Текст книги "Единственная Джун"

Глава десятая
«Первый снег»

Брант, 18 лет

– Джун пропала.

Мы с Тео подскакиваем с дивана, напрочь забыв про наш марафон Final Fantasy[20]20
  Final Fantasy (англ. – «Последняя фантазия») – серия компьютерных ролевых игр. Чаще всего в центре сюжета оказываются разные по способностям герои, преследующие благородную цель – спасти все живое от вселенского зла.


[Закрыть]. Йоши спрыгивает с кровати, стуча коготками о деревянный пол, когда выбегает из спальни, словно напуган не меньше нас.

– Что? – выпаливаю я.

Я все расслышал и в первый раз. Может быть, я просто не хотел это слышать.

Саманта Бейли вытащила из волос ручку с синими чернилами и начала щелкать концом ручки снова и снова, как будто это подскажет ей, куда пошла Джун.

– Она хотела пойти в торговый центр, чтобы встретиться с друзьями, но я ей не разрешила из-за метели, и…

– Я поеду в торговый центр. – Я уже натягиваю шерстяной свитер и мчусь прямиком к двери. Это первый снег в этом году, он очень сильно идет, но я проеду весь город, пока не найду ее, будь прокляты дерьмовые шины.

Тео следует за мной по пятам.

– С кем она там собиралась встретиться? – бросает он своей матери через плечо. – Я посмотрю, не оставила ли она свой телефон.

– Она уже почти подросток, – напоминаю я ему. – Она не оставила телефон.

Саманта идет позади нас, в панике бормоча под нос:

– Господи, помоги мне… Я позвоню маме Селесты еще раз. Я уже пыталась дважды, но звонок переходит на голосовую почту.

Я быстро натягиваю зимние ботинки, чуть не споткнувшись в холле. Тео бросает мне ключи от машины, я ловлю их на ходу, говоря:

– Она могла пойти пешком к Селесте. Это недалеко. И если ее там нет, мы можем разделиться. Проверим больше мест.

– Так точно, Луиджи.

– Я останусь здесь на случай, если она вернется домой. И если она не будет здесь в течение часа, я звоню в полицию, – с тревогой говорит Саманта, пока мы застегиваем куртки. Она кладет руку на сердце, сжимая кардиган. В глазах застыли слезы. – Пожалуйста, будьте осторожны.

Кивнув, я подаю знак Тео, и мы оба выходим прямиком в декабрьскую метель. Крупные, тяжелые снежинки обрушиваются непроглядной стеной с жемчужно-серого неба почти так же быстро, как мое сердце колотится в груди. Я пробираюсь сквозь несколько дюймов свежевыпавшего снега, и мы оба запрыгиваем в мою Corolla, надеясь, что скрипучий ремень, который мне давно бы пора заменить, не треснет и не убьет нас.

Где ты, черт возьми, Джунбаг?

Она быстро растет.

Боже… она растет слишком быстро. Через шесть месяцев она будет подростком, и мы уже ощущаем вкус того, что ждет нас впереди: гормоны, дерзкое поведение, эмоции.

Мальчики.

Господи, эти мальчики меня убьют. Она влюбилась в паренька по имени Марти. И я даже не знаю этого Марти, но уже хочу усадить его перед собой и силой выбить из него информацию о намерениях в отношении Джун.

Я понимаю, что ему двенадцать.

И у него намерения будут как у двенадцатилетнего: например, пойти на танцы для младших школьников или поесть выпечку и мороженое в фуд-корте в каком-нибудь торговом центре. Возможно, еще покататься на катке.

Но, черт возьми, никогда не знаешь наверняка, кто перед тобой. Интересно, а социопатов в наши дни можно выявить на ранних стадиях?

Что, если он Тед Банди[21]21
  Тед Банди (англ. Ted Bundy) – американский серийный убийца, насильник, похититель людей, каннибал и некрофил, действовавший в 1970-е годы.
  Его жертвами становились молодые девушки и девочки. Точное число его жертв неизвестно.


[Закрыть] в миниатюре, но пока только на пути становления?

Что, если он поклонник Декстера?[22]22
  Декстер (англ. Dexter) – главный герой в одноименном сериале, серийный убийца.


[Закрыть]

Что, если он…

Что, если он такой же, как мой отец?

– Ты думаешь о ней, да?

Я включаю дворники и смахиваю снежинки с волос, пытаясь выехать с нечищеной подъездной дорожки. В машине воняет сигаретами Венди Newport.

– А ты разве нет? – отвечаю я, смотря в зеркало заднего вида.

– Конечно. Пич переносит всю эту тему «принцесса в беде» на новый, очень реалистичный уровень. – Он бросает мокрый от снега ботинок на приборную панель, встряхивает каштаново-рыжеватые волосы и опускает голову на подголовник.

– Она слишком умна, знаешь ли.

– Да, я знаю, – нажимаю на газ, колеса пробуксовывают, подбрасывая вверх комки снега. Я делаю еще три попытки, затем бью по рулю, когда нам не удается сдвинуться с места. – Вот черт.

– Черт, я прокопаю под…

– Нет времени. Мы идем пешком.

Тео замирает. Возникает мимолетная пауза, но я не вижу никаких сомнений, когда наши глаза встречаются: мои каре-зеленые радужки замирают на его темно-голубых. Это связующая нить.

Это связь, которая объединяет нас с тех пор, когда мы стояли у подъездной дорожки моего дома и дали друг другу обещание защищать маленькую девочку.

– Идем, – говорит он, быстро вылезая из машины, и накидывает на голову капюшон серовато-белой куртки. – Спасем Пич, а потом отпразднуем это событие, надрав тебе задницу в Mario Kart, как в старые добрые.

Запихнув ключи от машины в карман, я шаркаю рядом с ним, натягивая шапку на уши. Нос Тео, слегка заостренный и усеянный легкой россыпью веснушек, уже покраснел на холоде, а облачка пара клубятся в воздухе возле его лица. Мы плечом к плечу пробираемся по пустынной улице в сторону более оживленного района, где живет Селеста.

– Знаешь, я тут подумал, – размышляет Тео, роясь в карманах в поисках сигарет, от которых отказался два месяца назад. Как будто внезапно вспомнив что-то, он напрягается. – Думаю, пришло время мне наконец разрулить все свои дела. Сделать первые шаги. Съехать из дома родителей.

Мое собственное дыхание превращается в ледяные нити, высвобождающиеся из носа и рта.

– Я помогу со всем, что нужно.

– Знаю, что поможешь. – Мы обмениваемся быстрыми взглядами, прежде чем он опускает голову. – Блин, я не в себе с тех пор, как Моника уехала в колледж. Деградировал, понимаешь? Я действительно думал, что она хочет остаться здесь, со мной, поэтому отложил свои собственные мечты в дальний ящик. Потом я впал в депрессию и не мог уделять внимание своим желаниям. Но время пришло, дружище. – Тео поднимает голову, выдыхает клубящийся пар в зимнюю стужу и смотрит на облака. – Я хочу быть копом.

Я мгновенно переношусь в прошлое, стою возле домика на дереве на нашем заднем дворе с Тео и Джун. Она была очарована причудливой божьей коровкой, ползающей на пальце брата, а я щекотал ее пухлый животик, – и это был первый раз, когда я назвала ее Джунбаг.

В тот же день Тео объявил о своей мечте.

«Я хочу спасать людей».

На меня накатывают эмоции. Ощущение, что круг наконец замкнулся.

– Это здорово, Тео, – говорю я и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него сквозь сильный снегопад. – Я серьезно. Это действительно здорово.

– Нужно же поддерживать образ Марио, да? – Он хитро улыбается. – Мой верный напарник будет держать оборону здесь вместе с Джун. По крайней мере, на некоторое время.

Я согласно киваю, и мы ускоряем шаг.

По правде говоря, я и сам-то не особенно преуспел. Этой весной я окончил школу и устроился на неперспективную работу в круглосуточный магазин. Я встречаюсь с девушкой, с которой мы то сходимся, то расходимся и которая мне нравится лишь отчасти. Может, мне стоит задуматься о колледже.

Кулинарной школе.

Черт, да даже должность повара в местной закусочной была бы началом.

Но что-то меня сдерживает…

Страх.

Страх, что что-то случится с Джун, если я буду учиться в колледже или долго работать. Страх, что через несколько лет она начнет встречаться не с тем парнем и меня не будет рядом, чтобы присматривать за ней. Страх, что она попадет в аварию, или встретит какого-нибудь маньяка в интернете, или начнет принимать наркотики.

Страх, что я не смогу защитить ее.

Это бессмысленный страх, который заставляет меня носиться по кругу и гоняться за собственным хвостом… но, черт возьми, он реален. Он убедителен. Он всепоглощающий.

Венди все время говорит мне, чтобы я переехал к ней, но я еще не готов к этому, и она не понимает почему.

А у меня нет вразумительного ответа.

Трудно объяснить что-то настолько неосязаемое.

Когда мы собираемся перейти оживленную дорогу, знакомая машина притормаживает в конце нашей улицы, и мы отпрыгиваем назад, чтобы нас не облило слякотью.

Это Эндрю Бейли.

Он опускает окно, высовывает голову.

– Мне позвонила твоя мама, и я сразу же ушел с работы. Я уже был у Селесты дома, и ее там нет.

– Черт. – Я пинаю снег, мое беспокойство нарастает. – Куда она могла пойти? Я знаю, что в последнее время она была в плохом настроении, но это не похоже на нее.

Скользя по мокрому снегу, Тео проходит вдоль машины к пассажирскому сиденью.

– Куда бы ты ни поехал, я еду с тобой. Мы можем отправиться в торговый центр: возможно, мама подруги забрала ее.

– Ты идешь? – спрашивает Эндрю. Он смотрит на меня, беспокойство в его глазах отражает мое собственное волнение.

Я задумываюсь на минуту, но в итоге отрицательно качаю головой, понимая, что эффективнее будет разделиться.

– Я пройдусь пешком. Она могла забрести в парк или на горку, где катаются на санках.

Кивок.

– У тебя телефон с собой? Держи меня в курсе.

– Да, обязательно. – Я похлопываю по крыше машины, а затем отхожу назад. Эндрю разворачивается и уезжает в сторону торгового центра.

Меня пронизывает холодный ветер, пробирающий до костей. Я натягиваю шапку еще ниже, а затем потираю ладони в перчатках и выдвигаюсь в путь.

Парк Мак-Кинли находится всего в нескольких кварталах, и Джун частенько ездила туда на велосипеде, когда позволяла погода. Иногда я катался вместе с ней. Даже когда мои школьные друзья были на вечеринках, общались, тусовались, я был на детской площадке с Джун: бросал мяч в корзину, катался на роликах или перебрасывал мяч туда-сюда.

Впрочем, так было всегда.

Когда она зовет меня – я тут. Если я ей нужен, я всегда рядом.

Я был тем самым парнем, кто пропустил школьный бал выпускников, потому что он совпал с танцевальным конкурсом Джун.

Я громче всех болел на трибунах, когда ее команда заняла первое место в региональном дивизионе.

Я был тем самым парнем, кто пригласил ее на мороженое, чтобы отпраздновать тот вечер, а потом пошел с ней в парк, где мы сидели на качелях и вместе пели «Выше радуги» под звездным небом.

И это я все еще пою ей колыбельные.

И буду петь, пока она их не перерастет.

У меня колотится сердце, когда я набираю скорость, уворачиваясь от грязи и слякоти, летящей от проносящихся мимо машин.

Где же ты, черт возьми, Джунбаг?

Проклятие, она же прекрасно знает, что нельзя просто так уходить посреди метели.

Но ей двенадцать, а двенадцатилетние дети, полагаю, не всегда думают о последствиях.

Да и не все взрослые тоже.

Я пробираюсь по слою снега, пока не сворачиваю влево и не следую к входу в парк. Когда я огибаю угол, то прохожу мимо гигантской снежной насыпи, где катаются на санках, а также мимо скопления визжащих детей и укутанных родителей…

Я вижу ее.

Я вижу ее. Я нашел ее. Она в порядке.

Джунбаг.

У нее обветрились щеки, длинные светло-каштановые волосы развеваются в разные стороны. На ее голове надеты теплые наушники. Она отряхивает снег с голубого зимнего комбинезона, наблюдая, как группа детей бросает камни на замерзший пруд.

Бабушка купила ей такой же комбинезон в фиолетовом цвете на день рождения… но Джун знает, что я ненавижу фиолетовый.

Поэтому она упросила маму отвести ее в магазин, чтобы поменять его на другой цвет.

От одного только вида ее в том комбинезоне у меня сжалось все внутри.

Я делаю паузу, чтобы перевести дух, а затем наклоняюсь, упираясь руками в колени.

Облегчение от того, что она жива и здорова, до боли переполняет меня.

Но это облегчение быстро сменяется тревогой, когда я замечаю, кто эти другие дети – или, точнее, не дети. Вокруг нее группа восемнадцатилетних подростков – большинство из них отвратительны.

Один из них – худший из худших.

Уайетт Нипперсинк. Подлый братец Венди.

Какого черта?

Я выпрямляюсь, мышцы напрягаются. Затем подхожу ближе, пока до моих ушей не доносится звук ее милого голоса.

– Мне пора домой, – говорит она толпе отъявленных дебоширов. Другие дети и подростки разных возрастов слоняются вдоль края пруда. Они тыкают носками ботинок в лед, а затем с визгом отпрыгивают назад. Джун выглядит обеспокоенной, когда оглядывается вокруг. – Я просто хотела сделать снежных ангелов. Ты не нравишься моим братьям.

Уайетт посасывает сигарету, его уши покраснели от холода.

– Давай-давай, Джуни. Сейчас твоя очередь. Ты же не можешь струсить перед всеми нами.

Мой гнев нарастает. Я понятия не имею, что задумал Уайетт, но этот засранец не дает мне покоя с тех пор, как я расстался с Венди в первый раз в середине выпускного класса. Он всегда был задиристым, но в тот вечер это все переросло во что-то личное. Тогда он чуть не выломал нам дверь, вопя что-то про Венди и ее разбитое сердце.

Наверное, я не мог винить его за то, что он переживает за свою сестру. Мы с Джун даже не родственники, но я бы сделал для нее то же самое.

Но это другое. Это уже переходит все границы.

Я приближаюсь к этой группе, расстояние ярдов десять[23]23
  Примерно девять метров.


[Закрыть].

– Я не хочу, – возражает Джун, подходя к покрывшейся льдом воде и заглядывая вниз. – Слишком скользко.

– Не будь такой неудачницей. Я пойду прямо за тобой, обещаю.

Я ускоряюсь и зову ее:

– Джун!

Она вскидывает голову так быстро, что теплые наушники с нее слетают. Хрустальные глаза, похожие на лед, расширяются, когда она видит меня.

– Бра…

Уайетт хватает ее за рукав куртки и, смеясь, толкает на лед. Она беспомощно скользит на коленях к центру пруда, пытаясь встать.

У меня внутри все сжимается.

– Давай-давай, маленькая балерина, – язвит Уайетт. Он тушит окурок ботинком, выпуская из носа клубы дыма. – Покажи старшему брату, как красиво ты кружишься.

Один из его друзей пародирует балерину, вставая на цыпочки и пытаясь покружиться на снегу – все начинают смеяться.

Джун не может удержать равновесие на льду, у нее разъезжаются ноги.

– Ты придурок! – кричит она, щеки краснеют от гнева. – Зачем ты это сделал?

Я сбегаю с последнего холма, отделяющего меня от них:

– Джун, не двигайся! Я иду.

– Брант спешит на помощь, – язвительно усмехается Уайетт. Он плюет мне под ноги, когда я непроизвольно останавливаюсь. – Да просто развлекаюсь.

Не обращая на него внимания, я оглядываюсь вокруг в поисках предмета, которым можно было бы притянуть Джун к берегу. Длинная палка. Что угодно.

Я не уверен в плотности этого льда: он недостаточно толстый. Еще не было сильных морозов.

У Джун разъезжаются ноги, когда она пытается подняться. Во время очередной попытки она машет руками и падает навзничь, сильно ударившись о лед.

У меня кровь стынет в жилах.

Все смеются.

Джун выглядит так, будто сейчас расплачется.

– Джун, замри… – говорю я ей, но все равно пытается подняться, пока по ее щекам текут слезы.

И в этот момент я слышу…

Треск.

Мы все это слышим.

Сначала это просто трещина, но этого достаточно, чтобы все мгновенно замолчали. Глаза Джун вспыхивают. Замерев, она смотрит на меня с расстояния нескольких футов. Мне кажется, что в этот момент время останавливается. Это как нажать на паузу, когда смотришь фильм. Зловещий антракт. Ветер жутко завывает, снежинки жалят мою кожу, и все кажется тяжелым. Или невесомым. Или и тем и другим.

Лед продолжает трескаться: уродливые вены разветвляются, поглощая кусок за куском.

– Брант…

Джун шепчет мое имя с середины пруда, это и тихий всхлип, и полная ужаса мольба.

Это последнее, что она произносит, когда лед под ней раскалывается.

– Джун!

Ее крик проносится по парку, и она уходит под лед.

Я не думаю.

Я просто двигаюсь.

Уайетт сбивчиво тараторит рядом со мной:

– Я не знал, чувак, я просто думал…

Я не слушаю.

Я. Просто. Двигаюсь.

Я мчусь по льду в надежде, что мне удастся не провалиться, пока я не доберусь до нее, но он быстро крошится, превращаясь в месиво.

– Брант! – Джун на мгновение всплывает на поверхность. Задыхаясь, она произносит мое имя, беспорядочно размахивая руками и уходя под воду.

Я следую за ней. Я проваливаюсь сквозь толщу льда, задыхаясь от холода. У меня трещат кости. Горит кожа. Кровь словно пошла льдом.

Но я не останавливаюсь.

Здесь неглубоко, но Джун уже тонет, находясь в состоянии шока. Я быстро подплываю к ней, а затем хватаю ее за талию и вытаскиваю на поверхность. Ее кожа выглядит бесцветной. Посиневшей… почти…

Фиолетовой.

Меня начинает мутить.

Кружится голова, отчего меня чуть не утягивает обратно под воду, но я упорно пробираюсь вперед к заснеженному берегу, где уже и след простыл от Уайетта и его компании – на их месте появились встревоженные очевидцы. Холодная вода и куски льда впиваются мне в тело – я не могу дышать. Мои легкие словно сковало льдом.

Меня трясет. Я сейчас потеряю сознание. Все вокруг меркнет.

Джун. Джун. Джун.

Я чудом добираюсь до суши и каким-то образом нахожу в себе силы вытолкнуть ее на берег. Незнакомый мужчина бросается на помощь и вытаскивает ее из воды, потом помогает мне.

Я в лихорадочной тряске падаю рядом с ней, а затем переворачиваюсь, чуть не накрывая ее хрупкую фигуру.

– Джунбаг… – хриплю я, касаясь ее щеки и заиндевевших волос. – Джунбаг, пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста.

Она вздрагивает.

Захлебывается.

Начинает откашливать воду, ее тело бьется в конвульсиях, затем она инстинктивно тянется ко мне, пытаясь вдохнуть. Джун трясет от холода, она цепляется мертвецки-синими пальцами за мою мокрую куртку.

Это все, что мне нужно.

Это все, что мне нужно знать. В результате я обессиленно падаю рядом с ней, смертельно изможденный.

Окружающий мир меркнет.

Глава одиннадцатая
«На первый взгляд»

Джун, 12 лет

Меня захватила лихорадка.

Я просыпаюсь в канун Рождества, закутавшись в одеяло. Меня бьет озноб. Такое ощущение, будто я снова в воде, борюсь за воздух, отчаянно ищу тепла. Дрожу, барахтаюсь, тону…

Окаменевшая.

Легкие разрываются от мокрого кашля, когда я переворачиваюсь на бок, подтягиваю колени к груди и зарываюсь в постель. Солнечный свет проникает в комнату, оповещая, что сейчас день, но мне кажется, что я почти не спала.

Который час? Неужели все открывают подарки без меня?

Веки словно свинцовые. Я щурюсь от дневного света, так как слишком слаба, чтобы впитать его радостные лучи. Я пытаюсь позвать маму, но голос очень тихий. Пробивается лишь едва уловимый шепот, и я снова начинаю кашлять.

Мне холодно. Так холодно.

Матрас скрипит под моим дрожащим телом. И я чувствую, как он склоняется надо мной, прежде чем заговорить. Он теплый. Он совершенный.

Он мое все.

Он протягивает ко мне руку, собирает мои мокрые от пота волосы и осторожно кладет их на подушку. Его дыхание дрожит на моей коже, и затем следует самое дорогое мне слово в целом мире:

– Джунбаг.

Я с содроганием втягиваю воздух, сдерживая очередной приступ кашля:

– Я больна, Брант. Я очень тяжело больна.

– Я знаю.

– Мне нужно лекарство.

Брант переплетает свои пальцы с моими, а затем помогает мне перевернуться на спину. Каре-зеленые глаза смотрят на меня сверху вниз. Его радужки как почва и поляны, и при взгляде на них мне хочется резвиться на открытых лугах и разбить сад при первых красках дня.

Но не сегодня… Я слишком больна.

– Я хочу показать тебе кое-что, – говорит Брант, его темно-каштановые волосы волнами падают на глаза. Он с улыбкой убирает их назад. – Ты готова?

– Я… я так не думаю. – У меня во рту пересохло, как будто я подавилась ватными шариками. Я моргаю, всматриваясь сквозь лихорадочную дымку так, чтобы рассмотреть маленькую темную родинку под его нижней губой. Она растягивается, когда он улыбается. – Мне, наверное, нужен доктор. У меня зубы стучат.

– Я знаю, что тебе поможет. Пойдем.

– Куда мы идем? – Любопытство вытаскивает мое обессиленное и мокрое от пота тело из мягкого покоя моей кровати. Брант обхватывает меня рукой, поднимая на ватные ноги. – Это далеко?

– Не слишком далеко. Всего лишь выше радуги.

Я крепко сжимаю его руку для опоры:

– А?

– Давай.

Виски пульсируют в такт биению сердца.

Я держусь за руку Бранта обеими руками, когда приступ кашля сгибает меня пополам.

– Кажется, у меня грипп, Брант. Или мононуклеоз[24]24
  Мононуклеоз – острая инфекционная болезнь, характеризующаяся лихорадкой, увеличением всех групп лимфатических узлов.


[Закрыть].

– Это пневмония. С тобой все будет в порядке.

– Пневмония? Дедушка умер от пневмонии, – говорю я ему, от охватывающего меня чувства паники в висках начинает пульсировать еще сильнее.

Брант поддерживает меня в вертикальном положении, от него пахнет мылом Ivory и мятной жвачкой. Иногда эти запахи смешиваются с ароматом трав, так как он всегда готовит на кухне. Базилик, тимьян, шалфей. Запахи спокойствия и уюта. Он смотрит на меня, ямочки так выделяются на фоне острых скул.

– Но ты не умрешь, – говорит он. – А теперь открой глаза.

– Мои глаза уже… – Мои слова обрываются, когда передо мной появляется огромный за́мок, высокий и величественный, построенный из розовых кирпичей и лимонных леденцов. Он стоит среди парящих облаков и разноцветных звезд. У меня перехватывает дыхание.

– Где мы?

– Я же сказал тебе, Джунбаг, – отвечает Брант, отпуская меня и шагая вперед. – Выше радуги.

– Это все нереально. Это же просто песня.

Теперь он в смокинге цвета яиц малиновки, из которых вылупились птенцы у нашей входной двери прошлой весной. Их гнездо было свито на пасхальном венке, который мама сделала из соломы и веточек.

Как раз когда эта мысль приходит мне в голову, три птенца малиновки пролетают мимо меня, и, клянусь, они машут мне своими трепещущими крылышками.

От этой лихорадки у меня уже галлюцинации.

Я тру глаза – в сознании все путается и зрение расплывается.

– Брант, подожди… н-не оставляй меня здесь одну.

– Я никогда не оставлю тебя. Я люблю тебя.

– Насколько сильно? – Я не знаю, почему я спрашиваю об этом, но я спрашиваю.

– Как до луны и обратно. – Брант замолкает, хмуря брови. – Нет, этого недостаточно. Как насчет… выше радуги и обратно, – останавливается на этом он. Затем подмигивает. – Поторопись, Джунбаг. Ты не можешь опоздать на свадьбу.

Свадьба?

Я не готова. Я не подготовила речь, не приготовила подарок, у меня нет красивого платья. На мне спортивные шорты и старая футболка для танцев, промокшая от пота.

С трудом двигая ногами, я мчусь вперед по кирпичам пастельных цветов, пытаясь догнать Бранта. Он исчезает в роскошном фойе, весь мерцающий золотой пылью пикси[25]25
  Пикси (англ. pixie) – мифическое существо из английской мифологии и британского фольклора, являются разновидностью эльфов или фей. Пыльца пикси считается ценным алхимическим элементом.


[Закрыть].

Знакомый голос приветствует меня, когда я вхожу внутрь:

– Джун!

Я поворачиваюсь налево и вижу копну темно-красноватых волос, струящихся по изящным плечам. Она мчится ко мне.

Венди Нипперсинк.

Это не сон. Это кошмар.

Я поджимаю губы:

– Что ты здесь делаешь?

– Я кое-что тебе принесла, – говорит она воркующим голосом. Поправляя сверкающую диадему на густой шевелюре, она наклоняется и щипает меня за щеку. – Красивый подарок для красивой девушки.

Я морщу нос.

Венди всегда хорошо ко мне относилась, поэтому иногда я чувствую себя виноватой за то, что она мне не нравится. Но она не всегда хорошо относится к Бранту, а это самое главное для меня.

Я хочу, чтобы он расстался с ней навсегда.

Она проводит рукой по моим каштановым волосам, и они струятся между ее пальцами.

– Я назвала его Руперт.

– Его?..

И тут появляется единорог.

Я вскрикиваю.

Венди прижимает палец к моим губам, успокаивая.

– Ш-ш-ш. Ты напугаешь его. Руперт не любит громкие звуки, замкнутые пространства или двойные отрицания.

– Что происходит?

Она поглаживает призму яркого меха и смотрит на меня так, как будто это она находится в полном непонимании.

– Он тебе не нравится?

Руперт фыркает.

– Где я? Как это возможно? Почему здесь единорог?

– Он здесь из-за свадьбы, конечно же.

От царящего здесь дурмана у меня перед глазами пляшут огоньки. Я прижимаю тыльную сторону ладони ко лбу, делая глубокий вдох. Когда я захлебываюсь в кашле, меня осторожно гладят по спине. Я массирую горло, затем оглядываюсь назад.

Я не верю своим глазам.

Это мать Бранта.

Она выглядит точно так же, как на фотографии с рождественского украшения: у нее волосы цвета масла какао, а взгляд мягкий, словно мармелад. Совершенная теплота и нежность.

– Я… я… я не понимаю…

– О Джун. Я так счастлива.

– Но ты…

– Умерла? – Она улыбается, опустив голову. – Наверное, да. Но выше радуги властвует волшебство… если ты осмелишься мечтать.

Мама Бранта словно плывет по длинному коридору, и я следую за ней. Жар спускается ниже и обжигает мне уши и шею. Она ведет меня в комнату в викторианском стиле – или комнату, которую я ожидала бы увидеть в старые времена: со старинной мебелью, пестрыми обоями, тяжелыми портьерами и в цветах драгоценных камней.

Мама Бранта, кажется, ее звали Кэролайн, постукивает щипцами для завивки волос по верхушке резного кресла.

– Ну же, Джун. Давай приведем тебя в порядок, прихорошим, разоденем.

– Мне жаль, но я слишком больна. – Меня начинает пошатывать, лихорадка усиливается. – Я не смогу пойти на свадьбу.

– О, но ты должна. Ты же невеста.

Что?

– Да, Пич, ты не можешь нас всех бросить. Я потратил часы на написание этой речи.

Я оборачиваюсь и замечаю Тео, развалившегося на цветочной софе. Он прочищает горло, листок бумаги зажат в кулаке. Он также одет в изысканный смокинг.

– Тео?

– Когда-то давным-давно моя мама ждала ребенка, и я точно знал, что это будет девочка, – читает он, энергично жестикулируя. – Я собирался назвать ее Бабочка, но тут появился кто-то другой и дал ей другое имя – Джунбаг. Совсем не привлекательный жук, но тем не менее имя звучало мило. Прямо как моя маленькая сестричка. И у них обоих есть крылья, что было вполне уместно… потому что эта маленькая девочка была рождена летать.

Мне защекотало в спине – я поворачиваю шею и обнаруживаю два огромных крыла, прикрепленных к моим лопаткам. Они хлопают сами по себе.

Хлоп, хлоп. Взмах. Взмах.

Это безумие. Это просто не может быть на самом деле. Я подбегаю к Тео, трясу его за плечи:

– Пожалуйста, отведи меня обратно домой. Я пропущу Рождество. Это все какая-то бессмыслица!

Он только улыбается.

– Пожалуйста, – повторяю я, моя хватка ослабевает. – Я не должна быть здесь, Тео.

Он вздыхает, поднимает руку и берет меня за запястье.

– Конечно, должна, Пич. Все в твоей жизни вело тебя к этому дню.

– Это невозможно. Мне всего двенадцать! Я слишком маленькая, чтобы выходить замуж.

– Это все здесь не имеет никакого значения, сис.

– О, Тео, пожалуйста, отведи меня домой…

Я падаю рядом с ним на диван, и он притягивает меня к себе.

– Ты дома, глупышка. Кроме того, ты даже не дослушала мою праздничную речь.

– А ты не можешь мне ее рассказать в день моей настоящей свадьбы? В реальной жизни?

Тео делает паузу, опускает голову на мгновение и встречается со мной взглядом. В его глазах мерцают мириады звезд, а губы трогает мягкая улыбка.

– Думаю, я лучше расскажу тебе сейчас.

Моя голова раскалывается от боли. В легких чувствуется тяжесть, от которой хочется поскорее избавиться. Я прижимаюсь виском к его плечу, и по мне пробегают мурашки.

– Хорошо, – уступаю я.

– Отлично. – Он снова хлопает в ладоши. – Хорошо, Пич, слушай внимательно, потому что следующая часть очень важна. Поняла?

– Поняла.

– Хорошо. Теперь не забудь… – Тео делает глубокий вдох и открывает рот, чтобы что-то сказать.

Ничего не слышно.

Он двигает губами, но звука нет.

Нахмурившись, я поднимаюсь с его плеча.

– Я не слышу тебя, Тео…

– Вот и все. Ты же не забудешь?

Нет! Это сумасшествие какое-то!

– Скажи еще раз, – умоляю я. – Пожалуйста, Тео! Тебя не было слышно.

– Пора! – объявляет Кэролайн, увлекая нас за дверь. – Ты выглядишь просто восхитительно, Джун. Просто подожди, пока он не увидит тебя.

Тео вскакивает и отправляется следом.

– Время речи! – говорит он и важно шагает впереди меня.

Он действительно веселится.

– Подождите, я иду! – На мне вдруг оказывается танцевальный купальник с экстравагантной юбкой из фатина и шелка, украшенной сверкающими камнями. Радужный шлейф следует за мной, пока я иду к бальному залу, в котором меня ждут, – и я каким-то образом знаю дорогу к нему.

У входа меня останавливает Венди: у нее заплаканный вид. Тушь размазалась по щекам. Она неожиданно снимает с головы диадему и, приветствуя меня бесцветной улыбкой, надевает украшение мне на голову. Мои волосы волшебным образом становятся завитыми и усыпанными блестками. Я неуверенно касаюсь диадемы.

– Спасибо, – бормочу я.

– В любом случае на тебе она смотрится лучше, – пожимает она плечами. – Поздравляю, Джун.

Двери отворяются сами собой, и я вижу друзей и семью, ожидающих на украшенных драгоценными камнями скамьях. Все взгляды устремляются на меня, когда я вхожу в бальный зал. Мое сердце трепещет от нервного напряжения, жар усиливается. Я боюсь, что могу потерять сознание.

Моя мама вытирает платком слезы на щеках и счастливо улыбается, когда я ступаю по разноцветному проходу. Папа поднимает большой палец вверх и кричит мне:

– Ты выглядишь замечательно, дорогая!

Я закусываю губу, смотря по сторонам. Тео, похоже, репетирует свою речь, бабушка вяжет уродливый свитер, мои школьные друзья дуют в праздничные дудочки, тетя Келли сидит с кошками на руках, и даже Йоши тут на скамье, сидит с печеньем во рту и виляет хвостиком.

А Брант…

Подождите. Где Брант?

Я в панике кручусь по сторонам, но упираюсь в единорога.

Руперт заржал. Я отшатываюсь обратно.

А когда я поднимаю глаза наверх, то наконец нахожу Бранта. Он сидит верхом на единороге с двумя игрушечными слониками на коленях. Один – Агги, а другой, похоже, его старая мягкая игрушка… Бабблз. Интересно, где он нашел Бабблза. С нежной мечтательной улыбкой он протягивает мне руку.

– Готова, Джунбаг?

– Что? – хриплю я.

Он все еще одет в свой насыщенно-голубой смокинг, а с хвоста Руперта свисает лента с надписью «Молодожены».

Меня охватывает шок, когда я понимаю…

Брант – мой жених?!

– Т-ты и есть тот, за кого я выхожу замуж? – спрашиваю я, заикаясь, и комната начинает кружиться.

– Конечно, – хмурится он в замешательства. – Кто же еще это может быть?

Кто угодно! Кто угодно!

– Ты же мой брат, – говорю я ошарашенно. Голова кружится от всей этой неразберихи. – Отвези меня домой, Брант! Пожалуйста!

– Успокойся, Джунбаг. Я не совсем твой брат.

– Ты мой брат! Я не могу выйти за тебя замуж! – умоляю я его. – Пожалуйста, я больна. Мне нужно лекарство. Мне нужно… – Меня начинает пошатывать от сильного жара.

Меня качает из стороны в сторону, ноги слишком слабые, чтобы удерживать меня в вертикальном положении. Перед глазами кружатся звездочки, и все вокруг расплывается. Голоса становятся четкими. Цвета сливаются в свет. Шум превращается в… гудение…

Бип. Бип. Бип.

Я моргаю.

Меня заливает искусственный свет.

Я резко вдыхаю, но едва успеваю сделать вдох, закашливаюсь.

Мокрый, отвратительный кашель – в груди болит. Болит все тело.

Кто-то касается моего лба, осторожно убирает влажные волосы, и мои веки вздрагивают от знакомого присутствия. Запах мыла Ivory щекочет нос.

– Брант…

– Ш-ш-ш. Не пытайся разговаривать, Джунбаг. Я здесь.

Я поворачиваю голову вправо и вижу его. Он сидит на стуле возле меня, а я лежу на белой больничной койке. Накрахмаленные простыни натянуты до груди, свет в комнате резкий и слепящий. Я щурю глаза, пытаясь получше разглядеть Бранта.

– Ты настоящий?

В памяти всплывает сон, отчего я заливаюсь краской. Я надеюсь, что жар спрячет вспыхнувший на щеках стыд.