Текст книги "Нянька. Меня воспитывал серийный убийца"

Глава 6
Лайза

У моей матери были грандиозные мечты и вкусы. Ей хотелось путешествовать, проводить лето на пляже и, главное, найти красивого мужчину, который наденет ей на палец кольцо с огромным бриллиантом. Но она работала всего лишь учительницей трудового воспитания в старшей школе Стоутон. Естественно, что денег на реализацию подобных мечтаний у нее никогда не было. Поэтому весной 1966 года, когда тетя предложила ей летом поработать горничной в мотеле, которым владел ее муж, дядя Хэнк, мама сразу согласилась. Мотель только что построили в Кейп-Коде. Маме казалось, что она делает первый шаг к осуществлению своей мечты. В Кейп-Коде можно было встретить богатого мужчину. Впрочем, мамин отец, дед Джорджи, считал, что в Провинстауне живут только шлюхи и цирковые уроды. Или Хайаннис-порте? Не важно. Мама не обратила на его слова никакого внимания, и мы стали собираться.

Я зашла в ее комнату.

– А сколько ехать до Провинстауна? – спросила я, садясь на кровать.

– Слезай, – рявкнула мама, сталкивая меня с кровати. – Я только что ее застелила.

Мама толкнула меня довольно сильно, я чуть не упала. Пришлось отойти к дверям, чтобы она до меня не достала. Я молча наблюдала, как она расправляет блузку, на которую я села. Сама не замечая, я начала расчесывать красные пятна на сгибах рук и под коленями. Мама говорила, что я родилась с экземой, а после ухода отца болезнь еще более усилилась, распространилась на живот, пальцы и запястья. Иногда состояние мое ухудшалось, и я расчесывала руки и ноги до крови, пачкая одежду. Иногда дед устраивал мне ванну с эпсомскими солями – он знал одно лишь средство от всех болезней, и средством этим была теплая ванна. На какое-то время зуд утихал, но красные пятна оставались. И все же после ванны я всегда чувствовала себя лучше.

– Прекрати чесаться! – мама отвлеклась от сборов. – Будет только хуже.

Я послушно вытянула руки по швам, хотя зуд в тот день был особенно сильным. Крохотные водяные пузырьки покрывали руки от запястий до локтей.

– Мам, ну сколько мы будем ехать? – снова спросила я, тайком потирая зудящие руки.

Мама на мгновение замерла, и я опасливо отступила назад. Она повернулась ко мне, поджала губы, глаза превратились в щелочки.

– Сколько раз я говорила, чтобы ты называла меня «мамочкой»? – прошипела она сквозь сжатые зубы. – «Мам» говорят только придурки-полукровки из плохих семей.

Полукровки. Прошли годы, прежде чем я поняла, что даже если я говорила неграмотно, то мама разговаривала еще более неграмотно, как говорят в низшем классе. Ей казалось, что «мамочка» звучит стильно – так, наверное, говорят в клане Кеннеди.

– Ну сколько мы будем туда ехать, мамочка? До обеда доедем?

– Ради всего святого, ну откуда мне знать? – огрызнулась мама, укладывая идеально сложенную блузку в чемодан и доставая другую. – Я тебе что, карта? Спроси у дедушки.

Бабушка и дед Джорджи жили рядом с нами в Вест-Бриджуотере. Дед построил на своей земле небольшой домик на две спальни для мамы с отцом, когда они поженились, и с тех пор мы там и жили. Деда я нашла там, где обычно – в подвале. Он давно обустроил себе что-то вроде кабинета с энциклопедиями. На специальной полке стояли небольшие бутылочки со спиртным под белыми завинчивающимися крышками. Мне часто казалось, что дед страдает из-за своей старости. Иногда он спотыкался, когда просто шел по комнате, в другие моменты злился на инструменты – он мог с громкими ругательствами запустить гаечным ключом в стену амбара. На дороге он часто раздражался на машины в потоке: «ВОДИТЬ СНАЧАЛА НАУЧИСЬ, ПРИДУРОК!» У него всегда неприятно пахло изо рта – чем-то кислым, похожим на рвоту.

Все знали, что злить деда Джорджи нельзя. Мама знала это лучше всех. Когда ей было около тринадцати, она нагрубила матери, моей бабушке. Мама и опомниться не успела, как дед перекинул ее через колено, стянул трусы и отшлепал как маленькую девочку. То, что в тринадцать лет ее отшлепали по голой попе, стало для мамы худшим событием в жизни. К сожалению, пережитый стыд не помешал ей поступать со мной точно так же. Я всегда думала, почему дед и бабушка никогда не останавливали дочь, когда она меня била. Наверное, поэтому. Они сами научили ее, как быть матерью.

Я спустилась в подвал. Дед Джорджи сидел в кресле, положив ноги в тяжелых рабочих ботинках на металлический стол. Дед так никогда и не закончил свой подвальный «кабинет». Перегородок там не было, только балки. Мне нравилось играть между ними. Заслышав мои шаги, дед быстро сделал последний глоток и швырнул бутылочку в мусорный бак, стоявший в углу. Раздался звон, но бутылочка отскочила от бака и покатилась по полу.

– Привет, Тутси, зачем пришла? – с улыбкой спросил дед, утирая рот.

Я спросила, как долго ехать до Провинстауна.

– Чертов город, полный кретинов! – пробормотал дед, поднимаясь с кресла. – Не понимаю, зачем твоя мать тащит вас на другой конец земли на целое лето!

Он подошел к ржавому металлическому шкафу, вытащил из ящика карту и разложил на столе.

– Иди сюда, я тебе покажу. – Дед включил свет и расчистил место на столе, чтобы разгладить карту. – Это вот здесь, – ткнул он пальцем. – Это Провинстаун. А здесь, – палец его медленно двинулся в сторону, – прямо здесь, рядом с болотами Хокомок, находится Вест-Бриджуотер. Мы живем здесь.

Я посмотрела на дорогу из Вест-Бриджуотера через мост Сагамор и дальше по трассе 6 к Кейп-Коду и Провинстауну. Сколько фонарей я насчитаю по дороге!

– Далековато… А сколько времени мы будем ехать?

Дед задумчиво посмотрел на карту.

– Ну… Около ста миль… Твоей матери потребуется часа два – два с половиной в зависимости от трафика. Особенно так, как она водит, – дед хмыкнул. – У меня училась.

Он часто повторял: «Бетти водит машину как угорелая, ну в точности как я».

Дед не ошибся. Дорога заняла чуть больше двух часов. Как только мы переехали мост Сагамор, мама ни разу не нажала на тормоза. Мы приехали за пару дней до выходных Дня поминовения[30]30
  День поминовения (англ. Memorial Day) – национальный день памяти США, отмечающийся в последний понедельник мая. Этот день посвящен памяти американских военнослужащих. (Прим. ред.)


[Закрыть]. В этот день в Кейп-Коде официально открывался летний сезон. Маме предстояло управлять горничными – я знала, что так называют тех, кто меняет постельное белье и моет туалеты. Но мама была страшно рада, что будет работать в мотеле «Королевский кучер» на трассе 6А, чуть севернее Труро. Это было нечто новое и интересное.

Мотель не был похож на другие в этом районе. Мотели здесь представляли группы маленьких однокомнатных дощатых коттеджей вдоль двухполосной трассы. Но наш мотель располагался в трехэтажном корпусе. 168 номеров, большие закрытый и открытый бассейны, теннисные корты, ресторан и бар. На стойке лежали глянцевые буклеты: «Вам не найти ничего больше, новее и красивее. По вечерам у нас танцы и развлечения».

Лето обещало быть весьма занимательным для нас с Луизой. Мы играли с детьми тети и дяди Хэнка. У них было двое детей – трехлетняя Гейл и пятилетний Джефф. Матери наши были лучшими и практически неразлучными подругами, поэтому мы тоже росли вчетвером. Гейл и Джефф были для нас как двоюродные или даже родные брат с сестрой. Мы столько времени проводили вместе, что Луиза начала считать дядю Хэнка отцом.

Я перестала ее останавливать – ей было приятнее думать именно так.

Для начала мама и тетя наняли целую армию горничных убирать номера. Одной из них была невысокая, пухлая женщина, с покатыми плечами и печальными, глубоко посаженными глазами. Говорила она с легким акцентом, португальским или итальянским, не помню. Звали ее Сесилия. Ей было всего 56 лет, но годы, проведенные за мытьем туалетов и полов в чужих домах и отелях, сгорбили ее спину. Она носила бледно-желтый свитер и белые туфли из искусственной кожи – то ли лоферы, то ли кроссовки. Зашнуровывала она их так туго, что у нее отекали щиколотки.

Сесилия мне сразу понравилась. Она была мягкой, доброй, терпеливой. Меня никто не обнимал так, как она. И хотя изо рта у нее порой пахло кислым, как от деда Джорджи, я не обращала на это внимания – так хорошо мне было в ее теплых руках. Я знала, что она меня любит. В отличие от маминых, глаза Сесилии, стоило ей завидеть меня, вспыхивали теплым огнем. Я чувствовала, что дорога ей. Мы часами болтали в гостиничной прачечной, где она складывала простыни и полотенца, еще теплые после сушилки. В прачечной гудели машины, Сесилия напевала церковные гимны. И я чувствовала себя здесь как нигде больше. Я была в безопасности.

Глава 7
Тони

Тони постоянно искал работу. Когда он ее находил, это было серьезное занятие – электрика, сантехника, плотницкое дело, малярное. Он умел делать все, что связано со строительством и ремонтом. Хотя крупного строительства в регионе не было, ему постоянно находилась работа то там, то сям – у него не было лицензии, и в профсоюзе он не состоял, значит, и работодателям обходился дешевле. Работал он всегда отлично, но был очень ненадежным и импульсивным. Если он не мог настоять на своем, то начинал злиться и все бросал. Его друзья, в том числе и уроженец Провинстауна Боб Энтони, вспоминали: «Тони нужно было всегда быть правым. Во всем»[31]31
  Боб Энтони, беседа с Лайзой Родман.


[Закрыть]. О том же говорила и Авис: «Тони всегда считал себя во всем единственным авторитетом»[32]32
  * Авис Коста, беседа с адвокатами Косты, 23 марта 1969 года.


[Закрыть]. Она вспоминала: «Если он считал себя правым, а кто-то не соглашался, он мог вспылить»[33]33
  * Авис Коста, беседа с адвокатами Косты, 9 марта 1969 года.


[Закрыть]. Начальникам и мастерам это не нравилось. Даже такие же работяги частенько посмеивались над его детскими истериками.

У него не было вообще никаких амбиций. Часто у него даже не было ни сил, ни желания подниматься с постели. Он мог целый день проваляться, читая рекламные объявления в «Провинстаунском адвокате». То есть работал он от случая к случаю. Без постоянной работы Тони много гулял. Обычно он уходил в дюны, где мог побыть в одиночестве, или ходил по Коммершиал-стрит, общаясь с друзьями и юными поклонницами. Больше всего он любил заходить в аптеку Адамсак, где заказывал чай и маленький пакетик леденцов, а потом сидел и слушал, как сплетничают старшие официантки. Одним мрачным ноябрьским утром Тони сидел за стойкой с приятелем. Тот рассказал, что ходит к врачу в Веллфлите и лечится от алкоголизма. Тони спросил, не может ли доктор помочь ему с семейными проблемами. Кроме того, его давно мучили боли в желудке. Веллфлит находился достаточно далеко от Провинстауна, и никто из соседей не узнал бы о его проблемах. Через неделю Тони автостопом добрался до кабинета доктора Сиднея Каллиса в пятнадцати милях езды по трассе 6 и впервые вошел в серое дощатое здание

Доктор Сидней Каллис окончил колледж остеопатии и хирургии в Канзас-Сити. Он был остеопатом, а не настоящим доктором. Его интересовали психосоматические и эмоциональные расстройства. Работал он в больнице Бриджуотера, в отделении для психически больных заключенных. В 1967 году Фредерик Уайзмен снял об этой больнице сенсационный документальный фильм «Безумцы Титиката», где откровенно рассказал о жестоком и бесчеловечном обращении с заключенными. Проведя несколько месяцев в Бриджуотере, Каллис решил заняться семейной психологией. К моменту появления Тони он занимался медициной и психологией в Веллфлите уже пятнадцать лет.

Каллис задал Тони несколько предварительных вопросов, оценил почерк молодого человека. Когда Тони почесал ухо, доктор заметил, что ногти у него обгрызаны до мяса. Каллис сказал Тони, что у него нервное расстройство и ему нужна не семейная психология, а лечение тревожного состояния. Каллис выдал Тони «солацен». Каждая капсула этого препарата содержала 350 мг тибамата – этот транквилизатор вполне безопасен при рецептурном применении, но передозировка, да еще в сочетании с другими препаратами, может оказать самое пагубное действие.

Вечером Тони принял первую таблетку – как и велел врач, за пятнадцать минут до еды. Но когда Авис поставила перед ним шоколадный пудинг, он сказал, что не может проглотить ни ложки.

– Почему? – удивилась жена.

– Потому что мне кажется, что ложка весит килограммов десять, – ответил Тони.

С этими словами он мгновенно заснул, и голова его со стуком упала на стол.

Авис удивилась и попыталась его разбудить.

– Что с тобой, Тони? Посмотри на себя! Что тебе дал этот шарлатан?

Спустя годы Тони описывал первый опыт с «солаценом» как «нечестивый оргазм»[34]34
  * Тони Коста, Resurrection, неопубликованная рукопись, 1970 год.


[Закрыть]. Никогда еще он не чувствовал себя так хорошо.

Впоследствии оказалось, что Каллис сотрудничал с фармацевтической компанией Уоллеса, где исследовали «солацен» и его влияние на пациентов[35]35
  * Sidney Callis, A New Drug Available for Treatment of Neurosis: Double Blind Study of Tybamate, International Journal of Psychiatry (November – December 1966), с. 645–650.


[Закрыть]. Сегодня подобная практика стоила бы ему медицинской лицензии. Тони не знал, что участвует в платном исследовании, впрочем, ему до этого и дела не было. Каллис не только выписал Тони рецепт, но еще и снабдил его бесплатными образцами из собственных запасов.

По настоянию Тони Авис тоже дважды бывала у доктора Каллиса по поводу своего «нервного расстройства». Впрочем, второй визит сложился неудачно – Каллис начал упрекать ее за то, что она плохо исполняет долг жены и матери. Авис пыталась рассказать ему о своих ночных кошмарах и явлении призраков, но Каллис лишь высмеял ее. Он выписал ей препарат, хотя она об этом и не просила. Рецепт был выдан на еще один препарат фирмы Уоллес, «мепробамат». После этого он быстро ее выпроводил. Авис отказалась обращаться к нему вновь.

Но Тони продолжал его посещать. За два с половиной года он побывал у доктора Каллиса около тридцати раз и получил более тысячи двухсот таблеток.

В конце 1965 года Тони вернулся домой. Дома царил полный беспорядок, Авис с подружками курила марихуану, а двое детей, обнаженные, лежали на полу. Тони «взбесился», по его собственному выражению. Выпроводив подружек, он отволок Авис в ванную, осыпая ее оскорблениями. Когда оказалось, что Авис замочила в ванне грязные подгузники и белье, Тони пришел в ярость. Он заявил, что устроит Авис головомойку, «которую та никогда не забудет: сначала она, а потом грязные подгузники»[36]36
  Тони Коста и Авис Коста, беседа с Лестером Алленом-старшим, 24 апреля 1969 года.


[Закрыть]. Он поставил ее под душ, включил горячую воду, намылил и принялся скоблить щеткой, чуть ли не до крови. Авис на всю жизнь запомнила это унижение.

Семейная жизнь не складывалась, заработки были случайными, под рукой всегда был «солацен». Тони все меньше времени проводил дома и все больше на улицах и в песчаных дюнах. Больше всего ему хотелось выбраться из Провинстауна – и в конце мая 1966 года такой случай представился.

Глава 8
Лайза

Прошло два года с момента развода родителей. Мне было шесть. И в тот год впервые после развода появился отец – вонючий лжец. Его машина подъехала к дому. Я кинулась к входной двери. Увидев меня, отец радостно улыбнулся. Я поверить не могла, что он наконец-то приехал, чтобы спасти меня от мамы.

Не успела я открыть дверь, как мама, оттолкнув меня, выскочила из дома и по газону кинулась к отцовскому «Понтиаку». Похоже, она знала, что он приедет, потому что уже буквально пылала злобой.

Увидев, как она приближается к машине, я взмолилась: «Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы папа не уезжал!»

– Где мои деньги, Родди? – прошипела мама, приблизившись к отцу вплотную. От деда Джорджи я слышала, что отец не умеет обращаться с деньгами, и, похоже, это была правда. Маме вечно были нужны деньги, а у отца никогда их для нее не было. Он постоянно оказывался кому-то должен, отдавал долги, ни маме, ни нам ничего не оставалось.

– Я дам тебе денег, Бетти, – сказал отец, подмигнул мне и кивнул на пассажирское сиденье.

Я выскочила из дома и залезла в машину.

– Ну да, конечно! Я это уже слышала. – Мама выпрямилась, скрестив руки на груди.

Отец сел в машину и стал разворачиваться в сторону Кресчент-стрит.

– Она должна быть дома к шести, – крикнула мама. – Завтра учебный день, на случай, если ты забыл. Не опаздывай.

«Значит, он не собирается спасать меня, – подумала я. – Это всего лишь на день. Ну ладно, будем радоваться тому, что есть».

Поначалу я была рада, что Луизы с нами нет, но когда поняла, что отец не собирается везти меня ни в парк развлечений, ни на ярмарку, где можно полакомиться сладкой ватой, пожалела об этом. Отец свернул к дому своих родителей.

– Пойдем, поздороваемся с бабушкой.

– Бабушка Дози…

Это было сокращение от слова «бульдозер», и бабушка полностью заслужила такое прозвище. Хмурая и ворчливая, она всегда говорила, что думает, не пытаясь замаскировать откровенность вежливостью. Бабушка была слишком высокой и слишком худой. Глубоко посаженные глаза вечно были окружены темными кругами, словно кто-то поставил ей синяк. Я никогда не видела ее в чем-то, кроме домашнего халата. В одной руке она всегда держала сигарету, другая была уперта в бок. Я боялась бабушку, и она не пылала ко мне любовью. Она страшно злилась, что мама развелась с отцом. Однажды бабушка сказала моей тете Джуди: «Не хочу иметь ничего общего с Бетти и этими детьми». И она действительно так думала.

Отец оглянулся на меня:

– Выходи. Пошли в дом.

Я непроизвольно потянулась к голове и начала крутить прядку волос. Иногда успокоиться мне удавалось только так. Немногие заставляли меня нервничать так, как бабушка Дози (конечно, за исключением мамы).

– Прекрати крутить волосы, – приказал отец. – Тебя никто здесь не обидит.

Я не была в этом уверена. Дози и дед Чепмен жили в похоронном бюро. В подвале их дома мертвецы ожидали похорон. Когда подходило время, гробы вносили в дом через кухню, иногда прямо во время воскресного обеда. Гробы устанавливали в гостиной, чтобы на следующий день продемонстрировать их клиентам. Я вовсе не была уверена, что здесь меня никто не обидит. Даже без мертвецов, здесь была бабушка Дози. Она уже стояла на крыльце, курила сигарету и смотрела на отцовскую машину сквозь сигаретный дым. Увидев меня, она отшвырнула сигарету в кусты азалии и скрылась в доме. Дверь со стуком захлопнулась.

Вслед за отцом я прошла мимо большого фонтана на газоне и направилась к дому. Шлепанцы гулко стучали по неровной плитке. Дед Чепмен встретил нас на крыльце. Он вытер руки о фартук, пожал руку отцу, потрепал меня по голове. Я съежилась, подумав о том, почему дедова рука была мокрой и почему ему пришлось ее вытирать.

Дед с отцом о чем-то заговорили, и мы вошли в дом. Шторы в комнате были задернуты. По углам горели две тусклые лампы. Я остановилась в дверях и тут же отступила назад.

В центре комнаты стоял открытый гроб. Я видела лишь кончик крупного белого носа.

– Кто у тебя сегодня? – спросил отец, подходя к гробу и заглядывая внутрь.

– Джо Роуз, – ответил дед. – Помнишь его? У него была кулинария на Мейн-стрит.

– Конечно, – кивнул отец, наклоняясь, чтобы разглядеть получше. – Ты отлично поработал, па. Прекрасный цвет. И филлера на щеках немного. Но, – он снял что-то с губы Джо, – ты оставил на бедолаге швы.

Дед хмыкнул.

– Ничего, сойдет, – с этими словами он забрал у отца кусочек нитки и сунул в карман фартука.

Фу.

– Подойди, Лайза, не бойся, – отец подошел ко мне, положил руку на плечо и подтолкнул вперед. – Подойди ближе.

Я была уверена, что стою достаточно близко. От затхлого воздуха в комнате у меня закружилась голова. Мне показалось, что я сейчас рухну на ковер. Больше всего на свете мне хотелось выбежать из этой комнаты, из дома, и бежать по улице что есть силы. Но отец взял меня за руку и подвел к гробу.

– Так-то лучше, – сказал он.

Я посмотрела на Джо Роуза. Он лежал, белый, словно восковой. Руки были скрещены на груди, губы вытянуты в мрачной улыбке. Я могла поклясться, что грудь его двигалась. И хотя дед сказал, что Джо мертв, и я знала, что он никогда больше не сможет ни говорить, ни дышать, ни улыбаться, меня охватил ужас. Мне показалось, что он сейчас поднимется, посмотрит прямо на меня и оскалит кривые желтые зубы.

– Ну же, потрогай его, – сказал отец.

Потрогать?! Его?!

– Потрогай его, – повторил отец, толкая меня под локоть. – Я не хочу, чтобы ты боялась трупов. Это семейный бизнес.

Я крепко зажмурилась, протянула руку и кончиком пальца ткнула Джо Роуза в твердую грудь. Мне показалось, что я ткнула мешок с мукой. Отец не успел меня поймать, как я повернулась, выскочила из комнаты, выбежала из дома и кинулась к фонтану. Я перегнулась через бортик, окунула лицо в холодную воду, надеясь, что вода смоет образ несчастного мертвого Джо Роуза.

В тот же вечер я слышала, как мама по телефону разговаривает с тетей.

– Этот чертов сукин сын! Родди не заплатил ни пенни алиментов! И этот хам набрался наглости появиться как ни в чем не бывало! Видите ли, он хочет забрать на денек свою милую малышку! Я отпустила ее, потому что хотела свои деньги. Но он не дал мне ни доллара! Подлый ублюдок!

Мама кричала и кричала, твердила, что отца арестуют. Я надеялась, что она просто шутит, но она говорила очень серьезно. Неправильно это, не платить денег детям.

Но одно отец сделал правильно: Джо Роуз оказался первым и единственным трупом, который напугал меня. В конце концов, мертвое тело – это всего лишь очередной «клиент» семейного похоронного бюро.