Текст книги "Эти гениальные птицы"

Могут ли вороны делать аналогичные выводы о силах, которые они не видят, о так называемых скрытых причинных агентах? Любопытно, что идея соответствующего эксперимента была подсказана Алексу Тейлору одной вороной.

ВООБЩЕ ученые-орнитологи зачастую не знают, чего ожидать от своих пернатых подопечных: они могут как легко запутать их, так и научить чему-то новому. Порой птицы в мгновение ока разбирают самое хитрое приспособление, сбив с экспериментаторов всю спесь. А иногда внимательное наблюдение за ними может щедро себя окупить. В этом случае неожиданное поведение вороны по имени Лора подало Тейлору замечательную идею.

Это случилось на начальной стадии «эзоповского» эксперимента, проходившего следующим образом: Тейлор прикреплял к плавучей пробке кусок мяса и бросал ее в высокую емкость с водой (он всегда делал это, повернувшись к воронам спиной). Дальше следовал типичный сценарий: решив головоломку и подняв уровень воды в сосуде, птица хватала пробку с лакомством, взлетала на насест в задней части клетки, срывала мясо, глотала его и бросала пробку на пол. Чтобы повторить эксперимент, Тейлору нужно было пробраться в заднюю часть клетки и достать пробку. «Пару раз еще куда ни шло, – признался он. – Но после сотни раз вам это до смерти надоедает». Задача осложнялась тем, что вольеры приспособлены под ворон. «Там множество веток и широких насестов, – сетовал Тейлор. – Человеку невозможно продраться через эти джунгли. Поэтому приходилось вставать на четвереньки и ползти».

Но Лора поступала иначе. Как и другие птицы, она снимала с пробки мясо, ела, но не бросала пробку на пол, а возвращала ее на стол, положив рядом с Тейлором. «Я был приятно удивлен такой предупредительностью и очень ей благодарен. Мне не нужно было ползать под столом на коленях! А главное, это значительно сокращало время эксперимента». Он быстро насадил на пробку новый кусок мяса, и процесс наладился.

Случившееся заставило Тейлора задуматься. Возможно, Лора поняла его роль как причинного агента, ответственного за предложение еды, хотя никогда не видела, как он прикрепляет мясо к пробке. «Что если она поняла, что чем быстрее она вернет мне пробку, тем быстрее получит новую порцию угощения? – говорит Тейлор. – В данной ситуации я стал для нее ограничивающим фактором. Следовательно, она сделала вывод, что, подогнав меня, она ускорит и процесс получения лакомства».

Поведение Лоры навело Тейлора на мысль о том, что новокаледонские вороны могут обладать более развитым каузальным мышлением, чем принято было считать. Понимают ли они, что люди могут действовать как причинные агенты, даже когда не видят их действий? Могут ли они делать умозаключения о скрытых причинно-следственных механизмах?

Чтобы это выяснить, Тейлор и его коллеги разработали оригинальный эксперимент. Его целью было понять, может ли ворона догадаться о связи между палкой, тыкающей ее из укрытия, и человеком, которого она видела входящим в вольер. В просторном вольере они соорудили укрытие из брезента, а рядом на столе поставили коробку с куском мяса внутри, который можно было достать только с помощью палки. Чтобы добраться до еды, вороне нужно было повернуться спиной к брезентовому укрытию. В брезенте было проделано отверстие – таким образом, чтобы высовывающаяся из него палка целилась вороне прямо в голову, когда та пыталась достать мясо из коробки. Другими словами, эта ситуация представляла для птицы явную опасность.

В эксперименте участвовало восемь ворон, которым было предложено понаблюдать за двумя разными сценариями со скрытым причинным агентом. В первом сценарии человек на глазах у ворон заходил в укрытие, делал несколько движений палкой, после чего покидал укрытие и уходил. Во втором сценарии вороны не видели, как человек заходит в укрытие и покидает его, а наблюдали только палку в движении.

После проигрывания каждого из сценариев воронам давали возможность попытаться достать еду из коробки. Их поведение показало, что они могли связать факты и сделать вывод, что за движение опасной палки отвечал спрятанный в укрытии человек. Как только человек выходил из укрытия, птицы подлетали к столу, спокойно поворачивались к брезенту спиной и доставали лакомство. В отличие от этого, когда они не видели причинного агента, они вели себя намного опасливее, нервно оглядывались на укрытие и даже отказывались от попыток достать угощение, словно опасаясь, что неведомая сила может в любой момент снова оживить палку. (Это во многом похоже на реакцию малыша, когда тот не видит бросившей погремушку человеческой руки.) Такая разница в поведении ворон, по мнению исследователей, предполагает, что птицы могут быть способны на довольно сложную форму каузального мышления.

Но в другом эксперименте на «каузальное вмешательство» вороны не отличились. Каузальное вмешательство представляет собой следующую ступень после каузального понимания. Это способность видеть происходящее в мире, понимать причину и осуществлять действие, позволяющее получить такой же эффект. Скажем, вы никогда не трясли фруктовое дерево, чтобы стряхнуть плоды. Но однажды вы видите, как ветер раскачивает ветви и стряхивает фрукты на землю. Из этого наблюдения вы заключаете, что, если потрясти ветку, можно воспроизвести действие ветра и добраться до вкусных плодов.

Экспериментальное устройство под названием бликет-детектор[25]25
  Термин blicket был впервые использован психологом Нэнси Соджа в эксперименте по изучению новых слов двухлетними детьми; впоследствии ученые-когнитивисты стали называть так любые необычные предметы, используемые в экспериментах на изучение каузального мышления и восприятия. – Прим. пер.


[Закрыть] предлагает именно такую задачу. Бликет-детектор представляет собой маленькую коробку, которая играет музыку, когда на нее кладут какой-нибудь предмет. Покажите двухлетнему ребенку, как это работает, дайте ему предмет, и он без труда воспроизведет этот эффект. Но вороны с этой задачей не справляются. «Все, что им нужно сделать, – это взять предмет и бросить его на коробку, – говорит Тейлор. – Для человека это кажется элементарным. “Да что тут сложного?!” – скажете вы. Но вороны этого не понимают».

Тейлор считает эту воронью неудачу не менее интригующей, чем их успехи. Если вас интересует эволюция когнитивных механизмов, вам в равной степени важно знать как слабые, так и сильные стороны птиц. «Мы пытаемся понять, какие аспекты каузального мышления могли эволюционировать вместе, а какие нет, – говорит он. – Я не пытаюсь научить ворон. Я просто хочу узнать, как работает их ум. То, что они умны в одних областях и глупы в других, умеют делать одно и не умеют делать другое, – одинаково интересно. Самое поразительное в воронах – это сочетание их дикого поведения с использованием инструментов. Это делает их уникальными».

ЕЩЕ ОДИН ВОПРОС, который интересует Тейлора, возможно менее академический, но не менее интригующий: как новокаледонские вороны развлекаются?

«У меня сложилось впечатление, что они трудоголики, – говорит он. – Они очень трудолюбивы в добывании пищи. Наевшись, они просто отдыхают: сидят на ветках, чистят перья, обмениваются криками и ограничиваются короткими перелетами. Но я не видел, чтобы они играли, как это делают попугаи кеа. Мне это кажется странным, поскольку принято считать, что любопытство и игра напрямую связаны с интеллектом».

Играют ли птицы? Делают ли они что-то просто ради удовольствия?

Профессор Натан Эмери из Лондонского университета королевы Марии и Никола Клейтон из Кембриджского университета, оба специалисты по интеллекту животных, говорят, что птенцовые виды птиц с более крупным мозгом проявляют игровое поведение (как и большинство млекопитающих), хотя «среди птиц оно встречается довольно редко: оно обнаружено всего у 1 % из примерно 10 000 видов и в значительной степени ограничено видами с длительным периодом развития, такими как вороны и попугаи».

Предназначение игры – не только подготовить птицу к взрослой жизни, говорят Эмери и Клейтон. Игра может снижать стресс, способствовать формированию социальных связей или просто приносить удовольствие. «Птицы, как и люди, могут играть, потому что это весело, – объясняют ученые. – Это приятный опыт, приводящий к выработке эндогенных опиоидов». Другим словами, игра сама по себе может быть самовознаграждающим исполнительным поведенческим актом.

Согласно зоологу Миллисенту Фикену, только умные птицы способны на сложную игровую деятельность. Через игру они узнают что-то новое и экспериментируют со взаимосвязями между своими действиями и внешним миром. Другими словами, игра одновременно требует интеллекта и развивает его.

Члены семейства попугаевых очень любят играть. Когда я была маленькой, у нас дома жил волнистый попугайчик, для которого покупалась масса игрушек: лестницы, зеркала, колокольчики – все из яркого разноцветного пластика, а также птичьи лакомства причудливой формы. Гре-Гре, как мы его называли, играл со всеми новыми предметами до тех пор, пока те не ломались от интенсивного использования. Сегодня в зоомагазинах предлагается широкий выбор специальных игрушек для попугаев. Например, африканские серые попугаи (знаменитые жако) предпочитают играть с рулонами туалетной бумаги, рекламными листовками, деревянными палочками от мороженого, бумажными стаканчиками, колпачками от ручек и другими предметами, сделанными из бумаги, картона, дерева и кожи, которые можно измельчать, жевать или уничтожать любыми другими способами. Иногда они так увлекаются, что падают с насеста.

Но признанными чемпионами игрового поведения среди птиц можно назвать попугаев кеа, обитающих в горных районах Южных Альп в Новой Зеландии. Своим нахальным характером и умом они настолько напоминают приматов, что их прозвали «горными обезьянами». В одной книге так объясняется их латинское название Nestor notabilis: «Нестор был легендарным греческим героем, известным своей мудростью и долголетием; в нарицательном смысле так называют опытных предводителей, мудрецов и старейшин». И далее идет уничижительное продолжение: «Вероятно, Карл Линней выбрал это гордое имя для данного вида попугаев наобум, без всякой подоплеки»[26]26
  Имя попугаям-несторам дал не Карл Линней, а французский натуралист Рене Примевэр Лессон в честь седовласого старца, за серый цвет головы нестора-кака (Nestor meridionalis). – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

Возможно. Но что если все не так однозначно?

Двое ученых, Джуди Даймонд и Алан Бонд, изучающие кеа на протяжении многих лет, считают его самой умной и озорной птицей во всем птичьем царстве.

«Игра у кеа – не столько ритуализированное поведение, сколько отношение к миру в целом», – пишут они. По развитости игрового поведения кеа затмевают своих родственников – врановых. «Они смелы, любопытны и очень изобретательны в своей тяге к разрушению», – говорит Даймонд. Одни считают их шаловливыми «горными клоунами», другие – настоящими хулиганами, которые собираются в банды и разрушают все вокруг: снимают дворники и сдирают виниловые детали с автомобилей, проделывают дырки в туристических палатках и рюкзаках, разбирают садовую мебель, водостоки и многое-многое другое. Любовь кеа к игре с различными предметами помогает им наработать широкий поведенческий «инструментарий», позволяющий успешно справляться с новыми ситуациями или неожиданными проблемами в кормодобывании.

Кеа также любят спарринги. Чтобы пригласить потенциального партнера на игровой поединок, птица демонстрирует это поднятым хохолком и приближается к нему особой походкой на прямых ногах. Если партнер согласен, птицы устраивают шумную возню: клюют друг друга, уклоняются от ударов, толкаются, сцепляются клювами, пинаются лапами, катаются по земле, пронзительно вопят, машут крыльями и пытаются насесть друг другу на живот. Здесь нет победителей и проигравших. Каждый получает свою порцию удовольствия.

Иногда кеа балагурят, как настоящие чертенята. По словам Даймонд и Бонда, птицы были замечены за кражей телевизионных антенн с крыш домов и спусканием воздуха из автомобильных шин. Один кеа скатал в рулон коврик у входной двери и столкнул его с лестницы. Несколько лет назад новозеландская газета Sunday Morning Herald написала о том, что кеа украл у рассеянного шотландского туриста 1100 долларов. Питер Лич остановился на живописном перевале через Южные Альпы и открыл окна автомобиля, чтобы сфотографировать местные красоты и небольшую зеленую птичку, сидевшую на обочине дороги. Прежде чем он успел сообразить, что происходит, птичка впорхнула в машину, схватила с приборной доски небольшую борсетку и была такова. «Она унесла все деньги, которые у меня были, – пожаловался Лич. – Наверное, теперь ее гнездо выстлано моими пятидесятидолларовыми банкнотами».

Кеа – гении озорства, но вороны, как оказывается, тоже не прочь подурачиться. Они могут играть сами с собой, подбрасывая веточки в воздух и ловя их. Однажды две молодые белощекие вороны были замечены за тем, что играли в «царя горы»: одна стояла на земляной горке и размахивала куском навоза, а другая пыталась забраться на горку и вырвать приз из клюва товарища.

Одним солнечным февральским утром в центральных горах Хоккайдо, Япония, натуралист Марк Брейзил увидел на крутом склоне, припорошенном свежим снежком, двух воронов. Один ворон лег на грудь и соскользнул вниз, а его товарищ скатился на спине лапами вверх, помогая себе крыльями. «Они катились таким образом больше десяти метров, потом вернулись на склон и повторили спуск», – пишет Брейзил. Известно, что ворóны тоже любят кататься по склонам, по-видимому, ради удовольствия. В Японии видеокамера зафиксировала нескольких черных ворон, катавшихся на детской горке. Несколько лет назад видео из России, где ворона катается по заснеженной крыше на пластиковой крышке от банки, получило вирусную популярность в интернете.

Недавно Элис Ауэршперг и международная команда исследователей внимательно изучили, как различные виды ворон и попугаев играют с предметами, чтобы узнать, может ли характер их игры пролить свет на когнитивные особенности видов, а также на взаимосвязь между игровым и орудийным поведением. Игра с предметами часто предшествует использованию их в качестве орудий у приматов, а также у птиц. Так, исследование 74 видов приматов показало, что только те из них, кто обладает орудийным поведением, такие как капуцины и человекообразные обезьяны, во время игры комбинируют различные предметы. Человеческие дети начинают ударять одним предметом о другой в возрасте восьми месяцев. В десять месяцев они умеют вставлять предметы в отверстия и насаживать кольца на стержень. Но только в два года они начинают использовать предметы как инструменты для достижения желаемой цели.

Исследователи дали девяти видам попугаев и трем видам ворон одинаковые наборы детских деревянных игрушек разной формы (палочки, кольца, кубики и шарики) и разного цвета (красного, желтого и синего), а также предоставили им «игровую площадку» с различными трубками, отверстиями и стержнями, чтобы засовывать в них предметы, насаживать кольца и так далее.

Большинство птиц пытались манипулировать игрушками, но некоторые из них показали удивительные способности. Новокаледонские вороны, какаду и кеа профессиональнее всего использовали игровую площадку, комбинируя по два предмета. Наиболее сложную игру с предметами продемонстрировали те виды, которые отличаются развитым орудийным поведением и высоким показателем инновационности, а именно какаду Гоффина и новокаледонские вороны. Какаду Гоффина предпочитали желтые игрушки (что может быть как-то связано с их желтым оперением с внутренней стороны крыльев, которое часто используется для социальной демонстрации). Новокаледонские вороны по неизвестным причинам предпочитали всем игрушкам шары, а также с удовольствием засовывали палочки в отверстия на игровой площадке. Только какаду Гоффина и молодые новокаледонские вороны комбинировали по три предмета, и только какаду насаживали кольца на трубки и стержни, ловко помогая себе клювом и одной лапой. Эти индонезийские птицы известны своими выдающимися навыками решения задач и творческим использованием инструментов в неволе.

«Наши исследования показывают связь между игрой с предметами и функциональным поведением у этих птиц с крупноразмерным мозгом, – говорит Ауэршперг. – Но непосредственное влияние игрового поведения на их способность к решению задач пока остается неизученным. Возможно, оно способствует развитию общих двигательных навыков или изучению возможностей предметов, то есть отношений между предметом и птицей или между предметом и внешним миром, которые позволяют птице выполнять с ним определенные действия. Наконец, игровое поведение может быть просто побочным продуктом их исследовательского поведения».

Интересно отметить: во время игры все птицы, казалось, с удовольствием делились друг с другом. Ни одна птица не захватывала больше одной игровой площадки или больше двух-трех игрушек за раз. «Не было отмечено ни одного явного случая агрессии и монополизации объектов», – говорят исследователи.

Между тем Тейлор считает, что новокаледонские вороны, за которыми он наблюдает в вольерах, кажется, играют не ради развлечения. «Им нравится брать в клювы всякую всячину, – говорит он. – Если оставить в вольере палочку, они будут долго с ней возиться – прятать, трогать ею все вокруг, пытаться засунуть в отверстия. Но это трудно назвать игрой, поскольку в дикой природе они именно так добывают себе пропитание».

Недавно Тейлор решил узнать, можно ли замотивировать новокаледонских ворон не едой, а спонтанным развлечением – катанием на крошечных скейтбордах. Может быть, им так же понравится кататься, как их японским и русским сородичам? К сожалению, эксперимент не удался. «Они не проявили никакого интереса к скейтбордам, – говорит Тейлор, – поэтому мы оставили свои попытки».

У ОКЛЕНДСКИХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ и их коллег есть к воронам один серьезный вопрос: что появилось раньше – их впечатляющие когнитивные способности или орудийное поведение? Не стали ли эти птицы умнее благодаря тому, что начали использовать и делать инструменты? Или же они были настолько умными изначально и их продвинутые когнитивные способности обеспечили ментальный фундамент или инструментарий для развития орудийного поведения?

Вполне возможно, что жизнь на острове способствовала развитию интеллекта у новокаледонских ворон, как это произошло и с дятловыми вьюрками на Галапагосах. Относительно непредсказуемая среда могла создавать эволюционное давление, стимулируя развитие сложных когнитивных способностей, необходимых для того, чтобы справляться с ее вызовами. Это адаптивное изменение, в свою очередь, могло послужить основой для эволюции орудийного поведения.

С другой стороны, само использование инструментов могло стимулировать когнитивный прогресс. Вороны могли случайно начать использовать палочки для добывания пищи. Это поставило перед ними целый спектр новых мыслительных и физических задач, решение которых оттачивало и развивало соответствующие когнитивные способности. Наиболее умелые «инструментальщики» обзавелись селективным преимуществом, получая доступ к чрезвычайно питательной еде – личинкам. (Этот источник пищи так высоко ценится птицами, что один новозеландский попугай кака потратил больше 80 минут на то, чтобы выковырять одну-единственную личинку из-под коры дерева.) После того как орудийное поведение широко распространилось, естественный отбор мог благоприятствовать эволюции таких приспособлений, как широкий угол бинокулярного зрения.

Алекс Тейлор говорит, что найти ответ на вышеуказанный вопрос о курице и яйце – заветная мечта исследователей: «Если продвинутое орудийное поведение действительно влияет на развитие интеллекта, значит, популяции птиц с длительной историей использования и изготовления сложных инструментов, должны быть умнее других. Если мы это докажем, значит, гипотеза технического интеллекта имеет под собой весомые основания».

Как отмечает Гэвин Хант, идея сложить два и два и использовать палку для добычи личинок из-под коры могла прийти только в относительно умную голову. «Тем не менее я не уверен, что изначально новокаледонские вороны были намного умнее своих сородичей, – говорит Хант. – Но после того как они взяли палкообразное орудие в клюв, это стимулировало развитие их когнитивных способностей до того впечатляющего уровня, который мы видим сегодня».

Таким образом, орудийное поведение может быть подобно игровому, то есть одновременно требовать интеллекта и развивать его.

ЗНАМЕНИТЫЙ умник 007 был пойман в лесу на горе Коги, где вороны изготавливают наиболее сложные ловчие инструменты-крюки. Обладал ли он какими-то исключительными качествами? «Да, исключительной смелостью и упорством, – говорит Тейлор. – Он был самым молодым в семье из трех птиц, и все его родственники были очень смышлеными». Исследователям было достаточно подойти к вольеру и указать на 007 пальцем, чтобы тот расценил это как сигнал к действию и мгновенно подлетел к экспериментальному столу, готовый к работе. Иногда, войдя в птичник, Тейлор видел, что 007 топчется у двери вольера и ждет начала экспериментов. «Мне приходилось говорить ему: “Извини, парень, но тебе придется подождать. Сегодня мне нужно поработать с твоими глупыми соседями”».

Тем не менее Тейлор находит различия между отдельными воронами менее интригующими, чем различия между вороньими популяциями в разных частях острова, в частности касающиеся вариаций в орудийном поведении и когнитивных способностях.

В настоящее время исследователи из Оклендского университета поставили перед собой новую амбициозную цель: организовать международные усилия по изучению генетических основ интеллекта новокаледонских ворон как в общем, так и на уровне отдельных популяций. Один из подходов предполагает сравнение геномов новокаледонских ворон и других близкородственных видов. Цель – выявить гены, которые присутствуют в геноме новокаледонских ворон, но отсутствуют у близкородственных видов, и посмотреть, как эти гены могут быть связаны с различиями в когнитивных способностях.

Другое направление, которым сейчас занимаются оклендские исследователи, – это изучение вариаций в когнитивных способностях и генетическом профиле среди различных популяций новокаледонских ворон. Например, самец вороны 007, представляющий популяцию на горе Коги с собственной культурой изготовления сложных крючкообразных инструментов, может обладать другим набором генов, чем его сородич Блю, выходец из популяции в Ла Фоа в центральной части Новой Каледонии, где распространены простые палкообразные инструменты. Различаются ли вороны из разных частей острова с разным по уровню сложности орудийным поведением в своих когнитивных способностях? И коррелируют ли эти различия с генетическими вариациями?

В СВОЙ ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ на Новой Каледонии я решила посетить лес на горе Коги, где родился и живет 007. Поднявшись на вершину по извилистому серпантину, я припарковалась на обочине и вошла в девственный тропический лес, покрывающий горные склоны, где живут крупные новокаледонские плодоядные голуби ноту, гигантские гекконы Лича и растут огромные деревья каури с неохватными стволами (диаметр их ствола может достигать двух с половиной метров, а высота кроны – более 20 м).

Тейлор сказал мне, что сейчас у 007 наверняка появилась своя семья. Я надеюсь хотя бы мельком увидеть местных ворон, но день быстро идет на убыль. У себя дома я привыкла к тому, что сумерки сгущаются медленно, постепенно. Но здесь, на экваторе, день заканчивается внезапно, особенно под плотным пологом леса. Вокруг становится жутковато.

У каждого леса свой характер, свои звуки и запахи. Тропические горные леса Новой Каледонии хранят в себе запахи первобытных растений, крики первобытных птиц. Во влажном тенистом подлеске растет примитивный вечнозеленый кустарник амборелла (Amborella), ближайший родственник первых цветковых растений. Огромные древовидные папоротники семейства циатейных (Cyatheaceae) наподобие тех, что росли в Пермский период 275 млн лет назад, вздымают на 20-метровую высоту свои трехметровые листья – одни из крупнейших на нашей планете. На канакском языке название этого папоротника звучит как «исток человеческой земли». Легенда гласит, что первый человек вылез из дупла в стволе древовидного папоротника.

Кажется, здесь попадаешь в другое измерение. Под плотным пологом леса время замедляется. Душа замирает от окружающего чуда.

Вглядываясь в нижние ветви в поисках ворон, я продираюсь сквозь густую листву, спотыкаюсь о корень и влипаю в огромную паутину. Только тогда я замечаю, какое в лесу чудовищное обилие пауков. Кажется, это пауки-кругопряды, плетущие сложные колесовидные сети, переливающиеся золотом в закатных лучах. В тусклом свете они едва заметны, но, приглядевшись, я замечаю, что почти все промежутки между деревьями перегорожены ловушками и в центре каждой сидит довольно крупный паук, замерший в ожидании жертвы[27]27
  В лесах Новой Каледонии, как и в других тропических лесах, особенно заметны сети крупных пауков-аргиоп; близкий вид – паук-оса (Argiope bruennichi) – живет и в средней полосе России. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. У меня в голове всплывает эпизод из детского мультика «С дальней стороны», где два паука сидят на гигантской паутине и наблюдают за приближающимся толстым мальчиком. «Если мы его одолеем, – говорит один паук другому, – у нас будет королевское пиршество».

Теперь я выбираю дорогу более осторожно, постепенно углубляясь в зеленую чащу леса.

Вдруг на соседнем дереве я слышу тихие звуки «уааа-уааа» – так новокаледонские воронята просят еду у своих родителей. Но все, что я могу разглядеть, – это легкое шевеление листьев. Кто знает, может быть, это гнездо 007, и сейчас он кормит своих детенышей вкусными личинками, которых умело выудил из-под коры с помощью крюка? Интересно, может ли ДНК, которую он передал своему потомству, объяснить уникальные орудийные навыки этих птиц? И отличается ли его ДНК от ДНК его сородича Блю, происходящего из популяции с немного иными технологическими навыками?

В деле новокаледонских ворон остается много вопросов без ответов. Что появилось первым – замечательное орудийное поведение ворон или их выдающийся интеллект? Орудийное поведение или форма клюва и зрение, так хорошо адаптированные под его требования? Заложенная на генетическом уровне способность к решению задач или же сложные экологические задачи, сформировавшие генетический профиль?

Я люблю такие нерешенные биологические загадки, покрывающие нашу планету завесой тайны, пробуждающие у людей исследовательский дух. Под покровом темноты эта таинственность кажется еще более притягательной. На этом острове природа и птицы словно сплавились в едином порыве и постепенно, в ходе длительной эволюции, произвели на свет этих удивительно смышленых и мастеровитых умельцев. Настоящих птичьих гениев.