Текст книги "Дерзкая невинность"

Глава 5

С Беатрис было что-то не так, и Джессика собиралась выяснить, что именно.

От Беатрис не было известий с момента прибытия ее мужа, и это волновало Джессику все больше. Спустя несколько дней после приезда Фенвика в Броктон-Холл, горничная Оливии сообщила ей, что он вернулся в Лондон. Джессика решила, что подождет до завтра, чтобы дать Беатрис возможность оправиться после визита мужа, а на следующее же утро она поедет к своей подруге, чтобы выяснить, как все прошло.

Погода по-прежнему стояла хорошая, чему Джессика была рада – уж слишком холодно и дождливо было в Англии. Сразу после завтрака она отправилась в Броктон-Холл одна. Ни Беатрис, ни Джессика не нуждались в сопровождении, так как между их домами было не более мили и по этой дороге никто не ходил, кроме них и слуг.

Менее чем через полчаса после того, как Джессика покинула Стрэтфорд-Хаус, она уже стучала в дверь Броктон-Холла. Сначала никто не отозвался, но Джессика была настойчива, и незнакомец все же открыл дверь.

Это был не тот высокомерный слуга, который не хотел впускать их в дом во время приезда Фенвика, ведь тот привез его с собой. Дверь открыл старый слуга, которого она видела в свои предыдущие визиты в Броктон-Холл.

– Да? – спросил старик, и Джессика чуть не рассмеялась от облегчения. Слуга Фенвика привел ее в смущение, а этот… был вполне вменяем. – Могу я вам помочь, мисс?

– Я хочу видеть леди Фенвик.

– Мне очень жаль, но ее нет дома.

То же самое сказал в прошлый раз тот напыщенный слуга. Набрав побольше воздуха, она отважилась соврать:

– У меня к ней важное письмо, и мне сказали, что я должна вручить его прямо ей в руки.

Она подняла ридикюль, висевший у нее на руке. На самом деле в этой сумочке было множество кулинарных рецептов, которые кухарка Стрэтфордов написала для Беатрис.

Старик посмотрел на Джессику с подозрением:

– Письмо?

– Да. Очень важное.

– От кого?

– От… лорда Фенвика. Он останавливался вчера перед отъездом в Лондон в доме лорда Стрэтфорда. – Господи, хоть бы информация горничной Оливии была правильной. – И он попросил меня передать письмо сегодня утром.

Слуга долго смотрел на нее, но потом произнес:

– Минуту, пожалуйста, мисс, – повернулся и, шаркая, ушел в дом.

Джессике показалось, что прошла вечность пока он отсутствовал.

– Моя госпожа вас примет.

Слава Богу.

Старик повел ее наверх в комнату, в которой она никогда не была. Она была великолепна – впрочем, как все комнаты в Броктон-Холле, – с красивым мраморным камином, с вырезанными по бокам херувимами, дорогими коврами и шторами, со стенами, увешанными портретами важных мужчин, возможно, предков лорда Фенвика и владельцев этого дома до него.

Однако в комнате никого не было. Слуга попросил ее подождать.

Прошло еще несколько минут, прежде чем дверь снова открылась. Джессика вскочила со стула.

– Беатрис!

Беатрис остановилась в дверях.

– Доброе утро, Джессика. Мне сказали, что у тебя есть для меня письмо моего мужа.

Джессика наморщила лоб. Беатрис, сгорбившись, стояла к ней вполоборота, а огромная шляпа полностью закрывала ее лицо. На ней было простое старое шерстяное платье.

Беатрис закрыла дверь. Джессика бросилась к подруге, увидев, что та дрожит.

– Дорогая Беатрис. В чем дело? Что случилось?

– Письмо у тебя?

– Нет, – тихо призналась Джессика. Она взяла холодные руки Беатрис и стала их энергично тереть. – Я просто хотела тебя увидеть. И я не могла ничего другого придумать…

Беатрис напряглась.

– Тебе не следовало это делать, Джессика. Ты не… – Она вздохнула. – Пожалуйста. Я плохо себя чувствую. Я приду к тебе на следующей неделе.

– Беатрис, посмотри на меня.

– Нет. Я не думаю…

Джессика отпустила холодные пальцы подруги и, приложив ладони к ее вискам, повернула голову так, что они оказались лицом друг к другу.

– О! – выдохнула Джессика.

– Нет, нет. – Карие глаза Беатрис опухли, и под ними были страшные синяки.

– Ради Бога, что произошло?

– Я… упала.

Это была явная ложь. Джессика была в этом больше чем уверена. Ее вдруг охватила неистовая ненависть, а глаза наполнились слезами.

– Это он с тобой сделал, – заикаясь, произнесла она. – Это сделал лорд Фенвик, ведь так?

– Пожалуйста, возвращайся домой, – прошептала Беатрис, стараясь не смотреть на Джессику.

– О, Беатрис, мне так жаль…

Беатрис закрыла глаза.

– Не расстраивайся, Джессика. Это моя вина. Мне не следовало планировать этот обед. Я нарушила дозволенные мне границы. Я знаю, что он может вернуться в любую минуту. Я должна быть к этому готова. Я должна была знать, что он выберет именно этот вечер, чтобы вернуться домой.

Этот ужасный человек притворился удивленным, когда они сказали ему про обед. И хотя Джессика усомнилась в словах Фенвика о том, что Беатрис уже легла спать, он показался ей довольно приятным. Она поверила ему. Интересно, он избил жену до или после их визита?

Ярость обуревала Джессику, но сочувствие к жене маркиза Фенвика помогало ей держать себя в руках.

По щекам Беатрис текли слезы, и Джессика как можно нежнее обняла подругу. Хотя на самом деле ей страшно хотелось схватить ее и бежать подальше от этого страшного человека.

– Это не твоя вина, – сквозь стиснутые зубы сказала Джессика. – Никто не заслуживает того, чтобы его били. Никто.

– Но… но… – Беатрис уже просто рыдала на плече Джессики. – Я все делаю не так, как нужно. Я очень плохая жена. Он говорит, что я слишком толстая, что я позор и бесчестье…

– Нет! Это неправда. Ты милая и самая прелестная женщина, которую я знаю. Ты не можешь быть плохой женой. Это просто невозможно.

Джессика развязала ленты ужасной шляпы и бросила ее на стул. Потом снова обняла подругу и гладила ее по волосам до тех пор, пока Беатрис не выплакалась.

Джессика достала из ридикюля носовой платок, и Беатрис вытерла лицо.

– Прости меня.

– Я твоя подруга. Разве ты это не знаешь? Так что не за что просить прощения.

– Мы знакомы всего несколько недель, – всхлипнула Беатрис.

– С той самой минуты, как я тебя увидела, я знала, что мы с тобой непременно подружимся.

Беатрис робко улыбнулась:

– Правда?

Джессика кивнула:

– Правда. – Она взяла Беатрис за руку. – Давай немного посидим.

Беатрис кивнула и позволила Джессике отвести ее и усадить на элегантную, обитую светло-зеленым бархатом софу. Беатрис вытерла носовым платком слезы, которые снова потекли из ее глаз. Джессика осторожно дотронулась до синяка Беатрис.

– Сколько раз он делал с тобой такое?

– Это? – Беатрис провела дрожащими пальцами по левому глазу, который пострадал больше. – Не знаю.

– То есть ты не хочешь мне говорить или на самом деле давно потеряла счет?

– Я… потеряла счет, – опустив глаза, призналась Беатрис.

Джессика громко застонала.

– У него есть полное право…

– Полагаю, что это он так тебе говорит, – не скрывая гнева, выпалила Джессика.

– Но у него действительно есть право, – прошептала Беатрис. – Нет такого закона, который запрещал бы мужу воспитывать свою жену.

– Только потому, что нет такого закона, не означает, что у мужчины есть право. Ни один благородный мужчина не позволил бы себе так обращаться со своей женой.

Глаза Беатрис снова наполнились слезами.

– Выходит, я вышла замуж за плохого человека.

– Ах, Беатрис, ты заслуживаешь гораздо большего, чем это. И ты сама это знаешь.

– Если бы я была хорошенькой и не такой толстой… он гордился бы мной. Он брал бы меня с собой в Лондон.

Этот страшный человек не только жестоко обращался со своей женой, он убедил ее в том, что она сама во всем виновата. До этого момента Джессика еще никого так не ненавидела, как этого Фенвика.

Она опустилась на колени перед Беатрис и положила руки ей на ноги.

– Послушай меня. Твоей вины нет. Как мне убедить тебя, что ты хорошенькая? Расскажи, сколько у тебя было предложений выйти замуж до того, как ты выбрала лорда Фенвика?

– Шесть. Но папа велел мне выбрать Фенвика, потому что он когда-нибудь станет герцогом.

– Вот видишь? Если бы ты была уродиной, у тебя не было бы шести предложений. Можешь мне поверить.

Беатрис улыбнулась, но ее губы дрожали.

– Но я не была такой толстой.

Джессика покачала головой:

– Я никогда не знала тебя другой и не считаю тебя толстой или некрасивой.

– Правда?

– Да.

– Честно?

– Честно.

Губы Беатрис перестали дрожать, и улыбка стала уверенней.

– Спасибо. Ты настоящая подруга.

Джессика сжала ей руку.

– Я говорю все это не для того, чтобы ты почувствовала себя лучше, а потому что это правда. А ты знаешь, когда твой муж вернется в Броктон-Холл?

– Нет. Он никогда не предупреждает меня заранее. Я никогда не знаю, что он приедет, пока не увижу его карету на дороге к дому. Но теперь… – Она всхлипнула. – Боюсь, мне придется быть дома, когда он приедет в следующий раз. Что, если он приедет и будет меня искать, а я в это время буду у вас? Он так на меня рассердится.

– Не волнуйся так. Мы не оставим тебя в одиночестве: мы с сестрами обязательно будем навещать тебя в Броктон-Холле.

Беатрис улыбнулась.

– Но знаешь… ты могла бы его бросить, – тихо сказала Джессика.

– Ты сошла с ума, Джессика. Я не могу его оставить!

– Почему не можешь?

– Он мой муж.

– Он негодяй и избивает женщин. Он тебя не заслуживает.

– Нет, я не могу. Моя семья будет опозорена…

– Это не твоя вина!

– Но я буду обесчещена…

– Ерунда. Обесчещен будет он.

Неожиданно Беатрис схватила обе руки Джессики и сжала их.

– Ах, Джессика, ты никому ничего не расскажешь, ведь так? Обещай, что никому не расскажешь. Иначе… О Господи, Джессика. – Беатрис начала рыдать.

Джессика заморгала. Она даже не думала скрывать все от своей семьи. Она всегда рассказывала сестрам все.

– Ты не хочешь, чтобы я рассказала своим сестрам? Но, Беатрис, они тебе помогут.

Беатрис закрыла глаза. Слезы ручьями лились по ее лицу.

– Я не перенесу позора, – простонала она. – Прошу тебя…

– Хорошо, – успокоила ее Джессика. – Я ничего не буду рассказывать, пока ты мне не разрешишь.

– Спасибо.

Джессика вздохнула.

– Ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом. – Она потянулась за своим ридикюлем. – Я принесла тебе несколько рецептов.

Джессика выложила перед Беатрис все рецепты и слушала, как та рассказывает об ингредиентах разных блюд и о способах их приготовления, но ее мысли были далеко.

Джессика Донован никому не позволит избивать ее подруг. Просто не позволит, вот и все.

Макс просто не мог поверить, что половина ноября уже прошла. С тех пор как он поцеловал Оливию в тот дождливый день, время летело стремительно. Они часто проводили время вместе: читали книги в библиотеке, разговаривали в гостиной, играли в теннис, когда позволяла погода, хотя таких дней было немного. Но Макс больше ни разу не поцеловал ее. Но не из-за того, что не хотел, дело в том, что им не удавалось остаться наедине. Если бы это случилось, он непременно бы не удержался от того, чтобы не прикоснуться к ней.

Макс вошел в столовую для завтраков. Впервые со дня своего приезда в Стрэтфорд-Хаус он не застал там дам, сидящих за своим утренним шоколадом. Но там был Стрэтфорд. Он ходил взад-вперед у буфета, будто никак не мог решить, что выбрать на завтрак, в то время как Лэнгли говорил ему что-то тихо, но настойчиво.

– Что-то случилось? – спросил Макс, когда они замолчали и посмотрели на него.

Стрэтфорд вздохнул:

– Вчера вечером у Оливии был приступ лихорадки. За ней ухаживают сестры.

Черты лица Стрэтфорда заострились от беспокойства. У Макса сжалось сердце.

– Лихорадка? Она…

Он не смог окончить фразу. Она в опасности? Нет, этого не может быть. Вчера она выглядела совершенно здоровой. Тем не менее выражение лица Стрэтфорда вызвало у Макса дикое сердцебиение.

Стрэтфорд, казалось, понял неоконченную фразу Макса.

– Непосредственной опасности нет. Но когда ее лихорадит, это всегда повод для беспокойства. Мег чувствует, что она слабеет от каждого приступа.

Стрэтфорд наконец остановил свой выбор на яичнице, положил себе немного на тарелку и сел напротив Лэнгли. Он взглянул на Макса, все еще стоявшего в оцепенении в дверях, и предложил:

– Позавтракай, Хэсли.

Макс заставил себя кивнуть и на негнущихся ногах подошел к буфету, но туман, застилавший его глаза, не позволял оценить расположенные на буфете блюда. Он положил себе что-то на тарелку и сел рядом со Стрэтфордом.

Она слабеет с каждым приступом? Сколько же у нее их было?

Он мог бы попросить увидеться с ней. Но это было бы слишком бесцеремонно, ведь он не был членом семьи. Или официальным поклонником. Даже если бы и был, совершенно неприлично просить разрешения увидеть ее во время болезни.

– Могу я ее увидеть? – вырвалось у него. Черт. Он не может себя контролировать. Он просто не мог противостоять жгучему желанию видеть ее, чтобы убедиться, что она в порядке.

Стрэтфорд застыл с тостом в руке.

– Э… Я спрошу у Мег.

– Спасибо.

С того момента как вошел Макс, Лэнгли не проронил ни слова, но теперь взглянул на него с участием.

– Вы с мисс Донован стали друзьями, не так ли?

Лэнгли не обвинял, ни в коей мере не вмешивался, но Макс почувствовал себя куском мяса, которое эти двое мужчин намерены сначала отбить, а потом съесть – кусок за куском.

– Да, – спокойно ответил Макс. – Нам нравится общество друг друга.

– Вы проводите с ней довольно много времени, – непринужденно произнес Лэнгли. – Вам обоим нравится играть в теннис, не так ли?

– Да.

– Для тенниса погода слишком холодная, – вмешался Стрэтфорд, обнимая ладонями чашку с горячим кофе. – Особенно для человека со слабым здоровьем, таким, как у Оливии. В теннис нужно играть летом, это касается даже крепких людей.

– Погода и впрямь не очень баловала. Но за две прошлые недели мы играли всего раз или два. – Что-то внутри Макса сжалось, ведь еще вчера они сыграли партию. – Вы же не думаете… вы не думаете, что теннис стал причиной ее лихорадки?

Неужели в этом виноват он, забеспокоился Макс. Может быть, ему следовало настоять на отмене игры из-за холодной и ветреной погоды?

Но она бы запротестовала.

– Не знаю, – протянул Стрэтфорд.

Лэнгли пожал плечами:

– Трудно сказать.

Стрэтфорд отпил глоток кофе.

– Мег уверила меня, что она, Феба и Джессика уже не раз проходили через это. Я имею в виду болезнь Оливии. Они знают, что надо делать. Мег сказала, что температура уже немного спала.

Вот опять. Опять этот разговор о том, что проблема повторяется. Макс решил поддержать эту тему:

– Уже не раз? Вы хотите сказать, что мисс Донован подвержена приступам лихорадки?

– А разве она вам об этом не рассказывала? – удивленно поднял брови Стрэтфорд.

– О чем не рассказывала?

– Когда Оливии было девять лет, она подхватила малярию и чуть было не умерла.

Макс попытался не выдать себя, но что-то оборвалось у него внутри. Представить себе девятилетнюю Оливию смертельно больной…

– Так же, как ее отец?

– Да, – подтвердил Стрэтфорд. – Она тогда справилась с этой болезнью, а ее отец – нет. Но она все еще время от времени страдает от приступов лихорадки. И слабеет с каждым приступом. Поэтому ее сестры каждый раз безумно боятся, что она может не поправиться.

Теперь ему стала понятна сверхзабота ее близких. Но почему она скрыла от него эту важную подробность? Его это рассердило: в конце концов, она не обязана рассказывать ему все, но Максу почему-то было больно. Это означало, что Оливия ему не доверяет. Во всяком случае, не полностью.

– По правде сказать, никому из нас не нравится, когда она отправляется на свои долгие прогулки. Оливия может внезапно почувствовать себя плохо, а никого не будет рядом, чтобы помочь ей. Однако, – пожал плечами Стрэтфорд, – я скоро понял, что в этом вся Оливия. Она любит одиночество, и ей нужна свобода. Ей необходимо чувствовать себя сильной… и она действительно сильная. Если не физически, то во многом другом.

Макс не знал, что сказать. Такую информацию было слишком трудно так быстро переварить. Оливия, его Оливия, смертельно больна. В данный момент она лежит наверху в своей постели и страдает от этого страшного заболевания, когда он зачем-то обсуждает все это с этими мужчинами, ведь он хотел быть рядом с ней.

Стрэтфорд похлопал Макса по плечу:

– Поедем, покатаемся. Все лучше, чем сидеть дома и волноваться.

Максу не хотелось уезжать от Оливии далеко. Что, если он ей понадобится?

Но он все же кивнул. Ведь как он мог быть ей полезен, когда с ней доктор и ее сестры.

Стрэтфорд прав. Макс не перестанет беспокоиться, но он сойдет с ума, если останется дома, не сможет ее увидеть.

На следующий день Оливии стало гораздо лучше, хотя температура была все еще высокой, голова болела, в глазах была резь. Ей то становилось жарко и она отбрасывала одеяло, то накрывалась им чуть не с головой, дрожа от холода.

Одна из сестер всегда оставалась у ее постели. Феба дала ей порошок хинина, который она привезла из Антигуа, и пошла кормить Марджи. Ее сменила Джессика, сразу же начавшая хлопотать вокруг Оливии.

– Не откидывай одеяло, Оливия. Доктор говорит, что ты должна как следует пропотеть, чтобы вышел яд.

Оливия слабо улыбнулась и закрыла глаза.

– Мне очень жарко.

– Хм. – Джессика опустилась на стул возле кровати и взяла ее за руку. – На этот раз приступ был более легкий, не так ли?

– Он еще не кончился.

– Но сил у тебя уже прибавилось.

– Это правда. Завтра я наверняка встану.

– Сомневаюсь, – фыркнула Джессика.

Оливия улыбнулась, не открывая глаз.

– Кое-кто хотел тебя видеть, – после паузы произнесла Джессика.

Глаза Оливии мгновенно открылись.

– Макс?

Она думала о нем. Скучала по нему. Интересно, как он отнесся к ее болезни? Серена сказала об удивлении Джонатана, что Макс ничего не знал о малярии, но понял, почему Оливия ничего ему не рассказала.

Вдруг он теперь будет ее избегать?

– Да, лорд Хэсли. Джентльмены говорят, что он очень о тебе беспокоится.

Оливия вздохнула и опять закрыла глаза. Макс. Прошлой ночью, когда у нее была самая высокая температура, он ей снился. Это был странный, все время повторяющийся сон, в котором он, держа ее на руках, переносил через бурную реку.

Что значит этот сон? Говорил ли он о том, что Макс ходил по воде? Она могла бы посмеяться, но сейчас смеяться было слишком больно.

– Как я понимаю, это означает твое желание увидеть его.

– Я очень этого хочу, но… он придет?

– Думаю, что придет.

– И никто ничего об этом не подумает? Мне бы не хотелось, чтобы Джонатан и другие придали этому какое-то значение…

– Господи, Лив, – удивилась Джессика, – сама-то ты знаешь, что это значит?

– Что он друг, который обо мне заботится, – с надеждой в голосе ответила Оливия.

Джессика возвела глаза к небу, то есть к потолку.

– Ты лежишь в постели. В ночной рубашке.

– Ну что ты, Джессика. Неужели ты думаешь, что он может меня скомпрометировать в том состоянии, в котором я нахожусь? Уже не говоря о том, что я уверена, что выгляжу ужасно.

Джессика скрестила руки на груди.

– Святая Оливия, меня ты не проведешь. Я вообще считаю, что хватит называть тебя святой.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Знаешь, я верила, что ты никогда бы даже не попыталась кого-либо обмануть. Ты патологически честная. И все же пытаешься кое-что скрывать от меня.

– Скрывать что? – Голова Оливии раскалывалась.

– Свое отношение к лорду Хэсли.

– А что тут скрывать? Мы с ним стали хорошими друзьями.

– Ах, вот как. Знаешь что? Я думаю, что твои чувства к нему отнюдь не просто дружеские, дорогая сестричка.

Неужели?

Оливия взглянула на Джессику и поняла, что произнесла это вслух.

– Я видела, как ты все время следишь за ним взглядом. Вижу, как ты начинаешь светиться, когда он рядом. – Джессика улыбнулась. – И знаешь что? Я одобряю. Мне нравится лорд Хэсли.

Оливии хотелось, чтобы температура упала и она смогла бы сосредоточиться. Но это получалось у нее урывками.

Макс.

Они говорили о Максе.

Она по нему скучает. Как долго она лежит больная? Ей казалось, что целую вечность.

– Ты устала, – пробормотала Джессика. – Отдохни, Лив.

Оливия закрыла глаза и позволила снам о Максвелле Бьюкенене унести ее куда-то очень далеко.

Глава 6

– Ваши сестры говорят, что вам гораздо лучше, – сказал Макс.

– Да, спасибо.

Оливия сидела в постели, окруженная подушками. С тех пор как у нее начался приступ малярии, прошло четыре дня, но прошлой ночью температура спала. Она надеялась, что это было началом выздоровления, и хотя все еще чувствовала слабость, ей было гораздо лучше. Она была счастлива от того, что снова поборола болезнь.

А то, как к Оливии относился Макс, делало ее еще счастливее. Его прикосновения были нежными, в глазах светились доброта и сочувствие, так что она перестала волноваться по поводу его реакции на ее болезнь.

– Графиня сказала мне, что обычно лихорадка длится дольше, чем на этот раз.

– Возможно, это от перемены климата. Мне кажется, климат Англии подходит мне больше, чем на Антигуа.

– Будем надеяться. – Макс сжал ее руку и улыбнулся, но улыбка вышла нерешительной. Помолчав, он спросил: – Почему вы скрывали это от меня, Оливия? – Не дождавшись ее ответа, он резко бросил: – Не важно. Я знаю, что мне не следовало спрашивать. Я не имею права что-либо от вас требовать, тем более личное… И все же…

Макс сглотнул.

Оливия стиснула его руку.

– Я хотела вам рассказать. Но… я боялась.

– Боялись чего?

Голос был напряженным, взгляд остекленел так, словно ее признание причинило ему боль.

– Ах, Макс.

Каким образом Оливия могла объяснить ему, рассказать ему о том, что обычной реакцией на ее болезнь была жалость или отвращение? Как объяснить ему свой страх, что он испугается этих приступов и она лишится такой свободы в их отношениях?

– Я боялась, что вы измените свое отношение ко мне. А мне так нравилось, как вы себя ведете, когда мы вместе. Я не хотела, чтобы вы думали обо мне по-другому. И сейчас не хочу.

– Это лишь помогло бы мне понять вас, Оливия. Вас и вашу семью.

– Я хотела, чтобы вы верили, что я нормальная женщина. Я не хочу, чтобы вы смотрели на меня с жалостью или отвращением. Мне просто хотелось на какое-то время притвориться.

– Если вы думали, что ваша болезнь каким-то образом изменит мое мнение о вас, то вы ошибаетесь.

– У всех меняется мнение обо мне.

– Но не мое, – твердо заявил Макс.

– Вы действительно уверены, что когда я встану с постели, ничего не изменится? Мы останемся… друзьями? Снова будем вместе гулять и играть в теннис?

– Ничего не изменится, – торжественно заявил Макс. Наклонившись вперед и не отпуская ее руки, он провел пальцем другой руки по ее лбу. – Я по вас скучал.

Его низкий бархатистый голос окатил Оливию теплой волной.

– Мне тоже вас не хватало, – призналась она. Она все время о нем думала. С того момента как Джессика сказала ей, что он хочет навестить ее, она надеялась увидеть его всякий раз, как открывала глаза. А теперь он здесь, и Оливия была счастлива.

– А вам скоро разрешат встать с постели?

– Надеюсь, что завтра. – Оливия нахмурилась. – Однако вряд ли я какое-то время смогу играть с вами в теннис.

– Я сомневаюсь, что мы вообще сможем играть. Прошлой ночью были заморозки, уже холодает. Завтра земля вообще превратится в лед.

– Черт, – пробормотала Оливия. – Как долго погода будет против нас?

– Не успеем мы оглянуться, как наступит весна. А до тех пор мы найдем себе другие интересные занятия.

– Вы меня дразните, лорд Хэсли? – Оливия уловила хитрый блеск в его глазах.

– Угадайте. Любое занятие будет мне в радость, если вы будете принимать в нем участие.

Оливия вдруг поняла, что чувствует то же самое. Ей нравилось, как Макс слегка наклоняет голову, когда слушает ее, словно все, что она говорит, для него важно. Нравилось, когда он с искренним интересом расспрашивает о ее жизни и о ее семье. А уж когда он к ней прикасался… Хотя в последнее время это случалось гораздо реже, чем ей хотелось бы.

– Я наконец понял, почему ваша семья так о вас заботится. Они просто хотят, чтобы не было рецидивов малярии.

Оливия фыркнула.

– Они считают, что каждая моя прогулка может оказаться последней.

– А вы с этим не согласны? Вы не думаете, что ваша физическая активность провоцирует болезнь?

– Я совершенно в этом уверена.

– Тогда что?

– Не знаю. Приступы такие нерегулярные.

– А как часто они случаются?

– Раз или два в году. Последний был прошлой зимой.

– Я думал об этом. Мне кажется, что если бы температура поднималась после прогулок, вы бы заболели в тот день, когда мы попали под ливень. Помнится, вы тогда промокли до нитки и замерзли.

– Мег страшно на меня рассердилась и была зла на Джонатана за то, что он не перекинул меня через седло и не домчал меня домой до дождя.

– И все же вы не заболели. А заболели сейчас. Что могло стать причиной? Вы считаете, что это теннис?

– Я уверена, что не теннис. Мы столько раз играли и даже в более холодную погоду, и ничего не случилось. Очень хотелось бы знать причины, вызывающие лихорадку.

Макс наклонился к ней еще ниже, и Оливия закрыла глаза.

– Вы устали?

– Нет, – выдохнула она.

Макс коснулся губами ее рта, ожидая ответа на его действия. Оливия разомкнула губы и слилась с ним в поцелуе, заставившем ее сердце учащенно забиться. Незнакомые ощущения завихрились по ее телу, словно струйки сладкого дыма. Оливия глубоко вдохнула его мужской запах, так отличавшийся от женских ароматов, окружавших ее столько лет. Она ощущала его силу и твердость, хотя с ней он всегда был нежен. В нем удивительно уживались противоположности – сила и мощь с мягкостью и состраданием, что так нравилось Оливии.

Ее все больше захватывал этот поцелуй. Макс прикоснулся свободной рукой к ее щеке и, откинув пряди волос от ее лица, принялся гладить ее. Оливия чувствовала, как пальцы его большой ладони дрожат.

Скрипнули петли, и дверь открылась. Но даже этот звук, вернувший Оливию к реальности из сладких грез, не мог заставить ее отпрянуть от Макса.

Медленно, с громадным усилием Макс отодвинулся. Оливия открыла глаза и, оторвав взгляд от него, увидела стоявшую в дверях Серену.

Ладонь Макса соскользнула со щеки Оливии, и кровь прилила к ее лицу.

Макс поклонился:

– Миледи.

– Лорд Хэсли. – Голос Серены был чуть резче обычного.

Наступила неловкая пауза, после чего Серена вошла и закрыла за собой дверь.

– Мне, по-видимому, следует притвориться, что я ничего не видела.

Ничуть не смутившись, Макс улыбнулся и кивнул. Потом посмотрел на Оливию:

– Так до завтра?

Он все еще держал ее руку. Пожав ее на прощание, Макс вышел.

Серена дождалась, когда за ним закроется дверь, и села на освободившееся место.

– Ты чувствуешь себя лучше.

– Мм.

Смущение быстро прошло. Оливия принялась рассматривать рисунок на покрывале: на темно-зеленом фоне цвели розы.

Потом перевела взгляд на Серену.

– Ты намерена играть в старшую сестру, Серена? Будешь меня ругать?

Серена смотрела на Оливию, явно размышляя, как ей себя вести, и наконец ответила:

– Нет.

– Вот и хорошо. – Оливия подняла взгляд к потолку.

– Я знаю, что между тобой и лордом Хэсли возникла взаимная симпатия.

– Хм. Ты так это называешь? Симпатия?

– Я так думаю. По правде говоря, – сказала Серена, скрестив руки на груди, – я никогда этого от тебя не ожидала, Оливия.

– Я сама от себя этого не ожидала. – О, как ей нравится Максвелл Бьюкенен! Как ей нравятся его поцелуи. Она вздохнула. – Очевидно, я все-таки не святая, как оказалось.

– Выходит, что нет, – улыбнулась Серена. – Все же после одного сезона в Лондоне ты очень ясно дала понять Джонатану и мне, что хочешь жить с нами. Что тебя не интересуют джентльмены и ты не намерена выходить замуж.

– Я так же настроена и сейчас.

– Неужели? – усомнилась Серена.

– Разумеется. Лорд Хэсли уедет через несколько недель и заберет с собой свои поцелуи, и моя жизнь потечет так, как я и планировала. Это всего лишь временное… увлечение.

– Ты правда так думаешь?

– А разве может быть иначе? – Оливия знала, что у Макса есть своя жизнь вне стен этого дома. Скоро он станет герцогом и даже не подумает жениться на ком-либо вроде нее, женщине без состояния, связей в обществе и с сомнительным здоровьем.

Конец их взаимоотношений неизбежен, хотя мысль о том, что Макс уедет, ранила ее душу.

– Ах, Оливия. Как ты думаешь, что происходит между тобой и лордом Хэсли?

– Ну… Мне он очень нравится. Мне приятно его общество.

– А ему, совершенно очевидно, приятно твое. А наблюдая за тем, как он беспокоился о тебе последние несколько дней, я бы сказала, что он любит тебя.

– Да, я тоже так думаю. – Оливия вспомнила его поцелуй. Неудивительно, что женщины теряют головы от мужских ласк. Поцелуй Макса убеждал Оливию, что он готов ради нее на все, что он может преподнести ей весь мир на серебряном подносе.

Несмотря на полное отсутствие какого-либо опыта, у Оливии все-таки оставалась пусть капелька, но здравого смысла. Даже если он ее любит, она не скроена по меркам герцогини.

Оливия никогда еще так о себе не думала… до этого времени.

– Дорогая, прежде всего я желаю, чтобы ты была счастлива. Я не хочу, чтобы он сделал тебе больно.

Оливия на минуту задумалась.

– Ты и вправду думаешь, что Макс может сделать мне больно? Что он на это способен?

– Да. Я не думаю, что он специально это делает, но мне кажется, что он захочет большего. Ведь он мужчина, в конце концов. А когда он покинет Стрэтфорд-Хаус, он заберет твою добродетель с собой, и ты больше никогда ее не вернешь. Ты сможешь смириться с этой потерей и не будешь чувствовать себя преданной?

Оливия ответила не сразу. Она вспомнила о своих ощущениях от поцелуя Макса. Она сделала бы все, лишь бы продлить чувство, вызванное его прикосновением: гулкое биение ее сердца, напряженные в ожидании нервы, покалывание кожи от возбуждения.

Сможет ли Оливия наслаждаться теми ощущениями, которые Макс подарил ей в такой короткий отрезок ее жизни, или она до конца жизни будет сожалеть о них?

– Не знаю, – тихо призналась она. Впервые в жизни она по-настоящему подумала о своем будущем, о своей жизни с Сереной и Фебой и их мужьями и детьми. Она все еще хочет именно этого…

Или?

Оливия никогда не сможет их оставить – это она знала точно. Она уже потеряла одну сестру и не переживет потерю трех, покидая их.

– Возможно, мне захочется… – начала она и запнулась. – Может, мне захочется чего-то большего с ним.

– Замужество?

– Нет, – прошептала Оливия. – Не замужество. Это было бы невозможно. – Она умоляюще посмотрела на Серену в надежде, что она не будет вынуждена объяснять.

– А что же тогда? – явно не могла понять Серена.

– Если я должна прожить жизнь старой девой… мне может захотеться получить опыт… всего один раз… любовницы. – Щеки Оливии запылали, но она заставила себя продолжить. – Как тебе известно, Серена, я очень неопытна в этих делах. Но… я полагаю, Макс был бы очень нежным любовником.

У нее перехватило дух. Оливия была так смущена, что была готова раствориться прямо в простынях. Но если она не может поделиться своими истинными чувствами со старшей сестрой, она не сможет быть честной ни с кем другим.