Текст книги "Морские львы"

Глава XXVII

Скажите ему, чтобы он пал на колени перед Богом, Который над ним, перед Существом бесконечным, всемогущим, перед Создателем; пусть он станет на колени, и мы станем вместе с ним.

Байрон

Погребение назначено было на воскресенье, в которое занимались делами. На другой день утром «друзья» собрались в гостиной и приступили к делу, говоря, что многие из них должны возвращаться довольно далеко.

– Прежде чем мы расстанемся, нам надо рассмотреть дела Пратта, – сказал Иов Пратт. – Между родными и друзьями должна существовать только одна любовь, и я уверен, что не имею другого чувства. Я предполагаю, – господин Иов Пратт всегда говорил только предположениями, – я предполагаю, что надо именно мне управлять делами, если только на это все согласятся. Если же хоть один будет против этого, так я ни за что не возьмусь.

Все согласились, потому что знали, что закон ему присуждает это право.

– Я никогда не думал, чтоб у Пратта было такое богатство, какое ему приписывали, хотя и предполагал, что оно доходит до десяти тысяч долларов.

– Боже мой! – вскричала двоюродная сестра, вдова, рассчитывавшая на завещание. – Я всегда думала, что у Пратта сорок или пятьдесят тысяч долларов! Десять тысяч долларов составляют не очень много для всех нас, если их разделить между многими.

– Раздел не так велик, как вы думаете, госпожа Мартин, – сказал господин Иов, – потому что ограничились самыми близкими родными и их представителями. Так как нет завещания, то все имущество должно быть разделено на пять частей, и каждая часть, по моим вычислениям, будет равняться двум тысячам долларов.

Без сомнения, это не большое богатство, но все лучше, чем ничего. Пратт был бережлив, – все Пратты таковы. Надобно заботиться о тех средствах, которые нам посылает Провидение.

– Каждый должен заботиться, как говорите вы, сударь, – сказала вдова Мартин. – Вот почему бы я хотела знать, есть ли завещание? Я знаю, что Пратт должен был подумать обо мне, и не полагаю, чтобы он оставил этот свет, не позаботившись о своей двоюродной сестре Катерине и ее вдовстве.

– Опасаюсь этого, сударыня, опасаюсь. Я никогда ничего не слыхал о завещании. Доктор сомневается, чтобы Пратт имел мужество написать акт, где бы шло дело о его смерти. Мария тоже никогда не слыхала о завещании, и я не знаю, к кому еще обратиться. Но я должен сказать, что пастор Уитль думает, что есть завещание.

– Завещание должно непременно быть, – сказал пастор, – благочестивый член церкви дал мне надежду, когда я говорил ему о нуждах этой церкви, чего бы не было, если бы он не хотел сдержать своего обещания. Я думаю, что все согласятся во мной.

– Пратт вам обещал что-нибудь? – робко спросил Иов.

– Может быть, – отвечал пастор Уитль, боясь впасть в грех лжи. – Но человек может обещать и косвенно столь же хорошо, как и прямо.

– Может быть, – спокойнее отвечал Иов Пратт, хотя улыбался тому, что причинил новое беспокойство вдове Мартин, которая боялась все более и более, чтобы, за отсутствием всякого завещания, не последовали закону о разделе.

– Я бы хотел, – сказал пастор, – чтобы поискали опять нет ли завещания.

– Я согласен на все, – сказал Иов Пратт, уверенность которого и мужество с каждой минутой возрастали. – Я соглашаюсь на все и желал бы только знать, к кому мне должно обратиться?

– Кто-нибудь из присутствующих слышал ли о том, что умерший оставил завещание? – спросил громким голосом пастор Уитль.

Глубокая тишина последовала за этим вопросом. Спрашивали друг друга глазами, и все искатели пришли в отчаяние.

– Может быть, не лучше ли предложить вопрос каждому близкому родственнику, – прибавил пастор. – Господин Иов Пратт, вы никогда не слыхали о завещании?

– Никогда. Были минуты, в которые я думал, что Пратт хотел делать свое завещание, но полагаю, что он переменил свое намерение.

– А вы, госпожа Томас, – сказал он, обращаясь к сестре, – я предлагаю вам тот же вопрос.

– Я несколько раз говорила об этом с братом, – отвечала эта родственница, – но он никогда не давал мне удовлетворительного ответа.

Это было довольно ясно, и нельзя было надеяться получить что-либо еще от нежно любимой и единственной сестры Пратта.

– Вы никогда не слыхали, Мария, о завещании, сделанном вашим дядей?

Мария покачала головой, но не улыбнулась, потому что эта сцена была для нее ужасна.

– Итак, – прибавил пастор Уитль, – никто не слыхал о бумаге, составленной Праттом, чтобы открыть ее после смерти?

– Бумагу! – вскричала Мария. – Да, я слышала, что он говорил о бумаге; но я думала, что вы говорите о завещании.

– Завещание обыкновенно пишется на бумаге, госпожа Мария. Бумага у вас?

– Дядюшка отдал мне бумагу, приказав мне беречь ее до возвращения капитана Росвеля Гарднера, и если моего дяди не будет на сем свете, так отдать эту бумагу Росвелю.

Прекрасная девушка покраснела и, казалось, говорила с большой осторожностью.

– Так как я должна была отдать эту бумагу Росвелю, то всегда думала, что она относится только к нему. Дядюшка говорил мне о ней даже в самый день своей смерти.

– Без всякого сомнения это завещание! – вскричал пастор Уитль с радостью. – Не думаете ли вы, Мария, что это должно быть завещание Пратта?

Мария об этом ничего не думала. Она всегда полагала, что ее дядя желал, чтобы она вышла за Росвеля, и думала, что бумага, адресованная этому последнему, содержала выражение этого желания, которое для нее было важнее всего.

Мария очень мало заботилась об имении своего дяди и очень много о Росвеле. Итак, очень естественно, что она обманывалась. Теперь, когда вопрос представился ей в новом свете, то она встала и пошла в свою комнату за пакетом, который тотчас же и принесла. Иов Пратт и пастор Уитль хотели его распечатать, и первый, с удивительным проворством, успел овладеть им. Эти бумаги были сложены, как деловые, плотно запечатаны и адресованы Росвелю Гарднеру, капитану шхуны «Морской Лев», находившемуся теперь в путешествии.

Иов громко прочел надпись, хотя и с удивлением. Однако он хотел хладнокровно распечатать пакет, как будто он адресован ему самому.

Госпожа Мартин, госпожа Томас, Уитль хотели принять участие в этом, и потому они все подошли к нему, и обе женщины бросились на пакет с таким жаром, как будто хотели разорвать его.

– Это письмо адресовано мне, – сказал с достоинством Росвель, – и я один имею право открыть его. Очень странно видеть, что те, которым не адресовано письмо, хотят его распечатывать.

– Но оно от Пратта, – вскричала вдова Мартин, – и может содержать завещание.

– В подобном случае можно думать, что и я имею какое-нибудь право, – сказал довольно хладнокровно, но очевидно тревожным тоном Иов Пратт.

– Конечно! – сказала госпожа Томас – Братья, сестры и даже двоюродные братья должны иметь преимущество перед посторонним. Мы, брат и сестра Пратта, здесь и должны иметь право прочитывать все его письма.

Росвель все это время протягивал руку и устремлял на Иова Пратта взгляд, который заставлял его укротить свое нетерпение. Мария стояла подле него, как будто для того, чтоб поддержать его, но не говорила ни слова.

– Есть закон, налагающий большое наказание на тех, которые распечатывают чужие письма, – сказал смелым голосом Росвель, – и я обращусь к этому закону, если кто-нибудь осмелится распечатать мое письмо. Если это письмо писано ко мне, сударь, то я прошу его мне отдать, и во что бы то ни стало я его получу.

Росвель подошел к Иову Пратту, который отдал ему письмо не так учтиво, а вдова Мартин сделала большое усилие, чтоб завладеть им.

– По крайней мере, – сказала эта женщина, – надо распечатать его в нашем присутствии, чтобы мы знали то, что заключается в этой бумаге.

– А по какому праву, сударыня? Не властен ли я, как и все, читать мои письма, когда и где хочу? Если содержание его относится к наследству Пратта, то я тотчас же объявлю об этом. В надписи не сказано, чтобы я открыл письмо в присутствии свидетелей; но во всяком случае я это сделаю.

Итак, Росвель открыл пакет. Он сломал печать и в этом состоянии показал его всем, потом развернул акт, написанный на большом листе, где находились подписи многих свидетелей.

– Это оно, это оно, – сказал Бетинг Джой, потому что комната была наполнена людьми всякого сословия, – это так!..

– Ты его знаешь, Джой? – сказала вдова. – Братец Иов, этот человек может служить важным свидетелем.

– Знаю ли я его, сударыня? Я видел, как Пратт писал эту бумагу.

– Он видел, как Пратт писал ее! Братец Иов, этого недостаточно, чтобы подтвердить завещание, если оно сделано в пользу Марии и Гарднера?

– Увидим, увидим. Итак, Джой, ты был свидетелем, когда Пратт писал эту бумагу или, скорее, свое завещание?

– Да, я был свидетелем.

Росвель два раза прочел акт, о котором шла речь, потом с нежностью передал его в руки Марии. Молодая девушка прочла его в свою очередь; глаза ее наполнились слезами, но она сильно покраснела, когда возвращала его своему возлюбленному.

– Ах, Росвель! – сказала она тихим голосом. – Не читайте его теперь.

Но тишина и молчание были таковы, что присутствующие не проронили ни одного слова.

– Отчего же не прочесть его теперь? – сказала вдова Мартин. – Мне кажется, что теперь-то и время его читать. Если я лишена наследства, то я хочу знать это.

– Лучше было бы, во всех отношениях, знать то, что в нем заключается, – заметил Иов Пратт, – особенно, если это завещание, капитан Гарднер.

– Это завещание покойного Пратта, написанное в законной форме, подписанное и засвидетельствованное многими свидетелями.

– Читайте завещание, капитан Гарднер, – сказал решительным тоном Иов Пратт. – Желательно было бы знать, кто назначен исполнителем. Друзья, не замолчите ли вы на минуту?

Среди мертвой тишины Росвель начал читать следующее:

– «Во имя Бога Всемогущего, аминь. Я, Пратт, из города Сютгольда, графства Суффолкского, штата Нью-Йорк, объявляю, будучи слаб телом, но в здравом уме, что это есть мое завещание.

Я оставляю моей племяннице Марии Пратт, единственной дочери моего покойного брата Израиля Пратта, все мое имение, какое бы оно ни было и в чем бы оно ни заключалось, в вечное и потомственное ее владение.

Я позволяю моему брату, Иову Пратту, выбрать лошадь из всех лошадей, которые после меня останутся, в награду за несчастье, случившееся с его лошадью, когда я ею пользовался.

Я оставляю моей сестре Дженни Томас большое зеркало висящее в моей спальне на восточной стороне дома которое некогда принадлежало нашей нежно любимой матушке

Я оставляю вдове Катерине Мартин, моей двоюродной сестре, большую подушку, находящуюся в означенной восточной комнате, подушку, которой она так много удивлялась

Я оставляю выше означенной моей племяннице, Марии Пратт, единственной дочери моего покойного брата Израиля Пратта, все мое имение, которым владею, равно и на что имею право, включая сюда деньги, корабли, земледельческие продукты, мебель, платья и все предметы владения.

Я назначаю Росвеля Гарднера, теперь отсутствующего, единственным исполнителем моей последней воли, если он возвратится в течение шести месяцев после моей смерти; а если он не возвратится в этот шестимесячный срок, то назначаю обозначенную мою племянницу, Марию Пратт, единственной исполнительницей моей последней воли.

Я советую означенной моей племяннице, Марии Пратт, выйти за Росвеля Гарднера, но не полагаю никакого условия для этого, позволяя моей усыновленной дочери быть свободной и делать, что она сочтет за лучшее».

Акт был составлен правильно, и нельзя было оспаривать его действительность. Мария была смущена. Она всегда была так бескорыстна, что не могла привыкнуть считать имения своего дяди своими.

Мы не станем описывать досаду других родственников умершего Пратта; нам довольно сказать, что они не оставили и иголки из того, что имели право взять.

На другой день, в который Росвель мог законно действовать, как исполнитель Пратта, он женился на Марии и сделался обладателем всех ее имуществ по сожительству, основываясь на тогдашнем американском законе, который теперь изменен.

Самым первым делом молодых было прилично употребить деньги, найденные у подошвы дерева на берегу, о котором было столько говорено. Их было немногим более двух тысяч долларов. Так как невозможно было найти законных владетелей, то дублоны были разделены между семействами, потерявшими близких на острове тюленей.

Правда, части не были значительны, но сделали добро нескольким вдовам и сестрам, не имевшим покровителей на этом свете.

Росвель хотел, чтобы «Морской Лев», который отремонтировали, сделал другое путешествие под начальством Газара, чтоб привезти жир и кожи, оставленные на острове. Это путешествие было коротко и счастливо, и деньги, вырученные из продажи кож и жира, Росвель употребил на вознаграждение тех, которые более всех потерпели.

Что касается Росвеля и Марии, то они были совершенно счастливы своей судьбой. Богатство Пратта было гораздо больше, нежели предполагали. При подробной описи наследства узнали, что Мария обладала тридцатью тысячами долларов, что тогда считалось в Ойстер-Понде богатством.

Росвель Гарднер не забыл Стимсона и поручил ему начальство над тендером, плававшим между Нью-Йорком и Сютгольдом.

Единственный признак частного влияния, который позволила себе Мария, было убедить Росвеля переселиться на запад и, следовательно, удалиться от моря.

Росвель продал свою собственность и поселился в этой стране. Он сделался там самым богатым рудокопом.

Отец прекрасного семейства, любя всегда Марию, как в первый день брака, он не думал более о далеких путешествиях. Верный Богу, покровительствовавшему ему и спасшему от стольких великих опасностей, Росвель остался навсегда смиренным и твердым в своей вере, всегда христианином, подле ангела, возвысившего его до величия небесных истин и давшего ему истинное счастье на этой земле.