Текст книги "Полночный вальс"

– Ты уже решила, chere, что наденешь на бал? – спросила свекровь.

На какое-то мгновение Амалия подумала, что мадам не в себе.

– Я вспомнила о бале с минуту назад, – начала Амалия растерянно. – Разве мы в состоянии ехать?

– Мы не можем поступить иначе.

– Я думаю, нас смогут извинить…

– Чтобы потом все говорили: им было так стыдно, что они не решились показаться на людях?

Амалия подошла к Мами и села рядом.

– Никто не узнает, почему мы решили не приезжать.

– Ты слишком хорошо думаешь о нашем обществе, – сказала Мами, вздохнув. – Жюльену потребуются секунданты, Роберту – тоже, кроме того, нужен врач. Пять человек. Я бы изумилась, если бы кто-то из этих пяти не шепнул о случившемся жене, слуге или приятелю. На сей счет можешь не сомневаться: сегодня вечером все будут говорить только об этом.

– О, Мами! И это кроме того, что есть на самом деле?

Когда Амалия закончила, лицо Мами оставалось суровым.

– Сомнения кончились, – сказала она. – Все сплетничают и хихикают за спиной, прикрыв рот ладошкой. Ничего не поделаешь! Если мы не появимся сегодня вечером, все решат, что самое худшее из того, что они слышали, правда. Если же приедем и будем вести себя, как обычно, начнутся новые сомнения.

– Но стоят ли они того? – спросила Амалия с мольбой в голосе. – Да и вы себя чувствуете не совсем хорошо.

– Все из-за моего глупого вмешательства, теперь-то я знаю. Хотела, как лучше, а получилось…

– Возможно, по-своему вы и правы.

– Ты хочешь успокоить меня, но моя вина остается. Я подвела тебя, моя девочка. – Мами погладила руку невестки. – Но я постараюсь поправить дело. Обещаю! Прошу тебя лишь об одном: прости меня, если сможешь.

– Не говорите так, прошу вас, – начала Амалия, но Мами жестом остановила ее. Амалия не стала продолжать, только добавила: – Если я должна поехать на бал, мне лучше подготовиться.

– Конечно. И если будешь на кухне, попроси Марту принести в мою гостиную что-нибудь легкое перекусить.

Амалия согласно кивнула, направляясь к двери, но не успела взяться за ручку, как в нее постучали. Она открыла дверь и остановилась в недоумении. На пороге стоял Патрик Дай.

Надсмотрщик закрывал собой весь дверной проем. Он окинул Амалию наглым взглядом, особо задержавшись на округлостях груди, и его губы вытянулись трубочкой, словно он собирался удивленно свистнуть.

– Вы посылали за мной, мадам Деклуе? – обратился он к Мами.

– Да, мсье. Проходите! – подтвердила она, но не произнесла больше ни слова, пока Амалия не закрыла за собой дверь.

Платье, в котором Амалия собиралась появиться на званом вечере, было сшито из серо-голубого шелка с синим отливом в складках. Его фасон был прост: основа – колокол гладкой юбки, над ним – зауженный книзу лиф и круглый воротник с отделкой. Руки и шея открыты. Блеклый цвет и скромный фасон платья соответствовали ее настроению.

Оно лежало на кровати, пока Амалия, сидя в капоте перед туалетным столиком, занималась своей прической. На этот раз она попросила Лали уложить волосы попроще, что соответствовало бы стилю платья; кроме того, у нее так разболелась голова, что более длительной процедуры Амалия просто не выдержала бы.

Служанка разделила волосы на три пряди: две маленькие по бокам и одну большую, которая тяжелым узлом легла на затылке. Маленькие пряди Лали закрутила в виде роз на висках. Затем достала заколку в форме листьев папоротника из синего бархата и закрепила узел. Закончив, она подала хозяйке ручное зеркало. Амалия повернулась так, чтобы видеть себя сзади, сбоку, и осталась довольна.

– Очень красиво, как всегда, – улыбнулась она.

– Я стараюсь. – Девушка слегка зарделась от похвалы и, чтобы скрыть смущение, занялась шелковыми чулками хозяйки.

В эту минуту дверь в спальню мужа раздвинулась, и появился Жюльен в красном бархатном халате, отделанном черным шнуром. Он кисло усмехнулся, увидев удивление на лице жены и ее камеристки, потом сделал знак Лали, чтобы она ушла.

Амалия медленно встала, держась одной рукой за ворот, а другой запахивая непослушные полы капота.

Первое, что ей пришло в голову – это то, чего так боялся Роберт: Жюльен решился требовать от Амалии исполнения супружеского долга. Неужели перспектива потерять ее придала ему силу и уверенность? Если судить по выражению лица, то этого можно было ожидать.

Когда за служанкой закрылась дверь, Жюльен повернулся к ней и довольно грубо сказал:

– Нечего на меня смотреть! Я не хотел тебя обидеть утром.

– Да-да, я знаю. – Амалия думала, чем бы отвлечь его внимание и перевести разговор на более безопасную тему. – Конечно, тебе было неприятно увидеть нас вдвоем…

– Это не оправдание моей грубости. Я сожалею о том, что сказал и сделал. Очень сожалею! Наброситься на тебя после всего случившегося – непростительно, особенно если учесть, что я все знал. Не понимаю, что на меня нашло? Я надеюсь только на твою снисходительность.

Жюльен говорил все это, не поднимая глаз от пола, словно рассматривал рисунок на ковре у ее ног. Так было, наверное, легче.

– Если ты видишь в случившемся неуважение к твоему положению в обществе или к твоему имени, которое ношу, ты ошибаешься, – произнесла она сдавленным голосом. – По своей воле я не сделаю ничего такого, что бы поставило все это под угрозу.

– О большем я и не прошу.

Воцарилась тягостная тишина. Нахмурившись, Жюльен засунул руки в карманы халата, продолжая рассматривать рисунок на ковре. Амалия проглотила комок, неожиданно подступивший к горлу. Бронзовые часы на камине ожили и отбили очередной час. Они оба разом взглянули на часы. Жюльен откашлялся, прежде чем сказать то, ради чего, собственно, пришел.

– Тебе, видимо, кажется странным, что муж позволил другому мужчине… посещать свою жену?

– Я? Да, конечно… так оно и было, но Роберт объяснил…

– Вот как?! Любопытно было бы узнать, что сказал мой разлюбезный кузен? – В голосе Жюльена зазвучали знакомые нотки. – Надеюсь, он сообщил, почему было так?

– Отчасти.

Он поднял на нее глаза, которые, сузившись до испытующих щелочек, встретились с ее немигающим взглядом. Через минуту Жюльен, как показалось Амалии, облегченно вздохнул.

– Тогда я должен поблагодарить его.

Амалия сделала шаг к нему, но не настолько близко, чтобы прикоснуться.

– Если так, нельзя ли отменить эту бессмысленную дуэль? Ты был оскорбленной стороной, не мог ли бы ты…

– Нет! – прервал ее Жюльен. – Я могу смириться с тем, что сделала ты, но не Роберт… Он предал тех, кто ему доверял. Он знал обо всем с самого начала, и его вполне устраивала та роль, которую он готов был играть до бесконечности… если вовремя не остановить, конечно. Я не могу это оставить без последствий.

– Пожалуйста! Прошу тебя… Я сделаю все, что ты пожелаешь! – В голосе Амалии звучала мольба.

Кривая усмешка скользнула по губам Жюльена.

– Волнуешься за него… или за меня? Наверное, зря спрашиваю.

– За обоих! Что бы ни случилось, все – на моей совести.

Фраза эта сорвалась с ее губ случайно, но она была чистой правдой. Амалия дотронулась до его руки, в ее карих глазах застыла мольба.

Жюльен погладил щеку жены кончиками пальцев. Лицо его смягчилось.

– Какая же ты красивая! Идеал большинства мужчин, очаровательная, страстная, трудолюбивая и невероятно милая. Я мог бы соблазниться.

Амалия ждала, дыхание перехватило. Как сможет она выполнить то, что только что пообещала, как сможет после этого жить в согласии с собой? И все же она не отшатнулась, не отпрянула.

Его рука медленно вернулась в карман халата.

– Такая жена для меня – украшение, дома, если не постели… Это все, о чем я прошу тебя.

ГЛАВА 11

Дом семейства Морнеев был построен в классическом стиле наподобие греческого храма, окруженного со всех сторон колоннами, которые поддерживали крышу и галереи. На втором этаже галереи не было. Дому не исполнилось еще и двух лет. По меркам Сан-Мартинвиля он был слегка претенциозным и смахивал на жилище нувориша. Однако сей факт никому не мешал пользоваться гостеприимством мсье Морнея, человека в высшей степени примечательного. Он, например, прекрасно разбирался в винах и предпочитал жить в городе, управляя своими небольшими владениями на берегах реки Теш, нежели вести огромное хозяйство на землях в долине Миссисипи, которые он только изредка навещал. У мсье Морнея была пухленькая смешливая женушка, которая умела создавать уют, принимать гостей и раз в два года одаривала мужа живым доказательством своей любви и привязанности. В результате двадцать четвертый год совместной жизни встречала вместе с двумя сыновьями и тремя дочками на выданье, для которых собственно и устраивались эти роскошные увеселения.

Дом Морнеев имел три этажа. Весь третий этаж занимала огромная зала с натертым до блеска полом и облицованными дубом стенами, которые украшали зеркала и створчатые окна, открывавшиеся на все четыре стороны. Зала предназначалась для балов, однако, несмотря на всю свою элегантность, была расположена не совсем удачно. Жара, поднимавшаяся снизу, скапливалась наверху, подогреваемая солнцем, которое просвечивало залу буквально насквозь в любое время дня. Когда же к атмосферному теплу добавилось живое тепло двухсот гостей, дамам, не участвовавшим в танцах, пришлось поработать веерами, а джентльмены, одетые в узкие, плотно обтягивающие фигуры сюртуки, были замечены в том, что украдкой вытирали лица платками.

В зале находилась не только молодежь. Здесь можно было увидеть и молодоженов, и тех, кто собирался праздновать золотую свадьбу. Карточные столы разместились в гостиной на первом этаже. Несколько джентльменов и пожилых дам, уставших от жары и толкотни, направились туда. Одной из достопримечательностей дома была винтовая лестница главного холла. По ней беспрестанно сновали те, кто хотел уединиться в одной из комнат для отдыха.

Музыканты, скрытые в углу за кадушками с папоротниками, играли с большим подъемом. Гости то и дело угощались охлажденным пуншем, в котором мелодично позвякивали кусочки льда, доставленного за немалые деньги пароходом из Нового Орлеана. Свечи в канделябрах и люстрах с хрустальными подвесками усиливали жару; язычки пламени, колебавшиеся от сквозняка и волн теплого воздуха, поднимаемых танцующими, отражались причудливыми тенями на потолке и стенах. Букеты роз и кусты жасмина источали ароматы, которые могли соперничать разве что с последними достижениями французских парфюмеров. Шелковые дамские платья нежных пастельных тонов приятно ласкали глаз, контрастируя с черными костюмами мужчин. В одном углу залы мсье Морней оживленно беседовал с отцом Жаком, который время от времени навещал прихожан. Шум голосов и взрывы смеха смешивались с мелодией вальса. Несмотря на поздний час, все вокруг сияло и светилось, а веселье и прекрасное настроение гостей свидетельствовали о том, что праздник продолжался.

Амалия, устроившись в кресле у стены, предалась размышлениям: «Неужели все те, кто так беззаботно порхают по залу, на самом деле лучше меня, или они умеют лучше скрывать свои беды? Есть ли у них свои тайны и страхи, которые их компрометируют? А сколько здесь, в зале, таких же, как я, прелюбодеек? Наверное, не так много?»

Женщины на плантациях жили на виду, в окружении слуг и родственников. Ни одна уважающая себя особа не решилась бы оказаться одна в обществе мужчины, который не является ее родственником, и не отважилась бы выйти из дому без сопровождения близкого мужчины. Так что возможностей изменять у женщины практически не было. Другое дело мужчины. Свободная любовь в их среде даже поощрялась, особенно когда это касалось неженатых мужчин, поскольку регулировала их неуправляемые страсти. Позднее спектр возможностей расширялся. Многие жены, например, готовы были закрывать глаза на шалости своих благоверных, лишь бы избежать беременности каждый год.

Однако соблазны существовали и у женщин. Амалия это знала теперь не понаслышке. Возможно, было разумным ограждать даму частоколом условностей, коль ее целомудрие так ценилось. Конечно, цель состояла в том, чтобы сохранить чистоту рода по мужской линии: редкий мужчина согласится дать свое имя чужому ребенку. Насколько разумнее было бы прослеживать род по женской линии: так ли уж важно, чьего ребенка женщина носит под сердцем?

Амалия поднялась, словно подхваченная невидимой волной, и, смущенно оглядываясь, стала пробираться по краю танцевального зала к выходу. Она уже станцевала польку и вальс с Жюльеном, после чего он принес ей пунш и оставил в обществе Мами. Появившиеся откуда-то сестры Одри увели свекровь в карточную комнату. Потом подлетел Джордж и пригласил ее на гавот: снедаемый ревностью англичанин не мог спокойно смотреть на то, как Хлоя танцует с каким-то усатым креолом. Он аккуратно провел Амалию в двух фигурах, а при переходе поспешил подхватить свою ненаглядную, которая сходила с площадки для танцев.

Кажется, они уже выяснили отношения и теперь, весело кружась, проносились по залу. Хлоя смеялась, прильнув к Джорджу. Не привыкший к такому климату англичанин страдал от жары больше других. Он так сильно потел, что держал платок в руке, лежавшей на талии Хлои, чтобы не оставить пятен на шелке ее платья.

Музыка смолкла. Хлоя раскрыла веер, чтобы обмахнуть им побагровевшее лицо партнера, и они направились к чаше с охлажденным пуншем. Глядя на них, Амалия усмехнулась: «Просто стыдно, что Жюльен не видит, какая чудесная пара из них получится».

– Разрешите пригласить вас на танец?

Амалия обернулась и увидела у своего локтя Роберта. Она собрала всю волю, чтобы не показать виду, как учащенно забилось ее сердце.

– Не уверена, что это разумно, – ответила Амалия тихо.

– Все происшедшее с нами неразумно. Зачем же сейчас выяснять цену?

– Потому что расплачиваться придется не только нам.

– Твоя правда, – улыбнулся он печально. – Мне здесь остаться, продолжая светскую беседу, или убраться восвояси?

Амалия отметила несколько косых взглядов в их сторону. В этой ситуации было бы лучше, если бы Роберт отошел и пригласил на танец какую-нибудь одинокую скучающую даму, но предложить такое у Амалии язык не поворачивался.

– Что же вы решили? – спросила она нетерпеливо.

– Я решил танцевать с тобой, – улыбнулся Роберт. – Это прекрасная возможность обнять тебя.

И прежде, чем она что-либо возразила, Роберт положил руку ей на талию и закружил в вихре вальса. Они двигались плавно и абсолютно синхронно, как единое целое, скользя и вращаясь; он вел, а она подчинялась. Их взгляды встретились, и Амалия отметила, что глаза Роберта приобрели сапфировый оттенок. Ее юбки оплели их обоих, соприкасаясь с его брюками, обволакивая, но для Амалии и Роберта никого вокруг будто не существовало, они танцевали в каком-то сумасшедшем экстазе – так исполняют ритуальные танцы. Близость Роберта кружила ей голову, вызывала желание прижаться и раствориться в нем. В какой-то момент, замечтавшись, Амалия потеряла ориентацию и сбилась с ритма. Она качнулась к нему и замерла: глаза приоткрыты, влажные губы, словно лепестки мокрых от росы роз.

И все же в глубине души шевелился червь сомнения: почему он никак не реагирует на расползающиеся по углам слухи и почему так спокоен накануне дуэли с братом? Амалия не могла не задаваться и другим вопросом: хотел ли Роберт, чтобы все знали об их романе, если будет позволительно так назвать их странные отношения? А вдруг ему было выгодно, чтобы их видели вместе у заводи? И не потому ли он спокоен накануне дуэли, что уверен в ее исходе? Вопросы, вопросы, вопросы… Амалии не нравился такой ход мыслей, но отмахнуться от них она не могла, ибо слишком хорошо помнила, как Роберт обманом прокрался в ее постель.

Казалось, музыка никогда не смолкнет. Амалия почувствовала, как начинает раскалываться голова. Она слегка поморщилась.

– Что-то не так? – спросил Роберт заботливо.

– Я бы предпочла вернуться домой.

– Вместе со мной, – добавил Роберт быстро.

– Я серьезно.

– И я не шучу.

– С вами никогда ни в чем нельзя быть уверенной, – сказала она, пытаясь заглянуть ему в глаза.

Но лицо Роберта оставалось непроницаемым. Наконец музыка смолкла. Но не успел он ответить, как на Амалию вихрем налетела Хлоя.

– Мне нужно с тобой срочно поговорить, – выпалила она единым духом, хватая Амалию за руку и таща ее из зала так, что та чуть не попала под ноги прислуге, которая собирала пустые бокалы из-под пунша.

Амалия позволила Хлое увести себя в комнату отдыха, бросив извиняющийся взгляд на Роберта, который не спускал с нее глаз. По дороге она попыталась выяснить, что так взволновало Хлою, но та, обиженно поджав губы, молчала. В конце концов Амалия решила, что речь пойдет о предстоящей дуэли. Правда, она не знала, что знает Хлоя и от кого?

В спальне, превращенной на время бала в комнату отдыха для дам, было сравнительно пусто. Только две пожилые матроны прихорашивались по очереди перед зеркалом, висевшим над туалетным столиком в стиле ампир. При этом они обсуждали две животрепещущие проблемы: как заставить мужей не храпеть во время сна и как безболезненно для себя и окружающих поменять образ жизни. Когда, наконец, они выплыли из комнаты, энергично обмахиваясь веерами и прижимая к носам надушенные платочки, Хлоя осмотрела каждый уголок и, убедившись, что они с Амалией одни, посмотрела ей прямо в глаза и сказала:

– Услышав новость о дуэли Жюльена и Роберта, я чуть по-настоящему не грохнулась в обморок. Я понимаю, что это дикая ложь, но правду хочу услышать только от тебя.

Амалия взглянула на возбужденное лицо девушки и отвела в сторону взгляд.

– Разве Мами не рассказала тебе об этом? – спросила она, пытаясь унять волнение.

Хлоя повернулась, чтобы рухнуть в ближайшее кресло.

– Значит, это правда?! – прошептала она побелевшими губами.

– Боюсь, что да.

– Почему же мне ничего не сказали? Почему со мной обращаются, как с несмышленым ребенком?

– Не знаю. Возможно, Мами не хотела тебя огорчать, – попыталась она успокоить Хлою.

– Огорчать меня?! А если один из них будет убит? Меня тоже не будут огорчать грустным известием? Вы что, с ума все посходили?

– Пожалуйста, не надо. Успокойся.

– Но если они будут драться, все кончится именно этим. Неужели ты не понимаешь? Их необходимо остановить! – В голосе Хлои растерянность уступила место жажде деятельности. – Немедленно остановить!

– Кто знает способ остановить двух мужчин, пожелавших драться на дуэли? – спросила Амалия с горечью, и сама же ответила: – Я такого способа не знаю.

Она отошла к открытому окну. Сверху доносились звуки музыки и шарканье ног танцующих.

– Ах, Амалия, ты не понимаешь. Они же выросли как братья.

– Близкие люди сами разберутся, как причинить боль друг другу, чтобы прощение принесло радость и покой.

– Какое мне дело до того, простят они друг друга или нет?! Лишь бы живы остались. Я думаю сейчас о Мами. Если любой из них будет даже ранен, она не перенесет этого удара.

– Возможно, ты права. – Амалия потерла кончиками пальцев переносицу, где концентрировалась боль.

– Если бы знать причину, можно было бы что-то предпринять. – Хлоя испытующе взглянула на Амалию.

– Почему же тот, кто рассказал тебе о дуэли, не поделился своими предположениями?

– В том-то и дело, что никто мне не рассказывал, – обиделась Хлоя. – Просто я случайно услышала разговор незнакомых мне людей, но, как только они увидели меня, тотчас переменили тему. Хотя, мне кажется, они тоже не знали истинной причины ссоры.

– Думаю, будет лучше, если ты спросишь об этом Мами. Глаза девушки сузились.

– У меня такое ощущение, Амалия, что и ты могла бы кое-что рассказать, если бы захотела.

– С чего ты взяла?

– Я не уверена, – ответила Хлоя медленно, – но думаю, что ты все знаешь.

Беседу пришлось прервать из-за впорхнувшей стайки девушек, которые, тараторя, хохоча и подсмеиваясь друг над другом, вмиг заполнили комнату своими широкими юбками. Они обрадовались встрече с Хлоей и, к большому облегчению Амалии, увлекли ее за собой в соседнюю комнату. Воспользовавшись тем, что на нее никто не обращал внимания, Амалия выскользнула за дверь.

Все стулья, стоявшие вдоль стен залы, были заняты. Оставались свободными лишь те, что стояли в углах, куда не попадал свежий воздух. Увидев Амалию, которая устраивалась в одном из дальних углов залы, Джордж подошел к ней и предложил бокал охлажденного пунша. Напиток оказался слишком сладким и совсем не помог от головной боли, которая мучила ее вот уже несколько часов кряду. Джордж покинул Амалию; как только на горизонте появилась несравненная Хлоя. Амалия осталась одна с полупустым бокалом в руке. Она сидела и думала о своем, пока подошедшая горничная не забрала ненужный бокал.

Неподалеку от Амалии присели две молодые женщины. Их голоса доносились до нее, перекрывая музыку. Говорили они о кулинарных рецептах, болезнях детей/особых трудностях беременности в летнее время и о том, что женщинам в положении в жаркое время года лучше находиться где-нибудь у воды, тогда меньше опасность выкидыша.

У Амалии был свой интерес к подобным темам, поэтому она со вниманием прислушивалась к разговору соседок, стараясь не пропустить ни слова. Но, к сожалению, очень скоро дамы, имевшие родственников в Новой Иберии, переключились на перемывание косточек ближним. Они рассуждали о том, что можно поехать на все лето на остров Дернир, где собирается отдыхать их общая знакомая Франсис Прюетт, дочь миссис Мур, которая владела несколькими тысячами акров земли и когда-то была замужем за одним из Уиксов, хотя недавно она овдовела во второй раз.

Франсис была всего на год старше Амалии, но уже дважды побывала замужем. Теперь, как следовало из разговора соседок, она жила в родовом поместье «Тенистое» с двумя детьми – мальчиком и девочкой – от первого брака с неким мистером Магиллом. И хотя Франсис все еще носила темные платья, но с окончанием официального траура по второму мужу стала появляться в свете. Молодая привлекательная женщина с положением и деньгами обязательно должна выйти замуж, хотя бы для того, чтобы у детей был отец.

Вдовы. Разговор о них – лишнее напоминание о том, что смерть облюбовала эту часть страны и потому может в любую минуту появиться и забрать с собой тех, кого мы любим. Амалии не хотелось думать об этом, особенно накануне дуэли Жюльена и Роберта. Она поднялась, почувствовав очередной приступ нестерпимой головой боли.

– Что с вами? – поддержал ее появившийся очень кстати Роберт.

– Вы не могли бы отвезти меня домой? У меня раскалывается голова, а Жюльена я не видела уже целую вечность.

– Я тоже не видел его. Сейчас я найду Мами, и мы поедем. Через минуту он вернулся. Тетя не считала, что пришло время покинуть бал, но раз Амалия плохо себя чувствует, она может уехать. Сама мадам Деклуе и Хлоя останутся, чтобы никто не сказал, что всей семье пришлось спасаться бегством.

«Мами вовсе не жестокая, – убеждала себя Амалия, откинувшись на спинку сиденья кареты. – Ей сейчас ох как не легко, ведь Жюльен – ее единственный сын». И все же Амалия корила себя за малодушие, хотя и понимала, что ее присутствие с головной болью или без нее вряд ли чем-либо могло помочь.

Ночной воздух был до блаженства свеж и прохладен. Присутствие Роберта в едва освещенной карете успокаивало, хотя

он и не пытался заговорить. Амалия радовалась, что он был паинькой. Казалось, Роберт думал о чем-то далеком, никак не связанном с сегодняшним днем. Неожиданно Амалии пришла в голову мысль, что вот так они могли бы ехать долго-долго, если бы их ничего не связывало и если бы Роберт был просто кузеном мужа. Хотя, кто знает, что лучше? Головная боль усиливалась, мешая сосредоточиться.

В «Роще» Роберт вышел и помог ей сойти. Чарльз, дожидавшийся хозяев у парадного входа, широко распахнул двери на лестницу, ведущую на галерею. Роберт приказал ему прислать Лали, а потом, держа Амалию под локоть, довел ее до двери в спальню.

– Дальше я не пойду, надо возвращаться за Мами и Хлоей.

– Благодарю вас за помощь, – произнесла Амалия затухающим голосом. – Вы были так добры.

– Добр? – В его голосе послышался смешок. – Да, я счастлив быть рядом с вами, жаль только, что сегодня это связано с вашим плохим самочувствием.

Роберт держал ее пальцы в своей руке, и желтое пламя лампы, висевшей у нее за спиной, отражалось в его глазах, придавая им какое-то странное выражение, смысл которого Амалия не поняла.

– Может быть, можно остановить эту дуэль? – задала она мучивший ее вопрос.

– Нет, если только Жюльен сам не откажется, – сказал Роберт, нахмурившись.

– Но это же глупо!

– Согласен, но инициатор он, а не я.

– Вы могли бы и не отвечать на его вызов.

– Конечно, но я действительно в долгу перед ним.

– Что может быть глупее?!

Роберт тихо засмеялся.

– Ни-че-го! Мы договорились о том, что я пересплю с его женой, и только. Если бы этим все кончилось, не было бы и дуэли. Но я посягнул не только на твое тело, но и на твою душу. А это уже запрещенный прием…

– Мне показалось, что это больше от бравады, – перебила его Амалия.

– Не без этого, конечно, но главная его претензия заключалась в другом: я не смог, по его мнению, или не захотел убедить тебя в том, что именно он был твоим мужем и любовником одновременно. Жюльен хотел, чтобы ты думала только так, и не иначе.

– Он – человек гордый, – сказала Амалия тихо.

Не услышав ответа, она взглянула на Роберта, прекрасно сознавая, что эти слова в не меньшей степени относятся и к нему.

– Если я не вернусь… – начал он.

– Не говорите так! – остановила его Амалия. – Прошу вас.

– Просто я хочу… я должен сказать, что в любом случае я ни о чем не сожалею.

– О, Роберт!

– Я не надеюсь, что ты мне скажешь нечто подобное, поэтому кое-что на память возьму сам.

Роберт привлек ее к себе, крепко обнял и, глядя прямо в глаза, прильнул теплыми, чуть солоноватыми губами к ее влажному полураскрытому рту. Амалия уступила ему без особого сопротивления, наслаждаясь этим властным и таким нежным объятием, словно оно было последним в ее жизни. Она нуждалась хотя бы в такой близости с ним, чтобы заглушить боль физическую. В горле стоял соленый ком слез, руки вцепились в борта его сюртука.

Он отступил назад, с трудом сдерживая волнение, и, повернувшись, начал быстро спускаться по лестнице вниз. В это время со стороны гостиной появилась Лали.

– Надеюсь, все в порядке, мамзель Амалия? – спросила она мягко.

– Нет! – ответила она. – Уже давно не в порядке и никогда в порядке не будет.

Если еще вчера вечером Амалия сомневалась, что любит Роберта, то к рассвету следующего дня она знала об этом наверняка. Всю ночь она не сомкнула глаз, думая о том, что произошло с ней с тех самых пор, как она поселилась в «Дивной роще». В памяти всплывали отдельные слова, чьи-то взгляды, улыбки, отрывки разговоров – всего не перечесть и почти ничего, что имело отношение к Роберту.

Как получилось, что она сблизилась с человеком американского происхождения? Дело, вероятно, не только в том, что однажды ночью соединились их тела. Амалию восхищали забота Роберта о Мами, его постоянное внимание к делам плантации, доброе отношение к тем, кто работал под его началом. Он спас ее от наглых домогательств Патрика Дая и не раз принимал ее сторону в спорах с Жюльеном. Но было и нечто такое, что сразу покорило ее – это его ярко выраженное мужское начало буквально во всем: в словах, в поступках, во внешнем облике.

После всего случившегося Амалии следовало бы презирать его, а она влюбилась, да еще как! Вот и сейчас его лицо стояло у нее перед глазами: ей показалась бы странной сама мысль о том, что кто-то другой мог стать первым и единственным мужчиной в ее жизни. Горько сознавать, что, независимо от результатов дуэли, их тайным встречам пришел конец. «Если все обойдется малой кровью, никто никого не убьет, а лишь слегка ранит, и поруганная честь таким образом будет отомщена, – думала Амалия, – Жюльен позаботится, чтобы Роберт и подойти ко мне не мог. Если же Роберт убьет Жюльена, у него возникнут сложности с законом, а я не смогу выйти замуж за убийцу своего мужа».

Думать о том, что Жюльен убьет Роберта, она не могла.

Амалия слышала, как вернулись Мами и Хлоя, но из спальни Жюльена не раздавалось ни звука. Голова не болела, как раньше, но и совсем не прошла. Под самое утро Амалия приняла несколько капель снотворного, после чего забылась недолгим беспокойным сном.

Она проснулась внезапно, словно ее кто-то разбудил. Сердце учащенно билось. В комнате не было ни души. За розовыми занавесями на окнах в золотом нимбе из утренних лучей солнца просыпался новый день. «Дуэль! – внезапно пронеслось в голове. – Наверное, она уже закончилась».

Амалия вскочила с постели и начала лихорадочно одеваться, забыв позвонить Лали. Но камеристка, вероятно, стояла под дверью, ожидая какого-нибудь звука изнутри, потому, что появилась сразу же, как только Амалия задвигалась по комнате.

– Есть ли какие-нибудь новости? – набросилась на нее Амалия.

– Нет, мамзель. Что вы наденете сегодня? Муслин в горошек или полосатое?

– Что угодно, – ответила Амалия нетерпеливо. Надев, наконец, муслиновое платье в горошек, она вышла в холл. Улыбнувшись Айзе, который сидел на корточках у двери спальни с блокнотом и карандашом в руке, она направилась к кушетке, где, запахнувшись в халат, сидела Хлоя. Мами стояла у раскрытой настежь двери на галерею и вглядывалась в гладь реки. С противоположной стороны появился Чарльз с подносом, на котором стоял кофейник и пустые чашки.

Амалия взглянула на Хлою, но та отрицательно покачала головой. Глаза девушки были красными от слез и бессонной ночи, а пряди неубранных волос разметались по спине. Поскольку Хлоя не двинулась к подносу, который дворецкий поставил на комод, Амалия налила чашку бодрящего напитка и молча передала ей. Взглянув на Мами, Амалия решила, что ей тоже не помешает чашечка кофе. Свекровь беззвучно шептала молитвы, перебирая агатовые бусины четок. Через какое-то время она вздохнула, перекрестилась и убрала четки в карман своей просторной юбки. Рассеянно улыбнувшись, Мами взяла кофе. Амалии хотелось успокоить свекровь, сказать ей что-то доброе, но где найти нужные слова? Да и есть ли вообще такие слова, которые могут помочь горю матери, оплакивающей своих сыновей? Амалия молча встала рядом со свекровью, устремив взгляд поверх дубовой рощи и экзотических кустов из Китая на бескрайнюю даль реки, медленно несущей свои воды.

Размышления прервал шорох и легкое позвякивание: Айза протягивал ей чашку кофе. Амалия улыбкой поблагодарила мальчика, и он вновь уселся у стены рисовать. Установившуюся тишину нарушали только скрип карандаша, позвякивание ложечки о фарфор и крики птиц в саду.

Неожиданно до них донесся шум приближающихся шагов. Женщины замерли. Возможно, победитель прошел по прямой через поля прямо к главной дороге, поэтому они и не заметили с галереи, как он подъехал к дому. Амалия опустила чашку и подалась вперед, ожидая увидеть макушку головы мужчины, поднимающегося по лестнице.