Текст книги "Хижина на холме"

ГЛАВА XIX

Все галлы рассеяны, они перешли на сторону Болингброка.

«Ричард II»

Известие об этом бегстве, да еще в такую пору – перед наступлением ночи, – произвело на капитана очень неприятное действие. Отойдя немного в сторонку, он спросил сержанта:

– Кто же остался?

– Мик О’Тирн, два плотника, три негра, Джоэль и три голландца, что недавно поселились у нас, да еще два подростка, которых Стрид нанял в начале года. Если прибавить вас и меня, то будет всего четырнадцать человек. Я думаю, достаточно еще, чтобы защитить дом в случае нападения.

– Остались все лучшие и более достойные доверия. На Мика и негров я полагаюсь так же, как и на тебя. Джоэль тоже надежный человек; только я не знаю, как он выдержит первый огонь.

– Капрал Стрид не бывал еще ни разу в сражении, но ведь рекруты делают иногда чудеса. Я хочу теперь разделить наш гарнизон на две смены, чтобы люди могли отдохнуть.

– Мы с тобой будем стоять по очереди на часах, Джойс. Ты оставайся до часу ночи, потом я приду тебе на смену. Но мне нужно сначала поговорить с ними; в таких случаях это небесполезно.

Они пошли во двор. Сержант держал свой фонарь так, что капитан мог видеть лица всех присутствующих.

– Друзья мои, – начал капитан, – некоторые из ваших товарищей испугались и ушли из Хижины. Они не только ушли сами, но повели за собой жен и детей. Подумав, вы сами поймете, какому риску подвергли они себя. Поблизости здесь нет никаких селений, и им придется пройти до пятидесяти миль, страдать от голода и холода, боясь на каждом шагу натолкнуться на дикарей. Пусть Бог простит им и поможет пройти благополучно мимо всех опасностей. Если между вами есть еще кто-нибудь, кто не хочет оставаться здесь защищать Хижину, пусть признается в этом откровенно. Я выпущу того из ворот и дам с собой какое-нибудь оружие и провизии. Он может также взять с собой все, что ему принадлежит. Пусть здесь останутся только те, кто действительно этого хочет. Ночь темна, и теперь самый удобный момент уйти; прежде чем настанет день, можно уже быть далеко. Если кто хочет уйти, пусть скажет откровенно, не боясь ничего, ему сейчас же откроют ворота.

Капитан остановился, но все молчали. Негры сверкнули по ряду выстроившихся своими черными глазами, точно хотели отыскать, дерзнет ли кто-нибудь оставить хозяина. Но, видя, что все молчат, они начали гримасничать от удовольствия. Мик был слишком взволнован, чтобы не высказаться.

– О! – воскликнул ирландец. – Я им тоже желаю счастливого пути, но у них нет совести. Никогда ничего подобного не сделаю, даже если индеец пришел бы меня скальпировать.

Капитан терпеливо выслушал этот короткий спич, поблагодарил всех за верность и отпустил. Потом, повернувшись к Джойсу с последними наставлениями, он вдруг заметил, благодаря свету фонаря, что кто-то стоит возле стены дома; капитан сообщил об этом Джойсу, и они оба направились в ту сторону, освещая себе дорогу фонарем. Когда они подошли ближе, на них сверкнули черные глаза индейца.

– Ник! – воскликнул капитан. – Ты ли это? Зачем ты пришел сюда и как ты пробрался через палисад? Ты пришел к нам как враг или как друг?

– Слишком много вопросов, капитан; обо всем спрашиваете разом. Ступайте в комнату с книгами, Ник пойдет за вами, скажет все что надо.

Капитан поговорил тихо с сержантом, отдав приказание быть внимательным на часах, и направился в библиотеку, где с нетерпением ждала его жена с дочерьми.

– О, Гуг, неужели случилось то, чего мы боялись? – воскликнула мать, как только показался капитан, сопровождаемый тускарором. – Неужели колонисты оставили нас в такую минуту?

Капитан обнял жену, стараясь утешить ее, и указал на индейца.

– Ник! – воскликнули все разом, и в каждом возгласе слышалось особое выражение.

В восклицании мистрис Вилугби слышалось удовольствие: она считала его своим другом. Белла была полна страха за своего маленького Эверта, невольно вспоминая все злодейства дикарей. В тоне Мод слышалась энергичная решимость не падать духом при самых ужасных испытаниях.

– Да, Ник, Соси Ник, – повторил индеец. – Старый друг; вы не рады видеть его?

– Это зависит от того, зачем ты пришел сюда, – сказал капитан, – Ты с теми, кто теперь на мельнице? Но скажи мне прежде, как ты перебрался через палисад?

– Деревья не могут остановить индейца. Надо много ружей, много солдат, капитан; здесь бедный гарнизон для Ника. Он всегда говорил: много щелей, чтобы пройти.

– Но ты не отвечаешь на мой вопрос. Как ты пробрался через палисад?

– Как? Конечно, по-индейски. Подошел как кошка, как змея. Ник – великий вождь, хорошо знает, как идет воин, когда томагавк вырыт.

– И Ник так же хорошо должен помнить, как я наказывал его по спине. Припомни, тускарор, я не раз сек тебя.

Это было сказано слишком сердито. Женщины вздрогнули и с беспокойством подняли глаза на капитана, как бы прося его остановиться, – он зашел слишком далеко. Лицо Ника стало страшным и зловещим; казалось, он снова переживал каждый полученный удар, и воспоминание об этом бесчестии было мучительно для гордого тускарора. Капитан Вилугби не ожидал такого действия своих слов, но было уже поздно, и ему оставалось только ждать, что будет дальше. После минуты молчания выражение лица Ника мало-помалу начало изменяться, оно снова обрело свое спокойствие и каменную неподвижность.

– Послушайте, – начал серьезно индеец. – Капитан старый человек, его голова бела как снег. Храбрый воин, но мало ума. Зачем трогать рану? Умный человек не станет так делать. Зима холодна, много льда, много метели, много снега. Все ужасно. Потом, зима кончилась, настало лето. Все хорошо, все приятно. Зачем же вспоминать зиму, когда настало лето?

– Затем, чтобы приготовиться к ее возвращению.

– Нет, капитан неумно поступает, – ответил настойчиво Ник. – Капитан – вождь бледнолицых. Имеет гарнизон, хороших солдат, хорошие ружья, что же? Бьет воина, проливает его кров. Это очень жестоко; еще более жестоко трогать старые раны, вспоминать о страданиях и бесчестии.

– Да, Ник, лучше было бы не вспоминать об этом; но ты сам видишь, в каком я положении: за палисадами неприятель, мои люди бегут от меня, все это тяготит меня, и, наконец, я встречаю на своем дворе постороннего человека и не знаю, как он пробрался сюда. Возьми себе этот доллар даром.

Ник не обратил внимания на монету, и капитан вынужден был спрятать ее обратно в карман.

– Скажи мне, как ты сюда пробрался и что привело тебя?

– Капитан может спрашивать обо всем этом, но пусть не трогает старых ран. Как я прошел? Где часовой, чтобы мог остановить индейца? Часовой только один у ворот. Десять, двенадцать, три места еще есть. Через палисад можно перелезть. Солдата не было у ворот, когда Ник прошел. Раньше капитан был друг Ника; вместе шли по тропе войны, оба сражались против французов. Скажите, кто подполз к крепости с пушками? Кто открыл ворота бледнолицым? Великий тускарор сделал это.

– Все это верно, Вайандоте. (Это было одно из самых славных имен Ника, и улыбка удовлетворения появилась на губах тускарора, когда он вновь услышал это имя, наводившее в прежнее время такой ужас на его неприятелей.) Все это верно. Тогда ты показал себя храбрым, как лев, и хитрым, как лисица. Этот подвиг прославил тебя.

– Тогда у Ника не было рубцов! – вскрикнул индеец, и голос его зазвучал так, что мистрис Вилугби задрожала.

– Скажи мне, зачем ты пришел к нам и откуда? Несколько минут он не отвечал. Потом лицо его приняло ласковое выражение.

– Добрая женщина, – сказал он с улыбкой, протягивая руку мистрис Вилугби, – имеет сына, любит его, как грудного ребенка. Ник пришел от него.

– От моего сына, Вайандоте! – воскликнула мать. – Что ты принес мне от него?

– Принес письмо.

Женщины радостно вскрикнули, и все трое невольно протянули руки. Ник вынул письмо из складок платья и передал его матери, мистрис Вилугби. Письмо было короткое и написано карандашом на листке, вырванном из какой-то книги. Вот что содержалось в нем.

«Рассчитывайте только на стены и ружья. Среди индейцев несколько переодетых белых. Кажется, они узнали меня; они хотят заставить вас сдаться; но вы не сдавайтесь и запритесь крепче. Если Ник верен, он вам обо всем расскажет, если нет, он покажет это письмо индейцам, раньше чем передаст вам. Внутренние ворота и дом защищайте лучше, чем палисады. За меня не бойтесь, моя жизнь вне опасности».

Все по очереди прочитали письмо. Мод последняя получила его и отвернулась, чтобы скрыть слезы, которые капали у нее из глаз на бумагу; прочитав письмо, она спрятала его к себе на грудь.

– Он пишет, что ты расскажешь нам обо всем, – сказал капитан. – Я надеюсь, что ты будешь говорить только правду. Ложь недостойна воина. Это письмо никто не читал, кроме нас?

– Вы все-таки не доверяете Нику? Нет, никто не читал.

– Где ты оставил моего сына и когда? Где теперь краснокожие?

– Бледнолицые всегда торопятся. Задают десять, один, четыре вопроса сразу. Внизу у мельницы, полчаса тому назад.

– Я понимаю тебя; ты хочешь сказать, что майор Вилугби был на мельнице, когда ты пошел оттуда, и что это было не более получаса тому назад.

Тускарор утвердительно кивнул головой и потом посмотрел на бледные лица женщин таким пронизывающим взором, что у капитана опять появилось подозрение, и следующие вопросы он начал задавать индейцу таким суровым тоном, какого никто не слышал от него с самого переезда на бобровый пруд.

– Ты меня знаешь, Ник, и потому не доводи до гнева.

– Что вы этим хотите сказать, капитан? – спокойно спросил индеец.

– То, что кнут, который мне служил в той крепости, находится теперь в этой.

Тускарор гневно посмотрел на капитана.

– Зачем говорить теперь о кнуте? Даже начальник янки прячет кнут, когда видит неприятеля. Капитан никогда не бил Вайандоте.

– Значит, ты забыл.

– Никто не бил Вайандоте, – с настойчивостью вскрикнул индеец. – Никто – ни бледнолицый, ни краснокожий! Били Ника, Соси Ника, пьяницу Ника, но Вайандоте никогда!

– Теперь я тебя понимаю, тускарор, и очень доволен, что вижу у себя воина, а не несчастного Ника. Выпей стакан рому в память наших прежних битв.

– Вайандоте он не нужен. Ник просил милостыню из-за рома, говорил, смеялся, кричал из-за рома. Вайандоте не знает рома.

– Это хорошо. Я очень рад, великий воин, что вижу тебя таким. Вайандоте горд, и я уверен, что услышу от него только правду. Скажи же мне, что ты знаешь об индейцах, что у мельницы? Зачем пришли они сюда? Как ты встретился с сыном и куда хотят пойти отсюда индейцы?

– Вайандоте не газета, чтобы говорить все сразу. Пусть капитан говорит, как вождь вождю.

– Много ли белых среди индейцев?

– Положите их всех в реку, вода скажет правду.

– Ты полагаешь, что их много, раскрашенных под индейцев?

– Разве краснокожие ходят толпой, как стадо животных? Это видно по их следам.

– Ты шел за ними, Вайандоте, чтобы в этом удостовериться?

Тускарор сделал утвердительный жест.

– За мохоками, присоединился к ним на мельнице. Тускарор не любит много ходить с мохоками.

– Значит, краснокожих там немного?

Ник шесть раз поднял руку и показал еще два пальца.

– Выходит тридцать два. Ник.

– Это мохоков, также онеидов четыре и онондаго один.

– Всего тридцать семь. А белых сколько? Индеец поднял две руки четыре раза, потом показал еще семь пальцев.

– Сорок семь. Значит, всех бледнолицых и краснокожих восемьдесят. Я думал их больше, Вайандоте.

– Ни больше ни меньше. Есть еще несколько старух среди бледнолицых.

– Старух? Ты ошибаешься. Ник, я видел только мужчин.

– У них есть бороды, но они точно старухи. Говорят, говорят, а ничего не делают. Индейцы таких зовут старухами. Жалкие воины! Капитан их побьет, если сражается так же, как в старое время.

– Гуг, мне хочется знать о Роберте, – сказала мистрис Вилугби, заботившаяся только о своем сыне. – Скажи мне, Вайандоте, как отыскал ты Роберта?

– Читал книгу земли, – ответил важно Ник. – Две книги всегда открыты перед вождем – книга неба и книга земли. Первая говорит о погоде: снег, дождь, ветер, гром, буря; вторая показывает след того, кто прошел.

– Что же ты узнал по ней?

– Все! След майора прежде у мельницы. След сапога, а не мокасина. Прежде подумал, что это нога капитана, но эта меньше, и я узнал ногу майора. Ник хорошо знает ее; шел от Хижины до Гудзона и смотрел на след майора. Тускарор читает свою книгу так же хорошо, как бледнолицый Библию.

Здесь Ник оглянулся вокруг себя и прибавил торопливо:

– Видел след его на Бенкер-хилле и узнал между шестью, десятью, двумя тысячами воинов.

– Мне это кажется невероятным, Ник!

– Вы не верите? Почему старый солдат всегда подозревает, а жена его верит Нику? Спросите у матери! Вы думаете, что Ник не знает след ее сына, красивый след молодого начальника?

– Я думаю, что, действительно, Ник мог узнать ногу Боба, Гуг, – сказала мистрис Вилугби. – Она так замечательно красива, что ее легко отличить из тысячи.

– Да, Ник, если ты и дальше будешь говорить так же, то моя жена будет всегда верить тебе. Ты точно придворный вельможа. Хорошо, ты узнал след моего сына. Потом, просил ли ты свидания с ним или виделся тайно?

– Вайандоте слишком опытен, чтобы поступать как женщина или ребенок. Видел и не смотрел, говорил без слов, слышал, не прислушиваясь. Майор написал письмо. Ник взял. Говорили глазами и знаками, а не языком. Мохок слеп, как сова.

– Могу ли я верить тебе, тускарор, или ты обманываешь меня?

– Капитан может верить Нику.

– Папа! – воскликнула порывисто Мод. – Я отвечаю за его искренность. Он часто был проводником Роберта, он никогда не выдаст ни его, ни нас. Доверьтесь ему, он нам помогает.

Капитан заметил выражение глубокой благодарности в глазах индейца, поднятых на девушку, и сам поверил ему.

– Ник расположил всех вас в свою пользу, Мод, – сказал он, улыбаясь.

– Я знаю Вайандоте с самого детства, и он всегда был моим другом. Он мне обещал быть верным Бобу и до сих пор держал свое слово.

Мод не сказала всего. Она часто делала подарки индейцу, особенно в год перед возвращением Роберта в Бостон, так как заранее знала, что Ник будет его проводником.

– Ник – друг, – подтвердил спокойно индеец, – что Ник говорит, то и думает. Пойдемте, капитан; пора оставить женщин и поговорить о войне.

Капитан отправил Ника на двор, сказав, что сейчас присоединится к нему; сам же послал за Джойсом, чтобы сообщить о том, как Ник пробрался через палисад. Сержант настаивал, чтобы индейца посадили под замок до утра; он не доверял ни одному краснокожему.

– Посмотрим, сержант, – ответил капитан. – Это, мне кажется, будет не очень благородно с нашей стороны. Пойдемте сначала осмотрим палисад, возьмем с собой и Ника, а потом подумаем, как с ним быть.

ГЛАВА XX

Он чувствовал себя спокойно, не зная почему. Это потому, что он дышал чистым воздухом, любовался голубым небом и богатствами земли, которые расточительная природа рассыпала перед ним; и солнце, и капли росы так блестели под сияющими лучами, что все его волнения уменьшили чувство опасности, которая, однако, возрастала вокругнего.

Себа Смит

Выйдя во двор, они встретили Джоэля Стрида, который, подойдя к капитану, отдал честь по-военному. Он сейчас же начал выражать свое негодование по поводу бегства некоторых колонистов и заметил, между прочим, что здесь дело вряд ли обошлось без участия Ника.

– Признаюсь, Джоэль, это приходило в голову и мне, но я не имею никаких оснований к такому предположению; мне кажется, Ник даже расположен к нам.

Тем не менее внушение Джоэля подействовало, и капитан решился немедленно арестовать Ника. Надо было теперь придумать, куда его надежно запереть. Джоэль предложил сейчас разбудить свою семью и поместить его к себе, где жена и дети могли следить за ним.

– Я тебе верю, Стрид, – сказал, улыбаясь, капитан, – твоя жена и дети, наверное, не проглядели бы его. Но я имею в виду нечто лучшее. Я очень доволен, что твоя семья уже спит; это доказательство твоей верности, а между тем есть люди, которые подозревают тебя.

– Меня?! Но если капитан не может положиться на своего приказчика, то я хотел бы спросить у этих людей, на кого же ему рассчитывать? Я думаю, что сама мистрис Вилугби и ваши дочери не привязаны к вам более моего. Ничто на свете, ни доводы, ни угрозы не в состоянии изменить моих чувств к вам.

Капитан ответил, что вполне надеется на него, и пошел отыскивать Ника. Он нашел индейца стоящим у ворот. Свет от фонаря падал прямо сюда и ярко освещал одну створку ворот, все еще не подвешенную на крюки, а державшуюся только на подпорках.

– Ты видишь, Ник, – спокойно начал капитан, желая скрыть свое намерение, – ворота у нас крепкие, солдаты надежные и нам нечего бояться. Но уже поздно, пойдем, я покажу комнату, где тебе будет очень удобно переночевать.

Тускарор понял умысел капитана, как тот упомянул о его ночлеге, так как всем было очень хорошо известно, что пользование кроватью не входило в круг его привычек, однако он без всяких возражений спокойно последовал за капитаном до комнаты Вудса. Она была как раз над библиотекой и, следовательно, с той стороны дома, которая располагалась над отвесной скалой. Окна были здесь только маленькие, слуховые, и капитан был уверен, что через них Ник при всем желании не пролезет; но для большей уверенности поручил Мику и одному из Плиниев дежурить около него по очереди.

– Вот здесь, Вайандоте, я хотел бы, чтобы ты переночевал, – ласково сказал капитан. – Я знаю, ты не любишь спать на кровати, но здесь есть одеяла, и ты можешь разостлать их на полу. Спокойной ночи, Ник. Сейчас придет к тебе Мик, вдвоем вам будет веселее.

Минуту спустя капитан ушел, строго наказав Мику не пить рома.

Все стихло в Хижине. В два часа сержант Джойс постучал в дверь к капитану. Тот живо вскочил с постели и через несколько минут был уже с ним на дворе, поджидая Джеми Аллена с новой сменой. Скоро они увидели старого каменщика, во весь дух бежавшего к ним навстречу. Он прибежал с очень грустным известием.

Оказалось, что трое работников ушли со своими семьями, взяв с собой оружие и вещи, и захватив не только то, что принадлежало им, но и кое-что из хозяйского имущества.

Капитан выслушал это известие с видимым спокойствием, хотя оно сильно огорчило его.

– Надо расспросить Джоэля; он нам разъяснит, в чем дело, – сказал он.

Все трое перешли двор и вошли в помещение, занимаемое приказчиком. Оно было пусто.

Теперь в хижине белых остались только сержант, Джеми Аллен и молодой работник-американец по имени Блоджет, остальные скрылись, забрав оружие и свое имущество. Защита дома ложилась теперь только на трех упомянутых мужчин, капитана, Мика, Плиниев и четырех негритянок.

Капитан задумался, потом велел хорошенько затворить ворота и отправился вместе с Джойсом в комнату Вудса, чтобы поговорить с Ником.

Отодвинув задвижку снаружи, что было сделано по совету Мика, сержант посторонился, чтобы дать сначала пройти капитану. Тот вошел, держа лампу в руках. Комната была пуста. Невозможно было придумать, как ухитрились индеец и его сторож уйти отсюда; дверь была заперта снаружи, окна слишком малы, да и находились высоко, труба слишком узка. Неверность ирландца страшно опечалила капитана. Стали осматривать комнату. На кровати не оказалось ни простынь, ни одеял; одно из окон было открыто. При помощи трубы, проходящей возле него, нетрудно было влезть на крышу. Джойс так и сделал, капитан отправился за ним. Обойдя крышу, они нашли привязанные одеяла и отвязали их, чтобы неприятель не воспользовался ими и не пробрался этим путем в дом.

– Я не думаю, чтобы и негры ушли от меня, Джойс. На тебя же я полагаюсь, как на своего сына, если бы теперь он был здесь.

– Приказывайте, я исполню все, что могу.

Они сошли вниз, во двор, где нашли всех своих людей. Никто из них и не думал о сне. Капитан Вилугби приказал сержанту выстроить их и обратился к ним со следующими словами:

– Друзья мои, я не хочу скрывать от вас ничего. На защиту Хижины остались только вы. Мик с индейцем ушли. Я решил защищать свой дом до последней капли крови. Вы же свободны поступать как хотите. Если кто-нибудь из вас, белый или негр, хочет уйти вслед за другими, пусть идет, берет ружье, провизию, свои вещи; ему сейчас откроют ворота. Но пусть он уходит сию же минуту; того же, кто изменит мне потом, я прикажу убить, как последнюю собаку.

Наступило глубокое молчание. Никто не произнес ни слова, никто не шелохнулся.

– Блоджет, – продолжал капитан, – ты здесь не так давно, как остальные, и не можешь поэтому быть ко мне сильно привязан. Из белых ты здесь один, кроме Джойса, родом американец, и поэтому я не могу рассчитывать, что ты останешься у меня, природного англичанина; быть может, это именно и послужило причиной бегства твоих товарищей. Возьми ружье и уходи. Если ты пойдешь в Альбани, я попрошу тебя передать там одно письмо; этим ты окажешь мне большую услугу.

Молодой американец не отвечал и несколько минут переминался с ноги на ногу, как бы не зная, на что решиться.

– Я понимаю, капитан Вилугби, – сказал он наконец, – что вы хотите сказать, но вы ошибаетесь, вы очень дурно думаете о нас, американцах, хотя, сознаюсь, поступок Джоэля Стрида вполне подтвердил ваше мнение. Но среди американцев есть разные люди: одни остаются верны своему долгу, другие – нет. Я смело причисляю себя к первым; впрочем, поступки лучше говорят, чем слова, а поэтому впоследствии вы сами убедитесь в искренности моих слов.

– Хороший ответ! – воскликнул восхищенный сержант, – Я ручаюсь, что этот не изменит, что бы ни случилось. Он не будет беспокоиться о политических взглядах капитана, пока находится под его командой.

– Вы ошибаетесь, сержант Джойс, – серьезно заметил Блоджет. – Я стою за свою страну, и ни на минуту не остался бы здесь, если бы думал, что капитан Вилугби на стороне короля. Но я прожил здесь достаточно долго, чтобы понять, что он не хочет поддерживать ни ту, ни другую сторону и даже скорее склонен стать на сторону колоний, чем короля.

– Ты верно понял меня, Блоджет, – сказал капитан. – Я не одобряю вполне это объявление независимости, но и не обвиняю за него Конгресс, а себя считаю теперь скорее американцем, чем англичанином. Слышишь, Джойс?

– Слышу, ваша честь. Осмелюсь спросить, кто займет место капрала после Джоэля?

– Назначь сам кого хочешь, – нетерпеливо прервал капитан. – Пусть Алле ну помогает капрал Блоджет.

– Слышите ли вы приказание капитана? Стража, которая стояла на часах, может идти отдохнуть немного, а на рассвете мы сделаем еще смотр.

Увы, вторая смена, как и первая, состояла только из двух человек – капрала Блоджета и младшего Плиния; старшего Плиния нечего было считать, он все время был занят в доме. Но даже с ним, капитаном и Джойсом на защите Хижины оставалось всего только семь человек.