Текст книги "Дни"
Автор книги: Джеймс Лавгроув
Жанр: Ужасы и Мистика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
9.19
Хвостатый остановился полюбоваться парочкой мечей-катана в красивых чернолаковых ножнах, и тут его хватает за предплечье чья-то рука – чьи-то пальцы вежливо, но настойчиво впиваются в его бицепсы.
– Простите, сэр.
Хвостатый оборачивается и видит морщинистое угрюмое лицо с глазами цвета дождливых сумерек. Он совершенно не узнает человека, которого за последние четверть часа видел по меньшей мере дважды.
– «Тактическая безопасность», – представляется Фрэнк. – На два слова – не возражаете?
Хвостатый озирается, ища глазами выход, и тут замечает охранника, который уже направляется в их сторону, Росту в охраннике больше двух метров, а талия у него такой же ширины, что и плечи; он плотно упакован в нейлоновую светло-зеленую форму, как рубленый фарш – в колбасную оболочку.
Хвостатый начинает нервничать. Устало вздохнув про себя, Фрэнк понимает, что сейчас тот попытается сбежать.
– Прошу вас, сэр. Стойте спокойно, так будет лучше для всех.
Миллеру, охраннику, остается пройти еще десять метров, когда хвостатый рывком высвобождает руку от хватки Фрэнка и делает попытку удрать. Миллер бросается ему наперерез, хвостатый вслепую устремляется вправо и натыкается на ширму из рисовой бумаги, поверх которой разложены разнообразные сюрикены. Ширма рушится под ним, и он падает вместе с ней. Метательные звезды разлетаются во все стороны, крутясь, будто огромные стальные снежинки.
Миллер бросается вперед, но хвостатый кое-как поднимается на ноги, размахивает одним из сюрикенов, как ножом, и огрызается:
– Не подходите! Не подходите ко мне!
Пожав плечами, Миллер поднимает руки и отступает на несколько шагов.
– Незаконное задержание! – кричит хвостатый. – Я ничего не сделал! Не имеете права!
Вокруг быстро собирается небольшая толпа любопытных.
– Я ничего не украл! – Хвостатый отчаянно жестикулирует, зажав в руке метательную звезду.
Фрэнк приближается к Миллеру.
– Сможете его взять?
– Еще бы, – ворчит Миллер. – Да мне случалось из парней вроде этого по семь куч дерьма выбивать. Просто забавы ради.
– Но у него же метательная звезда.
– Он не умеет с ними обращаться. Всё уже на диске?
– «Глаз»?
– Я ищу, ищу. Сейчас. Ага, вот он. Черт. Как быстро!
Фрэнк кивает Миллеру, и на лице охранника расплывается широченная невеселая ухмылка.
Для человека его телосложения он очень проворен. Три быстрых шага – и уже подныривает под руку хвостатого. Прежде чем тот успевает воспользоваться оружием, Миллер выбрасывает руку, хватает кулак хвостатого, в котором зажат сюрикен, и изо всей силы сжимает. Хвостатый вскрикивает от боли – острые концы звезды впиваются ему в ладонь. Он падает на колени, и Миллер заламывает ему руку за спину, продолжая стискивать кулак. По запястью хвостатого начинает струиться кровь, пачкая пиджак на спине. Он пытается вырваться, но охранник только крепче сжимает руку с сюрикеном, так что острые лучи звезды все глубже входят в мякоть ладони хвостатого, пока наконец не касаются кости. Хвостатый сгибается пополам от боли, он больше не способен думать ни о чем другом, кроме боли, этой пронзительной, умопомрачающей боли.
Фрэнк достает свой «сфинкс». Садится на корточки рядом со скорчившимся воришкой и нараспев произносит «Воровское благословение».
– Для протокола, сэр, – говорит он. – Сегодня, в девять часов восемнадцать минут вы взяли товар из отдела «Сигары и спичечные коробки», не оплатив его и не выказав явного намерения оплатить. За это преступление полагается наказание – немедленное изгнание из здания и пожизненное лишение счета в нашем магазине. Если вы пожелаете обратиться в суд, то можете сделать это. Однако имейте в виду, что мы располагаем следующим свидетельством, зафиксированным на диске.
Фрэнк подносит к лицу хвостатого экранчик «сфинкса», и из «Глаза» передают запись кражи.
Это была блестящая демонстрация ловкости рук – наверняка мошенник упражнялся бесконечное число раз, прежде чем отработал трюк до совершенства. Как только Мойл повернулся спиной, хвостатый извлек из кармана точную копию «Rat Tandoori», одновременно протолкнув ладонью оригинал в щель, проделанную в подкладке пиджака. Именно дубликат он и засовывал в футляр, когда Мойл обернулся, и если бы не Фрэнк, то подмена так бы и осталась незамеченной до тех пор, пока какой-нибудь настоящий азартный коллекционер, способный сорить деньгами, не вознамерился бы присоединить к своему собранию данный раритет.
Запись преступления прокручивается на экранчике «сфинкса» в двух коротких клипах, снятых с двух разных точек обзора. В первом клипе показано, как появляется фальшивый коробок, но не видно, куда девается подлинный. Зато второй клип не оставляет никаких сомнений на этот счет, хотя, даже при прокрутке, замедленной вдвое, кажется, что подмена совершена в мгновение ока. Фрэнку – как ему это ни противно – остается только восхищаться ловкостью воришки. Да, он оказался прав: это профессионал.
– Вы отдаете себе отчет в том, что я вам показываю?
Фрэнк неуверен, что хвостатый смотрел на экран, но, повторив вопрос, он добился от задержанного кивка и подтверждения.
– Хорошо. Теперь я должен взглянуть на вашу карточку.
– Давай, поднимайся, живо, – торопит Миллер, одним рывком ставя хвостатого на ноги. – Доставай карточку. Только медленно. Без фокусов.
Теперь лицо хвостатого мертвенно-серое и залито слезами, но в глазах по-прежнему дерзость. Он запускает неповрежденную руку во внутренний карман и извлекает «серебряную» карточку.
– Дешевка, – презрительно ворчит Миллер. – Что, на большее заработать не сумел?
– Отвали, – огрызается хвостатый, впрочем, довольно равнодушно.
Вынув из ладони хвостатого сюрикен, охранник надевает на него наручники. Тем временем Фрэнк вставляет карточку задержанного в «сфинкс». В Центральной базе нет отметок о том, что об утере этой карточки было заявлено, но, когда на экранчике «сфинкса» показывается фотография владельца счета, Фрэнку не составляет труда вычислить, что стоящий перед ним человек – вовсе не шестидесятидвухлетний Альфонс Нь, мордастый, воинственного вида кореец.
– Сколько вы заплатили этому Нь? – спрашивает он у вора.
– He понимаю, о чем вы.
– И как долго он согласился тянуть с заявлением о пропаже? Неделю? Две недели?
Мошенник ничего не отвечает.
– Ну хорошо. Мы поговорим с самим мистером Нь, послушаем, что он нам скажет.
Но и Фрэнк, и мошенник прекрасно знают, что скажет мистер Нь. Он скажет, что или потерял карточку, или ее у него украли, и выразит радость по поводу того, что она нашлась, и будет клятвенно обещать впредь следить за ней более внимательно. Этим все и кончится. Политика магазина – всегда возвращать карточки владельцам, при каких бы обстоятельствах те ни обнаруживались, и не задавать лишних вопросов. Поступать иначе означало бы действовать вопреки коммерческим интересам.
– Сейчас охранник отведет вас вниз, для возбуждения процесса и лишения прав, – уведомляет хвостатого Фрэнк. – Если вдруг вы попытаетесь сопротивляться ему или сбежать, он имеет полное право применить к вам силу, пользуясь необходимыми средствами, вплоть до огня на поражение. Вы отдаете себе в этом отчет, сэр?
Вор коротко и устало кивает.
– Очень хорошо. Не возвращайтесь сюда.
Однако, произнося последние три слова, Фрэнк понимает, что это бесполезно. Воришка снова здесь появится, как только заживет рука, – если не раньше. Хвостик исчезнет, а с ним и серьги-колечки, и синий костюм: он преобразится в кого-то другого – может, в иностранного дипломата, а может, в священника (такое тоже случалось). В кармане у него будет лежать новая карточка с черного рынка, и он пустит в ход новый жонглерский прием, позволяющий бесплатно завладевать магазинным добром. Если бы администрация «Дней» не придерживалась столь стойко своего убеждения, что бессрочное отлучение от гигамаркета – достаточно действенное наказание за любое преступление, совершенное на его территории, и не отказывалась от преследования магазинных воров через суд, профессионалов вроде этого типа попросту не существовало бы, и Фрэнку не казалось бы, будто он пытается решетом вычерпывать воду из давшей течь лодки. А так он проводит задержания, выслеживает воров – и вынужден снова отлавливать их, когда они возвращаются. Максимум, на что он может надеяться, – это что один из разбредающейся теперь толпы зевак, хотя бы один, наглядевшись на то, как обращаются с ворами при поимке, в будущем дважды задумается, прежде чем самому поддаться искушению. Хрупкая надежда – но что еще остается?
Конечно, уже завтра все это не будет иметь никакого значения, поэтому сейчас Фрэнк чувствует себя спокойнее, чем обычно, когда отворачивает край пиджака воришки и извлекает из щели в подкладке украденный коробок. Ему доставляет удовольствие мысль о том, что уже завтра он перестанет стоически исполнять свою роль в этой бесконечной игре – сплошном упражнении в бессмысленности, что завтра он будет свободен.
9.25
– Боже мой, – ужасается Мойл. – Это же надо. – Он держит в руках оба коробка, сравнивая фальшивку с оригиналом, поворачивая то тыльной, то лицевой стороной. – Конечно же, это подделка, очень искусно выполненная. Наверное, он ее по снимку в каталоге рисовал. Точная копия – даже трещинка в ламинатной пленке, и та подделана! Теперь вы видите, почему я попался?
– Да, вижу, – отвечает Фрэнк, – но все-таки не понимаю, почему вы повернулись к нему спиной. Этой было непростительной оплошностью.
– Но он казался порядочным человеком!
– Они все кажутся порядочными, мистер Мойл.
– Вы правы. И знаете, теперь мне вспоминается, как он странно себя повел тогда – вдруг резко раздумал покупать этот коробок… Он так себя вел, как будто ему не терпелось отсюда поскорее выбраться.
– Так оно и было.
– Ну, вы же засекли его, и это главное, – продолжает Мойл. – Вы его поймали, вы вернули мне подлинный «Rat Tandoori». Все хорошо, что хорошо кончается, правда? – Он с надеждой вскидывает брови.
– Я обязан упомянуть в своем отчете, что вы повернулись к покупателю спиной.
Мойл медленно кивает головой, переваривая услышанное.
– Я так и думал. Такая ошибка может стоит рабочего места, да?
– Уверен, что до этого не дойдет. Немного урежут пенсионные кредиты. Так, по рукам шлепнут.
Мойл издает покорный смешок:
– Ну, это уж я как-нибудь переживу. Главное – что вы вернули мне коробок, и за это я, как и все истинные филуменисты, искренне благодарен вам, мистер Хаббл. От всей души.
– Это входит в мои обязанности.
Мойл бережно помещает подлинник в футляр, а точную копию презрительно швыряет в мусорную корзину.
– Вам, наверное, кажется немного странным мое увлечение этими картонными пустячками, – произносит он с самоуничижительной усмешкой. – Большинство людей находят его непостижимым. Например, моя бывшая жена. Хотя это куда больше говорит о ней самой, чем обо мне.
– Должен признаться, я не способен разделять подобных восторгов.
– Значит, вам не понять душу коллекционера!
– Но я тоже собираю разные вещицы. Завладеваю ими. Чаще всего это происходит случайно.
– А затем, незаметно для вас, ваши вещицы вдруг сами завладевают вами, правда? – Это скорее утверждение, нежели вопрос.
– Я стараюсь на них смотреть трезво.
– Тогда вы не коллекционер, – заявляет Мойл. – Взгляд коллекционера всегда как будто перекошен, искажен. Он видит только то, чем одержим. Все остальное отступает на задний план. Я знаю, о чем говорю. – Он издает безнадежный вздох конченного человека. – Но не смею вас дольше задерживать. Мне известно, что ваш служебный долг не позволяет вам вступать в личные беседы с сотрудниками. Еще раз благодарю вас, мистер Хаббл. Я перед вами в долгу и буду рад, если хоть чем-то смогу отплатить вам. Правда. Если у меня когда-нибудь появится возможность хоть что-то для вас сделать, я это сделаю. Все что угодно, уверяю вас.
– Просто присматривайте внимательнее за своим товаром, – отвечает Фрэнк.
13
Семь: в Библии указывает на «множество сыновей», например, 1 Цар. 2: 5 – «…даже бесплодная рождает семь раз, а многочадная изнемогает»
9.26
Наверху, в Зале заседаний, Чедвик с присущей ему деловитостью и ловкостью справляется с дневными обязанностями и, не прерывая разговора, набивает на компьютере памятки и ценные указания.
Сейчас братья обсуждают пожар, вспыхнувший на прошлой неделе на одном из складов, принадлежащих «Дням». Чедвик рассказывает, что в ходе досконального внутреннего расследования был найден виновный – уволенный оператор грузоподъемника, затаивший обиду. Однако, поскольку ночной сторож заметил и потушил огонь, прежде чем пламя успело причинить большой ущерб, и к тому же уничтоженные товары были застрахованы, братья единогласно голосуют за то, чтобы не преследовать поджигателя. Такое решение вызвано отнюдь не великодушием, а исключительно нежеланием иметь дело с судами. Братьям нравится думать, что «Дни» – это как бы государство в государстве, подчиняющееся собственным законам; а обращение к обычным правовым процедурам может бросить тень или даже запятнать тщательно оберегаемую репутацию полной суверенности их магазина.
Следующий пункт повестки дня – возможность введения новой, еще более низкой категории счета. Эту идею выдвигает Питер, который – как он сам не ленится лишний раз всем напомнить – был прежде инициатором введения «алюминия»; пару лет назад, когда дела резко пошли на убыль и впервые месячные цифры принесли дефицит, это решение помогло им выкарабкаться. Теперь продажи снова падают – хотя, спешит добавить Питер, все по-прежнему в пределах нормы, – и потому было бы неплохой идеей впустить на порог «Дней» очередной слой населения.
Серж любопытствует, как же намерен окрестить Питер эту новую ступень. «Оловянной»? «Свинцовой»? Или, может, «ржавым железом»?
Питер замечает, что «медь» звучит неплохо.
Чедвик высказывает сомнение: а не станет ли появление нового счета, доступного практически любому, роковым для имиджа эксклюзивности, благодаря которому «Дням» и удается привлекать и удерживать, свою клиентуру? Если уж опускаться до такого уровня, рассуждает он, то почему бы тогда вовсе не распахнуть двери для всех желающих?
Понди соглашается. Конечно, введение новой категории счетов обернется для магазина дополнительной прибылью, но ведь наиболее богатые покупатели, клиенты с многолетним стажем, могут счесть, что первый и (разумеется) крупнейший гигамаркет в мире чересчур уж занизил планку, и в знак протеста переметнутся в другой гигамаркет – в качестве возможного кандидата приходит на ум брюссельский «Евро-Март», хоть он и бездарно построен, и плохо организован. К тому же именно усилия, затрачиваемые для того, чтобы стать владельцем счета в «Днях», и делают этот магазин столь привлекательным в глазах многих людей. Ведь не станешь высоко ценить то, за что не пришлось как следует побороться.
Питер соглашается с этим доводом, и при голосовании сам поднимает руку против собственного предложения; в результате оно отклоняется единодушно.
Далее Чедвик оглашает список последних просьб о благотворительных пожертвованиях, представленных на рассмотрение братьев. Голосование по каждому производится отдельно. Кампании по правам человека отметаются сразу же. Самые дешевые изделия и сырье, по непостижимому совпадению, поставляют магазину как раз те страны, чьи правительства весьма вольно трактуют понятие «демократии», а потому братья не желают публично осуждать диктаторские режимы или военные хунты, приносящие им дополнительную прибыль. Борцы за права животных, защитники природы, лоббисты, ратующие за разоружение, – все это слишком шатко в политическом отношении. Остаются общества инвалидов, художественные фонды и проект, предусматривающий отправку городских детей на двухнедельный отдых за город: вот наименее спорные и наиболее вероятные получатели бескорыстной (и позволяющей уйти от части налогов) помощи от «Дней»; к тому же такая помощь способна заметно поднять престиж магазина.
Чедвик походя замечает, что затраты на выплату стипендий «Дней» для изучения коммерции в двух старейших университетах страны должны возрасти вследствие недавних правительственных сокращений расходов на образование, так что им следует все серьезно продумать и упразднить по крайней мере одно из пожертвований. Поскольку все братья учились в одном из этих университетов, их первое и естественное побуждение – облагодетельствовать свою альма-матер за счет заведения-соперника. С другой стороны, лукаво замечает Субо, второй университет не может похвастаться тем, что в числе его славных выпускников были братья Дни, и поэтому он, несомненно, куда больше заслуживает благотворительского внимания. Мнения разделяются, голосов набирается поровну – 3:3, а так как решающего голоса Криса недостает, Чедвик постановляет, что пока обе стипендии сохранятся.
Затем следуют многочисленные просьбы об интервью от телевидения и газет. Эти просьбы братья-затворники отклоняют все до одной, однако им всегда доставляет удовольствие читать письма от редакторов и продюсеров, которые им приносят сотрудники рекламного отдела с Подвального этажа. Сам тон этих писем – липкая и сладкая, как патока, смесь лести с необычайной елейностью – весьма забавляет их.
Затем, согласно установившемуся обычаю, председатель дня зачитывает приглашения на какой-нибудь званый обед, на открытие художественной галереи или на кинопремьеру, а затем, тоже согласно обычаю, с высокомерным презрением отправляет их все в груду бумажного мусора. Братья с большим удовольствием отметают любые попытки обнародовать или хоть как-то пролить свет на подробности их жизни. Разумеется, о них постоянно ходят разные слухи. Почти каждый день в электронной и обычной прессе появляются статейки, приписывающие сыновьям Септимуса Дня редкостные болезни, мании и причуды, и по просьбе Чедвика Питер, взявший на себя роль обозревателя СМИ, зачитывает вслух перечень последних нелепиц, выуженных из таблоидов и телевизионных сплетен.
1. Субо завел привычку день-деньской гулять нагишом по Фиолетовому этажу.
2. Вес Сержа подскочил до двухсот килограммов.
3. Чедвик подхватил изнурительную хворь.
4. Чедвик начал слепнуть на левый глаз (статья озаглавлена «Увечье их отца – семейное проклятье!».
5. Питер сидит на барбитуратах и засыпает только в одной постели с Понди.
6. Понди нарастил такие мышцы на руках и бедрах, что уже не может полностью распрямиться.
7. Торни сделал пластическую операцию, чтобы исправить крошечный дефект в ямочке подбородка.
8. Крис решил завязать и обратился в службу телефонной поддержки алкоголиков – разумеется, анонимно.
Если бы только (с сожалением думают братья) последний слух имел хоть какие-то правдивые основания! Над прочими выдумками они смеются. Пусть внешний мир думает что угодно. Пускай вышучивает их, превращает в карикатурных персонажей. Людская молва их совершенно не касается. Раз они поселились в сотне метров над землей, в своем гнезде на закрытом от посторонних Фиолетовом этаже, отгородившись от городской суеты, грязи и пота, – то какое им дело до того, что о них думает толпа? Пока покупатели стекаются в «Дни», что могут изменить эти нелепые басни?
Далее затрагиваются и решаются другие текущие вопросы, а затем Чедвик доходит до разбора территориального спора между двумя отделами.
– Этот конфликт тянется уже давно, – сообщает он. – Я на него наткнулся вчера, когда готовился к сегодняшнему утру и просматривал скопившиеся дела. Мы это как-то упустили из виду.
– Возможно, у нас были на то основания, – бормочет Питер.
– Докладная поступила от обоих отделений «Безопасности», – продолжает Чедвик. – Вернее, докладные. Первая звучит так: «Главы Стратегической и Тактической безопасности будут признательны администрации, если она вникнет в суть нынешней напряженности между отделом «Книги» и отделом «Компьютеры» и вынесет решение, которое положит конец данной конфликтной ситуации». – Он стучит по клавишам, зачитывая выдержки из текстов следующих докладов. – «Продолжающееся «осадное положение», установившееся между «Книгами» и «Компьютерами», не только не обнаруживает признаков улучшения, но, напротив, указывает на дальнейшее обострение конфликта». «Многие покупатели попадали под «перекрестный огонь» в ходе агрессивных действий, призванных напугать противника…» «Возможность смертельных исходов вследствие состояния взаимного устрашения…» «Насилие и саботаж…» – Чедвик окидывает взглядом братьев. – Кто-нибудь об этом слышал раньше?
Все качают головами.
– Очевидно, все это продолжается уже год с лишним – с тех самых пор, как мы разрешили «Компьютерам» расширить свое пространство за счет площади, занимаемой «Книгами».
– Разумное решение, – замечает Субо. – У «Компьютеров» больший товарооборот, – значит, им требуется больше торговой площади. У «Книг» же выручка неуклонно уменьшалась, поэтому вполне логично, что они должны уступить часть своей территории ближайшему соседу. Мы велели «Компьютерам» отобрать у них полоску шириной в один и длиной в десять метров. Десять квадратных метров «Книг».
– А Книжным Червям это пришлось не по нраву, – вставляет Серж. – Но мы же все решили. Значит, им придется смириться.
– Беда в том, – возражает Чедвик, – что они с этим не смирились. Неоднократно предпринимая «партизанские набеги» (так это называется в докладных). Книжные Черви систематически вышвыривали любые товары, которые размещали сотрудники отдела «Компьютеров» на этой десятиметровой полоске, и ставили туда свои товары. А сотрудники «Компьютеров»…
– Кажется, они себя называют Техноидами, – услужливо замечает Торни, как бы невзначай демонстрируя свою осведомленность в жаргоне магазинных служащих.
– А Техноиды, – продолжает Чедвик, произнося это прозвище с некоторой гадливостью, – тоже не теряли времени даром. Затевались драки, и продавцы обоих отделов получали увечья. – Он выуживает еще одну докладную: – «Троих продавцов пришлось сегодня госпитализировать в результате стычки на пограничной полосе между «Книгами» и «Компьютерами», явившейся последним и самым кровавым эпизодом в этом стремительно обостряющемся конфликте. Данный вопрос требует скорейшего административного вмешательства и разрешения».
Субо морщится:
– Отпуск по болезни, выплаты по больничному.
– Все гораздо хуже, – вмешивается Понди. – Они же товар портят. Почему никто раньше не обращал на это наше внимание?
– Я же сказал, все это было занесено в компьютер, – говорит Чедвик. – Всего от «Безопасности» поступило семнадцать докладных, но первая из них попала в директорию «Споры между служащими», и все последующие автоматически попадали туда же.
Теперь понятно. Периодически глава какого-нибудь отдела обрушивает свое недовольство на кого-то из подчиненных или администратора обвиняют в том, что он присваивает чужие полномочия, однако чаще всего подобные споры решаются сами собой еще до того, как эти сообщения достигают Зала заседаний, так что братья давно перестали обращать внимание на донесения о «Спорах между служащими». Зачем зря беспокоиться?
– Но мы все равно должны были это заметить, – говорит Торни, – потому что докладные о «Спорах между служащими» обычно поступают из Отдела кадров, а эти поступили к нам от Безопасности.
Все нестройным хором выражают согласие.
– Да, тут мы недоглядели, – заключает Серж, пожимая плечами. – Но еще не поздно все исправить.
– Верно, – отвечает Субо. – Однако, ввиду нашей столь явной оплошности, было бы гораздо разумнее не рассылать распоряжения электронным путем, а сходить туда кому-нибудь из нас лично и решить вопрос прямо на месте. От личного участия зависит очень многое.
– И все мы хорошо знаем, кто будет этим самым «кем-нибудь из нас», – произносит Торни с притворным недовольством человека, которому никогда не оставляли выбора.
– Ну, Торни, – обращается к нему Питер, умоляющее складывая руки. – Пожалуйста. Никто из нас не хочет туда спускаться, а у тебя лучше всех получается общаться с… ну, ты понимаешь, с простыми людьми. Пожалуйста, обещай, что сделаешь это. Если хочешь, я встану на четвереньки и поцелую твои лакированные туфли. Только скажи, что пойдешь.
– Торни, ты не против? – подхватывает Чедвик. – Нужно просто свести лицом к лицу начальников обоих отделов и как следует с ними поговорить.
– Пригрозить им увольнением, в случае чего, – добавляет Понди. – Я бы так поступил.
– 'Лишь бы они прекратили портить нашу собственность, – резюмирует Серж.
Торни уже было приготовился поднять руки в знак того, что он сдается на уговоры братьев, одновременно отклонив щедрое предложение Питера – из страха, что губы брата оставят жирное пятно на его обуви, – как вдруг одна из дверей Зала заседаний распахивается.
Мгновение спустя из-за второй дверной створки показывается голова, а вслед за ней и тело. Волосы на голове, судя по всем признакам, недавно были высушены полотенцем, тело же облачено в жеваные джинсы и криво застегнутую ковбойку.
Вновь прибывший шатаясь входит в Зал заседаний, прижимая руку ко лбу, словно боясь утечки мозга сквозь черепные швы. Он шаркает по полу, и кажется, что каждый шаг стоит ему неимоверных усилий. Наконец он добирается до стола, где, схватившись за его край, останавливается и обводит взглядом лица шестерых братьев, которые, в свой черед, глядят на него с выражением кто легкого беспокойства, кто завуалированного презрения. Тут он отнимает руку ото лба и внимательно изучает ладонь, словно и вправду ожидал увидеть ее выпачканной серым веществом. Затем снова смотрит на братьев. На своих братьев.
– Всем доброе утро, – произносит он, а затем издает короткий, отрывистый смешок, как будто только что отколол забавнейшую шутку.
– Доброе утро, Крис, – отвечает Чедвик ледяным тоном. – А мы-то думали, куда это ты запропастился.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?