Текст книги "Список холостяков"

Глава 16

Констанция накинула на обнаженные плечи изумрудную шелковую шаль и потрогала пальцами бриллиантовое колье, обвивавшее ее шею.

– Тебе не кажется, что бриллианты – это чересчур?

– Вовсе нет, – объявила Пруденс. – Но диадема была бы уже лишней, поскольку это всего лишь обычный ужин.

– Это утешает, – сказала сестра. – Я боялась, что ты станешь настаивать на том, чтобы я надела и диадему.

– Если бы ты отправлялась на бал, я бы настаивала. – Пруденс застегнула бриллиантовый браслет на руке сестры повыше локтя, чтобы его не закрывали длинные перчатки. – Пусть Чес закончит твою прическу.

Констанция села у зеркала и принялась критически наблюдать за тем, как Честити завязывает черную бархатную ленту вокруг низко уложенного пучка.

– Этот стиль очень тебе идет. – Честити высвободила несколько прядей, чтобы они обрамляли лоб и несколько смягчали строгость прически. – А его простота лишь подчеркивает изящество туалета и украшений.

Констанция поднялась со стула и критически осмотрела свое отражение в зеркале. Ее платье было из светло-зеленого шелка с изящно вышитым черным узором филигранной работы. Черные шелковые перчатки, веер из слоновой кости и расшитая бриллиантами сумочка довершали ансамбль.

– По-моему, я выгляжу недотрогой, – заметила она.

– Скорее загадочной и волнующей, – рассмеялась Пруденс. – Чего еще может желать мужчина?

– В величественных залах палаты общин ум мужчины должен быть сосредоточен на более серьезных вещах, – с праведным видом объявила Констанция. – Я не хочу отвлекать его.

– Если ты хочешь успеть вовремя, тогда пора выходить. – Честити направилась к дверям. – Кобем, должно быть, уже ждет тебя.

Констанция последовала за ней, в то время как Пруденс на ходу продолжала поправлять се шаль.

– Надеюсь, что вам предстоит не очень скучный вечер. Меня мучает совесть, что я оставляю вас наедине с Генри и папой.

– О, все будет хорошо, не думай об этом, – сказала Пруденс, легко подталкивая ее к дверям. – Папа никогда не бывает невежлив с посторонними, даже если они раздражают его. А как только Генри сядет играть после ужина, готова поспорить, что папа ускользнет в свой клуб.

Констанции нечего было на это возразить, да она и не хотела возражать. Сестры вышли вместе с ней на улицу, где Кобем ждал с экипажем.

– Если ты надумаешь загулять на всю ночь, – Пруденс понимающе улыбнулась, – постарайся вернуться завтра к свадебной церемонии.

Констанция не удостоила ее ответом. Она села в экипаж и откинулась на сиденье. Кобем тронулся с места, и они неспешно проследовали по Уайтхоллу в сторону здания парламента. Она вышла из экипажа у ворот палаты общин, и стоявший на страже полицейский инспектор подошел к ней и вежливо поздоровался:

– Мисс Дункан, мистер Энсор предупредил нас о вашем приезде. Он ждет вас на террасе. Один из моих людей проводит вас.

Он указал на полицейского, который церемонно поклонился и повел Констанцию подлинным каменным коридорам, пока они не очутились на террасе, выходившей на Темзу.

Макс стоял посреди группы людей возле балюстрады. Едва завидев Констанцию, он быстрым шагом направился к ней.

– Констанция.

Он взял ее руку и поднес к губам. Такое приветствие было несколько необычным, но оно вполне соответствовало окружавшей их обстановке и строгости ее туалета.

– У меня дыхание захватывает при виде тебя, – прошептал он ей на ухо, когда брал под руку. – Мы обедаем не одни, поскольку здесь косо смотрят на женщин, появляющихся без провожатых. Но я надеюсь, что общество, которое соберется за обедом, тебе понравится.

Констанция ожидала, что так будет. Одно дело – обедать наедине с мужчиной, который не является ни родственником, ни женихом, где-нибудь в ресторанчике на Кенсингтон-Черч-стрит, и совсем другое – в этом бастионе мужского шовинизма.

Девушку тем не менее удивило, что за столом рядом с ней оказались премьер-министр и трое наиболее влиятельных членов кабинета министров, причем все они были с женами. Внезапно ей пришла в голову мысль, что ее оценивают – станет ли она подходящей женой для начинающего многообещающего политика. В этих кругах жена играла очень большую роль. Она могла сделать мужу карьеру, а могла и погубить ее.

Когда они разместились за большим круглым столом в обеденном зале, Констанция бросила испытующий взгляд на Макса. Он ответил ей ничего не выражавшей улыбкой и обратился с каким-то замечанием к даме, сидевшей справа от него. Констанция тоже вступила в беседу с легкостью, которая достигается воспитанием и привычкой. Главным в таких беседах было не сказать ничего мало-мальски важного и никоим образом не выдать своих собственных мнений и чувств.

Ее вилка застыла в воздухе, когда до нее внезапно донесся голос жены министра финансов:

– Как всегда говорит Асквит, мужчина есть мужчина, а женщина есть женщина. Парламент не в силах сделать их одинаковыми.

Дама резко закрыла веер, а на ее щеках появился негодующий румянец. Констанция поймала предостерегающий взгляд Макса и снова принялась за свой ростбиф. Итак, ей уже затыкают рот. Ее политические убеждения могут поставить его в неловкое положение. Ну что ж, пусть будет так. В любом случае собравшиеся за этим столом вряд ли станут подходящей аудиторией для страстных речей в защиту женского равноправия. И подобными неуместными речами она не завоюет ни друзей себе, ни последователей своему делу.

Но предостережение Макса ее задело. Он сопровождал ее на собрание женского союза. Он познакомился с Панкхерстами. Он знал, с какой страстью она придерживается своих убеждений. И если бы он испытывал хоть малейшее уважение к этим убеждениям, он не мешал бы ей выносить их на обсуждение.

По знаку жены премьер-министра дамы поднялись и направились в гостиную, оставив мужчин наслаждаться портвейном и сигарами, пока женщины сплетничают, поправляют макияж и пьют кофе..

Констанция приготовилась к допросу.

– Как давно вы знакомы с мистером Энсором, мисс Дункан? – спросила леди Кемпбелл-Баннерман, устраиваясь с чашкой кофе на диване.

– Несколько недель, – ответила Констанция. – Я хорошо знаю его сестру, леди Грэм.

– О да, конечно. Очаровательная женщина. Насколько мне известно, ее муж регулярно посещает заседания палаты лордов.

– Несомненно.

Констанция медленно, мелкими глоточками пила свой кофе. Она казалась совершенно спокойной, ничто не выдавало того, что вся она была словно натянутая струна в ожидании дальнейших расспросов.

– Лорд Дункан, кажется, тоже очень ответственно относится к своим парламентским обязанностям.

– Мой отец регулярно посещает заседания, – подтвердила Констанция.

– А вы, мисс Дункан? Вы интересуетесь политикой?

– Очень. – Улыбка Констанции стала почти хищной.

– По-моему, женщинам не слишком подобает интересоваться политикой. Даже тем, чья домашняя жизнь подчинена политической деятельности их мужей, – заметила леди Асквит. – Наша роль заключается в том, чтобы создать для них спокойную, уютную обстановку, помогающую им в этой деятельности.

– О да, нам приходится делать все возможное, чтобы их ни в малейшей степени не касались домашние хлопоты и заботы, – доверительно сказала одна из дам, наклонившись к Констанции и похлопав ее по руке. – Наши мужья выполняют важную работу для нашей страны. Для нас большая честь – помогать им.

Констанция ответила слабой улыбкой.

– В конце концов, это меньшее, что мы можем сделать, в то время как нам выпало счастье иметь мужей, которые могут принимать решения за нас для нашего же блага. Вы так не думаете, мисс Дункан?

– Нет, – возразила Констанция, отставляя в сторону свой кофе. – Нет, мадам. Я вовсе так не думаю. Я не считаю честью и счастьем то, что решения за меня принимают мужчины по той лишь причине, что они родились мужчинами. Я считаю, что сама вполне способна принимать решения, которые пойдут мне во благо.

Последовало оцепенелое молчание. Одна Констанция, казалось, оставалась совершенно невозмутимой. Она подождала несколько мгновений, потом, когда стало ясно, что ответа на ее слова не последует, поднялась, пробормотала извинение и направилась на террасу.

Проходя мимо небольшого кабинета, примыкавшего к обеденному залу, она услышала голос Макса. Она остановилась в нерешительности, не желая входить, так как подозревала, что это было одно из помещений, вход куда для женщин был закрыт. Скорее всего так оно и было, поскольку в здании парламента было очень мало мест, куда допускали женщин. И даже Констанция не рискнула бы нарушить эти правила.

Он говорил в полный голос, так же как и его собеседники – премьер-министр и Асквит. И, едва услышав первые слова, Констанция стала подслушивать без всяких угрызений совести.

– В парламент явится депутация с петицией, – сказал Макс. – Я не знаю, когда, дата еще не установлена.

– Нам следует отказаться принимать петицию, – произнес Асквит. – Если мы примем петицию, это придаст некоторую легитимность их движению.

– Это, безусловно, так, – отозвался Макс. – Но это приведет их в ярость. – Он коротко рассмеялся. – Я видел этих женщин в действии, премьер-министр, и они страстно преданы своему делу. Мне кажется, что лучше всего будет вести политику умиротворения. Мы примем петицию, но ничего делать не станем.

«Я видел этих женщин в действии»! Констанция едва сдерживала ярость. Чтобы не выдать своего присутствия, она так крепко сжала кулаки, что ее ногти впились в ладони даже сквозь перчатки. Как мог он говорить так небрежно? Как смел он не принять всерьез ее признания о страстной приверженности борьбе женщин за равноправие? Она пыталась изменить его мнение о суфражистках, но в то же время ей хотелось поделиться с ним своими сокровенными тайнами, потому что она считала, что это пойдет на пользу их отношениям. И как он поступил с ее откровенными признаниями? Посмеялся над ними и использовал для борьбы против союза.

– Я буду держать вас в курсе событий, – говорил тем временем Макс. – Вероятно, мне удастся узнать подробности об их следующем шаге до того, как они станут всеобщим достоянием. Это даст нам время для того, чтобы спланировать ответные действия.

– Прекрасно. Как говорят, предупрежден – значит, вооружен.

Констанция тихонько отошла от дверей кабинета. Ей хотелось немедленно уехать, но осторожность подсказывала, что нужно остаться. Она не хотела, чтобы Макс узнал о том, что она подслушала их разговор, пока она не решит, как поступить. Холодный голос рассудка подсказывал ей, что действовать поспешно или под влиянием гнева всегда неразумно. Предательство Макса заслуживало более хитроумной мести. Пока злость заглушала ее боль, но эта боль обещала быть жестокой. Она позволила себе слишком сблизиться с ним. Она уже начала подумывать о любви, о будущем. А вместо этого натолкнулась на предательство.

На террасе свежий воздух немного охладил ее разгорячившиеся щеки и прояснил мысли, и, когда Макс подошел к ней, она смогла встретить его улыбкой.

– Я и не знал, что ты здесь совсем одна, – сказал он, останавливаясь рядом с ней и облокачиваясь на парапет.

Было время прилива, и, несмотря на поздний час, по реке плыли груженые баржи, направлявшиеся в доки.

– Мои собеседницы вызвали у меня раздражение, – напрямик заявила она.

– А! – Он покачал головой. – Этого я и боялся.

– Тогда зачем ты пригласил меня? Разве ты не боялся, что я поставлю тебя в неловкое положение?

– Нет, – с искренним удивлением ответил он. – Вовсе нет. Как тебе пришла в голову подобная мысль?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Я устала, Макс. У меня был довольно трудный день.

Он испытующим взглядом посмотрел на нее. Констанция редко уставала. Она всегда была полна энергии. И все же сегодня она и вправду казалась немного поникшей. Он подумал, что, может быть, это было как-то связано с ее циклом. Он довольно часто замечал, как в определенное время месяца самые уравновешенные и разумные женщины становились нервными и легко возбудимыми.

Констанцию удивляло, что он мог стоять здесь, разговаривать с ней и вести себя в точности как всегда, в то время как сам только что перед этим обсуждал, как будет обманывать ее, словно это было самым нормальным, единственно приемлемым образом действий. В это почти невозможно было поверить. Но она слышала то, что слышала. Ее первое впечатление о Максе Энсоре было правильным, а она позволила своим эмоциям одержать верх. «Типично женское поведение», – с отвращением к себе подумала она.

Она почувствовала, что больше не в состоянии ни минуты находиться в его обществе, и резко сказала:

– Пожалуйста, извинись за меня. Я плохо себя чувствую. Я возьму кеб.

– Нет, я сам отвезу тебя домой. У тебя есть накидка?

– Нет.

Она поплотнее завернулась в шаль. Не было возможности вежливо отклонить его предложение, а вступать с ним в конфликт она не была еще готова.

Макс не пытался поддерживать разговор. В кебе он положил руку ей на плечо, но, когда она передернула плечами, тут же убрал ее. Он не мог представить, что могло быть не так между ними, следовательно, все было нормально. Она просто устала. У нее наступили критические дни. И ничего больше.

Он проводил ее до дверей и наклонился, чтобы поцеловать. Она повернула голову, так, что вместо губ он коснулся губами ее щеки.

– Наверное, у тебя болит голова, – сочувственно произнес он. – Я все понимаю.

Констанция удивленно уставилась на него. Понимает? Что понимает? Как он может понимать? И тут, увидев на его лице сочувственную, но в то же время немного высокомерную улыбку, она догадалась, что он имел в виду. Как это типично по-мужски! Он мог найти только одно объяснение тому, почему она так внезапно отдалилась от него.

Макс колебался, не зная, нужно ли еще что-нибудь сказать, чтобы нарушить внезапно повисшую между ними тишину, и пока он раздумывал, она пожелала ему спокойной ночи и, открыв дверь своим ключом, вошла в дом.

Макс, нахмурившись, постоял немного на тротуаре, потом покачал головой и зашагал прочь, не подозревая, что Констанция следила за ним в окно.

Констанция направилась в гостиную, где, как она знала, сестры ждали ее возвращения.

– Что, черт побери, с тобой случилось? – воскликнула Пруденс, едва Констанция появилась на пороге.

– Кон, у тебя такой вид, будто ты увидела привидение, – озабоченно сказала Честити. – Ты не заболела?

– У меня тяжело на сердце, – с горькой улыбкой призналась Констанция. – Я такая дура! Так гордилась тем, какая я умная, как могу перехитрить любого, особенно любого мужчину, а попалась на самую старую в мире приманку! Несчастная простофиля!

Она налила себе в бокал коньяку и встала возле незажженного камина, поставив на решетку элегантно обутую ножку.

– Мне кажется, будет лучше, если ты расскажешь все по порядку, – предложила Пруденс. – Я полагаю, это имеет какое-то отношение к Максу?

– Самое прямое.

Пока она рассказывала им, они слушали ее в оцепенелом молчании.

– И знаете, что? – Констанция усмехнулась, заканчивая свой рассказ. – Он решил, что моя внезапная холодность объясняется тем, что у меня наступили критические дни. Как вам это понравится?! – Она с горечью рассмеялась и залпом выпила коньяк.

– Что ты теперь собираешься делать? – спросила Пруденс, решив оставить проявления сочувствия Честити, которая со слезами на глазах уже обнимала сестру. Констанция нуждалась не только в сочувствии, но и в практической помощи.

Констанция высвободилась из объятий Честити, порылась в сумочке и достала носовой платок. Она вытерла глаза с таким решительным видом, словно этим движением отбрасывала все ненужные эмоции.

– Я собираюсь нанести удар, – заявила она. – На страницах «Леди Мейфэра». Если мы отнесем материал в типографию завтра утром, войдет он в субботнее издание, как ты думаешь, Чес?

– Должен войти, – ответила сестра. – Сэм обычно очень сговорчивый. Если необходимо, он добавит лишнюю страницу.

– Отлично, – сказала Констанция. – Макс Энсор даже не поймет, откуда нанесен удар.

– Хорошая идея, – согласилась Пруденс. – Но тебе не кажется, что сначала надо поговорить с ним о том, что ты услышала?

– Нет. – Констанция решительно покачала головой. – Я буду избегать его, пока не напечатают статью. Если я случайно встречусь с ним, то буду только улыбаться. Я хочу застать его врасплох, а затем нанести удар. Совершенно неожиданный и сокрушительный! – Она мрачно улыбнулась. – А ближайшие день-два я проведу в уединении из-за моих женских дел. – Ее мрачная улыбка сменилась саркастической. – А вы пока можете немного поразвлечься на этот счет. Если он явится с визитом, можете позволить себе сделать пару тонких намеков, чтобы подтвердить его предположения. Может быть, я даже спрячусь за портьерами, чтобы за всем этим понаблюдать.

– Ты не сделаешь ничего подобного, если хочешь, чтобы мы выглядели убедительно, – заявила Пруденс, но в глазах ее вспыхнули озорные огоньки. – Но я согласна, это может оказаться весьма забавным. Ты не находишь, Чес?

Но Честити, похоже, эта перспектива забавляла меньше, чем ее сестер. Она озабоченно нахмурилась.

– Ты собираешься назвать его имя в статье? – спросила она.

– О нет, Чес. – Улыбка Кон снова сделалась мрачной. – Я просто позабочусь о том, чтобы по некоторым намекам было легко опознать этого достопочтенного джентльмена… вот уж действительно, достопочтенного! – Она с негодованием покачала головой, потом снова наполнила свой бокал. – А вы отправляйтесь в постель. Я слишком возбуждена, чтобы спать, так что лучше поработаю над статьей.

Она направилась к секретеру, держа в руке бокал.

– Если ты уверена… – с сомнением произнесла Честити.

– Совершенно уверена. Мое общество вряд ли сейчас доставит удовольствие кому-либо. К тому же я хочу успеть написать статью и сдать ее в типографию до того, как они сверстают следующий номер. – Она села и придвинула к себе стопку бумаги. – Кстати, как там Генри?

– Он перепуган, как бездомный котенок, – сказала Пруденс. – За ужином он едва проронил несколько слов, несмотря на все попытки отца расшевелить его. А после ужина сел поиграть нам. Отец вежливо слушал его с полчаса, потом извинился и уехал в свой клуб. А в одиннадцать мы отправили Генри спать. Если бы я позволила, Чес сама уложила бы его да еще одеяло бы подоткнула.

Констанция рассеянно улыбнулась:

– Значит, мы сможем доставить его завтра в Кэкстон-Холл?

– Без сомнения, – заверила ее Пруденс. – А после этого пусть Амелия нянчится с ним. – Она взялась за ручку двери и помедлила в нерешительности. – Ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Совершенно уверена, – ответила Констанция, принимаясь за работу.

Ее сестры обменялись взглядами, потом пожелали ей спокойной ночи и вышли из комнаты.

Было уже около трех часов, когда Констанция наконец отложила перо, довольная результатом своих трудов. Если в эту минуту у Макса Энсора не горели уши, это было бы странно. Страшная усталость накатилась на нее. Констанция поднялась и зевнула. Она уже не чувствовала обиды, только злость. И удовлетворение оттого, что смогла найти выход этой злости.

В глубине души она понимала, что просто боится думать о полученной ране. Было легче пока что винить себя за то, что она пошла против своих инстинктов, и злиться на Макса за его предательство. Боль придет позже. Она отправилась в спальню и, к собственному удивлению, крепко проспала до самого утра.

Ее разбудила Честити, тихо вошедшая в комнату с подносом в руках. Она поставила поднос на туалетный столик и раздвинула портьеры на окнах, впуская в комнату серый холодный свет.

– Бог мой, – пробормотала Констанция, – не слишком радостная погода для свадьбы.

– Хорошо хотя бы, что нет дождя, – сказала Честити, наливая чай и ставя перед ней поднос. – Ты долго спала.

– Я работала допоздна. – Констанция села и с признательной улыбкой взяла с подноса чашку с чаем. – Как раз то, что мне было нужно, Чес.

Честити, держа в руках чашку с чаем, села на краешек крот вати.

– Пру понесла твою статью в типографию, потом она собирается зайти в цветочный магазин. Мы решили, что Генри вставит в петлицу красную розу, а мы все прикрепим к корсажу белые. А для Амелии сделаем маленький букет из розовых роз и, возможно, ландышей. Что-нибудь милое и свежее. Пру знает толк в цветах.

– А какого цвета будет платье у Амелии?

– Черного.

– Черного? – Констанция подняла брови. – Но почему?

Честити хмыкнула:

– Амелия прислала записку с сообщением, что ей разрешили задержаться на лишний час сегодня вечером. Мило со стороны Петиции, ты не находишь?

– Очень мило, – согласилась Констанция. – Что побудило ее проявить такое великодушие? Умирающая мать?

– Почти, – ответила Честити. – Похороны горячо любимой тетушки.

– Поэтому Амелия будет в черном, – рассмеялась Констанция, но в ее смехе не было веселья. – По крайней мере к черному подойдут любые цветы. – Она протянула Честити свою чашку, чтобы та налила ей еще чаю. – Церемония состоится в четыре?

– В половине пятого, чтобы дать Амелии время добраться туда. Она не сможет уйти из дому раньше четырех. Пру и я привезем Генри. Мы решили, что сопровождать Амелию будешь ты, поскольку вы сестры по политической борьбе. – Честити улыбнулась. – Ты будешь самой подходящей подружкой невесты. А мы будем играть роль шафера.

Констанция слегка нахмурилась:

– Меня мучает совесть, что вся забота о Генри легла на ваши плечи.

– О, не переживай об этом. – Честити поднялась. – Пру и я доставим Генри. А ты встретишь Амелию в четыре часа возле дома Грэмов и проводишь ее в Кэкстон-Холл. Потом мы отправимся на торжественный чай в «Клариджез»[15]15
  Одна из самых известных лондонских гостиниц высшего класса.


[Закрыть]. Мы заказали отдельную комнату, чтобы не нарваться на кого-нибудь из знакомых. Будет несколько неловко столкнуться с Летицией или Максом, ты не находишь?

– Крайне неловко, – сухо согласилась Констанция.

Честити продолжала:

– После этого у них будет несколько часов, чтобы… чтобы…

– Чтобы консуммировать брак, – закончила за нее Констанция. – Где они собираются это сделать?

– Генри нашел меблированные комнаты на Бейсуотер-роуд. Достаточно дешево, но он говорит, что там чистенько и вполне респектабельно. Он собирается поселиться там на то время, пока не найдёт постоянного жилья. Очевидно, Макс дал ему аванс, чтобы помочь обустроиться.

При упоминании Макса лицо Констанции помрачнело.

– Ну что ж, по крайней мере он может быть щедрым, – признала она.

– Я пойду, а ты вставай, – сказала Честити. Констанция откинула одеяла:

– Я спущусь через полчаса.

Честити кивнула и вышла из комнаты, прихватив поднос.

Констанция с рассеянным видом принялась изучать содержимое своего гардероба. Ей нужно было найти что-нибудь подходящее для гражданской церемонии бракосочетания и последующего за ним скромного застолья. Наконец ее выбор остановился на светло-сером костюме из чесучи и темно-зеленой шелковой блузке. Она заплела волосы в косу, уложила их в пучок низко на шее и направилась вниз. Она была уже на середине лестницы, когда из открытых дверей гостиной до нее донесся голос Макса.

Она остановилась как вкопанная и услышала, как Пру произнесла заговорщическим тоном:

– Мне очень жаль, Макс, но Кон не очень хорошо себя чувствует сегодня. Немного болит живот, ну, ты понимаешь.

– Да, и голова, – поддержала ее Честити. – Это так утомительно, – с тяжелым вздохом добавила она. – А Кон переносит это хуже, чем мы.

– Понимаю.

Он кашлянул, и Кон улыбнулась. Было очевидно, что его привели в смущение эти откровения.

– Она плохо себя чувствовала вчера вечером, – проговорил он, кашлянув еще раз. – Я подумал, возможно, это из-за того, что… ну в общем… я понимаю.

Несмотря на то что Констанция была в восторге от его замешательства, при звуке его мягкого, бархатного голоса у нее по спине побежали мурашки. Физическое желание, похоже, было непобедимо, способно устоять даже перед предательством.

– Засвидетельствуйте ей мое самое глубокое почтение, – сказал Макс, и его голос звучал все громче, по мере того как он приближался к дверям. Констанция поспешно взбежала вверх по лестнице, чтобы ее нельзя было увидеть из холла. – Я заеду завтра. Надеюсь, она будет чувствовать себя лучше.

– О, боюсь, это продлится несколько дней, – томно произнесла Честити. – В такое время Констанция старается не выходить из дома.

Констанция с трудом подавила смешок. В тех редких случаях, когда Честити позволяла себе эпатировать окружающих, ей не было равных. Констанция почти пожалела Макса, который быстрым шагом пересек холл и поспешно вышел в дверь, распахнутую перед ним невозмутимым Дженкинсом.

– Чес! – воскликнула Констанция, сбегай по лестнице. – Это вовсе не было тонким намеком.

– Это и не задумывалось как тонкий намек, – с вызовом заявила Честити. – Он это заслужил.

– По крайней мере теперь в ближайшие несколько дней он не станет ломиться к нам в дом, – сказала Пруденс. – Кон, ты собираешься позавтракать или подождешь до ленча?

– Я подожду. Мне что-то не очень хочется есть. Я хочу показать вам мою статью, и нам нужно решить, где ее разместить. Она получилась довольно длинной, поэтому придется переверстать весь макет.

– В таком случае я принесу кофе в гостиную, мисс Кон, – сказал Дженкинс, который внимательно все выслушал и сделал собственные выводы.

– Да, пожалуйста, Дженкинс. И если миссис Хадсон испекла эти маленькие кокосовые пирожные, можно принести и их тоже? – попросила Честити, взбегая вверх по лестнице.

– Я посмотрю, что там есть, мисс Чес. – Дженкинс немного поколебался, потом спросил: – Должен ли я понять, что мы больше не желаем принимать мистера Энсора, мисс Кон?

После недолгой паузы Констанция ответила:

– Напротив, Дженкинс, в настоящий момент мы рады его видеть. Я вам гарантирую, что через несколько дней он сам больше не захочет переступить порог нашего дома.

Дженкинс слегка приподнял одну бровь:

– Понимаю. – И с невозмутимым видом направился в сторону кухни.

В половине четвертого Констанция вышла из дома и села в омнибус, идущий в сторону Парк-лейн. Дойдя до дома Грэмов на Албермарл-стрит, она принялась неторопливо прохаживаться по противоположной стороне улицы, надеясь, что Амелия появится раньше, чем кто-нибудь из любопытных соседей обратит внимание на даму со свадебным букетом, бесцельно слонявшуюся взад-вперед по улице.

Ровно в четыре часа из дома вышла Амелия, оде-~74 тая во все черное, со скрытым под густой черной вуалью лицом. Она немного помедлила, оглядываясь по сторонам, потом заметила Констанцию и, не подав виду, что они знакомы, поспешно направилась в сторону Парк-лейн. Констанция последовала за ней.

Добравшись до Парк-лейн, Амелия остановилась, и Констанция подошла к ней. Они все еще продолжали делать вид, будто не знакомы друг с другом. Констанция остановила наемный экипаж и сказала кебмену: «Кэкстон-Холл». Она села в экипаж, и Амелия последовала за ней.

Когда они наконец остались наедине в полумраке экипажа, Амелия подняла вуаль.

– У меня сердце выпрыгивает из груди, – призналась она. – Я все еще не верю, что это действительно произойдет.

– Все будет хорошо, – сказала Констанция, взяла ее руку и крепко сжала в своей. – Генри не подведет, к тому же с ним будут мои сестры.

Амелия едва заметно улыбнулась:

– Бедный Генри! Попал в руки таких волевых женщин.

– Это лучше, чем плясать под дудку отца-самодура.

– Верно. – Амелия откинулась на подушки. – Вот уж не думала, что появлюсь на собственной свадьбе, одетая в глубокий траур… хотя, – она усмехнулась, – я вообще не думала, что у меня когда-нибудь будет свадьба.

Констанция вручила ей букет:

– Может быть, это навеет вам более веселые мысли. Амелия взяла букет и с наслаждением вдохнула нежный аромат цветов.

– Вы и ваши сестры успеваете позаботиться обо всем. Не могу выразить, как я вам благодарна.

– Не стоит благодарности, – беззаботно ответила Констанция. – Думайте только о том, что через час вы станете замужней женщиной. – Она ободряюще улыбнулась Амелии, которая была очень бледна. – А через семь месяцев у вас появится законнорожденный ребенок. Генри к тому времени будет преуспевающим личным секретарем члена парламента, и вы отвезете ребенка познакомиться с дедушкой, и Джастис Франклин обнимет своего внука, признает невестку и примет сына обратно в лоно семьи.

Амелия повернулась и внимательно посмотрела на Констанцию:

– Вы действительно такая оптимистка или просто притворяетесь?

После минутного колебания Констанция ответила:

– Когда дело касается мужчин, я далеко не оптимистка.

– Я так и думала, – сказала Амелия. – И я тоже.

– Но в вашем случае все будет хорошо, – заверила ее Констанция.

Амелия улыбнулась:

– Да, я в это верю. Я не слишком обольщаюсь насчет отца Генри, но сам Генри нас не подведет.

– С вашей поддержкой.

– Да, – рассмеялась Амелия. – С моей поддержкой. Экипаж остановился возле величественного здания Кэкстон-Холла. Констанция расплатилась с кебменом и взяла Амелию за руку:

– Вы готовы?

Амелия кивнула и опустила вуаль на лицо.

– Я полагаю, они здесь уже привыкли к таким подпольным церемониям.

– Не нужно так говорить, – упрекнула ее Констанция. – Гражданский брак – совершенно законная процедура, и не важно, что об этом подумают окружающие. Пойдемте.

Она направилась ко входу, крепко держа невесту за руку.

Генри вместе с Пруденс и Честити ждали их в фойе. Он казался еще бледнее, чем Амелия. Одну руку он держал в нагрудном кармане, крепко сжимая разрешение на брак и обручальное кольцо. Свободную руку он протянул невесте, когда она подошла к нему.

– Все в порядке, дорогая? – тихо спросил он дрожащим голосом.

– Да, все в порядке. – Амелия откинула с лица вуаль и улыбнулась ему. – Ты очень смелый, Генри.

Он решительно покачал головой:

– Нет, дорогая, из нас двоих ты смелее.

– Я считаю, что вы оба проявили смелость, – вмешалась Пруденс прежде, чем обмен комплиментами затянулся. – Теперь, когда мы собрались, можно пройти в приемную.

Она пересекла фойе, направляясь к двери, расположенной в дальнем конце. Генри с Амелией последовали за ней, а Честити и Констанция замыкали шествие.

При их появлении сидевший в приемной клерк выразительно посмотрел на часы. Было двадцать пять минут пятого. Он принялся неторопливо листать регистрационную книгу.

– Мистер Франклин и мисс Уэсткотт?

. – Да, – сказал Генри. – Я мистер Франклин, а это моя… моя… это мисс Уэсткотт.

Он шагнул вперед, крепко держа Амелию за руку.

Клерк с сомнением посмотрел на траурное одеяние Амелии, потом снова перевел взгляд на часы. Он ничего не говорил и не двигался до тех пор, пока часы не показали половину пятого, потом поднялся, взял регистрационную книгу и вышел через другую дверь.

– Приветливый малый, – заметила Пруденс.

– Ему просто нравится демонстрировать свою власть, – ядовито сказала Констанция. – Мелкие бюрократы все одинаковы.