посмотрел на рейнджера.

– Там, в этой геенне, многому приходит конец, – многозначительно сказал он.

Хэтфилд понимающе кивнул. Его собеседник развернулся и направился к выходу из зала. Рейнджер зашагал следом, охранники – за ним. Один из них зажег факел, который горел дымным пламенем, неровным светом озаряя тускло мерцающие каменные стены и под. Вновь долго шли извилистыми коридорами. Наконец, остановились возле массивной дощатой двери. Распахнув ее, вошли в небольшую комнату, освещенную спокойным светом масляной горелки.

Хэтфилд с интересом озирался по сторонам. Комната представляла собой нечто среднее между лабораторией и кабинетом: книги вдоль стен, на длинном столе – реторты, пробирки, спиртовки, какие-то блестящие инструменты.

Но внимание рейнджера привлекло нечто другое, и мысль его вновь заработала в бешеном темпе. На столе на небольшом подносе лежали какие-то маленькие сверкающие серебром предметы, десять штук. Овальные, выгнутые, они чем-то напоминали наперстки, разрубленные пополам.

За годы службы Хэтфилду не раз доводилось сталкиваться с самыми необычными вещами. И теперь, увидев эти странные металлические «лепестки», он мгновенно узнал их:

– Накладки! Защитные накладки для ногтей! – вспыхнула мысль. – Из всех известных мне людей только один человек носил такие!

Это было еще одно звено в цепи, которую он пытался выстроить из незначительных на первый взгляд совпадений, из ничего, вроде бы, не значащих фактов. Каждый из них в отдельности – мелочь, пустяк.

– Да, да, конечно, мелочь, конечно, пустяк, – Одинокий Волк внутренне ликовал, – но сложи их вместе – и их хватит, чтобы подлого убийцу отправить на виселицу!

Человек без лица жестом пригласил Хэтфилда сесть на кушетку, покрытую одеялом. Сам уселся на грубо сработанный стул напротив.

– Все, что ты только что увидел, я объясню тебе тогда, и в том случае, если ты решишь присоединиться ко мне, – сказал он. – А теперь вернемся к вопросу об альтернативе…

Он умолк, только глаза сверкали поверх темного шелка. По обе стороны от него теперь стояли охранники с бесстрастными лицами, готовые выполнить любой приказ. Хэтфилд ждал, не произнося ни слова.

Вопрос его собеседника прозвучал, как выстрел:

– Ты помнишь того несчастного, который умирал у тебя на глазах, там, в деревушке у реки? А другого, того, что скончался в Вегасе, у доктора? Ты помнишь его труп?

Хэтфилд кивнул, гадая, что же за всем этим последует. Вдруг его собеседник резко подался вперед.

– Эти люди вздумали мне перечить, – медленно проговорил он. – Что с ними стало – ты видел. То же случалось и с другими. Все они умерли, и смерть их была медленной и страшной. Вот это и есть твоя альтернатива. Выбирай!