Текст книги "Твин-Пикс: Тайный дневник Лоры Палмер"

29 июля 1984

Дорогой Дневник!

Вот мое стихотворение:

 
Хватит света ему, чтоб в меня заглянуть,
Я ж его различить вдалеке не могу.
Под окном он стоит,
Чтоб с улыбкой схватить,
Закружить, завертеть.
Выходи, говорит, поиграй;
Нет, лежи, нет, лежи – не вставай.
 
 
Мое платье и все мои волосы –
Тот же лес и обрывки стихов.
Вот он рядом совсем,
Но его ведь здесь нет,
Вот он рядом – зову,
Но ни слова в ответ.
 
 
Я кричу, а меня
Не услышит никто.
Я шепчу, а он думает,
Только ему.
В горле сами собой застревают слова.
 
 
Мне все кажется это расплатою за
Грех минувший, а может,
Мой будущий грех.
И никто, и никто не приходит помочь.
Он смеется:
Спи, крошка, теперь уже ночь.
 

30 июля 1984

Дорогой Дневник!

Мэдди привезла с собой целую кучу одежды и заставила меня все перемерить перед зеркалом. Она, должно быть, чувствовала, что я чем-то удручена… так мне кажется. Некоторые из ее вещей были очень красивые. Мне нравилось, как они на мне сидят. Особенно хорошо я смотрелась в туфельках на высоком каблуке, короткой юбке и таком прелестном белом пушистом свитере.

Мэдди, глядя на меня, сказала, что я напоминаю ей Одри Хорн. Это дочь Бенджамина Хорна, у которого работает мой отец. Бенджамин очень, очень, очень богатый. Одри – красивая девочка, но тихоня и бывает вредная. Ее отец не обращает на свою дочь особого внимания, и, может, потому она себя так ведет. Со мной же он всю жизнь, сколько я себя помню, всегда нежен. Каждый раз, когда «Грейт-Нозерн» устраивает вечеринку или какое-нибудь другое сборище, Бенджамин сажает меня к себе на колени и начинает тихонько мурлыкать мне песенку. Иногда мне неудобно перед Одри: когда она видит это, ей, должно быть, становится так нестерпимо грустно, что она часто убегает из комнаты и не возвращается до тех пор, пока ее мать не приведет ее обратно. Бывает, правда, что мне делается даже приятно, когда она убегает. Тогда я становлюсь как бы центром внимания, и для него я дороже собственной дочери. Понимаю, это не очень приятно говорить, но я хочу быть честной.

Если уж быть честной до конца, то признаюсь: мне тоже понравилось, как я выгляжу в нарядах Мэдди. У меня внутри все так и потеплело. Совсем как на качелях, пока не привыкнешь к их движению вверх-вниз. Ручаюсь: если бы я всегда носила эти вещи, моя жизнь сложилась бы иначе.

Потом Мэдди и я пошли погулять, но уже, конечно, просто в джинсах и футболках. У нас в Твин-Пикс на каблуках и в короткой юбке ходят только по большим праздникам или во время фестивалей, когда повсюду развешаны транспаранты и гремит танцевальная музыка. Мы дошли до Истер-парка и немного посидели в беседке на холмике. Мэдди рассказала, что вполне довольна своей жизнью с родителями – «только вот ты и представить себе не можешь, как они во все лезут!». Я привожу ее высказывание дословно, потому что оно, по-моему, очень хорошо передает суть дела. Еще она сказала, что в жизни много такого, к чему сперва трудно привыкнуть, но потом все равно привыкаешь, и ничего.

Может, и мне тоже пора так начать думать. Тогда я, может, стану гораздо лучше, чем сейчас, когда я беспрестанно размышляю над тем, что со мной происходит. Я очень надеюсь, что скоро настанет такое время, когда все именно так и будет, и я сумею наконец избавиться от своих тревожных мыслей. Мыслей, которые я даже не могу толком выразить словами. Если я стану лучше, чем сейчас, и буду стараться каждый день, то, вероятно, все уладится.

С любовью, Лора

30 июля 1984

Когда-нибудь стать взрослой будет легче

 
Внутри у женщин скрыто два холма,
Им надоело оставаться в доме,
Спешат увидеть солнце и луну
И блестки звезд во тьме мужской ладони.
 
 
Оглядеть себя люблю я
По утрам, открывши веки:
Вот холмы, а вот долины
И подводные там реки.
 
 
Все снаружи
Расцветает,
Но, увы, мертво внутри.
 
 
О, если б я понять смогла
Причину своих слез,
И место уступил кошмар
Дыханью светлых грез.
 

2 августа 1984

Дорогой Дневник!

Я уже так давно ничего в тебя не записывала и очень перед тобой виновата. Три дня назад уехала Мэдди, и все это время у меня в душе живет страх. Он вызван чем-то, для меня самой еще не ясным.

Случилось, правда, и кое-что хорошее. В середине прошлой ночи я вдруг ощутила непередаваемо прекрасное состояние. В груди было так тепло и между ног тоже. Впечатление такое, будто все мое тело вывернулось наизнанку и я вот-вот улечу куда-то. Думаю, это был оргазм, который я испытала во сне. Понимаю, что писать об этом ужасно стыдно, но в то же время не могу не чувствовать и некоторого удовольствия.

Сразу после этого мне почудилось, что ко мне в спальню зашел мальчик, и сквозь ночную рубашку я ощутила его мягкое прикосновение. Он шептал мне ласковые, нежные слова, а потом сказал, чтобы я лежала очень тихо, а то он уйдет. Затем он потянул меня к краю кровати за ступни, и, когда мои ноги коснулись пола, он заставил меня закрыть глаза. Тут я почувствовала, как он раздвигает мне ноги – все больше и больше, так что мне пришлось посмотреть, что происходит, а когда я открыла глаза, его уже не было. Я взглянула на свой живот и увидела, что беременна. Он был внутри меня, но такой крошечный, совсем как младенец. Как жалко, что все так закончилось. И зачем только мой мозг так все оборвал? Мне больше нравилось, когда меня нежно тянули с кровати и я вся отдавалась этому приятному ощущению.

Лора

7 августа 1984

Дорогой Дневник!

Всю первую половину дня сегодня я провела с Троем – вылизывала, чистила и кормила. Меня восхищает, до какой степени он, кажется, понимает мои чувства. Пока я расчесывала ему гриву, Трой стоял, прижавшись ко мне носом, а когда я присела в уголке его загона, он тут же опустил голову и, с моего разрешения, принялся обнюхивать мою шею и дышать в лицо. Интересно, бывает ли, чтобы люди по-настоящему влюблялись в своих лошадей, как я? Или, может, не следует предаваться такого рода мыслям и чувствам?

Как бы мне хотелось, чтобы пришла Донна. И конечно же, Мэдди. Надо будет обязательно позвонить Донне и узнать, не сможет ли она приехать ко мне с ночевкой или выбраться хотя бы на полдня. Если нет, то тогда я могла бы побыть у нее дома. Наверное, это было бы даже лучше. Иногда моя собственная спальня кажется мне самым чудесным местом в мире, но порой она похожа на тюремную камеру, где тебя медленно душат.

Хотелось бы мне знать, не то же ли самое испытывает человек, умирая… то есть как будто бы его кто-то душит.

Или он ощущает то, что говорят об умирающих в церкви на проповеди? Что они возносятся в небо, все выше и выше, пока Иисус не увидит их там и не возьмет за руку. Кстати, я совсем не уверена, что мне хотелось бы быть рядом с Иисусом, когда настанет мой черед умереть. Ведь я могу сделать что-нибудь не так, пусть даже это будет маленькая ошибка, а его это огорчило бы. Я недостаточно про него знаю, чтобы быть уверенной, что именно может его рассердить. Библия, конечно, говорит, что он всепрощающий, и умер на кресте за мои грехи, и любит каждого человека независимо от его недостатков… но все кругом говорят, что я идеальная дочь, самая счастливая девочка на свете и у меня нет никаких неприятностей. А это совершенно не так. И откуда же мне знать, что Иисус в действительности за человек и похож он на меня или нет? Может, ему иногда страшно и он совершает что-нибудь дурное, хотя большинство людей и не подозревают, как и когда он это делает? Скорей всего, я буду находкой для Сатаны, если не стану осторожнее. Иногда, во время своих встреч с БОБОМ, я думаю, что и так нахожусь во власти Сатаны и мне никогда уже не выбраться из темного леса, чтобы снова можно было стать прежней Лорой – доброй, честной и чистой.

Иногда мне приходит на ум, что жизнь для всех нас была бы куда легче, если бы нам не приходилось думать о себе как о мальчиках или девочках, мужчинах или женщинах, молодых или старых, толстых или худых… если бы вместо этого мы могли бы считать себя совершенно одинаковыми. Да, нам могло бы такое скоро наскучить, но зато опасность, которую таит в себе наша жизнь, навсегда бы исчезла…

Я снова к тебе вернусь, после того как позвоню Донне.

Донна сказала, что ей очень хотелось побыть со мной вместе сегодня вечером, но как раз в этот день у них какое-то «семейное торжество». Так что мы остаемся с тобой, Дневник, один на один. Может, удастся выбраться вместе в лес и выкурить там одну из тех сигарет, что оставила для меня Мэдди. Всего их четыре, и я надежно спрятала их в ножке кровати. Обычно там я прячу школьные записочки, когда мне не хотелось бы, чтобы они попались на глаза маме, когда она приходит сюда ко мне убираться (или шпионить за мной)… ну, знаешь, мамины штучки. Я ее люблю, но она далеко не всегда понимает, что именно я пытаюсь ей рассказать. И если бы она узнала обо всем, что творится у меня в голове, с ней бы наверняка случился инфаркт. А прячу я свои секреты так: отвинчиваю набалдашник, и там внутри есть углубление. Папа бы назвал его «полостью». В ней дюйма четыре глубины, словом, просто идеальный тайник. А если на спинке кровати висит к тому же сумочка или, скажем, свитер, то догадаться, что набалдашник отвинчивается, абсолютно невозможно.

Так что, может быть, мы еще выберемся с тобой вдвоем в лес, возьмем с собой фонарь и сигарету и побеседуем всласть. Я знаю, что ты можешь хранить тайну даже еще надежнее, чем Донна. Маме я бы ни за что не решилась рассказать обо всех своих сексуальных мыслях. Боюсь, что, если что-нибудь подобное вдруг вылетело бы из моего рта, это наверняка услышал бы Бог. Во всяком случае, кто-то мог догадаться, какая я испорченная, и сказать… Ну, например, так: «Никто, кроме нее, ни о чем подобном не размышляет!»

Ручаюсь, что он был бы прав. Ручаюсь также, что у меня никогда не будет любимого, потому что всякий раз, когда мы захотели бы поцеловаться или просто повалять дурака, он бы не мог не подумать, что я какая-то сумасшедшая – странный, больной человек. Искренне надеюсь, что не такова. Как бы я огорчилась, если бы все это было правдой! Но как, как мне избавиться от своих теперешних мыслей? Ведь я ничего не могу поделать со своей головой и запретить ей думать, о чем захочется.

От этих мыслей мне становится до того тепло, а грудь так и вздымается, то наполняясь воздухом, то выпуская его, точь-в-точь как бывает в кино или в книгах, но все-таки не совсем так, как у меня, потому что там героини никогда не говорят о своих фантастических грезах.

Сейчас мне предстоит спуститься к ужину. Жалко, что, уходя, я не могу спрятать и тебя в ножке кровати. Пока что мне придется прикрепить тебя клейкой лентой к стене за доской, где висит расписание уроков. Надеюсь, ты меня не подведешь и не выпадешь оттуда, пока меня не будет.

Остальное потом.

Лора

11 августа 1984

Итак, Дневник!

Опять мы с тобой вдвоем. Примерно в миле от дома, в предвечерний час. Летом в это время суток лес еще не кажется таким страшным, как ближе к ночи. Здесь в лесу тепло, и вместе с тобой, Дневник, мы сидим, прислонившись к стволу большого дерева. Это сосна. Наша с Донной любимица. Когда я смотрю вверх, мне кажется, ее ветви качают меня, как в колыбели.

Я думаю, что сейчас выкурю ту сигарету. У меня с собой жестянка из-под содовой, чтобы можно было стряхнуть туда пепел и бросить окурок, а то в лесу начнется пожар и сгорит весь наш Т. П.[3]3
  Т. П. – сокращение названия городка, где проживает героиня. В тексте игра слов: Т. П. означает также «туалетная бумага» (Тойлет пейпер). – Примеч. перев.


[Закрыть] В школе мы иногда так называем Твин-Пикс. Весь мир подтирает задницу Т. П., как любит говорить Бобби Бриггс. Он еще таскает всех девчонок за волосы и рыгает нам прямо в лицо. Конечно, мы все ему нравимся. Как-то я зашла после уроков в кафе «Дабл Р», и он заскочил за мной и изо всех сил дернул меня за волосы.

Норма подмигнула мне и спросила, назначен ли у нас уже день свадьбы. Она просто спятила, если думает, что я могу даже близко к такому подойти. Мальчик, который мне понравится, так дергать меня за волосы наверняка не станет… Мне кажется, он будет делать это нежно, как происходит в моих снах. Он соберет мои волосы на затылке и медленно приблизит мою голову к себе, чтобы мы могли целоваться языками.

Интересно, члены у других мужчин такие же, как у папы, или нет? Я до сих пор не могу забыть, как мама в ту ночь старалась прикрыть его простыней. Мне он показался просто куском сырого мяса. Может, через какое-то время он и будет выглядеть ничего, а может, он и был вполне нормальным, пока с него не содрали кожу, так что он стал розовым и чудным. Надеюсь, когда-нибудь я смогу увидеть что-нибудь более приятное на вид. Господи, сделай, чтоб так оно и было. Не хочу я лежать так, как лежала тогда мама. Как будто рыба на берегу, когда ее вытащили из воды и она пытается дышать. Одни только судорожные вдохи-выдохи, и ничего больше. Если только мне удастся найти настоящего мужчину, тогда, наверное, я смогла бы с удовольствием заниматься с ним любовью так, как, по моему мнению, это и должно происходить. Наполовину управляемо и наполовину… Не могу подобрать нужного слова. Кажется, я становлюсь слишком уж испорченной. Если бы кто-то прочел то, что я здесь пишу, я бы просто умерла со стыда.

В лесу уже ухают совы. Одна из них сидит на дереве прямо у меня над головой… Все-таки она какая-то странная. По-моему, это сова мужского пола и, кажется, следит за мной. Всякий раз, когда я смотрю наверх, она тут же дергает головой и отворачивается. Интересно, знает ли она, о чем я тут пишу? Господи, пора мне уже наконец стать хорошей девочкой. Прямо сейчас. Может, это такая птица, про которую я однажды читала? На плечи вам опускается большая птица, она нежно прижимается к вам, а сама в это время занята тем, что читает ваши мысли. И если они были скверными, птица старается клюнуть вас в глаза и уши, словно указывая: надо смотреть и слушать, а не предаваться плохим и грязным мыслям.

Иногда мне так хотелось бы летать. Интересно, мечтают ли птицы хоть когда-нибудь о том, чтобы ходить в школу или на работу? Или чтоб у них были платья и костюмы, а не перья, о которых так мечтаем мы? Будь я птицей, я поднялась бы в небо над Твин-Пикс и улетела бы далеко-далеко за его пределы. И никогда бы не вернулась обратно, если бы в этом не было необходимости.

А сейчас я только запишу свое стихотворение, и можно будет отправляться домой.

 
То, что во мне таится,
О том никому не ведомо,
То мой секрет.
Но вот завладел он мною
И тянет меня за собою
В глухую ночь.
Секрет мне на ухо шепчет:
Ты не будешь смеяться с друзьями,
Ты не будешь взрослеть вместе с ними,
Если только не дашь мне слово
Не выдать мое имя.
В жизни ль все это или, может,
Просто взяло и мне приснилось.
Но едва лишь ОНО прикоснется,
Я пропала, я вся растворилась.
Слез не лью,
Не зову на помощь,
Руки чьи-то меня обвивают,
Чьи-то пальцы впиваются в тело,
Чей-то голос тихонько взывает,
Манит в лес, как в кошмаре страшном,
Меня неправую,
Меня прекрасную,
Меня порочную,
Меня – Лору.
 

Надо возвращаться домой. Пора. Уже стемнело. Оставаться здесь дольше не слишком приятно.

Лора

16 августа 1984

Дорогой Дневник!

Еще никогда в жизни не была я в такой растерянности. Сейчас ровно половина шестого утра, и я так дрожу, что едва в состоянии держать ручку. Только что я снова была в лесу. И заблудилась. Но кто-то меня вел. Мне кажется, я очень плохой человек. С завтрашнего дня начинаю новую жизнь. Не буду думать ни о чем таком. Не буду больше думать о сексе. Может, он перестанет являться, если я очень постараюсь быть хорошей. Может, мне удастся стать такой, как Донна. Она хороший человек. А я плохая.

Лора

P. S.

Обещаю, обещаю, обещаю быть хорошей!

31 августа 1984

Дорогой Дневник!

Я ничего не записывала в тебя целую вечность, потому что я так старалась быть счастливой и вести себя хорошо, все время находясь среди людей, чтобы не быть одной и не дать воли плохим мыслям. Но сегодня я не могу больше молчать: слишком много всего накопилось.

У меня начались месячные. Это не совсем то, что я думала. На следующей неделе идти в школу, а тут такое. Утром я встала с кровати и вдруг вижу кровь. Я позвала маму, и она, понятное дело, устроила из этого целую историю. Хотя я просила ее никому ничего не говорить, она тут же позвонила папе. И теперь, наверное, в «Грейт-Нозерн» все все знают. Мне просто нужны были эти проклятые тампоны, или как там они называются, а она вместо этого начала мне объяснять, что я теперь стала женщиной и все такое прочее. Ну хорошо. Хорошо. Событие это не рядовое. Но моя жизнь от этого может стать только хуже, если не проявлять осторожности. Сейчас, во всяком случае, у меня колики и я лежу в кровати.

Мама передвинула ко мне в комнату телевизор – весьма мило с ее стороны, – на моем животе грелка, а рядом на ночном столике гора аспириновых таблеток. Телевизор меня не особенно интересует, так что я снова осталась один на один со своими мыслями о жизни и о… других вещах. Мне кажется, то, что выходит сейчас из меня, должно было бы стать источником жизни для какого-то другого существа. Я радуюсь, что больше во мне нет никого. Во всяком случае, ребенка.

Иногда я думаю, что внутри меня кто-то находится, но это как бы и не во мне, а в ком-то чужом. Порой я даже вижу эту незнакомую «ее» в зеркале. Я вовсе не уверена, что мне когда-нибудь захочется иметь детей. С родителями или людьми, которые ими становятся, что-то происходит. Мне кажется, они забывают, что сами когда-то были детьми и кое-какие вещи порой могут смущать или огорчать их собственных детей, но они или забывают об этом, или сознательно не обращают внимания. Со мною поздней ночью происходит иногда множество дурных вещей, так что я, вероятно, никогда хорошей матерью не стану. От этого мне делается грустно.

Рада я одному: Юпитер лежит рядом со мной на кровати и тихонько мурлычет. Как и ты, он никогда не будет меня ругать.

Лора

1 сентября 1984

Дорогой Дневник!

Груди у меня болят, и, по-моему, это как-то глупо, потому что они ведь такие маленькие. Должна, правда, сказать, что они больше, чем были на прошлой неделе, и уж, конечно, выглядят гораздо красивее. И у них такие упругие маленькие розовые соски. Но, господи, как они болят.

Мама зашла раньше обычного, и мы очень мило с ней поговорили. Я сказала ей, что не надо было ничего рассказывать папе о моих месячных. Тут она извинилась, но заметила, что поступила так единственно из-за того, что знала: он будет гордиться своей маленькой девочкой, которая отныне стала женщиной. Она поменяла воду в грелке и долго массировала мне живот. Все это время нам ничего не надо было говорить друг другу, но я все же чувствовала, что наш разговор продолжается.

Потом она легла рядом со мной на кровать, и я заснула у нее на плече. Примерно через час я проснулась, мы с мамой распили на двоих бутылку содовой, и впервые за долгое время я почувствовала, что мы по-настоящему с нею близки.

Надеюсь, сегодня ночью я буду спать без сновидений.

С любовью, Лора

9 сентября 1984

Дорогой Дневник!

Я открыла в себе нечто новое. Помнишь ту ночь, про которую я тебе рассказывала, когда я проснулась от охватившего меня блаженства? Ну так вот! Я обнаружила, что у меня на теле имеется одно место и оно позволяет мне вызывать это ощущение в любой момент. Теплое, чудесное место, где все остальное растворяется, оставляя меня один на один с моим блаженством. Маленькая потайная красная кнопка. И здесь я полная хозяйка. Наконец-то есть нечто, способное унести меня прочь, так же как и мои грезы. Я могу добиваться этого, лежа в кровати и нежно лаская кончиком пальца заветное место. До чего приятно! Можно делать это и в ванне под водяной струей (вот уж не думала, что ванна способна доставлять такое удовольствие). Можно под душем, когда на тебя сверху нежно льется вода.

Я извиваюсь и подпрыгиваю у себя в постели, и мне иногда приходится накрывать голову подушкой, чтобы было совсем темно. И еще, чтобы никто не слышал моих вскриков. Это же все-таки тайна. Хорошая она или плохая, но она доставляет мне наслаждение, и никто не должен знать о ней, кроме тебя, дорогой Дневник.

Ну и неделя! Сначала мои месячные и все, что с ними связано, а теперь это сладостное, как мед, открытие. Сейчас я чувствую себя по-настоящему женщиной, и, наверное, не далек тот день, когда я смогу разделить эту тайну со своим избранником.

Спокойной ночи! Спокойной ночи! Спокойной ночи!

Лора

P. S.

Всем сердцем надеюсь, что не совершаю ничего дурного этими своими прикосновениями. Надеюсь, все девочки поступают точно так же и мне не грозит в будущем никакое наказание.

15 сентября 1984

Тому, кто посмеет это прочесть.

Никак не могу примириться с мыслью, что перестала верить родителям и друзьям. Теперь я точно знаю, что кто-то брал и читал мой дневник, и этих «кто-то» могло быть даже несколько. Теперь я уже долго не буду ничего записывать в этом дневнике, если вообще буду. Ты, кто прочел мои записи, разрушил мою веру в право тайны личной жизни. Кто бы ты ни был, ненавижу тебя за это!

На этих страницах я записывала то, что и мне самой было бы страшно или стыдно перечитать… Я верила, что только я одна вправе листать эти страницы и только тогда, когда пожелаю. Многое здесь терзает и сбивает с толку меня самое. Но оно необходимо мне, чтобы мои тайные мысли выплеснулись наружу и я смогла отогнать их прочь от себя.

Пожалуйста, не трогайте этот дневник.

Я серьезно.

Лора