Текст книги "Отныне и вовек"

16

Они прошли по длинному коридору, куда выходили двери многочисленных крохотных спален, мимо маленьких боковых холлов, где не было ничего, кроме таких же дверей, потом круто повернули налево и, оставив позади еще несколько спален, оказались наконец у гостиной.

– Большой дом, – заметил Маджио.

– Так ведь и фирма солидная, – откликнулся Старк.

Пруит не оказал ничего.

Увидев, что Лорен никуда не ушла и у нее все такое же ясное, спокойное лицо, он с облегчением вздохнул. Но рядом с ней теперь сидел какой-то солдат, которого Пруит раньше здесь не видел, и говорил, говорил не закрывая рта, а она слушала, спокойно, но внимательно. Пропустив Маджио и Старка вперед, Пруит в нерешительности остановился на пороге, плотный комок опять подкатил к горлу и душил его, в ногах над коленями разливалась ватная дрожащая слабость.

Он понимал, что надо спросить ее сразу же, немедленно, пока не поздно. Но вдруг разволновался от страха, что ждал слишком долго и теперь спрашивать уже нельзя. Для него вдруг стало безумно важно, чтобы она досталась ему, а не этому, другому. Настолько важно, что он боялся ее спросить, чувствовал себя идиотом и не мог сказать ни слова.

Кретин! – выругал он себя. Что на тебя нашло? Она самая обыкновенная проститутка, ну может, не совсем обыкновенная, чего ты вдруг застеснялся? Она от тебя не в восторге, ну и наплевать! Договорись с Морин, ей ты нравишься. У тебя так давно никого не было, подумал он, что стоит рядом мелькнуть неглупой смазливой бабешке, и ты заводишься с пол-оборота. В этом-то все и дело, перестань волноваться, иди договорись с Морин.

– Лорен, ты еще не занята? – неловко спросил он.

Говорливый солдат, услышав его голос, замолчал, поднял глаза и усмехнулся. Ему все же можно заткнуть рот, подумал Пруит.

– Нет, Пру, не занята, – спокойно улыбнулась Лорен. – Мы просто разговариваем.

– Я хочу на всю ночь, – хрипло сказал он. – Не занята?

– Ты останешься на ночь? Я думала, ты про сейчас говоришь.

– Нет, мне надо на всю ночь, – решительно сказал он. – С тобой никто еще не договаривался?

– Пока нет.

– Тогда считай, что я тебя пригласил, – сказал он, глядя на говорливого солдата.

– Хорошо. – Лорен улыбнулась. – Еще осталось двадцать минут, можно не спешить. Сядь, отдохни. – Она похлопала по пустому креслу слева от себя и, как заботливая мать, успокаивающая ребенка, улыбнулась Пруиту, и он опять подумал, что рот у нее слишком большой для такого тонкого детского лица.

– Мы говорили о серфинге, – объяснила она, когда Пруит сел в кресло. – Вилл служит в Де-Русси. Он там стал настоящим асом серфинга. И так интересно рассказывает.

Говорливый солдат перестал ухмыляться и коротко улыбнулся.

– Ты на доске катаешься? – спросил он и нагнулся вперед, чтобы из-за плеча Лорен увидеть лицо Пруита.

– Нет, – ответил Пруит, тоже нагибаясь вперед. – В жизни не пробовал.

– Конечно, – говорливый улыбнулся Лорен. – Скофилд – это не Де-Русси, вы там от моря далеко. Ваши ребята небось серфингом и не занимаются.

– Зато у нас там горы, – сказал Пруит. – Как ты насчет альпинизма? Соображаешь?

– Немного, – говорливый снова улыбнулся Лорен. – А ты что, альпинист?

– Нет. Я в альпинизме ни черта не понимаю. А ты самолет водить умрешь?

Говорливый коротко улыбнулся:

– Вообще-то брал уроки.

– А я и это не умею, – сказал Пруит. – А насчет подводного спорта у тебя как?

Лорен, сидевшая лицом к говорливому, спокойно повернулась к Пруиту и сердито нахмурилась.

Говорливый, прежде чем в очередной раз улыбнуться, тоже нахмурился.

– Нет. Никогда не пробовал, – сказал он. – А что, интересно? – И, откинувшись в кресле, он вернулся к своему отдельному разговору с Лорен, которая слушала его все с тем же спокойным вниманием.

Пруит тоже откинулся в кресле, предоставляя говорливому вести беседу, и, дожидаясь, когда его красноречие иссякнет, обгрызал заусеницу на большом пальце. Но Билл и не думал иссякать. Захватив разговор в свои руки, он говорил, говорил, говорил как заведенный, и конца этому не предвиделось.

– Слушай, Билл, – не выдержал Пруит и снова нагнулся вперед. – Чего ты не ведешь ее в койку? Ты не забыл, зачем пришел? Или ты забежал вручить ей гостевой билет в Морской клуб?

Билл замолчал и печально улыбнулся Лорен.

– М-да, – вздохнул он. – Пехота, оказывается, с юмором.

– Лучше пехота с юмором, чем вшивая береговая артиллерия с тухлым серфингом, – сказал Пруит. – Ты собираешься с ней спать или нет?

Лорен надменно повернулась и снова посмотрела на него, но на этот раз не сердито, а с ужасом, будто он выполз из выгребной ямы.

Пруит ухмыльнулся ей.

– Ну так что? – спросил он Билла. – Идешь ты с ней или нет?

– Билл, если хочешь, мы можем пойти в номер, – сказала Лорен. – Время еще есть. Если хочешь, милый, пойдем.

– Да, конечно, – кивнул Билл. – Конечно, пойдем. А то здесь что-то стало подванивать, ты не чувствуешь?

– Я тоже заметил, – злобно процедил Пруит. – Фрайер вонючий!

– Слушай, парень… – начал было тот.

– Идем же, – перебила его Лорен. – Какой смысл здесь сидеть? Пошли. – Она с девичьей застенчивостью взяла его за руку. – Чем скорее пойдем, тем дольше побудем вместе.

– Верно. – И Билл позволил ей увести себя из гостиной.

У двери она на мгновение задержалась, и Пруит успел увидеть обращенный к нему укоризненный взгляд и вслед за тем дрожащую застенчивую улыбку, адресованную Биллу.

Пруит усмехнулся.

– Не забудь показать ей фотографии, Билл. Там, где ты на серфинге! – крикнул он вдогонку.

Когда они вышли, усмешка исчезла с его лица. Он откинулся на спинку кресла и съехал по сиденью вниз, пока не уперся подбородком себе в грудь. До чего же он умный, этот Пруит! Насквозь видит всех этих невезучих парней, вроде него самого, которые так изголодались по простому разговору с женщиной, что готовы ради этого пойти в бордель и заплатить три доллара. Эк ты его отделал! Как он покорно все глотал, а в драку не полез, ни-ни. Ведь тебе жутко хотелось с ним подраться, верно? А еще хвастаешься, что никогда не обидишь ближнего, и у тебя такие высокие принципы, я весь ты такой благородный и гуманный, что не можешь себе позволить выступать за гнилую команду Динамита. Вояка Пруит с мозолистыми кулаками, герой сотен боев! Тебя же от вида крови тошнит. Но сейчас ты был на высоте. Вояка! Держался, как кандидат в чемпионы, верно, питекантроп? Она небось сейчас тобой восхищается. Ты ее потряс своей мужественностью и пятнадцатью долларами. Могу спорить, она готова пустить тебя к себе на всю ночь. А тебе ведь ничего больше от нее и не нужно, да, вояка? Тебе нужно от нее только то, чем она зарабатывает на жизнь, да, питекантроп? Тебе ведь не нужно от нее ни восхищения, ни дружбы, ни душевной близости, ни интереса, ни нежности, или как там еще это называется – то, что такие, как она, прячут и не выставляют на продажу? Нет, конечно. Кому нужно восхищение проститутки или ее дружба?

В другом конце гостиной Маджио и высокая длинноногая Сандра сердечно прощались с двумя мрачными матросами. А им нужна дружба проститутки? Конечно, нет, потому-то они такие мрачные, хотя в соседней гостиной полно девок.

Маленькая Билли сидела на коленях у Старка и, прижавшись губами к его уху, что-то жарко нашептывала. А Старку нужно восхищение какой-то шлюшки с шалыми глазками? Нет! Потому-то он так довольно ухмыляется. Ну, ты меня убил! Ты даешь, Пруит! Вояка Пруит, чудо-парень!

– Как ты там, корешок? – Старк улыбнулся ему пьяной размазанной улыбкой. – Обо всем договорился?

– Да, – сказал он. – Обо всем. Все отлично.

Может, займешься серфингом, вояка? – подумал он.

– А ты ей сказал, чтобы комнаты были рядом?

– Нет, забыл.

– Ничего, мы своим сказали. Так что порядок. Когда она вернется, не забудь, предупреди, а то пропустишь главное – пузырек без тебя додавим.

Билли укусила его за ухо, он дернул головой, выругался, потом рассмеялся и, покачиваясь в кресле, снова переключил свое пьяное внимание туда, куда ей хотелось.

– Нет, без меня не надо, – сказал Пруит в пустоту. – Без меня не пейте. Я ничего пропускать не хочу.

Маджио и Сандра горячо пожимали руки матросам, как хозяева, с сожалением выпроваживающие гостей. Как только матросы прошли в смежную вторую гостиную, Маджио с глубоким вздохом опустился в кресло, посадил Сандру к себе на колени и тут же исчез из виду.

– Эй, – сдавленно прохрипел итальянец. – Мне кажется, это не самый удачный вариант. Может, лучше ты меня возьмешь на колени? Для разнообразия.

– А что, – сказала Сандра. – Стоит попробовать.

Она встала и засмеялась, сморщив вздернутый носик и тряхнув гривой волос. Они с Маджио поменялись местами. Маджио был теперь похож на щуплого индуса, восседающего на любимой слонихе, или на цирковую обезьянку верхом на крупном широкогрудом шотландском пони.

– Э-гей! Смотрите на меня! – крикнул он. – «А может, и тебе нужна большая толстая мамаша?» – пропел он, с блеском копируя блеющий пропитой тенор знаменитого Уинги Мэнона.

– Что значит толстая? – возмутилась тоненькая Сандра, у которой пышной была только грудь. – Я, сынок, не толстая.

– Знаю, малышка, – сказал Маджио. – И не смей говорить мне «сынок». Я же это просто таи, фигурально. Зачем злиться и оскорблять меня? Пру, слушай, – сменил он тему, – совсем забыл тебе сказать. Спасибо матросикам, увидел их и вспомнил. Я же сегодня видел в «Таверне» нашего друга Блума.

– Да? – равнодушно отозвался Пруит. – С кем?

– С одним здоровенным типом. Блум его давно подцепил. Томми зовут. Он даже больше Блума, можешь себе представить?

– Так-так. Интересно.

– У меня тоже в голове не укладывается. Разве что нашему мальчику его жилетка понравилась. В нее можно всей ротой плакаться. В общем, Блум меня заметил, а когда я увидел, какая у него стала рожа, то срочно начал искать стул потяжелее.

– Другими словами, он тебе не обрадовался?

Маджио засмеялся:

– У него на его плоской башке вот такая наклейка из пластыря! Полголовы заклеено. Мой Хэл хорошо знает этого Томми, – продолжал он. – Когда он в первый раз увидел его с Блумом, он сам мне сказал. Увы, мой бедный Томми! Я знал его.

– Это же из Шекспира, – сказала Сандра. – Только у Шекспира немного не так. Это из «Гамлета». «Увы, мой бедный Йорик! Я знал его, Горацио».

– Да? Надо же! Хэл у меня очень образованный мальчик. И очень поэтичный.

– Не сомневаюсь. – Сандра усмехнулась. – Они все поэтичные. Меня тут иногда навещает парочка таких же поэтичных.

– Интересно. – Маджио скорчил забавную рожу. – А зачем?

– Угадай.

– И угадывать нечего. – Маджио повернулся к Пруиту: – Папа Хэл говорит, Томми каждый раз клянчит у него машину, когда едет за Блумом. Он зарабатывает такую ерунду, что ему еле на жизнь хватает. Хэл говорит, он где-то в центре служит и еще подхалтуривает – пишет рассказы для журналов. Совсем нищий. На какие шиши он Блума поит?

– Да, конечно, – кивнул Пруит, не зная, что сказать.

– Я сегодня ужинал в «Лао Юцае», – похвастался Маджио Сандре. – Представляешь?

– В «Лао Юцае»? – равнодушно переспросила Сандра. – Мой любимый ресторан. Высший класс. Я там каждый день пасусь.

– А тебя туда пускают?

– Конечно. Почему бы нет?

– Я думал, вашим девочкам запрещено бывать в городе.

– Официально – да. Но в «Лао Юцае» никто про меня не знает. Они там думают, я богатая туристка.

– А ты когда-нибудь ела эту… как ее… па-па-йю?

– Папайю? Каждый день ем. Я ее люблю.

– Я сегодня в первый раз попробовал. По виду вроде пюре из дыни. А вкуса вообще никакого. Для вкуса в нее лимонный сок добавляют.

– Это как с маслинами, – сказала Сандра. – К ним нужно привыкнуть.

– С авокадо такая же история, – авторитетно заметил Старк. – И с устрицами. Сначала нужно привыкнуть, а потом понравится.

– Когда ее лимонным соком поливают, она пахнет точь-в-точь как блевотина, – сказал Маджио. – Привыкать жрать блевотину я не собираюсь. – Он залился громким полупьяным хохотом и так зашелся, что чуть не упал с колен Сандры.

Сандра недоуменно посмотрела на него.

– Официант у нас был китаец, – сквозь смех начал объяснять Анджело. – Все время у меня за спиной стоял. Наверно, боялся, я не ту вилку возьму я выйдет большой конфуз. Потом принес эту самую па-па-йю и ломтик лимона. Я его шепотом спрашиваю: «Что это?» А он мне: «Это же папайя, сэр». Я ему тогда на ухо: «Анджело Маджио все в жизни должен попробовать». Потом выжал сверху лимон: «Я правильно делаю?» – «Да, сэр, конечно». – «Странно, – говорю. – С лимоном эта ваша па-па-йя пахнет в точности как блевотина». Он обалдел, уставился на меня и молчит. Я ему тогда опять шепотом: «Слава богу, что я обожаю блевотину, а то бы нехорошо получилось».

Все, кроме Пруита, рассмеялись. Засмеялась даже Билли. А Анджело на своем насесте самодовольно ухмыльнулся, напоминая излюбленного карикатуристами попугая, который выругался матом и заставил старую деву выбежать из комнаты.

– Я думал, папа Хэл лопнет от смеха, – добавил он. – А китаеза сразу испарился.

Билли вдруг соскользнула с коленей Старка, словно смех вывел ее из гипнотического транса. Она резко потянулась всем своим гибким девчоночьим телом, твердые маленькие, торчащие вверх груди – многие добродетельные женщины с завистью сочли бы их неположенными ей по рангу регалиями – упруго выпятились, и чернеющие сквозь платье соски почти уперлись Старку в лицо.

– Может, пойдем, Мейлон? – хрипло шепнула она. – Новых клиентов вроде не предвидится. Даже если кто-нибудь придет, уже почти два. А я, когда меня берут на всю ночь, по мелочам не размениваюсь.

– Пошли. – Глаза у Старка запали и были налиты кровью.

– А вы, ребята, идете? – Билли повернулась к Маджио и Сандре. – Бутылка же у вас.

– Ш-ш-ш, – одернул ее Маджио.

– Да ну! – Билли плюнула. – Пусть эта старая сука повесится!

– Мы сейчас, – улыбнулась ей Сандра. – Сейчас идем, детка.

Проходя мимо Пруита, Сандра нагнулась к его уху:

– Когда Лорен вернется, скажи ей, что мы пошли во второй коридор, над лестницей. Она поймет куда.

– Ладно, – безразлично кивнул Пруит.

Компания вышла из гостиной и со смехом скрылась за углом коридора.

Какого черта ты психуешь? – сказал он себе. Еще ведь нет двух, тебе пока не из-за чего расстраиваться.

Он повторял это себе снова и снова. Но в притихшей гостиной были только он и темный, выключенный музыкальный автомат, а на свете нет более выразительного символа одиночества, чем потухший и немой музыкальный автомат – люди все ушли, ушли и унесли с собой серебряные монетки, – и Пруит столько раз призывал себя не психовать, что сбивался со счета и волей-неволей начинал все сначала.

Но вот наконец в коридоре раздался низкий сдержанный голос Лорен, и он поспешно вскочил на ноги. Чересчур поспешно, сердито подумал он, хочешь, чтобы она догадалась, как ты психуешь?

Но он не стал садиться в кресло. В холле Лорен тепло прощалась с любителем серфинга из Форта де-Русси. Пруиту показалось, что она тратит на него слишком много времени, гораздо больше, чем нужно, и что прощается слишком тепло, гораздо теплее, чем с обычным клиентом. Может, она это нарочно, подумал он, чтобы поставить его на место? Но даже если так, ему наплевать. Когда Лорен, улыбаясь, вошла в гостиную, он стоял у кресла и никак не мог прикурить сигарету. Он увидел, что она улыбается, и у него отлегло от сердца.

– Ты ужасно себя вел, – укорила она его. – Что это еще за номера?

– Я знаю, – сказал он. – Я не хотел.

– И тебе не стыдно?

– Стыдно.

– У тебя-то хоть деньги есть. Билл, бедняга, мечтал остаться на всю ночь, но у него денег нет. Мне даже кажется, эти три доллара у него последние. Теперь до самого Ваикики будет пешком топать.

– Бедолага, – сказал он. – Я ему сочувствую. Ты меня извини, скотина я. – Он подумал, что еще днем у него самого не было ни гроша и он вкалывал в кухонном наряде. Теперь все это кажется таким далеким, будто и не с ним было, а с кем-то другим. Может, даже с бедолагой Биллом.

– Перед тем как ты к нам подсел, Вилл с отчаяния попросил меня одолжить ему до получки пятнадцать долларов, – грустно сказала Лорен. – А ты еще начал его подкалывать.

– Я ревновал.

– Ревновал? – Она безмятежно улыбнулась. – Меня? Проститутку? Не льсти мне. И вообще тебе должно быть стыдно.

– Мне стыдно. Я уже сказал. Но я все равно ревную.

– Не имеешь права.

– Знаю. И все равно ревную.

– Бедный Билл даже предлагал мне проценты – пять долларов. И обещал бесплатно научить серфингу. Сказал, что свою доску даст, не надо будет брать напрокат.

– Вот обнаглел! Это ж какую надо иметь наглость!

Лорен грустно улыбнулась:

– А мне все равно было его жалко. Особенно когда ты начал над ним издеваться.

– Чего же ты не одолжила ему?

– Ты тут ни при чем, не думай. Как я могла ему одолжить? Я торгую собой не потому, что мне это нравится, я деньги зарабатываю. А бизнес есть бизнес. В нашем деле в долг не отпускают, легко прогореть. Мало ли кого мне жалко или кто мне нравится. У меня не бакалейная лавка, не могу же я всем открывать кредит. Потому и не одолжила. И чувствовала себя при этом последней дрянью. А ты только подбавил.

– Понимаю. Но какой же он наглый, если мог о таком попросить! Я эту породу знаю: все-то они умеют, все попробовали – и тебе серфинг, и альпинизм, и самолеты, и подводный спорт. О чем разговор ни зайдет, во всем разбираются. И наглые, как танк. А на самом деле ни черта не умеют. Я таких много видел.

– Насчет серфинга он не врет. Я видела на Ванкики, как он катается. У него правда хорошо выходит. Он все деньги тратит на серфинг, подводную охоту и взносы в Морской клуб. Всегда в долгах на три месяца вперед. Я еще и поэтому не могла ему одолжить.

Разговор о спортивных подвигах Билла надоел ему.

– Сандра просила передать, что они пошли в коридор над лестницей. Она сказала, ты знаешь куда. Анджело протащил бутылку, мы хотим ее вместе выпить.

Лорен пристально посмотрела на него холодными и очень ясными глазами.

– Хорошо. Я знаю, где это. Пойдем.

– Подожди. Ты на меня еще злишься?

– Нет. Не злюсь.

– А по-моему, злишься. Я тебя потому и спрашиваю. Если злишься, давай лучше все отменим.

Она снова посмотрела на него, так же пристально, потом улыбнулась:

– Забавный ты. Я не злюсь. Сначала злилась, а теперь нет.

– Я не хотел тебя злить. Мне важно знать, что ты не обиделась.

Говорить такие слова трудно: невольно чувствуешь себя дураком и боишься, что тебе не поверят. Ведь очень многие, наверно, произносят эти слова с легкостью, не вкладывая в них никакого смысла.

– Льстец, – кокетливо сказала Лорен. Он не подозревал, что она может кокетничать, и был поражен.

Она взяла его за руку и весело, кокетливо повела за собой из гостиной в прихожую, а оттуда во второй коридор над внешней лестницей, куда выходили двери целой шеренги крохотных спален. Смущенный ее неожиданной веселостью, он прошел за ней по вытертой ковровой дорожке сквозь узкий сумрак под одинокой голой лампочкой, свисавшей с потолка посредине коридора, к третьей от конца двери.

– Этими комнатами мы редко пользуемся, – сказала она. – Только в дни получки, когда большой наплыв. А так придерживаем их для… солидных гостей. Для тех, которые на всю ночь. Принимаем здесь избранных. Ночью тут никто не ходит, тихо, спокойно. Окна все на улицу, иногда автобусы слышно. В той половине намного хуже. Там среди ночи может пьяный вломиться, а здесь такого не бывает.

– Я что, тоже избранный? – хрипло спросил он.

Она остановилась у двери, посмотрела на него через плечо и рассмеялась.

– Раз ты здесь, – она кокетливо улыбнулась, – значит, избранный.

– Здесь-то я здесь. Только это ничего не значит. Это же все Анджело и Мейлон. И бутылка. Они просто хотели, чтоб мне тоже выпить осталось. – Он мысленно отметил, что кокетство ей идет, она становится очень женственной. – Билли и Сандра повели сюда не меня, а их.

– А тебе это так важно? – поддразнила Лорен.

– Да, важно, – запальчиво сказал он. – Важно. Потому что нас к вам много ходит. И мы для вас лица в толпе, не больше. А вас тоже так много, что вы для нас даже не лица, а только тела. Тебе приятно чувствовать себя телом, с которым переспали и сразу забыли? Когда мы отсюда уходим, нам хочется, чтобы вы нас хотя бы запоминали. Может, мы все кажемся одинаковыми, но мы – разные. А если тебя не могут отличить от остальных, если тебя даже не могут запомнить, это убивает в тебе человека. Душа в тебе умирает. Замужние бабы ничем не лучше проституток, тем же способом деньги зарабатывают, тоже страсть изображают. И хоть дерьмово получается, все равно сходит, потому что суть-то одна. Но если тебя через пять минут забыли, то это грязь и скотство. Мы не ждем, что нас полюбят, но хотя бы запомнили! Если тебя запомнили, это уже…

Сквозь мутный сумрак он увидел, что она смотрит на него с удивлением, и тотчас закрыл рот.

В тишине Лорен смущенно засмеялась.

– Если тебе это так важно, – она улыбнулась, – считай, что ты один из моих избранных.

Пруит отрицательно покачал головой.

– Это не ответ, – упрямо сказал он.

– А какой ответ тебе нужен?

– Не знаю, – нетерпеливо сказал он. – Бог с ним. Это наша комната?

– Да. – Она положила ему на плечо свою такую тонкую, такую женскую руку и лукаво улыбнулась.

Тонкая женская рука лежала на его плече, слишком нежная для заключенной в ней мощи, и ему захотелось схватить в охапку это хрупкое тело, задушить его поцелуями, вдохнуть в него жизнь, ту жизнь, которую он знает, и заставить ее эту жизнь почувствовать. Но негласное табу запрещает целовать проституток. Они не любят, когда их целуют. Поцелуй для них нечто очень интимное, как для большинства женщин – постель. Она не почувствует того, что он хочет, в ее глазах он только нарушит давно укоренившийся закон, и она рассердится на него за эту вольность.

– Извини, но деньги вперед, – смущенно сказала она.

– А, да, конечно. Я и забыл. – Он достал из кошелька пятнадцать долларов, которые ему дал Старк, и протянул ей. Сегодня даже не своими расплачиваешься, подумал он.

Удивляясь собственному смущению и стараясь его скрыть, Лорен вынула из высокого комода два дешевых пикейных одеяла и бросила на кровать.

– Вот. Бельем у нас ведает Минерва, и горничные стелят только в комнатах для одноразовых. Но нам же с тобой надо чем-то укрыться, – сказала она весело, однако наигранная веселость была плохим фильтром и пропустила сквозь себя и ее смущение, и угрюмость, застывшую на каменном, неспособном сейчас улыбнуться лице Пруита. Высеченное из камня лицо… У кого-то есть рассказ, который так называется.

– Ну хорошо, – сказала она.

– Да, да, – отозвался он. – Я сейчас.

– Я тебя не тороплю. Я просто подумала, ты меня не слушаешь.

Ей было странно видеть, что раздевается он без всякого стеснения – когда до этого доходит, стесняются даже самые последние скоты. А он не стеснялся. И он не скот. Казалось, он попросту не сознает, что делает. Внезапно в ней шевельнулось желание.

Они лежали рядом, не касаясь друг друга, каждый под своим одеялом, окно было широко распахнуто в ночь, и они слышали вдалеке чьи-то тяжелые шаги – должно быть, полицейский, – потом продребезжал торопящийся в парк трамвай, потом угрожающе зашипел тормозами автобус. Они молчали, он знал, что ей одинаково безразлично, разговаривают они или молчат, и ему не хотелось разговаривать, не хотелось думать ни о чем, кроме того, что произошло минуту назад. Сквозь просвет под опущенными жалюзи он смотрел через улицу на крыши напротив и вяло пытался угадать, в какой комнате Анджело, в средней или в крайней, и у кого бутылка, у него или у Старка, и еще думал, что, наверно, надо встать, надеть штаны и попробовать отыскать бутылку, потому что жуть как охота выпить.

Через какое-то время – ему казалось, он лежит так совсем недолго, но при этом было ощущение, что прошло несколько часов, – раздался тихий стук, и, не дожидаясь ответа, в дверь просунулась голая рука, сжимающая мертвой хваткой горлышко длинной коричневой бутылки, а следом возникла голова Анджело, и Пруит с некоторым удивлением заметил, что Лорен рывком натянула одеяло на грудь и плотно закрыла плечи.

– Я слышу, у вас затишье после боя. – Анджело ухмыльнулся. – Ну, думаю, устроили себе перерыв.

– Отдыхаем, – сказал Пруит.

– Принес тебе выпить. А то моя длинноногая все бы одна выдула. Сандра, конечно, хорошая девушка. Просто замечательная. Но пьет как лошадь. Войти-то к вам можно?

– Давай входи, – сказал Пруит. – Я давно мечтаю выпить.

– А вы в приличном виде? Мне краснеть не придется?

– Кончай балаган, гони бутылку.

Анджело был босиком и без рубашки, грудь как у цыпленка, плечи худые, узкие. Дешевые брюки, купленные у кого-то из ребят в роте, были ему непомерно велики, и он поневоле придерживал их у пояса свободной рукой, чтобы они не свалились с тощих бедер. Он сел на край кровати и с улыбкой доморощенного заговорщика протянул Пруиту бутылку.

– Спасибо, – коротко сказал Пруит, ловя себя на том, что улыбается, он давно заметил, что всегда улыбается, стоит Анджело лишь появиться. – Будешь пить? – спросил он Лорен.

– Нет, спасибо.

– В чем дело? – удивился Анджело. – Ты разве не пьешь?

– Редко. А неразбавленный виски – никогда.

– Не пьешь? – переспросил Пруит.

– Не пью. Могу, конечно, иногда выпить коктейль или стакан пива, но по-настоящему не пью. А что, есть закон, что все проститутки должны пить?

– Закона такого нет, – сказал Анджело, – но большинство ваших девочек зашибают крепко.

– А я нет. Я считаю, что пьют от слабости характера.

– Так и быть, я тебя прощаю, – сказал Анджело.

– Я слабости не одобряю. А ты? – спросила она Пруита.

– Слабости я тоже не одобряю. Но выпить люблю.

– У тебя это не слабость, – сказала Лорен. – Скорее даже достоинство.

– Как это? Не понимаю, – сказал Анджело. – Чего-то ты загнула.

– Я и сама не понимаю. Но мне почему-то так кажется. – Крепко придерживая одеяло, она с улыбкой посмотрела на Пруита. Потом подвинулась под одеялом на середину кровати, ближе к Пруиту, чтобы Анджело было удобнее сидеть, снова поглядела на Пруита и уютно ему улыбнулась.

– У некоторых людей слабость становится силой, – сказала она.

– Очень заумно, – покачал головой Анджело. – Может, поэтому до меня и не доходит.

– И тем не менее это так. – Она опять улыбнулась.

– Эй! – возмутился Анджело. – Ты что, окрутить парня решила? Улыбается ему прямо как законная жена!

– Да? – Лорен с улыбкой посмотрела на Пруита, и, когда их глаза встретились, у обоих на миг появилось ощущение, что она и в самом деле его жена, его личное достояние, и что эта кровать – их дом, и к ним по-свойски нагрянул гость, старый любимый друг, но все-таки посторонний, чужой, который не знает ее так, как муж, не знает всю, целиком, и ей не хочется, чтобы он так ее знал, и от этого в его присутствии они чувствуют себя еще ближе и роднее друг другу.

Пруит положил руку на бесформенный холмик одеяла, скрывающий мягкую упругость ее бедра, которое, он знал, в это мгновение действительно принадлежало только ему, и под прикосновением его пальцев она чуть не замурлыкала, как кошка, а он потрясенно подумал, уж не влюбился ли, и эта мысль возникла сама по себе, то, что они переспали, было ни при чем.

Да ты что, рехнулся, подумал он, что это с тобой, парень? А впрочем, почему бы нет? В кого, кроме проститутки, может влюбиться солдат здесь, на этих островах? На островах, где белые девушки даже из среднего сословия все с претензиями, а белых девушек низшего сословия нет вообще. Где даже местные раскосые красотки из низшей касты гавайского общества считают для себя зазорным разговаривать с солдатом на людях. Почему же тогда не влюбиться в проститутку? Это не только возможно, но и вполне логично. Наверно, даже разумно.

И всю жизнь потом он часто ломал голову, пытаясь понять, почему у него в ту ночь мелькнула эта мысль. Может, потому, что Анджело вошел в комнату именно в ту, а не в другую минуту, и от этого между ними возникло на миг чувство теплой близости. Может, если бы Анджело к ним не заглянул, все получилось бы иначе или совсем ничего бы не получилось. А может, у него просто слишком давно не было женщины, и, застигнутый врасплох, он принял мимолетное ощущение за долговременную иллюзию, проглотил крючок, обманутый сверкнувшей блесной, и угодил в сети собственного пылкого воображения. Или, может быть, случилось самое невероятное: любовь мужчины и женщины вспыхнула внезапно, сразу, рожденная от соития случайности с ничего не значащим совпадением. Та мелькнувшая первой мысль, казалось, прокладывала дорогу множеству других возможностей, и, сумей он до конца своей жизни найти ответ на эту загадку, ему бы столько всего открылось.

– У вас, ребята, что-то очень счастливые лица, – сказал Анджело, сам ощутив то, что испытывали они. – Вы довольны? Я лично очень доволен. По мне заметно?

– Еще как, – улыбнувшись, ответила Лорен, и Пруит почувствовал, как ее рука скользнула под одеялом и тонкие пальцы прикоснулись к нему.

– Эй, эй! – Анджело ухмыльнулся. – А я видел! Пру, ты только посмотри на нее. Черт возьми, она покраснела!

Лорен, зардевшись, повернулась к Пруиту и подмигнула ему, а он тихонько нащупал рукой ее пальцы и прижал к себе.

– Старичок, если хочешь выпить, торопись, – сказал Анджело. – А то моя лилипуточка опять доберется до бутылки, и тогда пиши пропало.

– Старку оставим?

– Старк не получит у меня ни капли. Я перед вами к нему зашел. Постоял у двери, послушал – ничего не слышно. В замочную скважину тоже ни черта не видно. Он, по-моему, рубашкой ее завесил, клянусь! Я даже залез на дверную ручку посмотреть сверху, не умер ли он там. Так этот сукин сын, оказывается, окошко над дверью тоже занавесил. Полотенцем. По-моему, это просто хамство, вот что.

– Ты хочешь сказать, он никому не доверяет? – улыбнулся Пруит.

– Вот именно. Можно подумать, кому-то нужно подсматривать в это его окошко!

Он так возмущенно нахмурился, что Лорен тихо фыркнула, а потом не выдержала и громко расхохоталась.

– Ну ладно, – Анджело встал. – Засиделся я у вас, пора и честь знать. Я же понимаю, когда я лишний. Ухожу. Продолжайте ваши игры.

– Да посиди еще, – улыбнулся Пруит. – Куда ты так спешишь?

– Конечно, конечно. Я к тебе тоже всей душой. Лучше оставлю тебе выпить, тогда, может, ты меня простишь. Я в стакан налью. Когда захочешь, тогда и выпьешь.

Побродив по комнате, он нашел на умывальнике стакан и выплеснул из него воду в окно. Струя ударилась о жалюзи и разлетелась брызгами. «Хорошо бы полицейскому на голову», – буркнул Анджело и налил полный стакан виски. Пруит, улыбаясь, наблюдал за ним с нелепым, теплым, почти отцовским чувством и про себя думал, что виски приглушил обычную взрывную живость Анджело, и движения у него сейчас смазанные и тягучие, как при замедленной съемке, и еще думал, что впервые видит маленького курчавого итальянца спокойным.