Текст книги "Сбежавшая невеста"

Он отобрал письмо Дженнифер к Мандевилю.

– Я на себя не надеюсь, мэм; если я встречусь с нею сейчас… С вашего позволения я удаляюсь; пойду сочиню какое-нибудь послание Безумцу Мандевилю, которое бы заставило его сбежать из Лондона.

Она одобрительно кивнула.

– Конечно, Джордж; я не потерплю, чтобы в моем доме оскорбили гостя. Да и кроме того, – она хитро ему подмигнула, – активные действия улучшат твое настроение.

Найдя мать в одиночестве, леди Бересфорд испытала одновременно и разочарование, и облегчение.

– Вы одни, мэм? Я надеялась застать у вас Мэйнверинга.

– Он только что ушел, – коротко ответила мать. – Как поживаешь, детка? – Она традиционно подставила щеку, а дочь приложилась к ней сухими губами.

– Так себе, мама. Тебе известно о моем ужасном самочувствии. – Впервые в жизни она не стала распространяться на эту тему. – Что это мне сказали, будто мисс Фэрбенк сбежала? Я всегда полагала, что вы сильно ошибаетесь в этой девушке. Она и вправду уехала, не сказав вам ни слова? В жизни не слышала о такой черной неблагодарности.

Герцогиня выпрямилась.

– Ничего подобного, Джейн. И если до меня дойдет, что ^i распространяешь подобные слухи, я передумаю и не возьму к себе на ее место Клоринду.

– Возьмете Клоринду? Вы серьезно, мама?

– Совершенно серьезно. Я привыкла к тому, что рядом со мной живет молоденькая девушка, а Клоринда подойдет не хуже любой другой. У нее безвольный характер ее отца и твой длинный нос, поэтому не думаю, что меня будут беспокоить ее кавалеры. Короче, она мне прекрасно подойдет. Если хочешь, можешь послать ее ко мне завтра.

Леди Бересфорд, у которой было шесть дочерей, и всех их надо было вывозить, сочла за лучшее проглотить оскорбления, которыми сопровождалось это предложение, и, выразив приличествующую благодарность и обсудив переезд Клоринды, вернулась к предмету, интересовавшему ее больше всего: мисс Фэрбенк. Ведь она оставила письмо? Что в нем? Куда она уехала? Можно ли… Дрожа от собственной смелости, она намекнула, что хотела бы его прочесть.

Ответ матери был предельно короток:

– Нет, Джейн. Оно было адресовано мне и только меня касается. Но скажу тебе, что мисс Фэрбенк вернулась домой в свою семью и собирается, – тут старая леди решила воспользоваться сведениями из письма к Мандевилю, – принять предложение очень достойного человека, поэтому я бы советовала тебе очень осторожно высказываться о ней. У меня есть кое-какие подозрения относительно того, что заставило мисс Фэрбенк решиться на такой шаг, и, предупреждаю, в твоих интересах не сердить меня, чтобы я не занялась выяснением этого вопроса. В данный момент меня Даже устраивает, что она поступила так, но я не потерплю ничьего вмешательства в мои дела. Если ты, Джейн, хочешь соблюсти свои интересы, ты будешь более осторожна. Что это, еще посетители? Да похоже, у меня сегодня просто приемный день!

Леди Бересфорд ощутила облегчение, так как догадки, высказанные матерью, были слишком близки к истине, и обнаружила необыкновенную радость, когда слуга объявил о приходе леди Лаверсток.

– Ах, дорогая леди Бересфорд, – воскликнула та, – неужели я наконец нашла вас? Прошу извинить меня, мэм, – обратилась она к герцогине, – я нарушаю вашу беседу, но, клянусь, я все утро буквально гоняюсь за леди Бересфорд по всему городу с потрясающей новостью! Я знаю, мое известие обрадует и вас, и ее.

Герцогиня подняла брови.

– Да уж, это поистине должна быть всем новостям новость, чтобы обрадовать нас обеих.

– Самая лучшая в мире. Право, я чуть не потеряла сознание, когда ее услышала. «Чарльз, – сказала я, – ни слова больше, пока не принесешь мою нюхательную соль. Никогда в жизни так не радовалась. Ты должен тотчас принести мне мою бутылочку с нюхательной солью». И отправила моего бедного мальчика, а он-то весь в страсти, весь в обожании, в таком поэтическом состоянии; но он – хороший мальчик, Джейн, – уверена, что теперь могу называть вас по имени. Ах, я так счастлива, что не знаю, как и вынести это. Короче, он принес мне соль – он всегда так делает, он такой прекрасный сын, и я рада, что приступ прошел и я смогла приехать и порадоваться вместе с вами, Джейн.

– Это мы видим, – сухо произнесла герцогиня, – но что же является причиной радости?

– Господи помилуй, неужто я вам не сказала? Действительно, я совсем растерялась. Я прямо-таки на седьмом небе, и мне показалось, что я все объяснила. Что ж, чтобы не превращать мою историю в «Кентерберийские рассказы», – мой дорогой Чарльз намерен сделать предложение вашей милой Памеле, Джейн. Не чудесно ли? Я была страшно удивлена, когда он сообщил мне это сегодня за завтраком. «Чарльз, – сказала я, – я так рада, что у меня закружилась голова; если ты тотчас не принесешь мне мои соли, я не отвечаю за последствия». И он, бедный, остановился прямо посреди рассказа о своей любви и любимой и пошел, мой милый мальчик, и принес их мне, и хоть я и его мать, я скажу: дорогой Памеле повезло. Такой чудный мальчик, никогда ничего не сделает без совета с матерью; ах, я чувствую, что становлюсь совсем старой. Вообразите только: иметь сына, который собирается жениться!

Она сделала паузу, ожидая возражений и комплиментов, но тщетно. Поняв, что ошиблась в своих слушателях, она продолжила:

– Но это к делу не относится, а я, может статься, еще удивлю вас всех. Говорят, пример вступающих в брак заразителен… Но не буду пока об этом… Я никогда в жизни так не радовалась, уверяю вас. Дорогой Чарльз и милая, милая Памела! Чарльз говорит, что это началось, как только мы приехали в Лондон, а я-то ни о чем не догадывалась, витала в облаках; а оказывается, были встречи в парке, вальсы, ухаживание… Право, я и сама помолодела, слушая его!

Она наконец остановилась, чтобы перевести дыхание, и посмотрела на своих собеседниц, ожидая восторгов с их стороны.

Первой заговорила герцогиня:

– Очень подходящая пара, – сказала она. – Поздравляю вас обеих. Они оба молоды и оба глупы. Они прекрасно поладят. Насколько я понимаю, состояние Чарльза невелико, но он уже виконт, а благодаря тому, что имением управлял Мэйнверинг, оно в полном порядке. Ты, думаю, не сможешь много дать за Памелой, – она обратилась к дочери, и в ее голосе явно ощущалось предупреждение, потому что лицо леди Бересфорд на протяжении всего монолога леди Лаверсток было мрачнее тучи.

– Это совершенно неважно, мэм, – произнесла леди Бересфорд. – Я убеждена, что леди Лаверсток ошибается, хотя ошибка ее совершенно понятна: ведь она – мать. Вероятно, Чарльз влюблен в Памелу, и это естественно: он как раз в том возрасте, когда молодым людям положено увлекаться, но это скоро пройдет. Что же касается Памелы, то, если не ошибаюсь (а я редко ошибаюсь), ее мечты направлены в совсем иную сторону. Вы разве не заметили, мэм, – она отбросила прочь осторожность и повернулась к матери, – на любом бале Памела все время следит глазами за Мэйнверингом, да и он в последнее время стал к ней очень внимателен. На днях он после бала провожал ее домой, а это очень показательно; она была вне себя от счастья. И что может быть лучше? С ее красотой и его умом…

Но у герцогини начался приступ смеха, а леди Лаверсток, занятая своими нюхательными солями на протяжении всей этой неосторожной речи, выпалила:

– Памела и Мэйнверинг? Какая чушь! Господи, он ей в отцы годится, да и претендовать может на большее. Я пока не хотела говорить на эту деликатную тему, но уж если вы стали питать такие надежды, то с моей стороны будет честнее сказать: убеждена, что Мэйнверинг ждет только, когда устроится свадьба Чарльза, чтобы обратиться ко мне, а я… я… – она потупилась, своим смущением давая понять им то, что не договорила.

– Да вы просто пара идиоток, – подытожила герцогиня. – Никогда в жизни не слышала большей чепухи. Вы что, не знаете, что Джордж обручен, у него невеста в Суссексе?

– Как же, – вежливо произнесла леди Лаверсток, – его обязывает чувство долга, но сердце ей не принадлежит. Увидите, он разорвет помолвку.

– И впрямь, – вторила ей леди Бересфорд, – с самого начала было ясно, что то дело кончится ничем. Но что касается ваших иллюзий, Лавиния, то вы, должно быть, не в своем уме.

Румянец смущения на щеках леди Лаверсток стал ярче от гнева:

– Вы можете смеяться надо мной, леди Бересфорд, но предупреждаю – вы об этом пожалеете.

Но смеялась только герцогиня:

– Мои бедные глупышки, – сказала она, с трудом удерживаясь от нового приступа смеха, – не упомню, когда в последний раз так веселилась. Я очень обязана вам обеим, поскольку, правду говоря, потеря мисс Фэрбенк привела меня в расстройство, а вы очень развлекли.

– Потеря мисс Фэрбенк? – изумление леди Лаверсток было совершенно искренним.

– Вы еще не слышали? Значит, до моей дорогой Джейн новости доходят быстрее. Да, мисс Фэрбенк покинула меня. Она вернулась к своей семье и собирается вступить в брак, против которого вначале возражала. Но должна вас предупредить, что скорее всего все произойдет совсем не так. Раз уж вы обе были так откровенны, я отвечу вам тем же, чтобы немножко вас подбодрить. Джордж снова в городе. Ты знаешь об этом, – она обернулась к Джейн, – вы нет. Но ни одна из вас не знает, почему он вернулся. Вы правы в одном: его провинциальная мисс его окончательно отвергла, чему он, безусловно, рад. Но если хоть одна из вас вымолвит хоть слово на сей счет за пределами этой комнаты, будете иметь дело со мной. Так что, повторяю, вы правы в одном: брак этот не состоится. Но вы что, всерьез полагаете, что он готов расстаться со своей свободой ради ваших перезрелых прелестей, – кивок в сторону леди Лаверсток, – или недозрелых прелестей Памелы? – Кивок в сторону леди Бересфорд. – Если у вас есть глаза, вы должны знать, что он не видит никого вокруг, кроме мисс Фэрбенк. Если он разыщет ее до того, как она выйдет замуж, он женится на ней, если нет – не завидую ее мужу. Ну вот, теперь вы знаете свое место. И если послушаетесь моего совета, то забудете все, о чем сегодня здесь говорилось, и порадуетесь за Чарльза и Памелу: прекрасный скучный брак. Теперь все, я устала. Джейн, позвони, пожалуйста.

Обе дамы поняли намек (если это можно назвать намеком) и направились к своим экипажам, взаимно недовольные друг другом. Дома леди Бересфорд послала за Памелой, беспощадно ругала ее в течение получаса и наконец смирилась с неизбежным: если Памела настолько глупа, что упустила шансы и влюбилась в Чарльза Лаверстока, – прекрасно, его-то она и получит, раз не годится ни для чего другого. Что же касается леди Лаверсток, то та оправилась еще быстрее. В карете она вспомнила, что у Мэйнверинга дурной характер, на Брутон-стрит ей пришло в голову, что он, наверное, урезал бы ее расходы, а в парке увидела своего старого кавалера, о существовании которого совсем забыла. К тому времени, когда она добралась до дому, в ней уже вспыхнула новая любовь, а вместе с нею и новая надежда.

XV

Приехав в Холборн, Дженнифер была приятно удивлена размерами и внешним видом дома тетушки Фостер; ей понравилась и сама тетушка, встретившая ее так тепло и доброжелательно, будто Дженнифер приходилась ей настоящей племянницей.

– Дорогая мисс Перчис, – сказала тетушка Фостер, взяв Дженнифер за руку, – ваш приезд – такая неожиданная радость! Бедняжка Лиззи будет страшно рада видеть вас: я не могу даже описать, в каком ужасном она состоянии. Она такая чудесная девочка, и ее очень мучает то, что пришлось пойти против отца. Не могу себе представить, как могла ее мать допустить, чтобы девочка попала в такое ужасное положение. Но Марии всегда недоставало соображения, да и брата моего она боится так, что ничего не может ему возразить. Но пройдемте наверх, мисс Перчис; знаю, что моей бедной овечке не терпится поговорить с вами. И, сказать по правде, чем быстрее все между вами уладится, тем легче у меня будет на душе, потому что я совсем не в состоянии выдержать скандал, который может закатить мой братец Гернинг. Ты же, Эдмунд, скорее отправляйся за этим специальным разрешением, о котором ты говорил. Хоть я и не могу одобрить такой ход дела, не вижу иного выхода, потому что без этого я не смею укрывать у себя Лиззи дольше, чем до завтра.

Пока она говорила все это, они поднялись на площадку второго этажа, и, извинившись за крутизну ступеней и отворив дверь, тетушка продолжила:

– Сомневаюсь, Эдмунд, что Лиззи будет рада тебе, а вот приход мисс Перчис ее, конечно, взбодрит. Она, бедняжка, ждет, что вся ее семья отвернется от нее, и проплакала все утро. Господи, что же я все болтаю и болтаю. Входите, поцелуйте мою девочку и скажите, что вы ее простили. А то она прямо места себе не находит, оттого что решилась выдавать себя за вас, и я с нею ничего не могла поделать. Ну, Лиззи, посмотри, кто к нам пришел!

Элизабет, лежавшая свернувшись калачиком на диване, вскочила и подбежала к Дженнифер:

– Дженни, неужто это ты, и ты прощаешь меня? Слушай, я никогда не хотела причинить тебе вред, а с тех пор чувствую себя такой ужасной, не могу даже вспоминать об этом. Я думала, что сойду с ума от радости, когда Эдмунд пришел вчера и сказал, что встретил тебя, рассказал тебе все и ты не рассердилась. Дженни, я бы прекрасно поняла тебя, если бы ты после всего этого не пожелала и словом со мной перемолвиться, но я бы не вынесла этого, я бы умерла с горя.

Дженнифер, поцеловав ее, успокаивающе похлопала по спине, как хлопают икающего ребенка.

– Ну-ну, Лиззи, не начинай снова плакать: я могу простить все на свете, кроме плача, а у тебя глаза и так уже красные. Кроме того, мне нечего прощать, ведь получается, что я – твоя должница. Видишь ли, согласившись подыграть отцу, когда он решил выдать тебя замуж вместо меня, ты дала мне власть над дядей. Теперь мне стоит только пригрозить, что открою его махинации, и у него не будет иного выхода, как сделать все, что я потребую. Я, наконец, стану себе хозяйкой, а ты выйдешь замуж за Эдмунда (если ты этого действительно хочешь), когда подойдет время, и у тебя будет настоящая свадьба и все, что пожелаешь.

Заплаканные глаза Элизабет засияли.

– Ох, Дженни, ты просто замечательная! Я поняла, что все наши беды миновали, как только Эдмунд тебя нашел. Неужели у меня будет свадебное платье, и оглашение, и медовый месяц – все как у всех? Конечно, я ужасно люблю Эдмунда, но, Дженни, девушка выходит замуж только раз в жизни, и сделать это в спешке, без должного оглашения, без свадебных подарков, в какой-нибудь дыре в углу городской церквушки… Я-то всегда мечтала, что венчание будет в Дентон-Чейпл, с подружками, розами на окнах, мама будет плакать… Ох, Дженни, неужто у меня все будет так, как я задумала?

Дженнифер похлопала Лиззи по руке и бросила взгляд на Эдмунда: как он воспринимает детские штучки своей будущей невесты? Но тот глядел на нее с обожанием; они станут прекрасной парой.

– Да, – сказала Дженнифер, – если ты перестанешь плакать, соберешься и сделаешь все в точности, как я прошу, у тебя все будет, как ты задумала, если даже мне самой придется вести тебя к алтарю. Но уверена, к тому времени, как мы с твоим отцом уладим наши дела, он уже будет в состоянии мыслить разумно. Послушай-ка! Это, наверно, уже он.

Внизу кто-то колотил в дверь, потом ее открыли, и в комнату донеслись сердитые возгласы. Миссис Фостер, до сих пор благосклонно наблюдавшая за всем происходящим, окаменела; Эдмунд покраснел, Элизабет побледнела. Дженнифер обвела их несколько ироничным взглядом: да, не очень-то надежные союзники. Но, – как странно, – сама она совершенно перестала бояться дядюшкиных криков. Теперь ей казалось совершенно невероятным, что она позволила ему запугать себя. Ну, эти дни миновали, и очень скоро он это поймет.

В дверях появилась запыхавшаяся горничная.

– Простите, мэм, внизу мистер Гернинг и он хочет поговорить с вами.

– Ох, мои дорогие, что же мне делать? – запричитала тетушка Фостер. – Я никак, ну просто никак не могу к нему выйти. Я потеряю от страха сознание, точно.

– В этом нет необходимости, мэм, – сказала Дженнифер. – Я спущусь к мистеру Гернингу. Нам с ним нужно многое обсудить. Вы все будьте здесь, пока я не пошлю за вами. Обещаю, что к тому времени его настроение изменится.

Элизабет сжала ее руки:

– Дженни, ты неподражаема. Может быть, Эдмунду пойти с тобой? Все-таки он – мужчина!

Эдмунд не выказал особой благодарности своей любимой за ее предложение, но все-таки пробормотал, что всегда готов служить, и вздохнул с облегчением, когда Дженнифер отказалась.

– Нет-нет, я пойду к нему одна, – сказала она. – Отведите меня к нему.

Служанка сделала реверанс – повелительный тон Дженнифер требовал этого – и провела ее вниз, в маленькую гостиную, где дядя Гернинг сердито выхаживал из угла в угол.

– Что означает, мэм, – он остановился. – Дженнифер!

– Да, дядя. Спасибо, милочка.

Служанка, задержавшаяся в дверях в надежде не пропустить сцену, по поводу которой вся прислуга заключала пари, присела и с неохотой вышла. Дженнифер прошла в комнату и протянула руку.

– Как поживаете, дядя? – вежливо осведомилась она.

Тут-то он и взорвался, как она и рассчитывала. Она терпеливо ждала, слегка приподняв брови, пока он изливал свой гнев. Наконец, когда ей показалось, что его пыл несколько поутих после того как он обвинил ее среди прочего в развращении дочери и обмане воспитанника, употребив при этом сначала язык конюшен, а потом язык публичного дома, она решила, что с нее хватит.

– Этого достаточно, дядя.

Он остановился и уставился на нее, сбитый с толку ее спокойствием, а она продолжала ровным голосом:

– Я дала вам высказаться и произнести все грубости, какие вы хотели. Теперь, полагаю, вы уже пришли в себя и можете для разнообразия послушать, что я скажу. Вы совершенно правы, полагая, что ваша дочь находится в этом доме. Нет, сначала вы выслушаете меня. Если вы пойдете к ней в таком настроении, она тут же ударится в истерику, и Бог знает, что может случиться. Кроме того, у меня к вам неотложное дело.

Он смотрел на нее в изумлении. Это была не та девушка, которую он запугивал своим криком в Суссексе.

– Надо же, у нее ко мне дело! – Он попытался восстановить прежнее соотношение сил. – Так вот что я скажу вам, мисс. Убежать из дома ночью, по-воровски, как потаскушка, шлюха, как…

– Да-да, вы это уже говорили. Теперь о моих претензиях к вам, дядя, а это совсем другая история. Я была еще совсем ребенком, дядя, и по глупости позволила вам занять хозяйское место в доме и вести мои дела. Я была дурочкой и боялась вас настолько, что убежала из дому, что, вы правы, было ошибкой, хотя я до сих пор не вижу, – задумчиво сказала она, – как бы иначе я могла поступить. Но теперь, дядя, – она увидела, что он опять готов взорваться, и поспешила перейти к делу, – теперь все переменилось. Вы решили, что можно подменить меня вашей дочерью и выдать ее замуж за претендента на мою руку. Как вы думаете, что скажут люди, если это станет известно? Какой уж тут парламент! Домашний тиран, мелкий интриган… И, – она сделала паузу, – мне интересно знать, как вы отнесетесь к проверке бухгалтерских книг по управлению имением?

Ответом послужило его молчание, и она сухо произнесла:

– Таким образом, я думаю, вы согласитесь, что ваши действия в эти последние месяцы лучше сохранить в тайне.

Он снова разразился гневной речью:

– Лицемерка! Я мог бы и знать, что она все выдаст! Ну, доберусь я до нее!

Он направился к двери, но Дженнифер была проворнее.

– Нет, – сказала она, – я вам уже сказала, дядя: вы не увидите Элизабет, пока не успокоитесь. Хватит этого запугивания. Как я понимаю, вы еще не полностью осознали свое положение. Если захочу, я могу погубить вас.

Он пристально взглянул на нее.

– Да, но и себя тоже. Благодаря моим действиям в обществе думают, что мисс Перчис никогда не уезжала из дома. Обвини меня, и ты опозоришь себя. Я не спросил вас, мисс, где вы были все это время, и думаю, вам не хотелось бы держать ответ.

– Я, конечно, не стану отвечать на этот вопрос, но только потому, что не желаю, чтобы вы своими дурными манерами беспокоили моих друзей. Но буду откровенна: в том, что вы говорите, есть доля истины. Кроме того, хоть мне и очень бы хотелось посчитаться с вами, я не хочу позорить мою бедную тетю: с нее хватит того, что она – ваша жена. Добавим к этому, что я искренне люблю Элизабет. Так что, дядя, нам придется кое-чем поступиться и поладить, у нас нет другого выхода.

– Поладить? – сердито фыркнул он. – Да с чертом легче поладить.

– Ну что ж, – она пожала плечами. – Я не настаиваю на дружеских отношениях, потому что для этого мне тоже пришлось бы переступить через себя. Но союзниками нам стать придется. Давайте подумаем о нашем положении. Как я понимаю, вы довольно-таки свободно обошлись с частью моего состояния (надеюсь, однако, что эта часть не слишком велика) и пытались выдать замуж вместо меня свою дочь. Ваше положение осложняется также тем, что Элизабет сейчас в бегах, и одному Богу известно, какой вред она может нанести своему имени. Вот случай не из легких, но его можно улучшить, если вы послушаетесь меня. Начнем с того, что Элизабет очень любит Эдмунда, и ее замужество снимет все проблемы, касающиеся ее имени. Я же согласна рассматривать ту сумму из моего состояния, которой вы воспользовались, – повторяю: если, разумеется, она не очень велика, – подарить ей в качестве приданого. Насколько я понимаю, вы не могли ни запустить руку в основной капитал, ни продать часть моих земель. Если вы согласитесь на брак Элизабет, я не стану слишком придираться к тому, как вы пользовались моими доходами. Таким образом, остается только вопрос о помолвке с мистером Феррисом, – нет, не перебивайте меня – вопрос, которым вы занялись от моего имени, и расторгнуть эти отношения вам будет не просто. Вам нет нужды беспокоиться. Я решила, – не стану отнимать ваше время объяснением причин моего решения, – решила согласиться на этот брак.

Теперь уж он ее перебил:

– Ты, Дженнифер? Но он уже был представлен Элизабет и сделал ей официальное предложение, думая, что она – ты.

– Да, но все прошло не очень-то удачно. В этом и будет заключаться ваша задача (и ваше наказание): вы найдете моего жениха и объясните ему, уж не знаю, под каким соусом, что была совершена подмена. Думаю, в нынешних обстоятельствах вы приложите все старания для сохранения моего доброго имени. За исключением этого можете говорить ему все, что вам вздумается; вам нужно лишь поставить его в известность о том, что настоящая наследница и ее состояние в его распоряжении.

Он с удивлением посмотрел на нее:

– Это же поворот в обратную сторону! Сначала ты идешь на все, чтобы избежать этого брака, а теперь… Ты что, совсем потеряла рассудок?

– Думаю как раз, что я его наконец обрела. Начинаю понимать, что брак – вещь гораздо более практичная, чем я считала прежде. По словам Эдмунда, мы с Феррисом прекрасно подойдем друг другу: он задирист, а я строптива. Я подойду ему гораздо больше, чем бедняжка Лиззи.

Дядюшка посмотрел на нее с невольным уважением:

– Полагаю, что ты права, Дженни. Я бы хотел, чтобы ты была моей дочерью, мы бы с тобой пробили себе дорогу в этом мире. Но здесь ничего не поделаешь. Я сделаю все возможное, чтобы вернуть тебе этого твоего жениха, хотя понятия не имею, какую сочинить для него историю.

– Будь я на вашем месте, я бы рассказала ему правду, во всяком случае как можно больше правды. Ведь ни о какой любви речи нет, этот брак – чисто деловой; так что раз он получает состояние, какая ему разница, кто невеста – я или Лиззи? Вам наверно приходилось при помощи красноречия выпутываться и не из таких ситуаций. Но вам нужно спешить; свадьбу Лиззи нельзя откладывать надолго, а моя должна ей предшествовать. Кстати, он знает, что Лиззи сбежала? Это может осложнить вашу задачу.

Дядюшкино лицо потемнело от гнева.

– Да, твоя дура тетя допустила, что слуга проболтался обо всем в его присутствии, и он в бешенстве вернулся в Лондон. Его нелегко будет успокоить, Дженни.

Она с усмешкой отметила, что дядя теперь разговаривает с нею так, будто они – два заговорщика.

– Конечно, нелегко, но я уверена в ваших способностях. Однако не теряйте времени. Положение сильно осложнится, если он официально откажется от помолвки.

– Ты опять права. Постараюсь найти его сейчас же. Будь готова его принять, если мне удастся его убедить. У тебя нет ничего более приличного надеть, кроме этого зеленого наряда? Он не очень-то подходит для встречи с женихом.

– Нет, боюсь, это все. Но в конце концов ему нужно мое состояние, а не мои наряды. Нарядами можно обзавестись и потом. А этот костюм вполне сойдет для столь неромантического свидания. Не хотите ли до ухода повидать Лиззи?

Он криво улыбнулся:

– Нет, спасибо. Раз уж я не могу обойтись с нею, как она того заслуживает, мне незачем ее видеть. В следующий раз, когда я задумаю какую-нибудь интригу, Дженни, ты будешь моей помощницей. Передай ей от меня, что если мне удастся уладить твои дела, я согласен выслушать Эдмунда. Если нет… тогда и поговорим. Надеюсь, я недолго.

Он поклонился и ушел; она осталась радоваться той легкости, с которой ей досталась победа.

Услышав, как хлопнула дверь, Элизабет осторожно посмотрела вниз через перила.

– Дженни, он, что, ушел, даже не повидавшись со мной?

Понимая, что слуги прислушиваются к разговору, Дженнифер легко взбежала по ступенькам.

– Да, он сказал, что если ты ему попадешься, он непременно тебя поколотит, поэтому он ушел разыскивать моего кавалера. Потому что бедняга, кажется, проведал, что ты сбежала, и вернулся в Лондон очень опечаленным.

Элизабет побледнела от страха.

– Ох, Дженни, как ты увидишься с ним? Ты уверена, что поступаешь правильно? Я не могу подумать о том, что ты отдаешь себя в руки тирана, а он точно будет тираном. Ты бы только видела эти брови и эти глаза! Он прямо пронзает взглядом! Я никого в жизни так не боялась.

– Кроме своего отца. Но видишь, Лиззи, сегодня я уже поборола одного великана, так что готова ко всему. Нет, серьезно, за меня не бойся. Мои романтические грезы рассеялись. Я готова угомониться и стать хорошей скучной женой с кучей непослушных ребятишек и в утешение иметь ложу в опере. Меня все убеждают, что мы с ним прекрасно уживемся. Он даст мне многое из того, что я всегда хотела: жизнь в Лондоне и положение в свете. Разве ты не можешь видеть меня в будущем, Лиззи: жена первого министра, пишущая записки то одному министру, то другому, известная своим дневником и своими ужинами для узкого круга? Я прекрасно устроюсь, обещаю тебе. Не всем же любить, как выпало тебе и Эдмунду. Ох, совсем забыла: если дядя устроит мои дела, – а я уверена, что устроит: это в его же интересах, – он готов выслушать Эдмунда.

Глаза Элизабет наполнились слезами, и она обняла кузину:

– Дженни, ты – прелесть и столько делаешь для меня! Мне невыносима мысль, что ты не будешь счастлива, как будем мы.

– Я собираюсь быть гораздо счастливее, – быстро произнесла Дженнифер, – у меня будет самый элегантный экипаж, модные ливреи, самые шикарные ювелирные украшения в городе. Я буду назначать епископов, разжаловать генералов (конечно, сначала придется сделать мужа первым министром)… Я стану патронессой в Олмаке, и денди будут дрожать, если я нахмурюсь. А теперь, моя дорогая Лиззи, я отдам все мои будущие богатства за полчаса в одиночестве. Как ты думаешь, твоя добрейшая тетя разрешит мне остаться здесь? Становится поздно, а я, правду говоря, ведь тоже сбежала. Я надеялась, что уже сегодня смогу отправиться домой, но, как видишь… – Она замолчала, вдруг поняв, что совершенно измучена.

Элизабет взяла ее за руку:

– Дженни, как ты можешь сомневаться? Тетя Фостер будет счастлива, если ты останешься. Она так благодарна тебе, Дженни, за то, что ты утихомирила отца, что она все для тебя сделает. Но иди в мою комнату и приляг, а я пока поищу ее.

Она не ушла, пока Дженнифер не улеглась в ее постель, и, дав ей лавандовой воды и уксуса, наконец оставила ее.

Дженнифер повернулась лицом в подушку и разразилась слезами.

Постепенно взяв себя в руки, она тихо лежала, радуясь одиночеству и размышляя, каким же окажется этот ее будущий муж. Она часто удивлялась тому, что ни разу не встретила его в обществе и не слышала, чтобы кто-нибудь упоминал его имя, но не решалась сама расспрашивать о нем из боязни привлечь к себе внимание. То, что о нем думали Эдмунд и Элизабет, значения не имело: их испуг и неприятие его могли даже служить ему рекомендацией. Как бы то ни было, жребий брошен. Если дяде удастся переубедить его, и он возобновит свое предложение, она выйдет за него, будь он хоть трижды грубиян. Как она сказала Элизабет, дни романтических грез прошли. Теперь наступило время становиться женой.