Текст книги "Граф из Техаса"

Глава 7

Уже последние лучи солнечного света начали угасать на западе, когда Прескотт и Люсинда въехали в пределы города. Центральный город графства Трефаро, Сент Кеверн, бывший только немногим больше деревни, находившейся между ним и Рейвенс Лэйер, располагал зато такими предметами роскоши, как газовое освещение и мощеные булыжником улицы. Но кроме этих удобств и того факта, что здесь жило немного больше людей, Прескотт не видел большой разницы между этим городом и тем, что они проехали только десять минут назад. Ко всему прочему на город уже спускались сумерки, и Прескотт все равно не разглядел тех отличий, на которые следовало обратить внимание.

– Вы уверены, что знаете, куда мы едем? – спросил он Люсинду.

– Положитесь на меня, Прескотт. Есть только одно место, в котором Гарик Эмерсон может быть в это время суток.

– Готов поспорить, что это салун.

– Нет. Не салун, а пивная. Не забывайте, что вы в Англии.

– Какая разница? Место для попоек есть место для попоек, как его ни называй.

– Неважно, все равно еще слишком рано для него идти в пивную. Может быть, позже, но не сейчас. А в этот час он, скорее всего, еще ужинает.

– Где, в отеле?

– Нет, в своем доме. Кстати, вот он.

Она указала на изящный трехэтажный кирпичный особняк в георгианском стиле прямо перед ними.

– Это его дом? Я думал, что мы только что были в его доме в деревне?

– У Гарика есть два жилища. В одном он содержит свою жену и детей, в другом…

– Позвольте мне отгадать, свою, э-э, подругу?

– Здесь мы называем их любовницами, Прескотт.

– Дома мы тоже так их называем, но не в обществе женщин. Давно ли вы узнали, что у него есть другой дом и другая женщина?

– Я не могу сказать наверняка, как долго он содержит любовницу, но этот дом он приобрел два года назад.

Прескотт никогда не считал себя гением, но даже самый глупый человек в мире мог понять важность того, что сейчас сказала Люсинда.

– После того, как дядя Герберт нанял его?

– Вы очень проницательны.

– Эмерсону, конечно же, не понадобилось много времени, чтобы потратить украденные в Рей-вене Лэйере деньги, не правда ли?

Прескотт придержал лошадь перед домом, спрыгнул на землю и, взяв Люсинду на руки, снял ее с седла.

– Оставайтесь здесь, – сказал он.

– Разве вы не хотите, чтобы я пошла с вами?

– Я думаю, что это далеко на блестящая идея.

– Вы уверены?

– Я просто убежден.

– Мне совсем не трудно пойти…

– Люсинда, дорогая, я знаю, вы хотите помочь мне, но лучше не суйте свой хорошенький носик куда не следует. Я разбирался самостоятельно с мужчинами много хуже Эмерсона. Вы наверняка заметили, как я рассвирепел. А когда я бываю в таком состоянии, то могу выражаться слишком грубо. Кроме того, я уже давно не ребенок и держать меня за руки совсем не обязательно, а вот придерживать моего коня просто необходимо! Если он убежит, то возвращаться в замок придется пешком. Это будет не слишком приятно, особенно ночью.

– Прескотт, грубые слова мне не в диковинку, я слышала их и раньше.

– Когда вы узнаете меня поближе, у вас может сложиться обо мне плохое мнение. Но по крайней мере, не так сразу. А сейчас оставайтесь с лошадью и никуда не отходите. Ладно?

Люсинда никак не могла сообразить, почему у нее может сложиться плохое мнение, но в целом она прекрасно поняла просьбу Прескотта и молча кивнула.

– Вот и хорошо. Я вернусь через минуту – одна нога здесь, другая там.

«Плохо думать о нем?» – она улыбнулась, видя, как он легкой походкой зашагал к парадной двери дома. Она ни за что на свете не подумает плохо о Прескотте Трефаро. Он ворвался в ее беспросветно скучную одинокую жизнь на своем коне и изменил ее навсегда. Ни один мужчина из тех, кого она встречала раньше, не мог сравниться с ним. Высокий, широкоплечий, потрясающе красивый, с железной волей и в то же время с мягким сердцем, нежный и добрый с каждой женщиной, которая встречалась на его пути, независимо от ее возраста и положения в обществе. Плохо подумать о нем?! Нет, совсем наоборот – если она не будет осторожной и не станет охранять свое сердце, он с большой легкостью сможет овладеть им.

Прескотт рванул ручку двери с такой силой, что, казалось, задрожал весь дом.

«Хорошо, по крайней мере это привлечет чье-нибудь внимание, – подумал он. – Ну а если и нет, то придется стучать до тех пор, пока кто-нибудь наконец не отзовется».

Через минуту молодая женщина в сером в белую полоску платье для прислуги открыла дверь.

– Я хочу видеть Гарика Эмерсона.

– Мистера Эмерсона, сэр?

– Ведь он здесь, не так ли? Мне сказали, что я смогу найти его в этом доме.

– О, да. Это так. Как доложить, кто спрашивает?

– Просто скажите, что новый граф ждет внизу, так что пускай поторапливается. Я не собираюсь ждать целую ночь.

Ахнув, молодая служанка присела в быстром реверансе и исчезла в доме. Заглянув в слегка приоткрытую дверь, Прескотт заметил многочисленные предметы роскоши, которые украшали фойе с мраморным полом – хрустальные канделябры на стенах, сверкающие в свете газовых ламп, зеркала и картины в золотых рамах, блестящие полированные столы и прекрасные вазы, наполненные живыми цветами.

«Этот негодяй действительно купается в богатстве, – подумал Прескотт. – Жаль, что этого нельзя сказать о жене и детях Эмерсона».

– Милорд? – Эмерсон появился, впопыхах выбежав из столовой и вытирая рот льняной салфеткой. За ним по пятам следовала пышная блондинка, на шее которой мерцало ожерелье из нескольких рядов жемчуга, а грудь была чуть прикрыта низким вырезом синего атласного платья.

– К-какие-то проблемы?

– Да, черт побери, проблемы. И к тому же довольно большие. Я думаю, вам будет лучше выйти, чтобы мы могли обсудить их с глазу на глаз.

– Конечно. Как скажете, милорд.

– Гарик, дорогой?

Эмерсон взволнованно повернулся к женщине.

– Изабель, прошу тебя, иди и заканчивай ужин. Я думаю, это не займет много времени.

– Он прав, мэм, – сказал Прескотт, когда Эмерсон вышел наружу. – Это просто секундное дело. Он вернется к вам тотчас, как мы закончим наш разговор.

Изабель захлопала своими длинными ресницами и опустилась в реверансе, показывая Прескотту свою роскошную грудь настолько, насколько позволяли правила приличия.

– Конечно, милорд.

Когда Эмерсон закрыл за собой дверь, он заметил на улице Люсинду, болтающую о чем-то с прохожим. Позже он разгадает, зачем лорд Сент Кеверна притащил с собой деревенскую ведьму по такому, казалось бы, неотложному делу. Но сейчас надо обдумать – почему так внезапно заявился граф и что ему надо?!

– Я не могу себе представить, какие проблемы могли появиться, милорд.

– Неужели?

– Нет, милорд.

– Может, помочь тебе немного освежить память?

– Сделайте одолжение, милорд.

– Видишь ли, сегодня утром я внимательно просмотрел книги в библиотеке.

– О каких книгах вы говорите, милорд?

– О тех, из которых я узнал, сколько стоит Рейвенс Лэйер. Чего я стою. Кажется, вы называете их учетными журналами.

– А, те книги, конечно.

– Теперь вы знаете, о каких именно книгах я говорю?

– Безусловно.

– Не биографии и романы, а учетные журналы. Так вот, после тщательного их прочтения, которым я занимался сегодня все утро, должен сказать вам, что они содержат очень странную информацию. Половина ее правдива, а остальное – выдумка.

– Я не понимаю, на что вы намекаете, милорд.

– Неужели?

– Нет, милорд.

– Ну, тогда я скажу другими словами, Эмерсон. Мне не очень понравилось то, что я в них увидел.

– Я удивился, если бы вы сказали мне обратное. Имение находится в плохом состоянии. Нам просто необходим капитал. Мы нуждаемся в деньгах уже несколько лет, с тех пор, как умер старый граф.

– Нет, Рейвенс Лэйер был в плачевном состоянии уже задолго до смерти моего дядюшки. Насколько я понял, замок и арендные фермы стали приходить в упадок приблизительно в то же время, как вы заняли это место. То есть, э-э, управляющего…

– Милорд, вы полагаете, что я мог…

– К черту, ничего я не полагаю, Эмерсон.

– Тогда я извиняюсь, милорд. Я думал…

– Я напрямую обвиняю тебя.

– Меня?!

– Да, тебя. Ты запустил свои грязные руки в мой кошелек уже два года назад, но с сегодняшнего дня этому придет конец. А именно с данной минуты.

– Милорд, я не потерплю, чтобы меня прямо в глаза на виду у всех обвиняли в воровстве.

– Мне это безразлично.

И прежде чем Эмерсон успел раскрыть рот, чтобы ответить ему, Прескотт с размаху кулаком ударил управляющего в нижнюю челюсть да с такой силой, что тот отлетел к зеленой ограде из аккуратно подстриженных кустарников.

Прескотт взглянул в сторону Люсинды и заметил, что на улице за ее спиной начала уже собираться толпа.

«Вот зеваки, – подумал он, покачав головой. – Ну, сегодня будет достаточно пищи для разговоров».

– Ты вор, Эмерсон, – сказал он как можно громче. – Никчемный распутный вор. Это твой дом? Так вот, начиная с завтрашнего утра ты начнешь продавать всю мебель, что ты купил для этого дома. Когда ничего уже не останется, ты станешь продавать все те роскошные зеркала, картины и лампы, что я видел внутри. Ты вернешь мне каждый никель, э-э, каждый шиллинг из тех денег, что ты украл. Ты меня понял?

– Лорд Сент Кеверна, как бы это выразиться…

– Лучше молчи, Эмерсон. Я ненавижу мужчин, которые выражаются, особенно неприлично и перед женщинами. Но знаешь, кого я еще больше ненавижу? Мужей, которые бьют своих жен. Как правило, эти мужчины обыкновенные трусы. А ты именно такой и есть. Никчемный, подлый, распутный трус.

– Милорд!

– Да, и еще одно, Эмерсон. Ты уволен. Не смей теперь даже одной ногой ступить в мои владения, – не желая, чтобы Люсинда и толпа зевак расслышали его следующую фразу, он наклонился к Эмерсону, все еще лежащему на земле, и угрожающе прошептал:

– Только сунься, и я сделаю так, что ты до конца своей жизни будешь жалеть об этом.

Он в последний раз окинул Эмерсона презрительным взглядом, затем развернулся и пошел прочь.

Люсинда не сказала ни слова, когда он подошел и взял у нее поводья. Однако толпа собравшихся мужчин не молчала.

– Так вы и есть новый граф? – спросил один.

– Да, нравится вам это или не нравится, но это так. Прескотт Трефаро – мое имя.

– Да, – сказал мужчина, кивнув своим друзьям. – Мы так и думали. Э-э, милорд?

– Что?

– Вам надо поговорить точно так же, как вы только что говорили с управляющим, с нашим уважаемым мэром. То есть хорошенько его пропесочить.

Несколько других джентльменов замялись и закивали головами в знак согласия. Чувствуя, как его ярость постепенно утихает, Прескотт усмехнулся.

– Если он насолит вам чем-нибудь, просто скажите ему, чтобы он зашел повидаться со мной.

– Так мы и сделаем, Ваша светлость. Будьте уверены, так мы и сделаем.

– Я думаю, вы произвели большое впечатление на своих новых подчиненных, милорд, – сказала Люсинда несколькими минутами позже, когда они уже выезжали из города.

– Если я хотя бы еще один раз услышу, что вы называете меня «милорд», я сниму вас с лошади и заставлю идти всю дорогу домой пешком. Мне приходится смириться, что я слышу это от людей, подобных Эмерсону, но мне нет никакой нужды слышать это еще и от вас.

– Но я же не враг, Прескотт. Я на вашей стороне.

– Попробовали бы вы только не быть на моей стороне, – он покрепче обхватил рукой ее талию и слегка сжал, скорчив при этом угрожающую гримасу и засмеявшись.

– Очевидно, местные жители тоже на вашей стороне. Они, конечно, прямо вам об этом не сказали, но всем известно, что они никогда не одобряли Эмерсона и его любовницу.

– Но при этом они держали свои рты на замке, когда он привез и поселил ее прямо у них под носом.

– В его руках была власть. Что им, по-вашему, оставалось делать?

– Обмазать смолой и обкатать в куриных перьях! Или посадить его в пустой вагон и спустить вниз по рельсам, чтобы он катился подальше от города. Именно это мне захотелось сделать, когда я увидел синяки его бедной жены.

– Местные жители не так смелы и решительны, как вы. Они привыкли к тому, что стоящие у власти живут по другим законам.

– Порядочность и честность одинаково важны для всех людей в обществе. Только люди, обладающие этими качествами, равны друг другу, независимо от того, к какому сословию принадлежат. Мой графский титул совсем не делает меня лучше остальных, но и без него я никогда не смог бы поступить так, как Эмерсон.

– Я думаю, теперь об этом узнали все горожане.

– Теперь? Вы хотите сказать, что не знали раньше?

– Откуда? Ведь они с вами никогда не встречались и знали только понаслышке. Все вокруг думали, что вы такой же, как и все графы этой земли до вас.

– А какими они были?

– Властолюбивыми, совершенно безразличными к людям и их бедам. Вы только поймите меня правильно: дядя Герберт был достаточно приличным человеком, но ему никогда не приходила в голову мысль предложить горожанам свою помощь так, как это сделали сегодня вы. Возможно потому, что это было просто не в его натуре.

– Правильно говорила моя тетушка Эмми, – пробурчал Прескотт себе под нос. – Все идет от того, как ты воспитан.

– Господи, да за исключением одного-двух случаев дядя Герберт никогда не ездил в деревню или Сент Кеверн. И естественно, что местные жители предположили, что вы будете ничуть не лучше своих предшественников. Ваша жизнь должна быть совсем другой, чем у простых людей.

– Не так уж она и отличается.

– Однако различий предостаточно. Вы живете в замке, они – нет. У вас за спиной многовековая родословная, они же не помнят своих предков дальше одного-двух поколений. Ко всему этому, вы новый человек в здешних краях и сразу видно – не англичанин.

– Так или иначе, но прошлое не вернешь, и времена изменились, не так ли? Новая метла метет лучше старой, и особенно вековой мусор.

– Да, похоже, что у новой техасской метлы действительно широкий захват.

– Вы еще просто не представляете, какой широкий, дорогая, – сказал он, и при этом его голос прозвучал так ласково, что у Люсинды от возбуждения побежали мурашки по коже. Ей ужасно захотелось положить голову ему на плечо, прильнуть к нему спиной и почувствовать мускулы на его груди, вдохнуть чистый, мужской запах его тела. А может даже, слегка повернуть голову, посмотреть ему в глаза и коснуться губами его губ. Она знала, что этот поцелуй доставил бы такое наслаждение, такую радость.

Но, как всегда, холодный, здравый ум восторжествовал, и Люсинда отбросила эти мысли в сторону. Мечтать о Прескотте таким образом – полный абсурд. И к тому же опасный. Это могло закончиться лишь душевной пустотой да болью в сердце. Прескотт никогда не станет для нее больше, чем просто другом.

Темная ночь уже опустилась на землю, когда они проехали через крошечную деревушку неподалеку от Сент Кеверна и начали последний этап своего путешествия к домику Люсинды.

– Вы сможете сами найти дорогу к замку? – спросила она.

– Ну, если я даже потеряюсь, переночую где-нибудь в лугах и пойду домой, когда рассветет.

– Вы будете спать под открытым небом?

– Конечно. Почему бы и нет? Мне это не в диковинку.

– Но похоже на то, что к утру будет дождь. Я видела, как вечером собирались тучи.

– Дождь, туман – это не имеет для меня никакого значения. Однажды мне пришлось ночевать в степи в снежный буран. Сказать вам по правде, в наших районах Техаса почти не бывает подобных бурь. Но в тот год стояла ужасная погода. Я сгонял отбившихся от стада коров на дальнее западное пастбище миль за двадцать, а может и дальше от загона в Трипле, когда налетел вихрь. Он засыпал все снегом с такой силой и скоростью, что… – Прескотт вдруг резко остановил коня и втянул носом воздух. – Вы чувствуете запах дыма?

Люсинда насторожилась.

– Да. Интересно, откуда он идет?

– Скорее всего, от одного из домов ваших соседей. В такую прохладную ночь, как сегодня, большое бушующее пламя может показаться даже уютным, не так ли?

Он ощутил, как она замерла в напряжении:

– Что случилось?

– У меня нет соседей, Прескотт, во всяком случае живущих так близко от меня, чтобы я могла почувствовать запах дыма от их пожара.

– Так, может быть, это горит ваш дом?

– Я не знаю, как бы это могло случиться. Уходя, я не оставляла очаг горящим!

– Вы уверены? Вы ведь разводили огонь, чтобы приготовить кексы, которые мы с вами ели.

– Но угли уже потухли, когда мы поехали искать Эмерсона.

Предчувствуя худшее, Прескотт пришпорил лошадь, и животное с трусцы перешло на быстрый галоп. Несмотря на темноту, они преодолели довольно большое расстояние по незнакомой дороге без единого происшествия. Выехав из-за последнего поворота, они увидели перед собой зарево пожара.

– Боже всевышний, похоже, это горит ваш дом!

– Нет! Этого не может быть!

Прежде чем Прескотт успел открыть рот и возразить, Люсинда спрыгнула с коня, споткнулась и упала, но поднялась и быстро побежала к горящему домику.

– Черт побери, Люсинда, вернитесь!

Пришпорив лошадь, он поскакал за девушкой, но нагнал только тогда, когда она уже подбежала к калитке сада.

Соскочив с коня, он обхватил ее рукой за талию и остановил прежде, чем она смогла сделать совершенно безумный шаг.

– Вам нельзя идти туда.

– Я должна. Это мой дом. Все, что у меня есть…

– В этом мире нет ничего дороже жизни, Люсинда. Вы слышите? Ничего! Посмотрите на этот дом. Там настоящее пекло. Вы моментально превратитесь в пепел, как только переступите через порог.

– О Боже мой!

Отчаянно рыдая, она повернулась и уткнулась лицом в его рубашку.

Минуты, в которые огонь уничтожал уютный домик Люсинды, показались Прескотту вечностью. Он стоял и смотрел, как красные языки пламени с треском прорвались через соломенную крышу, осветив все вокруг. Он вздрогнул и отвернул голову, когда взорвались окна, посылая во все стороны тысячи крошечных осколков. С болью в сердце он видел, как погибает ее маленький садик, и прекрасные цветы никнут, умирая от страшного жара. Боже, как ему хотелось облегчить ее боль, ее страдания!

Но понимая, что спасти дом невозможно, он только все крепче сжимал Люсинду в своих объятиях, нашептывая на ухо слова утешения и сострадания. Она больше не рвалась и не делала попыток освободиться, а наоборот, затихла в его сильных руках. В его объятиях – единственном убежище, которое осталось для нее в мире, – она оплакивала гибель самого дорогого, что у нее было.

Люсинда слышала, как, оглушительно треща, валятся балки с потолка, как разбиваются стекла, как гибнет ее дом и ее сад, но не оборачивалась.

И только когда улеглось бушующее пламя и стало слышно лишь потрескивание огня на угасающем пепле, она повернула голову. Но при виде своего сгоревшего дотла дома слезы опять появились на глазах Люсинды.

– О Боже, Прескотт.

– Ш-ш-ш, – сказал он, гладя ее по голове. – Все будет хорошо, дорогая. Все будет хорошо. Главное, вы живы и здоровы. Остальное не имеет значения.

– Но что я буду делать? Это был мой дом, мой единственный дом. Мне больше некуда идти.

– К черту, Люсинда, у вас есть второй дом.

– Где?

– В Рейвенс Лэйере, конечно. Вы можете переселиться и жить там.

– Жить там? – трагическая потеря своего дома казалась незначительной по сравнению с опасностью его предложения. – Я не могу этого сделать.

– Дорогая, в такую трудную минуту, как сейчас, семья должна объединять усилия. А так как я, по-видимому, единственный, кто остался из вашей семьи, мой долг позаботиться о вас.

– Но я не могу…

– К черту, можете. И будете жить в моем доме.

– Прескотт, вы не понимаете. Люди в деревне склонны…

– Сплетничать? Так предоставьте им такую возможность. Черт возьми, пусть себе сплетничают вдоволь. Мне все равно. Возможно, появится еще больше сплетен, если я оставлю вас здесь на произвол судьбы. Так или иначе, а разговоров о сегодняшнем происшествии будет и без того достаточно.

– Разговоров? О нас с вами?

– Нет, о том как возник этот пожар. У меня есть предчувствие, что это произошло совсем не случайно.

– Но кто мог умышленно поджечь мой дом? У меня нет врагов.

– Зато после сегодняшнего вечера они есть у меня.

– Эмерсон?

– А кто же еще?

– О нет, Прескотт. Я его ненавижу и не доверяю, но не могу поверить, что он пошел на такое. К тому же, как он мог это сделать? Он был далеко от моего дома, когда тот загорелся. Он был в Сент Кеверне со своей любовницей.

– Тогда, должно быть, это кто-нибудь другой сделал. Я совершенно уверен, что ваш дом, Люсинда, подожгли.

Люсинда тоже была совершенно уверена, что не оставила горящего огня в печи, когда уходила. Но даже если и оставила, он угас бы сам по себе, как это бывало раньше.

– Ну, пойдемте домой, – сказал Прескотт и, нежно обняв за талию, повел ее к лошади. – Мы можем прийти сюда утром и посмотреть, может что-нибудь осталось.

– Ничего не осталось, – тихо сказала она, в последний раз взглянув на обгоревшие развалины дома. – Все сгорело. Все.