Текст книги "Не вспомню"

Глава 12
Немного лингвистики

На улице еще темно, когда мы выходим из дома. Я позволила себе на этот раз без спроса одолжить бейсболку Скотта, которая так удачно скрывает под козырьком значительную часть моего лица, и воспользовалась той же одеждой, что была на мне вчера. Хезер планировала на сегодня совместный поход по магазинам. Но ничего не поделаешь – теперь его придется отложить до нашего возвращения.

– Меня одолевает какое-то странное ощущение, – признаюсь я Коуди, когда мы спускаемся вниз по улице, и оглядываюсь на темные окна только что оставленного нами дома.

– Это чувство вины, – заявляет он. – И должен предупредить тебя, что если у меня возникнут неприятности – а они возникнут непременно, – то я скажу им, что ты прибегла к киднепингу.

– Киднепинг, – мгновенно отзываюсь я, – насильственное похищение.

Коуди снова издает необычный звук через нос. Кажется, это называется «фыркать».

– Она у нас к тому же еще и ходячий энциклопедический словарь.

– Я не похищала тебя насильно.

– Верно, – соглашается он. – Ты меня просто облапошила.

– «Облапошить», – говорю я, – это просторечие. Означает «обмануть кого-либо с корыстной целью».

– Или кинуть на деньги. Как, например, мошенничая в карты или на бильярде.

– Но я не брала у тебя никаких денег, – возражаю я хмуро.

– Ладно, забыли об этом, – отвечает Коуди, плотнее натягивая лямки своего рюкзака. – Лучше расскажи, как тебе удалось решить проблему Гольдбаха.

– Сама не знаю, – пожимаю плечами я.

– Не знаешь что? Я тебе не верю. Наверняка ты нашла какое-то новое решение в паутине или что-то в этом духе.

– В какой паутине? – недоумеваю я. – В той, что ткут пауки?

Коуди окидывает меня подозрительным взглядом.

– Нет. Я говорю о Всемирной паутине. Об Интернете. Ты всерьез хочешь меня уверить, что забыла даже о нем?

– Я забыла обо всем.

– Но ты можешь свободно ходить, разговаривать и даже решать сверхсложные задачи.

Мне остается только вздохнуть:

– Похоже, что так.

На улице стоит полная тишина. И очень темно. Не горит ни один из фонарей, которые я во множестве заметила, когда мы были в городке вчера. Но мне прекрасно видно лицо Коуди. Он мрачно морщит лоб, а губы кривит в скептической улыбке.

– Но ты не переспрашиваешь, что такое «Интернет». Значит, тебе это слово знакомо?

Он не понимает, что это и бесит меня больше всего.

– Не знаю, как тебе объяснить. Какие-то слова я знаю, а какие-то нет. Причем здесь не существует определенной системы, а если она есть, то я в ней пока не разобралась.

Коуди искоса смотрит на меня.

– Да, хреново тебе, – замечает он, но, увидев недоумение на моем лице, поправляется: – Я хотел сказать, что так жить очень тяжело.

А потом указывает на мое левое запястье.

– И ты, наверное, едва ли помнишь, зачем сделала себе такую необычную татуировку?

Я тут же прикрываю черную полоску на руке, потому что все еще ее стесняюсь.

– Нет, не помню.

Но Коуди берет мою руку и склоняется, чтобы рассмотреть получше. Потом у него загораются глаза.

– Ни фига себе! Мне кажется, это запросто может быть эмблемой какой-нибудь банды или того хуже.

– Что ты имеешь в виду?

– Ладно. Это только мои фантазии, – качает головой он.

– Так что это такое? – спрашиваю я.

– О чем ты?

– Об Интернете.

– А! С чего начать? Это как бы… – Коуди делает паузу, описывая рукой большой круг. – Короче, там можно найти все.

Его описание меня интригует.

– Мы можем туда поехать?

Он снова смеется. Но его смех сейчас звучит намного добрее, чем тот, что я слышала накануне в его спальне.

– Нет. Туда никто не ездит. Это все в компьютере. Или в телефоне. Или на другом мобильном устройстве.

Он сует руку в карман и достает предмет, в котором я узнаю сотовый телефон. Дисплей начинает светиться, стоит нажать на кнопку, а потом Коуди принимается нажимать их одну за другой.

– Смотри, – говорит он, передавая мне телефон. – Вот расписание автобусов. Оно выложено в Интернете.

Коуди пальцем показывает нужную строчку, и я читаю ее.

– Это тот рейс, который нам нужен, чтобы добраться до Лос-Анджелеса. Автобус отправляется отсюда через двадцать минут и прибывает на место в девять сорок два утра.

Он показывает, как читать страницу дальше, и я жадно впитываю информацию.

– А что еще можно узнать с его помощью? – спрашиваю я, дойдя до конца расписания.

– Все, что угодно, – отвечает Коуди, пожимая плечами.

У меня голова пухнет от обилия возможностей. Подумать только! Получить доступ к любым данным, к любой информации с помощью маленькой коробочки – это просто невероятно! Я хочу немедленно взяться за новый поиск, но Коуди забирает у меня телефон и сует себе в карман.

– Будет быстрее и дешевле, если мы найдем сеть вай-фай.

Через пять минут мы добираемся до автовокзала, и Коуди подводит меня к билетной кассе. Он обращается к мужчине, сидящему за прозрачной стеклянной перегородкой:

– Два билета до Лос-Анджелеса и обратно, пожалуйста.

Мужчина нажимает пальцами прямо на экран стоящего перед ним монитора.

– С вас сто тридцать восемь долларов.

Коуди поворачивается ко мне.

– Ты ничего не помнишь и о своем банковском счете, угадал? – ухмыляется он.

– Я… Да. То есть нет… – начинаю мямлить я.

– Тоже ведь цифры, между прочим, – назидательно говорит он, а потом лезет в другой карман и вынимает пачку зеленых бумажек. – Здесь мои карманные деньги почти за две недели. Будешь мне должна крупную сумму.

Рядом с кассовым аппаратом я замечаю такое же устройство для считывания карточек, какое видела вчера в супермаркете, и указываю на него.

– А почему ты не можешь просто воспользоваться этим? – спрашиваю я, стараясь помочь.

Но, кажется, я снова попала пальцем небо. Коуди стонет в голос, передавая мужчине бумажные деньги.

– Потому что родители ни за что не заведут для меня эту дурацкую карту. Я их уже миллион раз просил. Но спасибо, что напомнила.

– Дурацкая карта, – повторяю я за ним, разбивая фразу пополам. – «Дурацкий» – это значит «глупый», «смешной», «нелепый». «Карта» – «прямоугольный кусочек плотной бумаги».

Мужчина-кассир окидывает меня удивленным взглядом, выдавая Коуди билеты. Тот поспешно улыбается ему.

– Понимаете, эта девушка… немного не от мира сего. – Он хватает меня за руку и уводит подальше от кассы, бормоча: – Иногда ты ведешь себя как дитя малое, честное слово. Похоже, ты действительно ничего не знаешь.

От его слов у меня в горле словно ком застревает, но я глотаю обиду и лишь отвечаю:

– Наверняка прежде я знала об этом.

Коуди качает головой.

– Кредитная карта – это кусок пластика, который заменяет наличные деньги. По ней отслеживаются все расходы, а в конце каждого месяца ты возвращаешь банку одолженное. Клянусь, у меня такое чувство, будто я снимаюсь в малобюджетном фантастическом фильме. Ты уверена, что не инопланетянка?

– Едва ли это возможно.

– А жаль, – смеется он. – Это многое бы объяснило, верно?

– Почему же?

Коуди трет пальцем свои кустистые светлые брови.

– Не будем сейчас об этом. Мне нужно сбегать в туалет. Жди меня здесь и никуда не отлучайся, договорились?

– Договорились, – киваю я.

Он указывает на оранжевое пластмассовое кресло у меня за спиной.

– Садись сюда.

Я подчиняюсь.

– И не двигайся с места.

Я вижу, как он скрывается за дверью с нарисованным силуэтом мужчины, а потом начинаю осматривать зал ожидания, считаю людей (одиннадцать) и количество таких же кресел, в каком сижу я (сорок восемь).

Ко мне подходит молодая темноволосая женщина и спрашивает, не знаю ли я, когда здесь делает остановку автобус на Сан-Франциско.

– В пять сорок пять, – сообщаю я.

Кажется, мой ответ ее приятно удивляет.

– Вы тоже туда едете?

– Нет. Мне нужно в Лос-Анджелес. Но я прочитала расписание.

– Вы там живете?

– Возможно, – отвечаю я, но, сообразив, что мой ответ прозвучал, должно быть, двусмысленно, спешу добавить: – Там живет моя семья.

Я прибегаю к обману всего лишь во второй раз. Впервые я сказала неправду, когда заверила Хезер, что юноша у супермаркета просто узнал меня из телевизионных новостей. Мне постепенно становится понятно назначение лжи. Это своего рода защитный механизм.

– Рада за вас, – говорит женщина. – Вы из Португалии или Бразилии?

Вопрос ставит меня в полнейший тупик. Почему она считает возможными только эти два варианта? Быть может, я похожа на уроженку Португалии? Или Бразилии? Но тогда почему никто не упоминал об этом раньше?

– Я не совсем вас понимаю, – начинаю я.

Мне хочется подробнее выяснить, почему она высказала такие непонятные на первый взгляд предположения, в надежде получить хотя бы намек на свое происхождение, но такой возможности мне не дают. Кто-то с силой тянет за мой рукав. Это Коуди вытаскивает меня из кресла и уводит в дальний конец зала.

– Послушай, – говорит он очень серьезно. – Во-первых, избегай вступать в контакты с незнакомыми людьми на автовокзалах. Говорят, это может быть небезопасно. А особенно… особенно, если принять во внимание твой нынешний статус знаменитости.

– Но она всего лишь спросила меня про автобус на Сан-Франциско.

– А во-вторых, – продолжает Коуди, не обращая на мои слова никакого внимания, – и это, вероятно, в данных обстоятельствах даже важнее, объясни, где ты научилась говорить по-португальски.

– Не понимаю, о чем ты.

– Как же не понимаешь, если я сам слышал?

– Что слышал?

– Как ты разговаривала на португальском языке, – поясняет он слегка возбужденно. – Как раз с той женщиной.

Я через плечо огладываюсь на молодую даму в синем платье. Она уселась в кресло, которое только что освободила я. Я вспоминаю наш с ней короткий разговор, и вдруг в моей памяти он всплывает в совершенно ином звучании:

– Voce sabe quando o onibus para Sao Francisco chega?

– Cinco e quarenta e cinco.

– Так я говорю по-португальски? – тупо повторяю я вопрос, заданный мне Коуди.

– По всей видимости.

Я задумываюсь, что бы это значило. Где я могла выучить язык? Быть может, я там когда-то жила? Или я вообще родом из Португалии или Бразилии, как предположила женщина? Не в этом ли причина, что за мной никто так и не приехал? Просто потому, что я живу в другой стране?

– Когда я был совсем маленьким, у меня была нянюшка из Португалии, – сообщает Коуди. – Она могла бесконечно смотреть по телевизору бразильские сериалы.

– А ты не думаешь, что я сама могу быть оттуда? – интересуюсь я.

Коуди пожимает плечами.

– Наверное, все возможно. Но ты говоришь по-английски без малейшего акцента. Так что даже не знаю, что и думать.

Вот и я тоже. Я отмечаю этот инцидент в памяти, добавляя его к очень медленно растущему списку информации, которая становится мне известна. Проблема в том, что пока ее элементы не выстраиваются хотя бы в подобие логической цепочки.

Например, какая может быть связь между португальским языком и моим кулоном? Или татуировкой на запястье? Или юношей, который утверждает, что хорошо меня знает?

– Я непрерывно узнаю о тебе все больше интересного, – говорит Коуди, и в его голос возвращается та примечательная интонация, которую я уже замечала прежде.

– Как и я сама.

В этот момент громкий голос из динамиков у нас над головами сообщает о прибытии автобуса номер 312, следующего в Лос-Анджелес.

– Это наш рейс, – подтверждает Коуди. – Что ж, не продолжить ли нам путь в поисках утраченной тобой памяти?

Через большое окно я наблюдаю, как серебристо-синий автобус с шумом останавливается у края тротуара. На его борту нарисована собака. Она бежит. Куда? Мне этого знать не дано.

Да и знает ли она сама?

За лобовым стеклом прикреплена табличка с надписью: «Лос-Анджелес».

Это всего лишь начало, понимаю я. Но сейчас мне трудно ожидать чего-то большего.

– Да, – отвечаю я Коуди. – Поехали.

Глава 13
Горечь

Автобус едет совсем не так плавно, как автомобиль из больницы. Его раскачивает, а в салоне стоит непривычный запах. И нет кнопок, чтобы опускать или поднимать стекла. Как только мы усаживаемся на места, Коуди достает свой телефон, и у меня поднимается настроение. Я воображаю, что он собирается продолжить мое знакомство с Интернетом. Но вместо этого он держит трубку близко к лицу и начинает с невероятным увлечением водить пальцем по дисплею, заставляя перемещаться маленькие фигурки животных.

Я некоторое время смотрю вперед, а потом позволяю себе закрыть глаза.

Но как только я это делаю, он тут как тут. Юноша. Его губы тронуты легкой улыбкой. И он смотрит на меня с нескрываемой мольбой.

Значит, ты все-таки помнишь… По крайней мере, какая-то часть тебя помнит.

Я тут же распахиваю веки. Смотрю на спинку сиденья, расположенного передо мной. Синяя обивка. Откидной столик. Сетчатый кармашек. Я стараюсь отвлечься, подсчитывая число волокон в сетке, но это не помогает.

Мои мысли все еще блуждают. И неизбежно возвращаются к нему, к его звучному спокойному голосу, которым он произносит тревожащие душу и даже пугающие слова. Жаль, что подтвердить или опровергнуть сказанное им нельзя с той же легкостью, с какой я нашла решение проблемы Гольдбаха. Всего лишь набор формул на белой доске. Точность в расчетах, и дело сделано. Итог в овале. Опровергнуто. Можно двигаться дальше.

Но так не получится.

Вот и приходится преодолевать на автобусе 175 миль, чтобы найти кого-то, кто опроверг бы то, что сама я опровергнуть не в состоянии.

Быть может, тогда оно прекратится – это ощущение, возникающее каждый раз, когда перед моим мысленным взором появляется его образ. Оно зарождается где-то внизу моего живота и быстро распространяется. Делается острее с каждой секундой. А если я фокусирую внимание на его глазах, чувство становится просто невыносимым. Это как болезнь. Зуд под всей моей кожей. Спазмы в каждой мышце.

И хуже всего, что я не понимаю природу этого явления. Я не могу подобрать определения для него. Ведь не может все объясняться просто тем фактом, что я девушка, а он парень? Это ведь никак не отнесешь к элементарной биологической, гормональной реакции на представителя противоположного пола, которую мне почему-то не удается контролировать.

В таком случае я бы испытывала те же ощущения, находясь рядом с Коуди. Он тоже юный мужчина. Но когда я поворачиваюсь и смотрю на него, вглядываюсь в подсвеченное дисплеем телефона лицо, чувство полностью пропадает. Я стараюсь вглядываться внимательнее, дольше. Жду, чтобы оно вернулось. Но ничего подобного не происходит.

Наконец Коуди замечает мои попытки и вскидывает недовольный взгляд.

– Тебе что-то от меня нужно?

– Нет, не думаю, – качаю головой я.

– Тогда в чем проблема? Заворожена моей неотразимой красотой?

Меня снова смущает уже знакомая интонация в его голосе.

– Что это?

Коуди переводит взгляд на телефон.

– Всего лишь игра.

– Нет. Я говорю о твоем тоне. Почему ты так странно со мной разговариваешь?

– Как же?

– Ты говоришь то, чего не имеешь в виду.

Он усмехается.

– Это называется сарказмом. Неужели в твоей маленькой умственной энциклопедии нет такой словарной статьи?

– Есть, – признаю я.

– Ну вот это он и есть. – И Коуди снова переключает внимание на игру.

– Я тебе так не нравлюсь?

Он улыбается, но сразу видно, что улыбка неискренняя. Мне уже заметна разница. Причем очень важная разница.

– Вот уж вздор! Ты нравишься мне безумно.

Снова тот же тон.

– Почему ты озлоблен? – спрашиваю я. – Откуда в тебе эта горечь?

– Горечь?

– Да. Сарказм всегда содержит в себе элемент горечи. В нем намек на презрительное отношение к собеседнику, он отчасти даже оскорбителен. Откуда это в тебе?

Коуди вздыхает и кладет телефон на колени.

– Я не озлоблен.

– Тогда откуда намек на пренебрежение?

Он начинает ерзать на сиденье.

– Ладно, допустим. Но я озлоблен не конкретно на тебя, понятно? А скорее… Даже не знаю… Не на тебя, а вообще на таких, как ты. На девушек, которые выглядят как ты.

– Каких же конкретно?

Коуди издал громкий стон и смотрит мне в глаза.

– Ты действительно хочешь, чтобы я произнес это вслух?

Я молчу.

– На красивых девушек, вот на каких! – выпаливает он, густо краснеет и отворачивается к окну. – Поняла? Ты очень красивая. Из таких получаются фотомодели. А быть может, ты уже была фотомоделью. Довольна?

Я ненадолго задумываюсь.

– И тебе это не нравится?

Я вижу отражение его лица в оконном стекле. Коуди качает головой и закрывает глаза.

– Как мне может это не нравиться? Просто хорошенькие девушки обычно не разговаривают с такими парнями, как я. А если и вступают в разговор, то… Скажем так, ничего хорошего от них не услышишь.

– И потому ты сердит на всех красивых девушек подряд, – подвожу итог я.

– Да, наверное. – Он в сердцах бьет кулаком в спинку сиденья перед собой. – Вот только ты совсем не такая, как другие красотки из нашей школы.

Это заявление и радует, и печалит меня одновременно.

– Почему же?

– Начать с того, что ни одна девица с прелестным личиком, которую я знаю, не разберется с проблемой Гольдбаха. Ну и, конечно… В общем, ты нормально со мной общаешься.

– Значит, не стоит так уж злиться на всех красивых девочек подряд?

Коуди смеется.

– Ты начинаешь напоминать мою маму.

– А это хорошо?

– Это… – Он силится подобрать нужное слово. – Это… сложно.

Мне же начинает казаться, что в его жизни сейчас сложно абсолютно все.

– Давай лучше поговорим о тебе. – Он неожиданно поворачивается в мою сторону. Багровые пятна полностью сошли с его лица.

– А что обо мне разговаривать?

Коуди достает из рюкзака бутылочку питьевой воды и вскрывает крышку.

– Думаешь, дома у тебя был парень? Ну, до того как память решила тебя покинуть?

Он делает глоток.

Я обдумываю вопрос, пытаясь найти более точное определение слову «парень» в данном контексте.

– Ты хочешь знать, был ли у меня любовник? – спрашиваю я.

Поперхнувшись водой, Коуди разбрызгивает. Отдельные капли попадают и на меня. Сидящая через проход дама бросает на нас недовольный взгляд.

– Именно это я и хотел узнать, – подтверждает он, когда перестает смеяться. – Любовник! Так был или нет?

Мне вспоминается медальон, лежащий в верхнем ящике туалетного столика.

…Я сам отдал его тебе.

Но я в ответ лишь качаю головой:

– Не помню.

– А я уверен, что их у тебя было сразу несколько, – заявляет Коуди и снова отпивает воды из бутылки, причем на этот раз не расплескав ни капли.

– Сомневаюсь, – отвечаю я, закрываю глаза и откидываюсь на подголовник сиденья.

– Что ж, тем лучше для тебя.

От удивления я даже снова открываю глаза.

– Это еще почему?

Коуди пожимает плечами.

– Не то чтобы я был слишком опытным в таких делах, но, судя по всем рассказам, слышанным, любовь – это сплошная заноза в заднице.

– Что?

– Головная боль, – перефразирует он, видя мое недоумение. – Короче, ничего, кроме мучений. Только всю душу выматывает. То одно, то другое. «О, я люблю его! Нет, я его ненавижу! Все-таки люблю! Но, по-моему, он сам влюблен в Клэр. Пожалуйста, очень тебя прошу, пойди и все узнай у него самого! Потом мне расскажешь». По-моему, все это совершенная чепуха и напрасная трата времени.

– Да, – вполне искренне соглашаюсь я, стараясь не обращать внимания на то, как внезапно теплеет точка у меня между глазами. – Ты абсолютно прав.

Глава 14
Подтверждение

От автовокзала в центре Лос-Анджелеса мы на обычном городском автобусе добираемся до аэропорта. Коуди проложил весь маршрут с помощью своего сотового телефона, что только усилило мое желание как можно скорее обзавестись собственным.

Когда мы оказываемся на месте, он спрашивает:

– Ну и что теперь? У тебя есть хоть какой-то план действий?

На самом деле никакого плана у меня нет. Я осматриваюсь по сторонам в надежде увидеть или почувствовать что-нибудь знакомое, но не улавливаю ничего. Я сама не знаю, почему так упорно верю, что в какой-то момент нечто вдруг вызовет во мне ответную реакцию, какое-то воспоминание. Ведь до сих пор мне вообще нечем было подпитывать эту веру.

– Наверное, нужно попытаться найти кого-то, кто мог видеть, как я садилась в самолет.

Коуди морщит лоб.

– Что-то я тебя не понимаю, – признается он.

– Считается, что я находилась на борту рейса сто двадцать один компании «Фридом эйрлайнз», направлявшегося в Токио. И я хочу получить стопроцентное подтверждение этому.

– Стоп, стоп, стоп! – восклицает он, поднимая обе руки. – Уж не хочешь ли ты сказать, что притащила меня в такую даль с целью проверить факт, уже тысячу раз подтвержденный всеми средствами массовой информации?

Тротуар перед зданием заполнен людьми. Они входят и выходят из терминала, волоча за собой тяжелые чемоданы и сумки. Я надвигаю козырек бейсболки как можно ниже на глаза и спрашиваю:

– А откуда мне знать, что эти сообщения правдивы?

– Лучше скажи, почему ты сомневаешься в том, что тебе говорят правду?

Я раздумываю, стоит ли рассказать Коуди о вопросе, который мне задала журналистка у больницы, и о юноше рядом с супермаркетом. Обо всем, что говорил он. Тебя не было в том самолете, и ты не можешь этого не знать. Но все же решаю до времени ни с кем не делиться информацией. По крайней мере, пока у меня не накопится чуть больше фактов.

– У меня странное предчувствие, – признаю я. – У них концы с концами местами не сходятся. Например, почему меня не было в списке пассажиров рейса?

Но на Коуди это не производит впечатления.

– Отец считает, что случился сбой в работе компьютера.

– А если никакого сбоя не было? – вступаю я с ним в спор. – Что, если они лгут?

На этот раз Коуди приходится задуматься.

– Тогда это какая-то глупая ложь. Им выгоднее было бы солгать, что ты значилась в списке. Так они скорее прикрыли бы свою корпоративную задницу.

Я не вполне понимаю смысл его последней фразы, но даже и не пытаюсь вникнуть.

– Мне нужно все знать наверняка.

Он взваливает рюкзак на плечо и издает еще один тяжелый стон.

– Отлично! Тогда пойдем искать кого-нибудь, с кем можно поговорить.

Мы входим через автоматические двери и почти сразу оказываемся в очереди к стойке продажи билетов на международные рейсы «Фридом эйрлайнз». Я узнаю эмблему на стене. Она в точности такая же, как и та, что показывали в телевизионных новостях, когда вели репортаж с места крушения. Я опасаюсь, что не смогу без содрогания смотреть на нее так близко, но она не вызывает у меня никаких эмоций.

Когда подходит наша очередь, женщина за стойкой жестом приглашает нас подойти. Первым шагает Коуди. Я же держусь у него за спиной, уставившись в пол.

– Доброе утро, – говорит он, откашлявшись. Меня поражает перемена в его голосе. Вероятно, он постарался сделать его как можно более басовитым.

Я поневоле радуюсь, что попросила Коуди о помощи. В такой момент его присутствие стало совершенно необходимым, и он справляется со своей ролью, пусть и ворчит, что я заставила его поехать почти насильно.

– Доброе утро, – отзывается женщина. – Вы хотели бы приобрести билеты на один из наших рейсов?

Не поднимая головы, я слегка толкаю Коуди в бок, и он продолжает:

– Вообще-то нет. Мы надеялись поговорить с кем-нибудь о рейсе сто двадцать один. О том самом, что потерпел катастрофу.

Улыбка мгновенно пропадает с ее лица.

– Извините, но мы не уполномочены разговаривать на эту тему.

Коуди поворачивается ко мне, разводя руками.

– Слышала? Она ничего нам не скажет. Пойдем отсюда.

Он пытается развернуться, но я останавливаю его, схватив пальцами за рубашку. С очевидной неохотой ему приходится сделать еще одну попытку:

– Но мы рассчитывали найти сотрудника, который наблюдал за посадкой пассажиров или работал в тот день за стойкой регистрации.

Лицо женщины делается еще более напряженным.

– Как я вам уже объяснила, мы не имеем права ни с кем обсуждать тот рейс. Если вы не регистрируетесь на текущий перелет и не желаете приобрести билеты, я вынуждена просить вас уйти.

Коуди снова глубоко вздыхает, поворачивается и резким движением поднимает козырек моей бейсболки, полностью открывая лицо.

Больше ему не приходится ничего говорить. Женщина охает так отчетливо, что становится ясно: она сразу же меня узнала.

– Так это… вы, – произносит она очень тихо, но еще более нервно.

Я киваю.

– Что вы здесь делаете? – испуганно спрашивает она.

– Мне в самом деле необходимо с кем-то поговорить о том рейсе.

Женщина решительно мотает головой.

– Это невозможно. Вы должны уйти. Сейчас же.

– Вы сами там были? – настаиваю я, не обращая внимание на ее предупреждение. – Вы лично видели, как я поднималась на борт того самолета? Вы можете подтвердить, что я летела тем рейсом?

– Повторяю еще раз: я не могу это обсуждать. Вас вообще не должно быть здесь.

– Пожалуйста. – У меня начинает дрожать голос. – Я всего лишь пытаюсь найти ответ на один из миллиона вопросов, от которых распухает голова. Я… совершенно растеряна. Я не нахожу себе места от волнения и не знаю, во что верить. Мне важно поговорить с кем-нибудь!

Но женщина уже берется за трубку стоящего перед ней телефона.

– Я вызываю службу охраны.

– А вот теперь нам действительно пора уносить ноги, – заявляет Коуди, крепко берет меня под локоть и увлекает прочь.

– Нет! – противлюсь я, высвобождая руку и снова поворачиваясь к женщине за стойкой. – Пусть хоть кто-нибудь поговорит со мной. Умоляю вас!

Но она больше не поднимает взгляда и говорит в трубку:

– Чрезвычайная ситуация в зоне двенадцать. Требуется немедленное вмешательство.

Коуди мрачно смотрит на меня.

– Мы либо уйдем сами, либо нас отсюда вышвырнут силой. И поверь, второй вариант превратится в совершенно неприглядную сцену. А потому, если не хочешь снова увидеть себя в новостях, будет лучше поскорее убраться.

Становиться свидетельницей еще одного репортерского «цирка» мне действительно хочется меньше всего, и я вынуждена подчиниться. Надвинув козырек низко на лицо, я следую за Коуди к выходу, и мы снова оказываемся в гуще толпы перед терминалом.

Я падаю на металлическую скамью и обхватываю голову руками.

Коуди медленно присаживается рядом. Он трижды неуклюже похлопывает меня по спине, чтобы утешить, а потом кладет мои ладони себе на колени и произносит:

– Жаль, что все так вышло.

Я поднимаю голову.

– Что же нам теперь делать?

– Не вижу особого выбора. Боюсь, нам остается лишь вернуться домой.

– Но я должна все узнать!

– Вайолет, – говорит он как можно мягче, – извини, но я не понимаю, в чем именно ты пытаешься разобраться. Тебе не кажется, что ты просто упорствуешь в своем нежелании принять реальность?

Как бы я хотела, чтобы все оказалось так легко! Как удобно для меня было бы просто забыть обо всем, что говорил тот юноша… Но я не в силах это сделать.

– Простите, – слышу я вдруг чей-то тихий голос.

Мы с Коуди вскидываем взгляды и видим перед собой миниатюрную блондинку, остановившуюся рядом со скамьей. На ней такая же темно-синяя форменная одежда, как и на женщине за стойкой «Фридом эйрлайнз».

Вглядевшись в мое наполовину скрытое лицо, она делает глубокий вдох.

– Так это и в самом деле вы.

– Мы можем вам чем-то помочь? – Коуди явно предпочитает теперь проявлять осторожность.

Женщина тоже с тревогой осматривается по сторонам.

– Дело в том, что я слышала ваш разговор у стойки авиакомпании.

– Да, и что с того? – несколько резко спрашивает Коуди.

Но она, кажется, не обращает внимания на его грубоватый тон.

– Меня зовут Бриттани, – представляется она, нервно проводя рукой по волосам. Потом касается пальцами уха. Затем губ. Начинает грызть ногти. И только после паузы, еще раз взглянув себе за спину, почти шепчет: – В тот день я была на выходе к самолету перед вылетом рейса сто двадцать один. Сканировала посадочные талоны всех его пассажиров.

В возбуждении я мгновенно вскакиваю со скамьи.

– Значит, вы видели, как я заходила на борт? Вы можете подтвердить, что я действительно находилась в самолете, который потерпел крушение?

Коуди тоже поднимается и бросает на Бриттани извиняющийся взгляд.

– Не пугайтесь. Она все еще сомневается, – объясняет он. – Вероятно, это характерно для страдающих амнезией людей. Она почти полностью утратила память и, по не совсем понятной причине, вбила себе в голову, что ее могло и не быть на борту того лайнера. Я, разумеется, пытался втолковать ей, насколько это нелепо. Но, как видно, ей очень важно услышать это от кого-то другого. У вас есть возможность разрешить наконец все ее сомнения и заверить, что она действительно…

– В том-то и проблема, – прерывает его Бриттани, на мгновение прикрыв глаза. – Я не могу этого сделать.

– Понимаю, понимаю, – подхватывает Коуди, оживленно жестикулируя, – руководство дало вам строжайшее указание помалкивать и ни с кем не обсуждать…

– Речь не об этом, – снова обрывает его Бриттани. – Я и в самом деле не могу подтвердить, что вы были на борту того самолета.

– Как так? – спрашивает совершенно ошеломленный Коуди.

– Тсс. Не надо шуметь, – просит она, внимательно вглядываясь в группу людей, проходящую мимо. – Мне… У меня могут быть очень большие неприятности, если станет известно, что я с вами говорила. Прежде я никому ничего не рассказывала, потому что все это бессмыслица какая-то. Поэтому я просто хотела все забыть. Но сегодня вдруг увидела вас у стойки, услышала, о чем вы спрашивали…

От напряжения у меня замирает сердце.

– Я вас не помню, – произносит она не без усилия. – Я очень старалась вас вспомнить, клянусь! Я думаю об этом каждую ночь. Прокручиваю тот день в голове снова и снова. Но вас там не было.

Бриттани делает паузу, порывисто вздыхая.

– Простите, но я… Я не помню, как вы садились в тот самолет.

– Что ж, возможно, – вмешивается Коуди, явно ни в чем еще не убежденный. – Но тем рейсом летели, наверно, человек двести. Не говоря уж том, что это был не единственный самолет, который вы тогда обслуживали. Трудно ожидать, чтобы вы запомнили каждого пассажира.

Бриттани переносит вес тела на другую ногу. Она снова поправляет прическу, и я замечаю, что у нее дрожит рука.

– Верно, но когда показали ваше фото по телевидению, вы выглядели так… Такой красивой… Просто невероятно красивой. А ваши глаза… Я… – Она не в силах продолжать и просто поднимает на меня беспокойный взгляд.

И чем дольше она молчит, тем больше я опасаюсь, что фраза так и останется незавершенной.

Но потом Бриттани закусывает губу и склоняется ближе ко мне. У нее до крайности испуганный вид, а глаза подернуты слезами, когда она шепчет:

– Я точно знаю, что такое лицо мне не забыть никогда в жизни.