Текст книги "Ураган. Книга 2. Бегство из рая"

Скрэггер выругался, потом подтвердил прием.

– Что случилось? – спросил Касиги.

– Нам никогда еще не приходилось запрашивать разрешение на запуск двигателей. Эти ублюдки совсем взбеленились. – Скрэггер думал о пятнице, о двух 212-х, которые ему предстоит запустить, о том, что Киш стал слишком любопытным и слишком эффективным. – До чего убогий народ!

– Да. Вы возьметесь руководить нашими вертолетными операциями?

– Есть много ребят получше меня.

– Прошу прощения, но для меня это важно. Я бы хотел знать, что наши вертолеты в надежных руках.

Опять Скрэггер помедлил с ответом:

– Спасибо, если получится, я возьмусь, конечно, конечно, возьмусь.

– Тогда решено. Я официально обращусь к вашему мистеру Гэваллану. – Касиги искоса взглянул на Скрэггера. Что-то изменилось. Что? Если подумать, когда я сделал предложение, пилот не отреагировал на него с той долей энтузиазма, которую, по моему мнению, можно было бы ожидать. Он не может не осознавать объема и ценности контракта, который я ему предлагаю. Что он скрывает? – Вы могли бы связаться с Бендер-Дейлемом через свою базу в Ковиссе и спросить их, смогут ли они поставить нам завтра хотя бы один двести двенадцатый? – спросил он, начиная зондирование.

– Да-да, конечно… как только прибудем на место.

Так, подумал Касиги, наблюдавший и слушавший очень внимательно, я был прав, что-то совершенно определенно изменилось. Дружелюбие пропало. Почему? Я точно не говорил ничего такого, что могло бы его обидеть. И дело не может быть в предложенной сделке – она слишком выгодна для любой вертолетной компании. Его самочувствие?

– Вы хорошо себя чувствуете?

– О, прекрасно, старина, я в порядке.

На этот раз улыбка была искренней, и голос звучал как обычно. Значит, это что-то связанное с вертолетами.

– Если вы мне не поможете, ситуация для меня сложится очень трудная.

– Да, я знаю. Что до меня, я был бы рад помочь, чем только могу.

Теперь улыбка исчезла, и тон голоса снова стал серьезным. Почему? И почему это «что до меня, я был бы рад помочь», словно он и готов бы помочь, но кто-то другой запрещает ему это делать. Гэваллан? Может, он знает, что Гэваллан из-за «Струанз» не стал бы нам помогать?

Касиги долгое время сопоставлял и комбинировал факты и предположения, но удовлетворительного ответа так и не нашел. Тогда он использовал одну уловку, почти беспроигрышно срабатывавшую с иностранцами вроде этого.

– Мой друг, – произнес он, используя свои самые искренние интонации, – я ясно вижу: что-то тут не так. Пожалуйста, скажите мне, в чем дело. – Увидев, как лицо Скрэггера стало еще более серьезным, он нанес завершающий удар: – Мне вы можете сказать. Вы можете доверять мне, я действительно ваш друг.

– Да… да, я знаю, старина.

Касиги смотрел на Скрэггера и ждал, наблюдая, как рыба бьется на крючке, натягивая леску, такую тонкую и такую прочную, которая тянулась назад к сломанной лопасти винта, рукопожатию, разделенной опасности на борту «Рикумару», разделенной военной службе и общему преклонению перед павшими товарищами. Так много нас погибло, таких молодых. Да, подумал он с внезапной злостью, но, если бы у нас была хотя бы десятая доля их самолетов, их оружия, их кораблей и двадцатая доля их нефти и сырья, мы были бы непобедимы и императору никогда бы не пришлось заканчивать войну так, как это он сделал. Мы были бы непобедимы, если бы не бомба, не две бомбы. Пусть все боги терзают бесконечно долго тех, кто изобрел эту бомбу, сломившую его волю, которая возобладала над нашей.

– В чем дело?

– Я… э-э… не могу вам сказать, пока. Извините.

В сознании Касиги замигали красные лампочки – опасность.

– Почему, мой друг? Уверяю вас, вы можете мне доверять, – произнес он успокоительно.

– Да… да, но это не одного меня касается. В Эль-Шаргазе, завтра, потерпите, хорошо?

– Если это настолько важно, мне следует знать об этом сейчас, не правда ли? – Касиги снова подождал.

Он знал цену ожидания и молчания в подобные моменты. Нет нужды напоминать собеседнику его собственные слова «я ваш должник дважды». Пока.

Скрэггер вспоминал. В Бендер-Дейлеме Касиги спас мне чертову жизнь, в этом можно не сомневаться. На борту корабля у Сирри он доказал, что не трус, и сегодня проявил себя как верный друг, ему совсем не нужно было вешать себе на шею все эти заботы и действовать так быстро, он мог заняться этим и завтра, и послезавтра, для него это было не важно.

Глаза Скрэга скользили по панели приборов и по картине за окном кабины, не отмечая никакой опасности ни внутри, ни снаружи; Киш скоро появится по правому борту. Он искоса посмотрел на Касиги, тот смотрел прямо перед собой – сильное, красивое лицо, чуть нахмуренное. Черт, старина, если ты не выполнишь свою часть уговора, Затаки, скорее всего, слетит с катушек! Но ее ты выполнить никак не можешь. Никак, старина, и мне так тяжело видеть, как ты просто сидишь тут, даже не напоминая мне о том, что я твой должник.

– Киш, говорит HST. Иду на траверзе Киша, высота тысяча.

– Киш. Держитесь на тысяче. У вас по курсу два борта направлением на восток, высота десять тысяч.

– Вижу их. – Это были истребители; он показал на них Касиги, который их не заметил. – F14, вероятно, с базы в Бендер-Аббасе, – сказал он.

Касиги не ответил, лишь кивнул, и от этого Скрэггеру стало еще хуже. Минуты тянулись. Под ровный гул двигателей они летели дальше.

Потом Скрэггер принял решение, ненавидя себя за него.

– Извините, – хмуро бросил он, – но вам придется подождать до Эль-Шаргаза. Энди Гэваллан сможет помочь, я не могу.

– Он сможет помочь? В чем? Как? В чем проблема?

Помолчав, Скрэггер произнес:

– Если кто и сможет помочь, так это он. Давайте на этом и остановимся, дружище.

Касиги понял, что ответ окончательный, но решил какое-то время выждать. Его мозг гудел от новых сигналов тревоги. То, что Скрэггер не угодил в ловушку и не рассказал ему свой секрет, заставило его уважать пилота еще больше. Только это его не извиняет, думал Касиги, чувствуя, как в нем закипает ярость. Он сказал мне достаточно, чтобы меня предупредить, теперь мое дело выведать все остальное. Значит, Гэваллан – ключ ко всему? К чему?

Касиги показалось, что его голова сейчас взорвется. Ведь я же пообещал этому сумасшедшему Затаки, что мы немедленно возобновим работы, так? Как смеют эти люди ставить под угрозу весь наш проект – наш национальный проект. Без вертолетов мы начать не сможем! Это равносильно предательству интересов Японии! Что у них на уме?

Огромным усилием он сохранил невозмутимое выражение лица.

– Я непременно встречусь с Гэвалланом как можно быстрее, и будем надеяться, что вы сможете возглавить наше новое предприятие, а?

– Как Энди Гэваллан скажет, так и будет. Ему решать.

Не будь столь уверен, думал Касиги, потому что, как бы все ни сложилось, вертолеты у меня будут – ваши или «Герни», мне плевать чьи. Но клянусь своими предками-самураями, проект «Иран-Тода» не будет подвергаться дальнейшей опасности! Не будет! И я не буду!

Глава 53

ТЕБРИЗ. ДВОРЕЦ ХАНА. 10:50. Азаде последовала за Ахмедом в обставленную на западный манер комнату и подошла к кровати под балдахином на четырех столбах. Теперь, снова оказавшись в этих стенах, она почувствовала, как липкий страх опять пополз по коже. Рядом с постелью сидела медсестра в белом накрахмаленном халате, на коленях у нее лежала открытая книга, и она с любопытством смотрела на них сквозь свои очки. Тяжелые, отдающие плесенью парчовые шторы закрывали окна, чтобы не было сквозняка. Свет приглушен. В воздухе висел тяжелый запах старого человека.

Глаза хана были закрыты, лицо – бледным, дыхание – затрудненным, к правой руке была подсоединена капельница с физраствором, подвешенная на стойке у кровати. В кресле рядом полудремала Айша, крошечная, свернувшаяся калачиком; ее волосы были растрепаны, глаза припухли от слез. Азаде робко улыбнулась ей, жалея ее, потом обратилась к медсестре голосом, совсем не похожим на ее собственный:

– Как состояние его высочества, пожалуйста?

– Достаточно хорошее. Но его ни в коем случае нельзя волновать или тревожить, – тихо ответила медсестра на неуверенном турецком.

Азаде посмотрела на нее внимательнее и увидела, что она европейка лет пятидесяти с небольшим, с крашеными темными волосами и красным крестом на рукаве.

– Вы англичанка или француженка?

– Шотландка, – с явным облегчением ответила женщина по-английски, ее акцент был едва заметен. Она говорила тихо, постоянно поглядывая на хана. – Я медсестра Бэйн из больницы Тебриза, и больной чувствует себя настолько хорошо, насколько можно ожидать в его состоянии, особенно учитывая, что он не делает того, что ему говорят. А вы кто такая, извините?

– Я его дочь, Азаде. Только что приехала из Тегерана. Он послал за мной. Мы… мы ехали всю ночь.

– Ах да, – ответила медсестра, удивляясь про себя, что столь красивое создание могло быть сотворено таким уродливым человеком. – Если мне будет позволено дать совет, девочка моя, сейчас было бы лучше его не будить. Как только он проснется, я скажу ему, что вы здесь, и пошлю за вами. Ему лучше поспать.

Ахмед раздраженно спросил:

– Простите, где охранник его высочества?

– Вооруженным людям нечего делать в комнате больного. Я отослала его.

– Здесь всегда будет присутствовать охранник, пока хан не прикажет ему выйти или я не прикажу ему выйти. – Ахмед сердито повернулся и вышел.

– Это всего лишь обычай, сестра, – сказала Азаде.

– Да, очень хорошо. Но это еще один обычай, без которого мы могли бы прекрасно обойтись.

Азаде снова посмотрела на отца, почти не узнавая его, стараясь справиться с охватившим ее ужасом. Даже такой, думала она, даже такой он все еще способен уничтожить нас, Хакима и меня. У него все еще есть его цепной пес Ахмед.

– Прошу вас, скажите откровенно, как он.

Морщинки на лице медсестры стали глубже.

– Мы делаем все возможное.

– Для него было бы лучше находиться в Тегеране?

– Да, если у него случится еще один удар, то да. – Сестра Бэйн взяла хана за руку и посчитала пульс. – Но пока я не советовала бы перевозить его, совсем бы не советовала. – Она сделала пометку в листе наблюдений и бросила взгляд на Айшу. – Вы не могли бы сказать этой леди, что ей нет нужды здесь оставаться, ей бы тоже не помешало хорошенько отдохнуть, бедному ребенку.

– Извините, я не могу вмешиваться. Это тоже обычай. А… а есть вероятность, что у него будет еще один удар?

– Кто может сказать это, девочка. Все в руках Божьих. Мы надеемся на лучшее.

Они повернули головы, услышав, как открылась дверь.

На пороге с широкой улыбкой стоял Хаким. Глаза Азаде вспыхнули, и она сказала медсестре:

– Прошу вас, пошлите за мной сразу же, как только его высочество проснется, – потом торопливо прошла через комнату, вышла в коридор, закрыла за собой дверь и обняла Хакима. – О Хаким, мой дорогой, столько времени прошло, – задыхаясь, проговорила она. – Неужели это действительно явь?

– Да-да, но как ты… – Хаким замолчал, услышав шаги; Ахмед и охранник свернули в коридор и подошли к ним. – Я рад, что ты вернулся, Ахмед, – вежливо сказал он. – Его высочество тоже будет счастлив.

– Благодарю вас, ваше высочество. Что-нибудь произошло за время моего отсутствия?

– Нет. Разве что полковник Фазир приезжал сегодня утром повидать отца.

Ахмед похолодел:

– Его пропустили?

– Нет. Ты оставил распоряжение, чтобы не пропускали никого без личного разрешения его высочества. Он в тот момент спал, он вообще проспал бо́льшую часть дня… Я наведывался к нему каждый час, и сестра говорит, что его состояние не изменилось.

– Хорошо. Благодарю вас. Полковник просил что-нибудь передать?

– Только то, что сегодня он собирался в Джульфу со своим партнером. Это тебе говорит что-нибудь?

– Нет, ваше высочество, – гладко солгал Ахмед, переводя взгляд с брата на сестру и обратно, но, прежде чем он успел открыть рот, Хаким сказал:

– Мы будем в Голубом зале, пожалуйста, позови нас сразу же, как только мой отец проснется.

Ахмед проводил их взглядом, когда они рука об руку прошли по коридору: молодой человек – высокий и красивый, она – гибкая, как ивовый прутик, и желанная. Предатели? Не много времени остается, чтобы добыть доказательства, подумал он. Вернувшись в комнату больного, он увидел бледное лицо хана, почувствовал запах, против которого восставали его ноздри. Опустившись на корточки и не обращая внимания на неодобрительно нахмурившуюся медсестру, он начал свое бдение.

Что было нужно этому сыну собаки Фазиру? – спрашивал он себя. В субботу вечером, когда Хашеми Фазир и Армстронг вернулись из Джульфы без Мзитрюка, Фазир гневно потребовал встречи с ханом. Ахмед присутствовал при этой встрече, на которой хан объявил, что не меньше их озадачен тем, что Мзитрюка в вертолете не оказалось.

– Возвращайтесь завтра. Если этот человек доставит мне письмо, вы можете его прочесть, – сказал хан.

– Спасибо, но мы подождем здесь. «Шевроле» не мог отстать от нас намного.

И они остались ждать. Хан кипел от возмущения, но ничего не мог поделать; люди Хашеми рассыпались по дворцу и сели в засаду. Час спустя «шевроле» прибыл. Он сам впустил шофера к хану, пока Хашеми и этот говорящий на фарси неверный прятались в соседней комнате.

– У меня конфиденциальное послание к его высочеству, – сообщил ему шофер.

В комнате, где лежал больной хан, советский сказал:

– Ваше высочество, я передам вам послание, когда мы останемся наедине.

– Передайте его мне сейчас. Ахмед – мой самый доверенный советник. Давайте письмо!

Человек с неохотой подчинился, и Ахмед вспомнил, как кровь внезапно бросилась в лицо хану, едва он прочел первые строки.

– Будет ответ? – с вызовом спросил русский.

Задыхаясь от ярости, хан мотнул головой, отпустил посланника и протянул письмо Ахмеду. Там говорилось: «Мой друг, я был потрясен, услышав о твоей болезни, и был бы сейчас рядом с тобой, но срочные дела вынуждают меня остаться здесь. У меня плохие новости: может оказаться, что тебя предали и ты и твой круг агентов стали известны внутренней разведке или людям из САВАМА. Ты знаешь, что этот хамелеон Абрим Пахмуди теперь возглавляет этот новый вариант САВАК? Если тебя выдали Пахмуди, будь готов немедленно бежать, или ты очень скоро увидишь стены пыточной камеры изнутри. Я предупредил наших людей, они помогут тебе, если возникнет необходимость. Если обстановка будет безопасной, я прибуду во вторник с наступлением темноты. Удачи».

У хана не было иного выбора, кроме как показать письмо своим гостям.

– Это правда? Насчет Пахмуди?

– Да. Он ведь ваш старый друг, не так ли? – с издевкой спросил Фазир.

– Нет… нет, он не друг. Убирайтесь!

– Конечно, ваше высочество. Ваш дворец тем временем взят под наблюдение. Вам никуда не нужно бежать. Пожалуйста, не предпринимайте ничего, чтобы помешать приезду Мзитрюка во вторник, ничего не делайте, чтобы внушать бунтовщикам в Азербайджане новые надежды. Что касается Пахмуди и САВАМА, они ничего не могут здесь сделать без моего одобрения. Теперь я закон в Тебризе. Подчинитесь – и я защищу вас, восстанете против меня – будете ему пешкешем!

Когда они ушли, ярость хана прорвалась наружу. Ахмед никогда не видел его в таком бешенстве. Пароксизм все нарастал, потом вдруг разом прекратился, и в следующий миг хан вытянулся на полу, а он смотрел на него сверху, ожидая увидеть мертвеца, но хан не умер. Просто лицо сделалось восковым, тело подергивалось, дыхание было прерывистым.

– На все воля Аллаха, – пробормотал Ахмед; он не хотел бы пережить этот вечер еще раз.

ГОЛУБОЙ ЗАЛ. 11:15. Когда они остались совсем одни, Хаким подхватил ее и закружил в объятиях.

– О, это чудесно, чудесно, чудесно видеть тебя снова… – начала она, но он прошептал:

– Потише, Азаде, здесь повсюду уши, и кто-нибудь обязательно истолкует все неправильно и снова солжет.

– Наджуд? Будь она проклята навеки и…

– Ш-ш-ш, дорогая, теперь она не может причинить нам зла. Я наследник официально.

– Расскажи мне, что произошло, расскажи все!

Они сели на длинную кушетку с подушками, и Хаким начал рассказывать, едва не захлебываясь словами:

– Сначала Эрикки: выкуп – десять миллионов риалов, за него и за двести двенадцатый, и…

– Отец может сбить цену и заплатить, у него, конечно же, есть эти деньги, потом отыскать их и разорвать на куски.

– Да-да, разумеется, он может заплатить, и он сказал мне в присутствии Ахмеда, что займется этим сразу же, как ты вернешься, и это правда, он сделал меня наследником при условии, что я поклянусь Аллахом оберегать и лелеять маленького Хасана, как оберегаю и лелею тебя, – я, конечно, сразу же и с радостью на это согласился, – и еще он сказал, что ты должна поклясться Аллахом, что будешь так же к нему относиться, что мы оба поклянемся остаться в Тебризе: я – чтобы научиться, как наследовать ему, ты – чтобы помогать мне и быть рядом, и, о, мы будем так счастливы!

– И это все, что мы должны сделать? – спросила она, не веря своим ушам.

– Да, это все. Он объявил меня наследником в присутствии всей семьи. Они все выглядели так, что я думал, они умрут на месте, но это все не важно. Отец назвал перед ними все условия, и я сразу же их принял, разумеется, как и ты их примешь, да и зачем бы мы стали отказываться?

– Конечно, конечно, все, что угодно! Аллах присматривает за нами! – Она снова обняла его, зарывшись лицом в его плечо, чтобы вытереть о него слезы счастья. Все дорогу от Тегерана – путешествие было ужасным, и Ахмед почти не разговаривал с ней – она заранее ужасалась тем условиям, которые поставит отец. Но теперь? – Это невероятно, Хаким, это волшебство какое-то! Конечно, мы будем беречь маленького Хасана, и ты передашь ханский титул ему или его наследникам, если таково желание отца. Да хранит нас Аллах, хранит его и Эрикки, и Эрикки сможет летать, сколько ему захочется, почему бы нет? О, это будет так чудесно! – Она вытерла глаза. – Я, наверное, выгляжу ужасно.

– Ты выглядишь восхитительно. А теперь расскажи, что приключилось с тобой. Я знаю только, что тебя схватили в деревне с… с британским диверсантом, а потом ты каким-то образом сбежала оттуда.

– Это было еще одно чудо, только с помощью Аллаха такое могло случиться, Хаким, но в тот момент все было ужасно, этот злобный мулла… Я не помню, как мы оттуда выбрались, помню только то, что Джонни… Джонни потом мне рассказал. Мой Ясноглазый Джонни, Хаким.

Его глаза широко раскрылись.

– Джонни из Швейцарии?

– Да. Это он. Он и был тем британским офицером.

– Но каким образом?.. Это кажется невозможным.

– Он спас мне жизнь, Хаким, и, о, мне столько надо тебе рассказать.

– Когда отец узнал про деревню, он… Ты ведь знаешь, что муллу застрелили «зеленые повязки», да?

– Я сама не помню, но Джонни говорил мне.

– Когда отец узнал про деревню, то велел Ахмеду притащить старосту сюда, допросил его, потом отослал обратно, приказал побить его камнями, отрубить руки мяснику, а потом сжечь всю деревню. Сжечь деревню – это была моя идея… Надо же, какие псы!

Азаде была глубоко потрясена. Сжечь деревню – это была слишком ужасная месть.

Но Хаким не позволил никаким чувствам нарушить свою эйфорию.

– Азаде, отец снял охранника, и я могу ходить, где мне вздумается… Я даже взял машину и съездил в Тебриз, один. Все обращаются со мной как с наследником, вся семья, даже Наджуд, хотя я знаю, что втайне она зубами скрежещет и с ней нужно быть очень осторожным. Это… это совсем не то, чего я ожидал. – Он рассказал, как его фактически притащили сюда из Хоя, как он ждал, что его убьют или искалечат. – Помнишь, когда меня изгоняли, он проклял меня и сказал, что шах Аббас знал, как следует поступать с сыновьями-изменниками?

Она задрожала, вспоминая этот кошмар, проклятия, ярость, всю несправедливость происходящего, ведь оба они были невиновны.

– Что заставило его передумать? Почему он изменил свое отношение к тебе, к нам?

– Воля Аллаха. Аллах открыл ему глаза. Он не может не знать, что смерть рядом, он должен позаботиться… он, он хан. Может быть, он напуган и хочет загладить вину. Мы ни в чем не были перед ним виноваты. Да и какое значение имеет это «почему»? Мне все равно. После стольких лет мы освободились от ярма, мы свободны.

КОМНАТА ХАНА. 11:16. Глаза хана открылись. Не шевеля головой, он огляделся, насколько мог. Ахмед, Айша и телохранитель. Медсестры не было видно. Он взглянул на Ахмеда, который сидел на полу.

– При’ез ее? – Слова выговаривались с трудом.

– Да, ваше высочество. Несколько минут назад.

Медсестра появилась в его поле зрения.

– Как вы себя чувствуете, ваше превосходительство? – спросила она по-английски, как он приказал, сказав, что ее турецкий звучит отвратительно.

– Так же.

– Позвольте, я помогу вам устроиться поудобнее. – С большой осторожностью и заботой – и немалой силой – она приподняла его, разгладила постель и поправила подушки. – Принести вам утку, ваше превосходительство?

Хан подумал и сказал:

– Да.

Она подала судно, и он почувствовал себя оскверненным оттого, что это делала женщина из неверных, но со времени ее приезда он успел понять, что она невероятно умелая и заботливая, очень мудрая и очень добрая, лучшая сиделка в Тебризе – Ахмед позаботился об этом, – гораздо лучше Айши, которая оказалась совершенно бесполезной. Он увидел, как Айша робко улыбается ему, увидел ее огромные испуганные глаза. Интересно, смогу ли я когда-нибудь еще вонзить его в нее, по самую рукоять, твердый, как кость, как в тот первый раз, когда ее слезы и извивающееся тело поддерживали в нем твердость какое-то время?

– Ваше превосходительство?

Он принял таблетку, сделал глоток воды, наслаждаясь прохладой рук сиделки, поддерживавших его голову. Потом взгляд его снова упал на Ахмеда, и он улыбнулся ему, радуясь, что его верный слуга вернулся.

– Хорошо съездил?

– Да, ваше высочество.

– По с’оей ’оле? Или силой?

Ахмед улыбнулся:

– Все было, как вы предсказывали, ваше высочество. По своей воле. В точности, как вы планировали.

– Думаю, вам не стоит так много разговаривать, ваше превосходительство, – вставила медсестра.

– Подите прочь.

Она мягко похлопала его по плечу:

– Не хотите съесть что-нибудь, может быть, немного хореша?

– Пахла’ы.

– Доктор сказал, что вам вредно есть сладости.

– Пахла’ы!

Сестра Бэйн вздохнула. Доктор запретил ей давать ему пахлаву и добавил: «Но если будет настаивать, можете дать, и сколько захочет, какая теперь разница? Иншаллах». Она нашла пахлаву, положила кусочек ему в рот, вытерла слюну, и он с наслаждением прожевал ее, хрустящую орешками, но такую нежную и такую сладкую.

– Ваша дочь прибыла из Тегерана, ваше превосходительство, – сообщила сиделка. – Она попросила меня известить ее, как только вы проснетесь.

Абдолла находил весь процесс разговора очень странным. Он пытался произнести предложения, но его рот не открывался, когда должен был открываться, и слова оставались в его сознании долгое время, а потом, когда упрощенная форма того, что он хотел сказать, вылетала изо рта, слова оказывались не очень хорошо артикулированными, хотя должны были бы быть таковыми. Но почему? Я ведь все делаю так же, как раньше. Раньше чего? Не помню, только тяжелая, давящая чернота кругом, рев крови в ушах, раскаленные иглы пронзают мозг, и нечем дышать.

Дышать я теперь могу, и слышу все отлично, и прекрасно все вижу, ум работает безупречно, полный планов, острый, как всегда. Проблема лишь в том, как все это выразить.

– Как’е?

– Что, ваше превосходительство?

Снова ожидание.

– Как ’не го’орить лушше?

– А, – кивнула она, сразу сообразив, о чем речь: ее опыт ухода за инсультными больными был огромен. – Не тревожьтесь, сначала это вам будет казаться чуточку трудным. Будете поправляться, и контроль над речевым аппаратом к вам вернется. Вы должны отдыхать как можно больше, это очень важно. Отдых, лекарства и терпение, и будете снова здоровы. Хорошо?

– Да.

– Желаете, чтобы я послала за вашей дочерью? Она очень хотела вас увидеть, такая милая девушка.

Ожидание.

– По’же. По’же у’ижу ее. Уходите, ’се… но не Ах’мед.

Сестра Бэйн подумала, потом опять мягко похлопала его по руке:

– Я дам вам десять минут. Если вы пообещаете мне потом отдохнуть. Хорошо?

– Да.

Когда они остались одни, Ахмед подошел ближе к кровати:

– Да, ваше высочество?

– Сколько ’ремени?

Ахмед взглянул на часы на руке. Часы были золотые, с украшениями, он ими восхищался.

– Почти половина двенадцатого, вторник.

– Петр?

– Не знаю, ваше высочество. – Ахмед рассказал хану то, что ему передал Хаким. – Если Петр сегодня прилетит в Джульфу, Фазир будет поджидать его там.

– Иншаллах. Азаде?

– Она была искренне встревожена состоянием вашего здоровья и сразу же согласилась приехать. Минуту назад я видел ее с вашим сыном. Я уверен, она согласится на все, чтобы защитить его, как и он, чтобы защитить ее. – Ахмед старался говорить ясно и коротко, не желая утомлять его. – Что вы хотите, чтобы я сделал?

– ’сё.

Все, что мы с тобой обсудили, и еще немного, с наслаждением подумал хан, приходя в возбуждение. Теперь, когда Азаде вернулась, перережь горло посланнику, который пришел просить выкуп, чтобы горцы в ярости сделали то же самое с пилотом; выясни, являются ли эти отродья предателями, любым способом, каким захочешь, и, если являются, выколи Хакиму глаза и отправь ее на север Петру. Если не являются, зарежь Наджуд, только медленно, а этих держи обоих здесь под присмотром, пока пилот не будет так или иначе мертв, потом отошли ее на север. И Пахмуди! Я назначаю награду за его голову, которая будет искушением даже для Сатаны. Ахмед, предложи ее сначала Фазиру и скажи ему, что я хочу мести, хочу, чтобы Пахмуди распяли на дыбе, отравили, вспороли живот, искалечили, кастрировали…

Его сердце начало поскрипывать, биться сильнее, и он собрался поднять левую руку, чтобы потереть грудь, но рука не сдвинулась с места. Ни на дюйм. Даже сейчас, когда он смотрел на нее, лежащую на одеяле, и мысленно приказывал ей шевельнуться, она оставалась неподвижной. Совершенно. И никаких ощущений. Ни в ладони, ни во всей руке. Страх хлынул в него, как вода из прорванной плотины.

Не бойтесь, говорила сиделка, в отчаянии напомнил он себе; накатывающие волны ревели у него в ушах. У тебя был удар, только и всего, не слишком сильный, сказал врач, и еще он сказал, что у многих людей случаются удары. У старого Комарги был удар год или около того назад, а он до сих пор жив, все у него работает, и он даже заявляет, что еще способен спать со своей молодой женой. При современном лечении… Ты добрый мусульманин и отправишься в рай, так что бояться нечего, бояться нечего… бояться нечего, если я умру, я отправлюсь в рай…

Я не хочу умирать, завопил он. Я не хочу умирать, закричал он снова, но все это осталось лишь в его голове, и ни один звук не вырвался наружу.

– В чем дело, ваше высочество?

Он прочел тревогу на лице Ахмеда, и это его немного успокоило. Хвала Аллаху за Ахмеда. Ахмеду я могу верить, думал он, обливаясь потом. Так, какие мне ему отдать распоряжения?

– Семью, сюда ’сех поже. Сначала Азаде, Хаким, На’жуд. Пони’аешь?

– Да, ваше высочество. Чтобы подтвердить наследование?

– Да.

– Вы даете мне разрешение допросить ее высочество?

Хан кивнул, веки стали тяжелыми, будто налились свинцом, он ждал, когда утихнет боль в груди. В ожидании он пошевелил ногами, чувствуя покалывание иголочек в стопах. Но никакого движения не последовало, по крайней мере с первого раза, только со второго, да и то при немалом усилии. Ужас вновь наполнил его. В панике он передумал:

– Быстро за’лати ’ыкуп, пилота сюда, Эри’ки сюда, ’еня в Тегеран. Понял? – Он увидел, как Ахмед кивнул. – Быстро, – выговорил он и махнул ему рукой, чтобы он отправлялся, но рука даже не шевельнулась. В ужасе он попробовал махнуть другой рукой, и это сработало, не без усилий, но рука подчинилась. Паника немного отступила. – За’лати ’ыкуп сразу… держи ’секрете. Позо’и сиделку.

ПОВОРОТ НА ДЖУЛЬФУ. 18:25. Хашеми Фазир и Армстронг снова сидели в засаде под заснеженными деревьями. Внизу ждал знакомый им «шевроле»: погашенные фары, опущенные стекла, два человека на переднем сиденье – все как в прошлый раз. Вниз по склону за их спиной обе стороны дороги Джульфа – Тебриз были нашпигованы людьми из военизированных формирований – около полусотни человек, готовых к перехвату. Солнце село за горы, и небо теперь ощутимо почернело.

– Немного времени у него остается, – опять пробормотал Хашеми.

– В прошлый раз вертолет прибыл с наступлением темноты. Пока еще не стемнело.

– Чума на него и на его предков! Я продрог до костей.

– Теперь уже недолго, Хашеми, старина! – Если бы это зависело от него, Армстронг знал, что был бы готов ждать вечность, чтобы ему попался этот Мзитрюк, он же Суслев, он же Броднин. После неудачи в субботу он предложил Фазиру остаться в Тебризе. – Оставь мне людей, Хашеми, я возглавлю засаду во вторник. Ты отправляйся в Тегеран, я подожду здесь, возьму его и привезу к тебе.

– Нет, я вылетаю немедленно и вернусь утром во вторник. Ты можешь переждать здесь.

«Здесь» оказалось конспиративной квартирой с видом на Голубую мечеть, теплой и с большим запасом виски.

– Хашеми, ты действительно говорил серьезно, когда сказал Абдолле-хану, что ты теперь здесь закон и САВАМА и Пахмуди бессильны без твоей поддержки?

– Да, о да.

– Имя Пахмуди по-настоящему задело Абдоллу за живое. С чем все это связано?

– Пахмуди добился изгнания Абдоллы из Тегерана.

– Господи? Зачем?

– Старая вражда, тянется уже много лет. С тех самых пор, как Абдолла стал ханом в пятьдесят третьем году, он с вызывающим упорством советовал разным премьер-министрам и придворным чиновникам быть осторожными с политическими реформами и так называемой модернизацией. Пахмуди, аристократ, интеллектуал с европейским образованием, презирал его, всегда выступал против него, всегда препятствовал его личной встрече с шахом. К сожалению для шаха, он преклонял ухо к Пахмуди.

– Который его в итоге предал.

– О да, Роберт, возможно, он даже предавал его с самого начала. Впервые Абдолла-хан и Пахмуди открыто столкнулись в шестьдесят третьем году по поводу предложенных шахом реформ: дать женщинам право голоса, дать право голоса немусульманам и позволить немусульманам избираться в меджлис. Разумеется, Абдолла, как и всякий разумно мыслящий иранец, понимал, что это вызовет немедленный и громкий протест со стороны всех религиозных лидеров, особенно Хомейни, который тогда как раз набирал обороты.

– Это почти невероятно, что никто не мог пробиться к шаху, – заметил Армстронг, – чтобы предупредить его.

– Почему? Многие пробивались, но никто из них не обладал достаточным влиянием. Большинство из нас соглашались с Хомейни, открыто или тайно. Я соглашался с ним. Абдолла проигрывал Пахмуди раунд за раундом. Вопреки всем нашим советам, шах поменял календарь с исламского, который для мусульман так же священен, как разделение истории на до и после Христа для христиан, и постарался навязать какое-то другое летоисчисление со времен Кира Великого… Разумеется, все мусульмане были возмущены до предела, и после почти что революции эти планы были оставлены… – Хашеми допил виски и налил себе еще. – Потом Пахмуди публично сказал Абдолле, чтобы тот валил ко всем чертям, буквально – у меня это все задокументировано – издевался над ним, называл тупицей, отставшим от жизни ретроградом, который все еще живет в мрачном Средневековье, мол, «чему удивляться, если он родом из Азербайджана», и приказал ему держаться подальше от Тегерана, пока его не призовут, грозя в противном случае арестом. Хуже того, он высмеял его на большом торжественном приеме и напечатал в прессе легко узнаваемые карикатуры.