Текст книги "Нянька. Меня воспитывал серийный убийца"

Глава 13
Лайза

Я стояла с мамой возле деревянных мусорных баков позади отеля, и тут появился «Олдсмобиль» Тони. Из открытых окон доносился хит Нэнси Синатра «These Boots Are Made for Walking». Припарковавшись, Тони выключил радио.

– Привет, крошка Лайза! – крикнул он мне и помахал.

Крошка Лайза. Раньше так меня называла только прабабушка, Нана Ньюквист. Но она произносила это не так, с сильным шведским акцентом. Каждое воскресенье после церкви мы шли к ней домой, она встречала меня у задней двери. В чашке кофе медленно таял кубик сахара.

– Привет, крошка Лайза! Хочешь чашечку кофе с бабушкой?

Мне было приятно услышать эти слова от Тони. Крошка Лайза.

Я уже собиралась помахать в ответ, но мама возмутилась:

– Кто это, черт побери?

Рука моя прилипла к боку.

– Это Тони, – ответила я. – Сын Сесилии. Я познакомилась с ним недавно.

Мама посмотрела на меня, сомневаясь, что я говорю правду, но не успела ничего сказать. Тони подошел и протянул ей руку:

– Привет, я – Тони Коста, сын Сесилии. Джоан сказала, что сегодня в мотеле для меня есть работа.

Я посмотрела на маму, словно говоря: «Вот видишь? Я же тебе говорила!» – но она не обратила на меня внимания. Мама пожала руку Тони, глаза ее неожиданно смягчились, в уголках губ появилась улыбка.

– Привет, Тони. Как это вышло, что мы раньше не встречались? Я – Бетти, старшая горничная.

– Привет, Бетти, рад познакомиться.

– Ваша мать отличная работница, – сказала мама.

Тони кивнул.

– Да уж! Хотел бы я, чтобы она убиралась в моем доме!

Они рассмеялись. Тони повернулся ко мне:

– Привет, Лайза. Приятно увидеть тебя снова.

Я почувствовала, как краснею под загаром.

– Чем Джоан загрузила вас сегодня? – спросила мама.

– Похоже, ей нужно вывезти мусор на свалку. – Тони посмотрел на меня. – Хотите, я возьму с собой Лайзу покататься?

Тони смотрел на меня и улыбался. Каждый мужчина, который был добр ко мне, напоминал деда Джорджи и отца – высокий, вежливый, загорелый. И еще он почему-то был готов покатать меня, хотя никто этого не хотел.

– Отлично! Захватите еще и ее сестру, хорошо? Они целый день крутятся под ногами. Мне нужно передохнуть, – сказала мама и вернулась в офис.

Похоже, больше ей нечего было сказать.

Я мечтала, чтобы мои пальчики снова исчезли в его большой, теплой руке. Но попросить не осмелилась. Конечно, он бы не отшвырнул мою руку – я точно это знала. Так могла сделать только мама.

Я побежала за Луизой, и вскоре мы уже сидели в кабине пикапа «Королевского кучера», а Тони уселся на водительское место. Он загрузил в машину мусор, и мы покатили на свалку. Повернувшись, я увидела, что мама стоит в дверях офиса и смотрит нам вслед. Я подняла руку, чтобы помахать, но не успела. Мама уже скрылась в мотеле.

Уголком глаза я посматривала на Тони. Лицо у него было угловатым, костистым. Подбородок с ямочкой. Смуглая, гладкая кожа почти оливкового цвета. Белые, ровные зубы. Густые черные волосы. Волосы он расчесывал на пробор, и они почти закрывали один глаз. Круглые очки в золотой оправе придавали ему ученый вид, хотя постоянно сползали с носа, и ему приходилось постоянно их поправлять большим и указательным пальцами. Тони часто шмыгал носом, словно у него была аллергия или насморк. Нос у него был слишком крупным для его лица. Мне Тони казался очень красивым.

Я сидела и улыбалась. Сидя рядом с ним на переднем сиденье, я чувствовала себя очень взрослой. Наши ноги почти соприкасались. Мы проехали через весь город по трассе 6А, потом выехали на Брэдфорд-стрит.

В западной части города Тони спросил:

– Девочки, а вы любите мороженое?

Мы с Луизой хором завопили:

– ДАААА! – и сразу же добавили: – Больше всего шоколадное!

Тони рассмеялся, подмигнул и свернул к кафе.

– Ждите меня здесь, а я вернусь через секунду.

Мы с Луизой смотрели, как он подходит к окошку и наклоняется, чтобы сделать заказ.

– Может быть, он принесет нам двойную порцию! – мечтательно произнесла Луиза.

Я ущипнула ее, и она съежилась у дверцы машины.

– Заткнись! И не будь жадной, – сказала я. – Будешь жадной, он больше никогда не возьмет нас с собой.

Луиза захныкала, но ничего не сказала. Она знала, что со мной лучше не спорить. Я многое унаследовала от мамы и порой обрушивалась на Луизу так же, как мама на меня. Я страдала от болезненной, гадкой экземы, у Луизы же была безупречная оливковая кожа, которая, как перчатка, обтягивала все ее тело. У меня были такие курчавые волосы, что я с трудом их расчесывала. У Луизы были густые, волнистые волосы, роскошные и мягкие, идеально обрамлявшие ее лицо и гармонировавшие с карими глазами. У меня не было домашнего имени – мама лишь сравнивала меня с Дамбо и Бемби, причем самым нелестным образом. Луизу она звала Медвежонком и всегда восхищалась ее красотой. И поэтому я постоянно изводила сестру.

Тони вернулся через пару минут и протянул нам рожки с мороженым. Он забрался на водительское сиденье, и мы покатили по трассе 6 к городской свалке. Когда мы ехали через город, Тони включил радио, пощелкал каналами и нашел любимую песню «You’re My Soul and Inspiration».

– О да! – воскликнул он, прибавил громкости и стал подпевать: – «Что мне делать без тебя, крошка?»

Я знала слова этой песни, но подпевать не осмелилась. Мама вечно ругалась, что я «порчу» любую песню своим завыванием.

Мы проехали через город. Теплый ветерок развевал наши волосы. Мы изо всех сил старались доесть мороженое, прежде чем оно растает. Я была счастлива как никогда прежде. Нет, один раз со мной такое было – когда я узнала, что в мотеле есть большой бассейн.

Вскоре Тони примелькался в мотеле. Он вывозил мусор, чинил сантехнику, помогал передвигать тяжелую мебель. Он был большим и сильным и выполнял ту работу, с которой не справился бы никто другой. Я слышала, как один парень говорил: «Если захочет, Тони может поднять тебя и вышвырнуть в окно». (Я не понимала, почему Тони может захотеть такого, но спрашивать побоялась.)

Мы с Луизой с нетерпением ждали его появления, чтобы снова кататься вместе с ним. Чаще всего он нас не разочаровывал. Тетя кричала нам: «Тони едет!» – и мы бежали встречать его к входу, а он подъезжал на своем велосипеде. Мы постоянно ездили с ним на городские свалки Провинстауна и Труро – мусора в мотеле скапливалось немало. Стоило нам отъехать на несколько кварталов, как на мусор в кузове начинали кидаться чайки. За нами на дороге оставался мусорный след. Если дождя не было, мы ехали с открытыми окнами. Ветер развевал наши волосы, и те прилипали к щекам, измазанным мороженым. Радио гремело на полную громкость. Тони говорил, что ему нравятся песни из горячей десятки. Музыка лета 1966 года не разочаровывала: The Beatles, The Beach Boys, The Rolling Stones, The Supremes, The Lovin’ Spoonful, The Righteous Brothers, The Mamas and the Papas (хотя, как только начинала звучать песня «Monday, Monday», Тони тут же переключал радиостанцию). Джонни Риверс часто пел мою любимую песню «Poor Side of Town».

Мне страшно нравилось кататься с Тони по городу с опущенными окнами и громкой музыкой. Мне казалось, весь город смотрит на нас. Чем бы мы ни занимались, стоило Тони позвенеть ключами, как мы с Луизой неслись к грузовику, словно щенята. Мы безумно любили ездить вместе с ним. Когда у него было время, он катал нас на качелях рядом с кафе-мороженым. Мне нравилось, что он никуда не торопился и не спешил избавиться от нас. В отличие от всех других взрослых, он, казалось, любил проводить с нами время. Он много рассказывал о своем отце, герое войны. Отец его погиб, спасая жизнь боевого товарища где-то на Новой Гиннии. Тони говорил, что его настоящий отец был гораздо умнее дурацкого отчима. Как ему хотелось бы, чтобы мать никогда не выходила замуж за этого козла. И сводный брат Тони тоже такой же тупица. (Я тихо радовалась, что братьев у меня нет.) Когда же Тони спросил про нашего отца, я ответила, что отца у нас нет – это было проще, чем пускаться в объяснения.

Несмотря на периодические визиты, отец оставался мне чужим. Когда мама захлопнула за ним дверь и вычеркнула его из своей жизни, она избавила от него и нас тоже. Я говорила, что у меня нет отца – это было проще, чем объяснять то, чего я не понимала. Никто из ирландского католического квартала не разводился. Никто.

Тони кивнул, протянул руку, по-дружески сжал мое колено и похлопал по нему. Я смотрела на его пальцы на своей ноге и пыталась вспомнить, было ли в моей жизни нечто подобное. Тони всегда был другим. В отличие от мамы, деда Джорджи и даже Сесилии, от него не пахло спиртным, он не матерился, никогда не кричал и не злился. За рулем дед Джорджи вечно орал на других водителей: «Что за задница!» или «Зеленый свет, кретин!»

Тони никогда не ругался в машине и не колотил кулаком по рулю. Он рассказывал занятые истории, расспрашивал нас про школу, мотель и наш дом в Вест-Бриджуотере. И еще он подпевал радио. После нескольких поездок я наконец-то осмелилась спросить, можно ли мне тоже подпевать. Он рассмеялся и сказал: «Конечно!» И он действительно так думал. Он был очень внимательным. Если на улице шел дождь, а ему хотелось покурить, он всегда приоткрывал окошко, чтобы сигаретный дым не заполнял кабину. У него отлично получались кольца из дыма. Я любила совать в эти кольца палец, прежде чем они исчезали. Однажды я попросила его научить меня, но он лишь рассмеялся:

– Нельзя, малышка! Ты слишком маленькая, чтобы курить! Может быть, через несколько лет, если тебе захочется.

– Конечно захочется! – заверила его я, чувствуя себя счастливой и взрослой.

Куда бы мы ни ехали, Тони всегда покупал нам с Луизой мороженое или печенье. Он страшно любил печенье и еще фруктовое мороженое, хотя оно быстро таяло, и мы вечно были грязными. Когда капли уже готовы были стечь на сиденье, он наклонялся и вытирал наши ноги, прежде чем мы успевали прилипнуть. Потом он отрывал бумажное полотенце и помогал нам вытирать руки. Тони был смешной – он не терпел грязи и вечно вытирал все начисто, даже если грязи и не было. Он протирал рукоятки инструмента, дно кузова и руль. Казалось, ему все кажется недостаточно чистым.

Иногда Тони увозил нас из города к кладбищу Пайн-Гроув на границе леса Труро. Ему нравилось в этом месте – там было тихо и спокойно, а мужчине, у которого дома двое маленьких детей, нужно хоть где-то побыть в тишине и покое. Даже звон мелочи в карманах сводил его с ума. Конечно, он любил сыновей, но твердил, что ему хочется иметь дочку или двоих, чтобы они были сестрами, как мы с Луизой. Мы гуляли между рядами старых надгробий. Многие были такими старыми, что невозможно было разобрать имен. Если шел дождь, мы просто сидели в пикапе. Тони курил и смотрел, как ястребы и вороны летают над дубами и соснами. Тишину нарушали только их пронзительные крики. Иногда Тони забывал о времени, и мы засиживались до темноты. Нам с Луизой уже страшно хотелось в туалет. Я хотела спросить, не скучают ли по нему жена и дети, но я не осмеливалась. Я пару раз видела Авис, и она казалась мне очень милой, хотя и она сама, и дети всегда были каким-то печальными и немытыми. В самых особых случаях Тони возил нас с Луизой на пляж Рейс-Пойнт, где было прохладнее. Людей там было мало, парковка почти пустая. В дюнах уже совсем никого не оставалось. Казалось, это наш личный пляж, куда другим нет ходу. Иногда мы останавливались на свалке металлолома, даже если она была закрыта. Тони всегда знал, как туда пробраться. Иногда мы катались целый день и возвращались уже после заката, голодные, усталые и сонные. Мама не возражала – похоже, она вообще не замечала, что нас нет.

Глава 14
Провинциальные земли

Пилигримы назвали место своей высадки Провинциальными землями. Большинство американцев и даже уроженцы Кейп-Кода не знают, что пилигримы высадились не в Плимуте, а в Провинстауне. Зима в тот год выдалась очень холодной. Более половины из 132 пассажиров и членов команды «Мейфлауэра»[45]45
  «Мейфлауэр» (англ. mayflower – майский цветок), название корабля, на котором группа английских переселенцев-пуритан прибыла в 1620 году в Северную Америку. (Прим. ред.)


[Закрыть] умерли от цинги, пневмонии и туберкулеза. Дороти Брэдфорд, жена будущего губернатора, не то упала, не то прыгнула за борт корабля и погибла в ледяных водах залива. Весной пилигримы решили, что оконечность Кейп-Кода слишком неудобна для жизни, и большая их часть переправилась в Плимут, где они окончательно и обосновались.

Жизнь оставшихся в Провинстауне была тяжелой, особенно после того, как они вырубили старые леса, обнажив болота и пески. Сильные постоянные ветры поднимали песок в воздух. Зато здесь легко было бить китов. До середины XIX века китов в прибрежных водах было так много, что их можно было бить гарпуном прямо с пляжа. Иммигранты, особенно рыбаки из Португалии и с Азорских островов, буквально стекались на эти изобильные берега.

На рубеже ХХ века тихую рыбацкую деревню облюбовали художники и литераторы – Чарльз Уэбстер Хоторн, Эдвард Хоппер, Юджин О’Нил и Эдна Сент-Винсент Милле писали здесь свои полотна и стихи. Они селились в небольших хижинах в песчаных дюнах меньше чем в миле от Коммершиал-стрит. Богема стекалась сюда, чтобы укрыться от жары и зловония Нью-Йорка и Бостона. Здесь же их ждал тихий, сонный городок, с немощеными улочками, маленькими магазинчиками и домиками, которые стояли так близко друг к другу, что жители сразу понимали, когда их соседи начинали жарить бекон на завтрак. Художников привлекали хорошая погода и тихий залив, где пахло прогретым солнцем песком, водорослями, шиповником и восковником. Больше всего же художников привлекал солнечный свет – лучший в мире.

Впрочем, у буколической репутации Провинстауна, как города тихой красоты и социальной терпимости, была своя мрачная оборотная сторона. В начале 20-х годов ку-клукс-клановцы зажгли крест перед католической церковью Святого Петра, потому что в городе спокойно принимали иммигрантов. Какая ирония судьбы: ведь США – это страна иммигрантов. Тем не менее раздраженное меньшинство решило наглядно продемонстрировать свой гнев и ненависть. К счастью, город поднялся, чтобы защитить церковь и португальских иммигрантов. Ку-клукс-клановцам пришлось покинуть город в поисках более ксенофобских мест.

В те дни вдоль берега выстроилось более шестидесяти узких деревянных причалов. И тогда, и теперь глубоководное рыболовство считается одним из самых опасных в мире занятий. Когда рыбаки, проведя в море несколько месяцев, возвращались домой с уловом, они опускались на колени, целовали доски причалов и благодарили Бога, что тот позволил им в очередной раз вернуться из суровой Атлантики целыми и невредимыми.

К 1960-м годам Провинстаун открыли не только художники. Норман Мейлер[46]46
  Норман Кингсли Мейлер (1923–2007) – американский писатель, сценарист, режиссер. (Прим. ред.)


[Закрыть] говорил Джекки Кеннеди, что это «Дикий Запад на Востоке». С Дня поминовения (30 мая) до Дня труда (первый понедельник сентября) две главных дороги города, давно уже замощенных, кишели велосипедами, «Фольксвагенами-Жуками» с пацифистскими знаками на задних стеклах, «Харлеями» с татуированными мотоциклистами в кожаных жилетах и зеленых армейских касках времен Второй мировой войны. Вдоль пляжей выстраивались семейные караваны с привязанными на крыше полосатыми шезлонгами. Все направлялись к концу причала Макмиллана или на пляж. Сувенирные магазинчики, магазины, торгующие кожей, дешевыми леденцами и пляжными зонтиками, постепенно вытеснили рыбные лавки, португальские пекарни и пыльные букинистические магазины. На Коммершиал-стрит пахло жженым сахаром, повсюду продавались засахаренные яблоки. Пахло жареными моллюсками и колбасками. Пахло маслом для загара и застарелым потом. Когда мимо на велосипеде проносилась девушка в бикини или минивэн с подростками, в воздухе пахло пачули и марихуаной.

На улицах можно было услышать первый хит The Beatles «Love Me Do». Хиппи в брюках-клеш и кожаных сандалиях танцевали на улицах. Тайные гомосексуалисты, не вписывающиеся в пуританский мейнстрим Америки, наконец-то смогли выйти из тени и обрести новую, восхитительную свободу. Для многих Провинстаун стал убежищем от невежества и ограниченности, с какими молодые мужчины традиционной ориентации относились к геям. Даже популярный ведущий теленовостей Майк Уоллес в 1967 году предупреждал, что на улице с вами может познакомиться мужчина «вполне нормального вида», но лишь для того, чтобы превратить вас в гомосексуалиста[47]47
  Mike Wallace, CBS Reports, The Homosexuals, 7 марта 1967 года.


[Закрыть]. Но в Провинстауне все причудливое и эксцентричное приветствовалось, а не преследовалось. До того, как эпидемия СПИДа сократила численность гей-сообщества чуть ли не в десять раз, оставалось еще двадцать лет. В те времена незащищенный секс грозил лишь похмельем да уколом пенициллина. Как бы местные жители ни сопротивлялись этому наплыву, в Провинстаун хлынули старые и молодые, белые и черные, художники и артисты, хиппи и гомосексуалисты. Они навсегда изменили этот город.

В отличие от других приморских курортов, в Провинстауне исторически не было четкой социальной грани между местными и отдыхающими. В богемной атмосфере все классы, в буквальном смысле слова, сидели за одним столом. Местную официантку, которая обслуживала вас за обедом, вечером можно было увидеть на вечеринке у Теннесси Уильямса. Люди в стильной и дорогой одежде и работяги во фланелевых рубашках и заляпанных грязью джинсах плечом к плечу сидели в баре «Атлантик-Хаус», когда там начинался счастливый час.

По этим улицам и рыскал Тони Коста. Он в полной мере наслаждался богемной атмосферой Провинстауна. Здесь можно было встретить и Дивайн во всем своем блеске трансвестита, и стареющую Джуди Гарленд. Геи фланировали по Коммершиал-стрит в купальных костюмах от «Спидо», женщины носили «щекотки» – юбки, настолько короткие, что можно было увидеть лобок. Тони часто бывал на «Скамьях» возле ратуши – излюбленном месте встречи местных подростков, где можно было легко раздобыть наркотики или перепихнуться по-быстрому – и все это буквально в двух шагах от начальной школы и полицейского участка, расположившегося в подвале старой ратуши. По улицам и пляжам на мотоцикле раскатывал Прескотт Таунсенд, бостонский брамин, один из первых гей-активистов Америки. Он распространял материалы по защите прав гомосексуалистов, а в его доме молодые бродяги могли переночевать всего за тридцать пять центов. И еще здесь полно было художников, писателей и артистов. Днем они чистили рыбу и мыли посуду, чтобы вечером было чем заплатить за спиртное или дозу ЛСД. Когда денег на спиртное не хватало, они отправлялись в «Пиггис» или «Атлантик-Хаус» и дожидались, когда люди пойдут танцевать. Тогда они присаживались за освободившиеся столики, допивали чужое пиво и доедали надкушенные гамбургеры.

Тони отлично вписывался в эту атмосферу – он был похож на всех эти людей, бегущих от мира. По вечерам он часто ужинал у матери и оставлял ей одежду для стирки. Но больше всего ему хотелось одиночества и тишины. И он бродил по дюнам, порой всю ночь напролет, наслаждаясь редкими моментами тишины и покоя.

Глава 15
Тони

Тони Коста считал себя не просто интеллектуалом, а сверхчеловеком. Он бывал в публичной библиотеке так часто, что библиотекарша, Элис Джозеф, знала его по имени и откладывала книги, которые, как ей казалось, могут ему понравиться. Он интересовался законами, психологией, восточными религиями, а также таксидермией и анатомией.

Они часто сидели и разговаривали о книгах и текущих событиях. Тони обладал массой знаний в разных областях. Он часто похвалялся, что будет врачом – ведь он понял, как «легко» делать операции, удалять аппендикс или делать аборт. Он твердо решил «самосовершенствоваться». Элис видела, как он выписывает в блокнот сложные слова и их варианты. Блокнот Тони всегда носил с собой, чтобы воспользоваться этими выражениями при случае. Пухлой, несимпатичной Элис льстил такой интерес вежливого молодого человека. Но он часто приходил с приятелями – а вот им лучше было держаться подальше от библиотеки. Они были слишком шумными, слишком грубыми, а зачастую и слишком немытыми. Ей всегда казалось, что книги, которых они касались, нужно проверить на наличие пятен и вырванных страниц. Приятели Тони всегда были моложе его, и это ее беспокоило. Он раздавал им жевательную резинку, словно они были его детьми. Казалось, он готовит их к чему-то. Элис слышала, как кто-то из мальчишек называл Тони лордом Антоном или сэром, и это ее тоже беспокоило. Друг друга мальчишки называли кличками: Снеговик, Сорняк, Ромул, Солнечник, Ботинок, Пушок, Спид, Палец, Тортик, Пузырь, Табак, Снег. Эти клички напоминали Элис о наркотиках. Она смотрела, как Тони со своей странной свитой выходит из библиотеки и качала головой, не понимая, как такой интеллигентный и добрый человек якшается с такой дурной компанией.

Иногда Тони приходил в библиотеку с симпатичной девушкой Сьюзен Перри. Миниатюрная, с карими глазами и светло-русыми волосами Сьюзен была настоящим сорванцом, но не выделялась из толпы. Библиотекарша ее жалела. Поговаривали, что ее мать была алкоголичкой. Она целыми днями сидела в шезлонге, непрерывно курила сигарету без фильтра и пила пиво, иногда спускаясь с крыльца, чтобы обругать мальчишек-хулиганов, которые то и дело стучали в ее дверь и со смехом разбегались. Родители Сьюзен недавно развелись, отец получил опеку над шестерыми детьми, которые все еще жили в семье (старшая дочь недавно вышла замуж и уехала).

Альберт Перри в городе был настоящей легендой. Ему принадлежал один из старейших и самых известных рыбацких кораблей «Дженни Би». Как любой капитан, Перри неделями пропадал в море, а в доме хозяйничала старшая дочь, Сьюзен. Ей не исполнилось и шестнадцати, когда на ее плечи лег этот груз. Сьюзен приходилось нелегко – она должна была заботиться о пятерых детях, искусно распоряжаясь оставленными отцом скудными средствами.

Элис Джозеф с тревогой наблюдала за Сьюзен и парнями, с которыми она общалась. Она понимала, что девушке нужно внимание и любовь, но Сьюзен искала все это в неподходящем месте. Она даже старшую школу бросила. Но у нее была мечта – и работа. Сьюзен работала горничной в большом мотеле «Королевский кучер» близ Бич-Пойнт. Она хотела заработать денег и поехать на Олимпиаду 1968 года в Мексику. Элис надеялась, что Сьюзен выберется из Провинстауна, а пока хорошо, что у нее есть Тони. Тони – серьезный юноша и хорошо к ней относится.