Текст книги "Целуй девочек"

Джеймс Паттерсон
Целуй девочек

Посвящается Изабелл Энн и Чарльзу Генри

ПРОЛОГ

БЕЗУПРЕЧНЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ КАЗАНОВА

Бока-Ратон, Флорида, июнь 1975 г.

Три недели юный убийца прожил буквально внутри стен роскошного пляжного коттеджа из пятнадцати комнат. Снаружи до него доносился шелест прибоя, но он ни разу не удосужился взглянуть на Атлантический океан или белоснежную песчаную полоску частного пляжа, протянувшуюся на добрую сотню футов вдоль берега. Слишком многое следовало разведать, изучить, проделать, находясь в тайнике внутри шикарного, в стиле средиземноморского ренессанса, особняка в Бока. Сердце бешено колотилось от возбуждения.

В громадном доме обитали четверо: Майкл и Ханна Пирс с двумя дочерьми. Убийца исподтишка следил за семейством, не упуская самых интимных подробностей. Ему нравилось все, что окружало Пирсов, в особенности изысканная коллекция морских раковин Ханны и целый флот парусников из тика, свисающих с потолка в одной из гостиных.

Со старшей дочери, Коти, он не спускал глаз ни днем, ни ночью. Они вместе учились в школе Сент-Эндрюс. Она была потрясающей девчонкой, во всей школе не найдешь другой такой красивой и способной, как Коти. На Кэрри Пирс он тоже положил глаз. Хоть ей всего тринадцать, смотрится уже весьма соблазнительно.

Несмотря на высокий рост, преступник без труда помещался в вентиляционных шахтах дома. Худой, как тростинка, он еще не успел раздаться в плечах. Убийца был хорош собой, типичный красавчик из частной школы с Восточного побережья.

В его укрытии была припасена стопка порнографических романов, суперэротических книжонок, которые он раздобыл во время увлекательных путешествий по магазинам Майами. Больше всего ему полюбились «История О.», «Школьницы в Париже» и «Сладострастные посвящения». Кроме того, в своем застенном тайнике он держал револьвер «смит-и-вессон».

Проникал в дом и выбирался наружу он через подвальное окно со сломанной щеколдой. Временами он даже спал в подвале, за старым, тихо урчащим холодильником «Вестингауз», где Пирсы хранили запас пива и содовой на случай торжественных приемов, обычно заканчивавшихся костром на пляже.

Если быть откровенным, той июньской ночью он чувствовал себя не совсем так, как обычно, но, в общем, ничего особенного. Никаких проблем. Чуть раньше, вечером, он разрисовал тело яркими полосами и пятнами: красными, оранжевыми, желтыми. Как и подобает воину, охотнику. Вооружившись хромированным револьвером 22-го калибра, фонариком и своими «учебниками», он притаился над потолком спальни Коти. Прямо над ней, можно сказать.

Сегодняшняя ночь определит его судьбу, станет началом того, что наполняло смыслом его жизнь.

Он устроился поудобнее и принялся перечитывать любимые места из «Школьниц в Париже». Фонарик тускло освещал страницы. В книге хватало не только возбуждающих сцен, но и всяких мерзостей. История о том, как один французский адвокат приплачивал грудастой директрисе, чтобы та пускала его на ночь в пансион для девочек богатых родителей. Текст пестрил дешевыми оборотами типа: «его наконечник с серебряным набалдашником», «его бесстыдный жезл», «он оприходовал ненасытных школьниц».

Вскоре чтение его утомило, и он взглянул на часы. Пора, уже почти три часа ночи. Дрожащими руками он отложил книгу и приник к вентиляционной решетке.

У него захватило дух, когда он увидел в кровати Коти. Вот оно – настоящее приключение. Все так, как он себе представлял.

Он вновь и вновь смаковал одну и ту же мысль:

«Сейчас начнется моя истинная жизнь. Готов я к этому шагу? Да, готов!..»

Он действительно жил в стенах приморской виллы Пирсов. Скоро этот кошмарный, леденящий душу факт будет обсуждаться на первых страницах всех основных газет Соединенных Штатов. Ему не терпелось почитать «Бока-Ратон ньюс».

ЧЕЛОВЕК В СТЕНЕ!

УБИЙЦА ЖИЛ В СТЕНАХ СЕМЕЙНОГО ОСОБНЯКА!

БЕЗУМНЫЙ МАНЬЯК-УБИЙЦА МОЖЕТ СКРЫВАТЬСЯ В ВАШЕМ ДОМЕ!

Коти Пирс во сне была прекрасна. Безразмерная майка с эмблемой команды «Харрикенс» университета Майами задралась, приоткрыв розовые шелковые трусики.

Она спала на спине, скрестив загорелые ноги. Капризный ротик слегка приоткрылся, губы сложились в маленькую букву «о». С его точки наблюдения она смотрелась словно сама невинность.

Коти почти созрела как женщина. Он наблюдал, как она красовалась перед зеркалом несколько часов назад. Сняв розовый кружевной лифчик с прокладками, рассматривала свои очаровательные груди.

Коти всегда строила из себя «недотрогу». Сегодня он положит этому конец. Он овладеет ею.

Осторожно, бесшумно он снял металлическую решетку в потолке. Затем выбрался через образовавшееся отверстие в небесно-голубую с розовым спальню Коти. Грудь сжимало, дыхание стало прерывистым и натужным. Его бросало то в жар, то в холод.

Два маленьких пластиковых пакета для мусора были натянуты на ноги и подвязаны на лодыжках. На руках – тонкие голубые резиновые перчатки, в которых служанка Пирсов убирала дом.

Он казался себе хитроумным воином-ниндзя, его голое разукрашенное тело должно было вселять ужас. Безупречное преступление. Его возбуждала эта мысль.

Может быть, это сон? Нет, он знал, что это не сон. Все взаправду.

Сейчас свершится! Он глубоко вздохнул и ощутил жжение в легких.

Какое-то мгновение он рассматривал мирно спящую девушку, которой не уставал любоваться в Сент-Эндрюс. Затем потихоньку скользнул в постель, под бок к своей единственной и ненаглядной Коти Пирс.

Стянув резиновую перчатку, он начал осторожно гладить ее нежную загорелую кожу. Ему казалось, будто он втирает душистое кокосовое масло для загара в тело Коти. Член напрягся как струна.

Ее длинные белокурые волосы слегка выгорели и казались на ощупь мягкими, как кроличий мех. Они были густыми, красивыми и источали аромат лесной свежести, словно бальзам. Да, вот и сбываются мечты.

Внезапно Коти распахнула глаза. Блестящие, зеленые, как изумруды, они могли соперничать с драгоценными камнями в витрине «Гарри Уистона» в Бока.

Она в ошеломлении произнесла его имя – то, под которым знала его в школе. Но он взял себе другое: сам себя переименовал, создал заново.

– Что ты здесь делаешь? – изумилась она. – Как ты сюда попал?

– Это сюрприз, сюрприз. Я – Казанова, – прошептал он ей на ухо. Сердце готово было вырваться из груди. – Я выбрал тебя из всех красавиц Бока-Ратон и вообще всей Флориды. Разве тебе не приятно?

Коти закричала.

– Угомонись, – произнес он и накрыл ее миниатюрный ротик своими губами. В страстном поцелуе.

Он поцеловал и Ханну Пирс той незабываемой кровавой ночью в Бока-Ратон.

Вскоре после этого он целовал тринадцатилетнюю Кэрри.

Еще до исхода ночи он осознал себя истинным Казановой – первым любовником мира.

ДЖЕНТЛЬМЕН-ЛОВЕЛАС

Чепел-Хилл, Северная Каролина, май 1981 г.

Он был истинным джентльменом. Всегда и во всем. Неизменно вежливым и деликатным. Он думал об этом, прислушиваясь к взволнованному шепоту двух влюбленных, прогуливающихся по берегу озера в университетском городке. Это было так сладостно, так романтично. Как раз то, что нужно.

– Хорошая идея, или не стоит связываться? – услышал он, как Том Хатчинсон спросил Ро Тирни.

Они забрались в светло-синюю лодку, мерно качавшуюся на волнах у озерной пристани. Том и Ро решили «одолжить» лодку на пару часов. Обычная студенческая шалость.

– Как говорит мой прапрадедушка, прогулка на веслах на продолжительность жизни не влияет, – откликнулась Ро. – Потрясающая идея, Томми. Давай попробуем.

Том Хатчинсон рассмеялся.

– А что, если в лодке заняться кое-чем другим? – спросил он.

– Ну, если это другое содержит элементы аэробики, то продолжительность жизни может только увеличиться. – Ро положила ногу на ногу, и ее юбка зашуршала, скользя по гладким бедрам.

– Значит, идея украсть у добрых людей лодку для прогулки под луной не так уж плоха, – заключил Том.

– Потрясающая идея, – вновь заверила его Ро. – Лучше не бывает. Поплыли.

Когда лодка отчалила от пристани, джентльмен соскользнул в воду. Совершенно бесшумно. Он ловил каждое слово, каждое движение, каждый нюанс захватывающего ритуала любовной игры.

Луна была почти полной и казалась прекрасной и безмятежной Тому и Ро, медленно плывущим по поблескивающей глади озера. Чуть раньше, этим вечером, они ужинали в уютном ресторане в Чепел-Хилле, разодевшись оба в пух и прах. На Ро была черная плиссированная юбка, кремовая шелковая блузка, серебряные серьги и жемчужное ожерелье, одолженное у соседки по общежитию. Идеальный наряд для лодочной прогулки.

Джентльмен мог биться об заклад, что даже серый костюм, в котором щеголял Том Хатчинсон, был с чужого плеча. Том приехал из Пенсильвании. Сын автомеханика, которому не только удалось выбиться в капитаны футбольной команды Дьюкского университета, но и умудряться держать индекс успеваемости на уровне 4, 0.

Ро и Том были золотой парочкой. Пожалуй, только в этом вопросе у студентов Дьюка и соседей из университета Северной Каролины не было расхождений. «Скандал» вокруг того, что капитан футбольной команды Дьюка ухаживает за «Королевой азалий» из Каролины, только придавал роману пикантность.

Пока лодка медленно плыла по озеру, они сражались с непослушными пуговицами и «молниями». В конце концов на Ро остались только серьги и подружкино ожерелье. На Томе – распахнутая белая сорочка, прикрывшая их, когда они в конце концов занялись любовью под бдительным оком луны.

Их тела плавно двигались, и лодка мерно и игриво покачивалась в такт. Ро еле слышно постанывала, и эти звуки сливались с пронзительным стрекотом цикад, доносящимся с берега.

Джентльмен ощутил, как в нем закипает ярость. Наружу рвалась его темная суть: жестокого, коварного зверя, оборотня, невесть как очутившегося в нашем веке.

Внезапно Том Хатчинсон с легким чмокающим звуком оторвался от Ро Тирни. Какая-то могучая сила вышвырнула его из лодки. Ро услышала, как он вскрикнул, прежде чем упасть в воду. Это был странный возглас, что-то вроде «йяаах».

Том глотнул озерной воды и сильно закашлялся. Жуткая острая боль пронзила горло, боль отчетливо локализованная, но мучительная и пугающая.

Затем та странная сила, которая швырнула его спиной в озеро, внезапно отступила. Давление на горло прекратилось. Раз, и все. Его оставили в покое.

Крупные руки Тома, руки ведущего игрока, потянулись к горлу и ощутили что-то теплое. Из горла хлестала кровь и расползалась в озерной воде. Панический, леденящий душу страх охватил его.

В ужасе он снова потянулся к горлу и нащупал торчащую наружу рукоять ножа. «Господи Боже, – пронеслось у него в голове. – Меня зарезали. Я умру на дне озера, так и не узнав за что».

Ро Тирни, оставшись на дне покачивающейся, дрейфующей лодки, была настолько ошарашена, что не могла кричать.

Сердце бешено колотилось, дыхание перехватило. Она вскочила на ноги и принялась судорожно оглядываться в поисках Тома.

«Какая идиотская шутка, – думала она. – Не стану больше встречаться с Томом Хатчинсоном. И замуж за него ни за что не пойду. Никогда в жизни. Тоже мне шуточки».

Ей стало холодно, и она принялась подбирать одежду со дна лодки. Неожиданно у самого борта лодки кто-то или что-то выскочило из черной воды. Будто исторгнутое взрывом со дна озера.

Ро увидела, как над поверхностью появилась голова. Определенно мужская… но не Тома Хатчинсона.

– Я не хотел вас напугать, – вкрадчиво, почти любезно произнес Джентльмен. – Не бойся, – прошептал он, ухватившись за борт покачивающейся лодки. – Мы – старые друзья. Сказать по правде, я наблюдаю за тобой уже более двух лет.

И тогда Ро закричала, да так истошно, будто наступил конец света.

Для Ро Тирни он действительно наступил.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЛИПУЧКА КРОСС

Глава 1

Вашингтон, округ Колумбия, апрель 1994 г.

Все началось, когда я сидел на веранде нашего дома на Пятой улице. За окном «дождь лил как из ведра», как любит говорить моя малышка Дженнел, и лучшего места, чем веранда, трудно было подыскать. Бабушка однажды научила меня словам молитвы, которую я до сих пор помню:

«Благодарю за все, что ты нам ниспослал». В тот день, казалось, что это весьма к месту, во всяком случае почти.

На стене веранды висела карикатура Гари Ларсона из серии «Дальняя сторона» с изображением ежегодного банкета Всемирного общества официантов. Одного из участников банкета прирезали: из груди у него торчал нож, всаженный по самую рукоять. Рядом стоящий детектив говорил:

«Боже мой, Коллингс, терпеть не могу, когда понедельник начинается с таких дел». Картинка висела как напоминание, что работой следователем по особо важным преступлениям округа Колумбия моя жизнь не ограничивается. Рисунок Деймона двухлетней давности, прикрепленный рядом с карикатурой, сопровождался; подписью: «Самому лучшему на свете папочке». Еще одно напоминание.

Я наигрывал на нашем стареньком рояле темы из репертуара Сары Воан, Билли Холидей и Бесси Смит[1]1
  Воан Сара, Холидей Билли, Смит Бесси – известные чернокожие певицы, исполнительницы блюзов


[Закрыть] . С некоторых пор блюзу удавалось добираться до самых чувствительных струн моей души. Я вспоминал Джеззи Фланаган. Иногда, когда я закрывал глаза, мне виделось ее красивое лицо. Это видение преследовало меня, и я старался закрывать глаза не слишком часто.

Двое моих сорванцов, Деймон и Дженнел, уселись по бокам от меня на широком, хотя и слегка расшатанном рояльном стуле. Дженнел маленькой ручонкой, насколько могла достать, обхватила меня за спину, то есть примерно за треть спины.

В свободной руке она держала пакет с жевательными конфетами «Гамми-Беарс», как всегда, не забыв поделиться с друзьями. Я потихоньку посасывал одну такую – красную.

Вдвоем с Деймоном они мне подсвистывали, хотя Дженнел скорее причмокивала в определенном ритме. Старая кукла, сидя на рояле, подергивалась в такт музыке.

И Дженни, и Деймон знали, что в последнее время, во всяком случае, в последние несколько месяцев, мне пришлось хлебнуть горя, и потому пытались меня приободрить. Я играл, а они насвистывали под аккомпанемент рояля мелодии в стиле блюз, соул и немного фьюжен, при этом не забывая смеяться и дурачиться, как и подобает детям их возраста.

Вот так проводить время с детьми я любил больше, чем все остальное в жизни, вместе взятое, и все чаще это делал. Фотографии детей постоянно напоминали мне, что по пять и семь лет им будет всего раз в жизни. Я вовсе не собирался упускать то, что больше никогда не повторится.

Тяжелый топот по ступеням крыльца черного хода прервал наше веселье, потом зазвонил дверной колокольчик: один настойчивый звонок, другой, третий. Кто-то, видимо, был в нетерпении.

– Звонят колокола, колдунья умерла, – предложил первое, что пришло на ум, Деймон. На нем были обхватывающие голову обручем черные очки, по его мнению – атрибут «крутого парня». Он и был довольно крутым пареньком, с этим трудно спорить.

– А вот и не умерла колдунья, – отпарировала Дженни.

Я с недавних пор заметил, что она стала отчаянной заступницей представительниц своего пола.

– Боюсь, что о колдунье мы так ничего и не узнаем, – выдержав паузу и с надлежащим выражением сказал я.

Дети рассмеялись. Они ловят почти все мои шутки. Очень тревожный сигнал.

В дверь принялись настойчиво колотить, взывая ко мне с мольбой и тревогой.

Черт подери, оставьте нас в покое. Только мольбы и тревоги нам сейчас не хватает.

– Доктор Кросс, выйдите, пожалуйста! Прошу вас! Доктор Кросс, – кричала за дверью женщина.

Я не узнал ее голоса, но раз ты прозываешься доктором, рассчитывать, что тебя оставят в покое, не приходится.

Я усадил детей обратно на стул и положил ладони на их головенки.

– Доктор Кросс я, а не вы. Продолжайте напевать и держите мне место. Я скоро вернусь.

– Я скоро вернусь! – прорычал Деймон голосом Терминатора. Я улыбнулся шутке. Парень далеко пойдет, если вовремя не остановить.

Я поспешил к черному ходу, по дороге прихватив свой табельный револьвер. В этом районе нельзя расслабляться даже «фараону», каковым я и являюсь. Сквозь тусклые, грязные стекла окна я попытался разглядеть, кто стоит на ступеньках крыльца.

Эту девушку я знал. Двадцатитрехлетняя наркоманка Рита Вашингтон жила в микрорайоне Лэнгли и часто слонялась по нашим улицам. Прежде довольно симпатичная и неглупая, она была восприимчива к дурному и слабовольна и теперь окончательно сбилась с пути. Изменилась до неузнаваемости и, по-видимому, была уже обречена.

Я открыл дверь, и холодный сырой ветер ударил мне в лицо. Руки Риты и полы зеленого полупальто из кожзаменителя были обильно перепачканы кровью.

– Рита, что с тобой стряслось? – спросил я, решив, что в нее стреляли или пырнули ножом из-за каких-нибудь наркотиков.

– Пожалуйста, прошу вас, пойдемте со мной. – Рита Вашингтон закашлялась и разрыдалась одновременно. – Крошка Марк Дэниелс, – проговорила она и зарыдала еще громче. – Он порезал себя ножом! Дело плохо! Он назвал ваше имя. Он зовет вас, доктор Кросс.

– Ребята, ждите! Скоро вернусь! – постарался я перекричать истерические вопли Риты. – Нана, присмотри, пожалуйста, за детьми! – еще громче крикнул я. – Мне нужно идти!

Я схватил плащ и выбежал вслед за Ритой под холодные струи дождя, стараясь не наступать на яркие пятна крови, словно свежая краска алевшие на ступенях крыльца.

Глава 2

Я бежал что было сил по Пятой улице. Сердце глухо колотилось «бух-бух-бух», я взмок от пота, несмотря на проливной холодный дождь. В висках стучало. Все мышцы и жилы моего организма напряглись, живот стянуло до боли.

На руках я держал одиннадцатилетнего Марка Дэниелса, крепко прижимая его к груди. Мальчик истекал кровью. Рита Вашингтон обнаружила Марка на грязной темной лестнице, ведущей в подвал его дома, и привела меня туда.

Я мчался как ветер, подавляя рвущиеся наружу рыдания и стараясь держать себя в руках, ибо так надлежит поступать «при исполнении», да и почти во всех остальных случаях.

Жителей юго-восточных кварталов трудно чем-нибудь удивить, но даже они пялились во все глаза, когда я, словно сорвавшийся с тормозов десятиосный трейлер, несся по улицам, криком разгоняя прохожих на своем пути. Мелькали пустые такси, заколоченные почерневшей фанерой витрины магазинов, исписанные непристойностями.

Я бежал по битому стеклу и камням, бутылкам из-под «Айриш Роуз», по случайным кустикам жухлой травы и островкам грязи. Такой уж у нас округ: наша доля «американской мечты», наша столица.

Я вспомнил поговорку об округе Колумбия:

«Пригнись к земле – и тебя растопчут, выпрямись во весь рост – застрелят».

Я бежал, а кровь, хлеставшая из бедняги Марка, разлеталась во все стороны, словно с мокрого щенка, решившего отряхнуться. Шея и руки у меня горели, мышцы онемели от напряжения.

– Держись, малыш, – говорил я мальчику. – Держись, – молил я.

Вдруг Марк тонким детским голосом вскрикнул:

– Доктор Алекс, старина!

Это все, что он сказал, но я знал, что он имел в виду. Мне многое было известно о маленьком Марке.

Я вбежал по крутому, недавно заасфальтированному пандусу больницы Святого Антония, «Макаронной лавки Святого Тони», как иногда называют ее в наших кварталах. Карета «Скорой помощи» пронеслась мимо меня в сторону Пятидесятой улицы.

На голове водителя была лихо заломлена набок кепка-бейсболка с эмблемой клуба «Чикаго-Буллз», козырьком нацеленная прямо в мою сторону. Из фургона доносились громкие звуки рэпа, внутри, наверное, можно было просто оглохнуть. Водитель и врач не остановились, даже намерения такого не выказали. Вот как бывает порою на юго-восточной окраине. За дежурство столкнешься с таким количеством убийств или увечий, что не по каждому поводу остановишь машину.

Дорогу в палату первой помощи больницы Святого Антония я хорошо знал. Мне не раз доводилось бывать там. Плечом толкнул вращающуюся стеклянную дверь. На двери надпись «Неотложная помощь», но буквы отклеились, и все стекло в царапинах.

– Мы пришли, Марк. Мы в больнице, – прошептал я мальчику на ухо, но он меня не слышал. Он был без сознания. – Мне нужна помощь! Люди, нужно помочь мальчику! – закричал я.

Разносчик пиццы был бы удостоен большего внимания. Усталый охранник повернулся в мою сторону и уставился ничего не выражающим взглядом. По больничному коридору загромыхала разболтанная каталка.

Медсестер я узнал: Энни Белл Уотерс и в особенности Таню Хейвуд.

– Везите его сюда. – Энни Уотерс, поняв, в чем дело, быстро расчистила проход. Расталкивая в стороны других сотрудников больницы и ходячих больных, она не задавала лишних вопросов.

Мы проехали мимо регистратуры, над которой было написано «Запишитесь здесь» на английском, испанском и корейском языках. Отовсюду исходил больничный запах антисептиков.

– Пытался перерезать себе горло перочинным ножом. Похоже, задел сонную артерию, – проговорил я, покуда мы провозили каталку по многолюдному ядовито-зеленому коридору, пестрящему вывесками: «Рентгеновский кабинет», «Травматология», «Касса».

Наконец мы добрались до кабинета размером с платяной шкаф. Подошел моложавого вида доктор и попросил меня удалиться.

– Мальчику одиннадцать лет, – сказал я. – Я никуда не уйду. У него перерезаны оба запястья. Попытка самоубийства. Держись, малыш, – прошептал я Марку. – Только держись.