Текст книги "Нянька. Меня воспитывал серийный убийца"

Глава 16
Тони

Наступило и прошло Рождество, а за ним и Новый 1966 год. Авис была беременна третьим ребенком – она зачала, когда Тони в августе ее изнасиловал. Живот ее рос, и все вокруг, а особенно Тони, надеялись, что это будет девочка. Авис же мечтала только о том, чтобы ребенок родился здоровым.

В марте 1967 года Тони снова обратился к доктору Каллису с жалобами на боль в животе и постоянную депрессию. Авис была на восьмом месяце беременности, денег вечно не хватало, они постоянно ссорились. Каллис прописал ему «солацен» и новое, недавно одобренное лекарство от депрессии «авентил». Вряд ли он читал о побочных эффектах этого препарата: галлюцинации, мании, сильные боли в животе, постоянная изжога, отеки и снижение сексуального влечения. Прописав Тони «авентил», Каллис полил бензином тлеющие угли его проблем – и физических, и эмоциональных. «Авентил» иногда прописывали при ночном недержании мочи, но на депрессию он ничем не влиял. Кроме того, Каллис выписал Тони и еще один транквилизатор, «мепробамат». Он даже рецепт выписывать не стал, просто выдал пригоршню таблеток из собственного стола. Все эти препараты вызвали массу сложных побочных эффектов, но никто не следил за его симптомами и влиянием такого большого количества лекарств. Антидепрессанты и препараты от тревожности еще только выходили на рынок, и мало кто интересовался их эффективностью.

Кроме того, Тони получил рецепты от семейного врача, доктора Хиберта. К нему он обратился с длинным списком болезней – частично выдуманных, частично реальных. Больше всего его беспокоили гастрит и уретрит. Это болезненное воспаление уретры часто вызывается болезнями, передаваемыми половым путем. Впрочем, Хиберта мало интересовала реальность болезней Тони. Ему было уже под восемьдесят, глаза у него слезились, плечи опустились. Во время консультаций он мог заснуть. Хиберт практиковал в Провинстауне с 1919 года и принимал большую часть жителей города. На его руках родились матери Тони и Авис и множество их родственников. Хиберт видел, как мирная рыбацкая деревня исчезает, уступая место новому миру рок-н-ролла, психоделиков, геев, свободной любви и детей-цветов. Он не стал бороться с переменами, а принял их. В городе его называли доктором Филгудом[48]48
  Джон Уотерс, беседа с Джеральдом Пири, http://www.geraldpeary.com/interviews/wxyz/waters-p-town.html


[Закрыть], потому что он раздавал таблетки словно конфетки и часто оставлял в своем почтовом ящике печально известный амфетамин «Черная красавица», напоминающий современный «аддерол». Этот препарат был выведен с рынка в 1998 году.

Среди пациентов Хиберта был молодой художник-авангардист Джон Уотерс, высокий и крепкий. Диетические таблетки были ему совершенно не нужны, но он все равно их получал – причем в таком количестве, что еще и приторговывал ими так удачно, что смог профинансировать свой последний театральный проект. Уотерс стал настоящим наркодилером. Он ездил по Коммершиал-стрит на велосипеде и продавал лишние таблетки, полученные у Хиберта.

Как и Джон Уотерс, Тони Коста не испытывал проблем с таблетками, которые ему выдавали Хиберт и Каллис. Кроме того, он стал завсегдатаем Бостон-Коммон – к середине шестидесятых этот район сделался центром торговли наркотиками. В те тревожные годы здесь часто обосновывались борцы за гражданские права и члены антивоенного движения. Наркотики в палаточном городке не переводились. Тони, как и Уотерс, начал продавать в Провинстауне наркотики, добытые в Коммоне. Он приторговывал амфетаминами, барбитуратами, антидепрессантами, транквилизаторами и обезболивающими, а также обычной марихуаной, гашишем и ЛСД.

Он был одним из первых наркодилеров города и очень скоро стал крупнейшим и единственным, кто работал здесь круглый год. Постоянные покупатели, многие еще подростки, следовали за ним, как за гуру. Его называли лордом Антоном, Повелителем всего сущего и Антоном Римским – этими прозвищами в шутку его наградили еще в старшей школе, когда он пытался убедить всех, что является реинкарнацией древнего греческого воина, который ездил на колеснице и сносил головы всем врагам, вставшим у него на пути. Но шутка стала серьезной – по крайней мере, для него. Он курсировал по городу словно мессия. Парней он называл своими учениками, а девушек «цыпочками». К нему обращались, когда возникали проблемы с передозировкой. Тони где-то раздобыл справочник по медицинским препаратам, имеющимся на рынке. В справочнике перечислялись побочные эффекты и антидоты при передозировке. После этого он стал считать себя настоящим асом в фармацевтике.

Когда позже адвокат спросил:

– Тони, похоже, ты был кем-то вроде наркодилера?

– Не «вроде», – ответил Тони. – Я был настоящим дилером.

Глава 17
Лайза

За пару недель до Пасхи 1967 года поздно ночью к маме в наш дом в Вест-Бриджуотере пришли два гостя. Из своей комнаты я слышала стук в дверь, потом мамины шаги по лестнице. Я спрыгнула с постели и подбежала к окну, чтобы услышать разговор внизу.

Мама включила свет на крыльце и открыла дверь. Перед ней стоял Том вместе с высокой брюнеткой.

– Том? Что происходит? Кто это? – удивилась мама, но, похоже, она сразу все поняла. Даже я поняла, а ведь мне было всего восемь.

– Я его жена, – сурово и раздраженно ответила миссис Том.

– Его жена? Но он говорил, что у вас рак и вы умираете!

Я почти пожалела маму. За всю свою жизнь я ни разу не слышала в ее голосе такого испуга.

– Я похожа на умирающую?

Мысленно я добавила: «Да и говорите вы совсем не как умирающая!»

Так закончилась история с Томом. Мама окончательно лишилась надежды найти серьезного человека, который любил бы и заботился бы о ней – и с которым они жили бы долго и счастливо. «Хорошо, что у меня пистолета нет», – это были последние мамины слова про него.

После разрыва с Томом мама решила, что ей нужно развеяться. Вместе с тетей они решили отправиться на Джекилл-Айленд в Джорджии, захватив с собой всех детей. Там мы должны были провести пасхальные каникулы. Две женщины и четверо детей погрузились в тетин трейлер и отправились на юг. Нам предстояло проехать тысячу миль. Не успели мы провести на Джекилл-Айленд и дня, как начались проблемы.

В первый вечер после ужина мама и тетя вышли на крыльцо мотеля «Бичвью». Их сопровождали двое мужчин, с которыми они познакомились у бассейна. Луиза и Гейл уже спали в своей комнате. Мама усадила нас с Джеффом перед телевизором. Телевизор она всегда считала лучшей няней – он мог занять нас надолго.

К этому времени я уже отлично научилась сохранять хорошее настроение. Все началось с моего дяди Улле, брата бабушки Нуны. Когда мы собирали пазлы, он всегда усаживал меня к себе на колени, хотя мне этого не хотелось. Мне приходилось терпеть его вязкие объятия, ощущать жаркое, зловонное дыхание на шее, когда он прижимался ко мне. Нет, наверное, все началось раньше. Я всегда любила подслушивать взрослые разговоры, надеясь разгадать главную загадку моей жизни: почему мама так меня ненавидит? Я начала прислушиваться и присматриваться, рыться в ящиках, открывать шкафы и коробки, перебирать мамины шелковые платья и шерстяные юбки.

Однажды я забралась под ее двуспальную кровать и нашла обувную коробку с письмами, перетянутыми резинкой. Это были любовные письма от Тома. Я никогда не слышала некоторых слов – и уж точно не могла представить их в письмах к моей матери. Я не знала, что такое секс, но слова завораживали – соски, задница, вагина, член, трахать, сосать. Я читала, как Тому хочется быть твердым, проникать внутрь мамы – что бы это ни значило. Я знала, что читать эти письма неправильно, но, даже не понимая значения многих слов, я испытывала странное ощущение между ног – возбуждающее и пугающее одновременно. К этим письмам я постоянно возвращалась, когда оставалась дома одна. Мне хотелось снова испытать это ощущение.

Как-то раз, читая письма в очередной раз, я засунула руку в шорты и принялась массировать себя, пока все тело мое не охватил жар. Я никогда еще не испытывала такого сильного и чудесного ощущения. Это была магия, но в то же время я чувствовала опасность и понимала, что никогда не смогу никому рассказать об этом. Потому что, помимо восхитительного ощущения, я испытала стыд. Я оказалась такой дурной, какой меня всегда считала мама. Я была лгуньей, у меня появился секрет, я стала грязной. Может быть, со мной действительно что-то не так?

Джефф, готовясь ко сну, стянул шорты и остался в одних трусах. Я явственно видела небольшой бугорок его детского члена. И в тот момент я почувствовала то самое странное ощущение. Мне стало стыдно, но в то же время я была возбуждена. Мне захотелось увидеть Джеффа голым.

– Пошли в ванную вместе, – предложила я.

Джефф согласился, стянул трусы, забрался в ванну и лег. Я быстро разделась и легла рядом с ним. Не зная, что делать дальше, но возбужденная своими странными взрослыми мыслями, я протянула руку и крепко обняла Джеффа, как меня обнимала Сесилия.

– Что, черт побери, здесь происходит?!

В дверях ванной стояли мама и тетя. Увидев такую картину, они глаза вытаращили и рты разинули. Я вскочила, мама набросила на меня полотенце, а Джефф, ничего не понимая, лежал в ванне.

– Лайза хотела принять ванну, – пробормотал он, переводя встревоженный взгляд с одной мамы на другую

– О господи! – воскликнула тетя, упала на колени и принялась ощупывать голову и грудь Джеффа, словно желая убедиться, что я его не укусила или чего похуже. Мама уже готова была разразиться ругательствами, но тетя никогда не сквернословила, даже когда ей очень хотелось.

– Пошла вон, немедленно! – прорычала мама и, не дожидаясь, когда я выйду, схватила меня за руку и вытащила из ванной. Она вытащила меня, голую, из тетиной комнаты, на балкон мотеля. Я пыталась хоть как-то прикрыться полотенцем, но удавалось мне плохо. Стали собираться люди, привлеченные необычным зрелищем. В конце концов, мама притащила меня в нашу комнату и захлопнула за собой дверь с такой силой, что схема пожарной эвакуации, висевшая на стене, рухнула на пол. Луиза проснулась и захныкала, но сразу поняла, что ничего спрашивать не нужно. Она натянула на себя одеяло и со страхом смотрела на нас.

– Что, черт побери, ты делала? – заорала мама. Изо рта у нее пахло кислым, пышная прическа растрепалась, волосы упали на лицо. – Чем ты занималась в ванне с Джеффом? Ты что, извращенка?

Извращенка. Я слышала это слово, но всегда считала, что извращенцами называют грустных стариков, которые слоняются возле школ или возле винных магазинов по субботам утром. Унылые, одинокие, грязные старики, как тот мужик, что жил чуть дальше нас. Шторы в его доме всегда были задернуты, а дом давно нуждался в покраске. А теперь мама говорит, что извращенка – я. Может быть, она права. Может быть, так оно и есть. Извращенка. Это слово наполнило меня стыдом. Мне было всего восемь, но я уже знала, что омерзительна и гадка.

– Я только хотела…

– Заткнись! – завизжала мама. – Просто заткнись. Видеть тебя не могу! Ложись спать – и больше ни слова. Ты мне отвратительна.

Я укрылась с головой и отвернулась к стенке. Я рассматривала узор на обоях, сердце у меня отчаянно колотилось, стыд заливал горячей волной.

Утром мы вшестером погрузились в машину и покатили назад в Вест-Бриджуотер. Мама так спешила уехать, что не захлопнула дверцу с моей стороны. Выезжая с парковки, она так круто повернула, что дверца открылась, и я выпала прямо на дорогу. Я не произнесла ни звука, но закричала Луиза. Мама нажала на тормоза. Все выскочили и бросились ко мне. На мне был только купальник. Гравий впился в голый живот, руки и ноги.

– С ней все в порядке, – сказала мама. – Нужно ее лишь помыть.

Оглянувшись, она заметила за изгородью бассейн.

– Пошли, сполоснешься в бассейне.

Хлорка всегда разъедала мне глаза, и я замешкалась.

– Ну же, Лайза! Нам нужно ехать, – приговаривала мама, таща меня за собой. Потом она наклонилась и прошипела мне прямо в ухо:

– Ты и без того причинила нам массу неприятностей.

Мы подошли к бассейну.

– Хорошо, что ты в купальнике. Лезь в воду.

Я медленно спустилась по лесенке. Ссадины и царапины страшно защипало. На последней ступеньке я замешкалась, но мама сурово повторила:

– Окунайся!

Я окунулась по шейку, не выпуская бортика. Ссадины на теле горели огнем. Я закусила губу, чтобы не заплакать. Если я заплачу, мама разозлится еще больше.

– Давай же, смывай песок и гравий! Нам пора ехать, – приказала мама, закуривая сигарету.

Я изобразила, что смываю крошки с рук и живота, но тереть сильнее было слишком больно. Поэтому большая часть мелких камешков так и осталась на коже. Кто-то нашел мне полотенце, я завернулась в него и пошагала назад к машине. Пока мы усаживались, все молчали. На сей раз мама захлопнула мою дверцу и закрыла машину на замки, прежде чем тронуться с места.

Почти всю дорогу до дома мы молчали. Я съежилась на заднем сиденье, за тетей. Весь день я смотрела на дорожные знаки, а всю ночь на дорожные фонари. Я так расчесала руки и ноги, что они начали кровоточить.

Через несколько дней Джоан позвонила маме и сказала, что не хочет, чтобы я играла с Гейл и Джеффом и «показывала им то, чего видеть не следует».

– Довольна?! – рявкнула мама, положив трубку. – Я теперь и работу потеряю из-за тебя. Она не хочет, чтобы ты играла с ее детьми! Она хочет защитить их от тебя! Превосходно! Просто превосходно!

Ей нужно сказать это тем письмам от Тома, что лежат под ее кроватью. Но я промолчала. Я чувствовала, как меня заливают горячие волны стыда. Перед собой я видела искаженное отвращением мамино лицо. Она ненавидела меня, свою дочь. Наверное, со мной что-то не так. Я плохая. Как можно быть такой отвратительной?!

Глава 18
Тони

Улицы Провинстауна стали заполняться молодыми людьми, которые искали летнюю работу в кафе и мотелях. Хиппи пытались найти дешевые (а лучше бесплатные) места, чтобы обосноваться на лето. Хозяева магазинчиков заказывали туристические сувениры и пляжные товары. Отели и мотели открывали двери и окна, смахивали пыль и развешивали объявления о свободных местах. Дочери Тони и Авис, Николь, исполнилось три месяца. Авис точно знала, когда была зачата девочка, потому что после изнасилования в августе они с Тони больше не занимались сексом. Николь стала их последним ребенком. Теперь у них на руках были двое малышей и младенец, а Тони никак не мог найти стабильную работу. У них не было ни денег, ни семьи. Авис дошла до крайности и снова выгнала его из квартиры. В таком отце для детей не было никакого прока.

Тони собрал вещички и принялся кочевать от одного приятеля к другому. Его сводный брат, Винни, только что вернулся из армии (его призвали два года назад). Они вместе коротали дни на диване Сесилии, ничего не делая[49]49
  * Винсент Бонавири, беседа (совместно с Кэти Рош) с Морисом Голдманом, 17 марта 1969 года.


[Закрыть]. Начиналось «лето любви», и Тони в полной мере использовал доступных женщин и еще более доступные наркотики. Каллис прописал ему антидепрессанты, но он начал принимать и более тяжелые наркотики, в том числе и ЛСД. В июне вышла песня «White Rabbit» – она сразу стала гимном. Куда бы Тони с приятелями ни закатился, везде звучала эта песня.

Когда стало по-настоящему тепло, Тони решил посадить в своем «саду» в лесу Труро близ «тропы любовников», где они с Авис когда-то занимались запретным сексом, несколько кустов марихуаны. Когда проклюнулись первые ростки, Тони стал приводить сюда своих юных друзей, которые смотрели на него с восхищением, какого Авис больше не испытывала. Кроме того, здесь он хранил запас наркотиков. Свита подростков, запас таблеток и марихуана помогали ему бороться с усиливающимся чувством неполноценности. Окружив себя юнцами, которые боготворили своего героя, он чувствовал себя сильным, уверенным и, конечно же, более умным.

В конце концов, Тони наскучило кочевать по диванам, и он постучал в дверь кабинета Джоан Беккер в «Королевском кучере», чтобы поинтересоваться насчет работы. В отличие от других, Джоан была вполне удовлетворена работой Тони. Она предложила ему полную занятость и жилье в крыле для персонала. Тем же днем Тони перебрался в небольшой деревянный коттедж на краю мотельной парковки.

Найдя жилье, Тони завалил стол в комнате книгами по криминальной психологии, буддизму, трансцендентальной медитации и психоневрозам. Он продолжал анализировать истоки своих мрачных демонов. С типичной самоуверенностью он считал, что сможет исцелиться самостоятельно. Но сколько бы книг он ни читал и ни перечитывал, покоя они ему не приносили. Он продолжал поглощать огромное количество разнообразных препаратов. Несмотря на работу в мотеле, он большую часть дня проводил на «Скамьях» или в дюнах. Желудок его превратился в котел с кислотой, он похудел на пять килограммов и теперь весил около восьмидесяти. Уретрит у него тоже так и не прошел.

Каждое утро он просыпался и приветствовал свое отражение в зеркале в ванной: «Доброе утро, чертов мир»[50]50
  Джефф Беккер, беседа с Лайзой Родман, 9 июня 2018 года.


[Закрыть]. Подобно герою уайльдовского «Портрета Дориана Грея», ему становилось все труднее смотреть в зеркало – он не узнавал себя в отражении. Он начал видеть «Его», свое зловещее альтер эго[51]51
  * Тони Коста, психологическое обследование, проведенное доктором Джеком Юэлтом, октябрь–ноябрь 1969 года.


[Закрыть].

Джоан Беккер, не зная о состоянии Тони, каждое утро отправляла в коттедж своего семилетнего сына Джеффа, чтобы тот разбудил Тони и напомнил о работе. Иногда Джеффу приходилось стучать и кричать минут пять-десять, прежде чем Тони появлялся. В прошлом году Тони был кумиром Лайзы, теперь же он стал героем юного Джеффа. Мальчик впитывал каждое его слово и хвостом ходил за ним по мотелю, когда тот что-то чинил. И на свалку в гостиничном пикапе он тоже с ним ездил. Но настроение Тони ухудшалось. Если раньше он был веселым сантехником, то теперь все больше жаловался на тех, кто его не понимает. Его раздражало, что он не может устроить себе чертов перерыв. Джефф никогда не слышал этого слова, и ругательства Тони его смущали. Но все равно он оставался для мальчика героем. А разговоры Тони позволяли Джеффу чувствовать себя взрослым.

После работы Тони часто ехал на велосипеде в центр города, останавливался возле аптеки «Адамс» на Коммершиал-стрит, чтобы выпить чаю. Он по-прежнему любил пить чай с печеньем, прислушиваясь к сплетням официанток. От чая боль в желудке немного проходила. Усевшись на высокий стул, он заметил стройную молодую девушку с длинными каштановыми волосами. Она убирала флаконы-пробники и закрывала стойку косметики. Девушка была похожа на Авис, только посимпатичнее. У нее были ровные белые зубы и красивые глаза – Тони с двадцати футов разглядел эти ярко-зеленые глаза. Он наклонился вперед и шепнул официантке Этель Росс:

– Этель, а кто это?

Этель повернула голову.

– Кристина Галлант, новенькая. Она из Фолл-Ривер. – Этель усмехнулась. – Но будь осторожен, Тони. Мы слышали, что она крутит роман с Раулем Маттой.

Этель подлила Тони чаю, а тот улыбнулся и сказал:

– Ну, с Раулем-то я справлюсь.

– Разумеется, Тони.

Этель покачала головой и занялась своими делами.

Кристина Галлант была очаровательной девятнадцатилетней девушкой из некогда процветающего городка на юго-востоке Массачусетса, славившегося своими наркотиками, переработкой хлопка и рыбаками-сезонниками, которые еле-еле сводили концы с концами, добывая рыбу и морепродукты. Кристина окончила старшую школу, бросила Фолл-Ривер и в поисках летней работы перебралась в Провинстаун. Ее отношения с Маттой складывались весьма бурно. Рауль Матта, мрачный, красивый парень, был женат. Говорили, что он поколачивает и жену, и Кристину. Доктор Каллис лечил его от сифилиса. Он говорил, что Матта «трахает все, что движется». Друзья Тони и Кристины говорили, что Матта заставил девушку сделать аборт, когда та забеременела от него. Хотя в шестидесятых аборты были под запретом, процедуру выполнил один из приятелей Матты. У Кристины открылось такое кровотечение, что она чуть не умерла. Даже если слухи были справедливы лишь отчасти, о таком романе вряд ли стали бы писать в книжках.

Тони наблюдал, как Кристина убирает последние флаконы и протирает стойку белой тряпочкой. Закончив, она ушла в заднюю комнату, где работники оставляли верхнюю одежду. Ему показалось, что она – «самая красивая девушка на свете», а «глаза ее горели внутренним огнем»[52]52
  Там же.


[Закрыть].

Через несколько дней Тони прогуливался по Коммершиал-стрит и заметил, как Кристина входит в книжный магазин Молли Мэлоун. Он тут же перешел улицу и вошел в магазин следом за ней. Оглядевшись, он увидел, что она стоит у стеллажа, изучая корешки книг. Тони сделал вид, что тоже ищет какую-то книгу. Он подошел к ней поближе и словно случайно задел ее боком.

– О, простите! – извинилась Кристина, отступая.

– Что вы, это моя вина, – Тони протянул руку. – Я Тони Коста. Ты здесь недавно? Раньше я не видел тебя в нашем городе.

Девушка пожала ему руку:

– Привет, я Кристина. Я недавно приехала, чтобы поработать летом.

– Классно! А я живу здесь всю жизнь. Если захочешь, я устрою тебе экскурсию, – ослепительно улыбаясь, предложил Тони.

Они немного поболтали, потом Кристина сказала, что ей нужно возвращаться на работу.

– Увидимся, – сказала она.

– Непременно, – кивнул Тони. – Ты непременно меня еще увидишь.

Когда у Тони не было работы или он просто прогуливал, он шел по Коммершиал-стрит, а потом уходил к маяку Лонг-Пойнт, что в пяти милях от мотеля. Он шел, опустив голову и засунув руки в карманы, не обращая внимания на летнюю суету города. Однажды, когда он вот так шел, ему сунули флаер.

– Съешь, прочитай и приходи! – произнес громкий, звонкий женский голос.

Тони поднял глаза. Перед ним стояли двое, женщина и еще кто-то (Тони не понял, парень это или девушка). На них были причудливые костюмы с перьями. Под густым макияжем разобрать пол было просто невозможно. Если бы Тони представился, то мог бы встретиться с Джоном Уотерсом и Мэри Вивиан Пирс – это они рекламировали свой последний фильм «Съешь свой макияж». Потом женщина, одетая как Джин Харлоу, протянула ему сладкую губную помаду.

– Просто приходи! – повторила она и засмеялась.

Странная парочка побрела дальше.

Тони смотрел им вслед и думал, как думали многие местные жители в конце шестидесятых: «Вот ведь парочка кретинов!» Но эта парочка была безобидной. Гораздо больше разозлил Тони мужик, который пристал к нему на пляже. Мужик разъезжал на мотоцикле в одних стрингах и раздавал журналы с гомосексуальной порнографией. Тони с облегчением понял, что мужик раздает свои журналы всем на пляже, а не только ему.

Когда марихуана выросла и можно было собирать урожай, Тони взял в свой «лесной сад» Маршу, одну из своих поклонниц. Марше нравились и Тони, и Авис. Она периодически приходила присматривать за их детьми. Тони сказал, что любит ходить в лес с кем-нибудь, потому что в одиночку ему «жутковато». Помимо трубки и спичек, он прихватил с собой лук и стрелы. Если Марше и показалось странным, что человек берет с собой лук и стрелы, чтобы покурить марихуану, то ни полиции, ни Кори Деверо она об этом впоследствии не говорила[53]53
  Кори Деверо, электронная переписка с Лайзой Родман, 2 мая 2020 года.


[Закрыть]. Марша шла впереди и вдруг почувствовала, как что-то с глухим стуком ударило ее в спину. Оглянувшись, она увидела на земле стрелу. Тони подбежал, извинился за «случайный» выстрел, сказал, что он целился куда-то, но стрела срикошетила о дерево и ударила ее в спину по ошибке. Он предложил отвести Маршу к доктору Хиберту, но она отказалась и ушла домой. Ей достаточно было Тони Косты на сегодня.