Текст книги "Немного удачи"

– Ашертон! – нахмурился Уолтер. – Это…

– Одиннадцать миль от двери до двери, – сказала Розанна. – Двадцать минут и прямо в северном конце Второй улицы. Мы проезжали мимо две недели назад, когда ездили в кино.

Уолтер хотел пойти в кино и увидеть Бастера Китона в картине «Пароход Билл-младший». Зная, что это даст ей возможность поискать церковь, Розанна согласилась и не сказала ни слова о том, что тем вечером они пропустят чтение Библии. И все же она не была уверена, как следует воспринимать кино.

– Ну, я… – пробормотал Уолтер.

– Мы должны попробовать, – сказала Розанна. – Нам это нужно.

Ее голос так дрожал (непреднамеренно), что Уолтер даже не договорил.

Розанна вздохнула с облегчением, как только Уолтер начал готовить мальчиков, а затем и Рагнара к тому, что их не будет почти три часа вместо одного, как обычно в воскресенье. По правде говоря, в последнее время Розанна чувствовала, что ей угрожает опасность – с каждым днем, с каждой неделей все сильнее, и даже рьяное чтение Библии не приносило облегчения. Она все перепробовала: читала с самого начала, открывала случайную страницу в поисках знакомых историй или начинала с пассажа, который пастор Гордон использовал в воскресной проповеди. Но рано или поздно она путалась. Начав с начала, она никак не могла пробраться сквозь множество имен и генеалогий, потому что толком не знала, что за ними скрывается. Если открыть случайную страницу, можно было многое узнать, но это тоже часто вводило ее в заблуждение: допустим, открывала она Левит, а там множество непонятных ей правил. Впрочем, Иисус тоже иногда совершал загадочные дела – не чудеса, как с хлебом и рыбой, но вот, например, он проклял дерево, потому что оно не дало ему плодов. Католики не читали Библию, это вообще не приветствовалось, и дело, несомненно, именно в этом. В католической церкви главными были молитвенник и череда церковных праздников, и все было ясно, однако католическая церковь не даровала спасения – Розанна это знала, – а значит, ясности недостаточно. Проповеди пастора Гордона были очень сухими, почти всегда либо про любовь к ближнему, либо про службу сообществу, но никогда о спасении, об ощущении спасения, как будто сам пастор Гордон еще не испытал этого. Значит… это ничего не значило.

Розанна хотела, чтобы Уолтер и особенно Фрэнки и Джоуи обрели спасение, как обрела его она, но Первая методистская церковь (вторую так и не построили) Денби, штат Айова, не могла им этого дать. Розанна услышала, как Люси Морган и Дэн Крест обсуждали в лавке церковь Ассамблеи Бога и тамошнего пастора, Роджера Рэнкина, близкого друга кого-то по имени Ю. Н. Белл[23]23
  Ю. Н. Белл – первый председатель Ассамблей Бога.


[Закрыть], который был знаменитым и важным лицом, и Розанна оценила это, хотя и не знала почему. «А какой страстный проповедник, – сказала Люси. – Растопит даже лед!» Дэн Крест рассмеялся. Розанна поняла, что именно это и нужно Уолтеру. А мальчикам нужно заниматься в воскресной школе чем-то большим, чем просто разрисовывать многоцветный плащ Иосифа.

Стоял великолепный день, особенно для конца июня – было не слишком жарко, дул легкий ветерок. Стоило вытащить Уолтера с фермы, как он обычно переставал возражать против поездки – ему нравилось видеть, что он работал больше или, по крайней мере, лучше, чем другие фермеры, державшие угодья вдоль дороги. Они объехали город, так что до реки Айова вокруг были одни лишь фермы и поля. Проехав эти тенистые места, через минуту-другую они были у церкви. Лишь когда они уже ехали по улице, Розанна вспомнила, что никого в церкви не знает – даже Люси Морган, если уж на то пошло. Ее мать знала Люси Морган, но сама Розанна разговаривала с ней только один раз. Наверное, надо было сказать Люси Морган, что Розанна хотела бы посетить ее церковь.

Они остановились дальше по улице и пошли назад к зданию церкви. Не очень-то оно большое. Лиллиан настояла на том, чтобы идти самой, но покорно позволила Розанне держать ее за руку и не задавала никаких вопросов. Какой замечательный ребенок. Как будто девочка знала, куда они идут и что ей там будут рады. Едва осознавая, что делает, Розанна замедлила шаг, чтобы Лиллиан оказалась чуть впереди. Пускай люди первым делом увидят красивое, сияющее личико Лиллиан.

Догнав ее, Уолтер сказал:

– Джоуи, оставайся с мамой. – А Розанне: – Мне бы с этим управиться.

Да, похоже на то.

– Куда мы идем? Там будет бабуля Элизабет? Я сказал бабуле Элизабет… Отпусти, я могу сам идти!

Розанна опустила взгляд и сказала:

– Джозеф, вытащи палец изо рта.

Он послушался, но большой палец выглядел розовым и слюнявым. Позор. Они уже стояли перед входом в церковь.

Войти оказалось нелегко. Церковь была маленькая – всего две ступеньки крыльца, а двустворчатые двери закрыты, что, скорее всего, означало, что служба уже началась. Розанна редко знала точное время, а кроме того, всегда ошибалась, пытаясь рассчитать, сколько времени нужно, чтобы собраться и доехать куда-либо.

– Мы по адресу? – спросил Уолтер.

– Наверное.

– Ну, тут написано, что да. – Он указал на небольшую табличку возле двустворчатых дверей.

– Наверняка мы опоздали.

– Не намного. Может, на минуту-две, если служба начинается точно по расписанию.

Они с Фрэнки поднялись на две ступени, и он положил руку на дверную ручку. Розанна почувствовала, как непроизвольно делает шаг назад. Это было похоже на колдовство – будто что-то в этой церкви отталкивало ее. Закрытые двери казались страшно неприступными, и, несмотря на все ее старания, они с Уолтером и дети выглядели типичной деревенщиной, особенно она – унылая и безвкусная, будто кукурузная каша. Она покачала головой и сказала:

– Мы опоздали.

Уолтер пробормотал что-то, чего она не расслышала, а вот Фрэнки сказал:

– Черт побери!

Наверняка он повторил это за отцом.

– Фрэнки! – возмутилась она. – Какие гадкие слова!

Фрэнки поднял глаза на Уолтера. Уолтер на минуту замер, а потом спросил:

– Ну так что, мы идем? Разоделись, как щеголи.

Розанне казалось, что вот-вот произойдет нечто ужасное, но она не могла даже представить, что именно. На тихой улице Ашертона стояло теплое воскресное утро, автомобилей почти не было, кленовые деревья вдоль тротуаров едва заметно подрагивали на ветру, а листья шелестели, как бывает, когда они чуть-чуть подсохли. Розанна отпустила руку Джоуи и подняла ее к лицу. Джоуи схватился за ее юбку. Ее страх передавался ему? Или же его страх передавался ей? Неужели Джоуи именно так себя и чувствовал все время? Раньше ей это никогда не приходило в голову. Она глянула вниз на него.

А потом обе двери распахнулись, вышли двое мужчин в хорошей одежде и заклинили их. Небольшими группками стали выходить прихожане. Первые четыре-пять человек остановились и подождали, пока не вышел пастор (так подумала Розанна) и не протянул руку, чтобы они пожали ее и пожелали ему хорошего дня. И тут Лиллиан отпустила мамину руку, вскарабкалась по ступенькам, и люди расступились, пропуская ее. Держалась она более чем уверенно.

– Ох, какая милая крошка, не правда ли? – сказала одна женщина, а какой-то мужчина спросил:

– Как тебя зовут, девочка?

И Лиллиан ответила:

– Я – Лиллиан, как у вас дела?

Некоторые усмехнулись, а другая женщина воскликнула:

– До чего же прелестный ребенок!

И в этот момент Уолтер выступил вперед и протянул руку пастору.

– Простите за вторжение, сэр. Мы надеялись попасть на службу.

А первая леди сказала:

– И малое дитя будет водить их[24]24
  Исаия 11:6.


[Закрыть].

Скоро Уолтер выяснил, что следующая служба начнется через полчаса и им там, разумеется, будут рады. Розанна оставила страх позади, как будто покинула тесное, душное помещение, и, когда она пошла вслед за Уолтером и Лиллиан, от удовольствия по коже у нее пробежали мурашки.

Молодой человек проводил их на скамью примерно посередине зала, и они сели – даже Фрэнки притих, – оглядываясь на прихожан, явившихся на следующую службу. Лиллиан сидела между Розанной и Уолтером, и Розанна смотрела на ее светлые волосы, искрившиеся в свете лившегося из окон солнца. Ее немного – совсем немного – поразило, что она родила это создание. Она бросила взгляд на Уолтера. Он выглядел так, будто не знал, что происходит. Но Розанна знала. Она все знала, пускай и вынуждена была держать это при себе.

Лиллиан сидела на собственном стуле, а перед ней сидели ее куклы. Перед каждой стояла чайная чашка, у двух – Лолли и Лиззи – были блюдечки. Лиллиан положила печенье на блюдечко Лолли, затем на блюдечко Лиззи. Подождав секунду и дважды произнеся: «Спасибо, пожалуйста», Лиллиан взяла два печенья и откусила от каждого крохотный кусочек. Затем положила их обратно и сказала:

– Очень вкусенько, спасибо.

Теперь она взяла чайник и очень аккуратно налила в каждую из чашек воображаемый чай – для Лолли, для Лиззи, для Мэйми, для Дьюлы, для Фрэнсис и для Джуэл. У Джуэл и Мэйми были крошечные руки, поэтому она наклонилась и продела их руки в ручки чашек перед ними. Чашка Джуэл повисла, но Мэйми свою чашку держала крепко. На мгновение задумавшись, Лиллиан сказала:

– А как у вас дела, у меня все хорошо. В дом забралась свинья, но потом выпрыгнула в окно!

И рассмеялась.

Дьюла, которая не очень хорошо умела сидеть, упала. Лиллиан посадила ее обратно, используя Лиззи как подпорку. Это была самая большая из ее кукол, и она носила башмачки. Выпрямив Дьюлу, Лиллиан сказала:

– Не болей, Дьюла. – Она издала звук, как будто подавилась, и продолжила: – Боже, Боже, через минуточку тебе станет лучше. – Очень медленно она выдвинула носок ноги и осторожно опрокинула Дьюлу. – Ох, Дьюле может стать хуже.

Наклонившись вперед, она подняла куклу и покачала ее на руках. Потом запела: «Ла-ла-ла-ла-ла, детка-детка». Затем встала и отнесла Дьюлу в колыбель, уложила и накрыла ее.

Вернувшись к чаепитию, она села на место и сказала:

– Еще чаю, ох, спасибо, спасибо. – Она наклонилась и осторожно откусила по кусочку от печенья Лиззи и Лолли. – Ммм, да, благодарю. Вы не поверите, что натворила свинья.

1929

Однажды в феврале Ирма и Рагнар попросили три выходных подряд. Розанна заподозрила неладное, но Ирма внешне не изменилась, не поправилась, поэтому она только сказала Уолтеру, что справится: в это время года коровы давали не так много молока, а значит, делать масло нетрудно, а яйца мог собирать Джоуи – у него это хорошо получалось, и он никогда не пугал кур. Они уехали в среду и вернулись вечером в субботу, чтобы в воскресенье Уолтер и Розанна могли пойти в церковь. В понедельник Рагнар подошел к Уолтеру и сообщил, что нашел работу в ветеринарной школе в Государственном колледже Айовы и они с Ирмой уедут через две недели.

Уолтер попытался скрыть раздражение. Рагнару было уже – сколько? – тридцать два, и он довольно хорошо говорил по-английски. Уолтер привык обращаться с ним как с членом семьи, что значило давать ему много работы и мало свободного времени. Розанна уже год намекала, что Ирма несчастлива на ферме, так что все это неудивительно.

– А что за работа? – поинтересовался Уолтер.

– Пока что – убирать стойла.

– Этим ты можешь и здесь заниматься.

– Ja, но Ирма… она тоже нашла работу. Будет готовить в общежитии «Дельта дельта дельта». А я еще буду заниматься садом.

Уолтер выдал, что было у него на уме:

– Похоже, будете жить припеваючи.

– Ja, – ответил Рагнар и пожал плечами.

Уолтер не стал спрашивать, сколько им с Ирмой будут платить. Явно больше, чем платил он. Спустя две недели они уехали.

Через неделю после их отъезда пришло время сеять овес. Уолтер сжег стебли кукурузы и продисковал их сгоревшие остатки. Отец всегда говорил, что если удастся сжечь пожнивные остатки кукурузы после сбора урожая, когда стебли засохнут, это значительно обогатит почву: овес вырастет крупнее и обильнее, но обработка поля огнем зависела от погоды, поэтому невозможно было делать это каждый год. В этом году погода выдалась подходящая, и его сорок акров выглядели идеально – ровные, гладкие, без бороздок. Уолтер запряг Джейка и Эльзу в разбрасыватель-сеялку, и пока он ездил от забора к забору, Фрэнки закидывал семена овса в загрузочную воронку. Фрэнки исполнилось девять, он был высокий и сильный. Они занялись этим в субботу, второго марта, в самый подходящий день. Потом Фрэнки сам покормил лошадей сеном, забравшись на сеновал и вилами сбрасывая вниз все еще золотистые стебли. Возвращаясь домой на ужин, Уолтер сказал:

– Ты сегодня хорошо поработал, Фрэнки. Теперь, когда Рагнар уехал, работы станет больше.

– Кому достанется их комната?

– Ничего не могу обещать.

– Джоуи всю ночь толкается, да еще и разговаривает во сне.

– Может, вам нужна кровать Рагнара и Ирмы. Тогда никто не будет тебя толкать.

– Но разговаривать-то он все равно будет.

– Посмотрим. Но маме нужна помощь. С ней всегда была либо Элоиза, либо Ирма.

– Кто ей будет помогать?

– Может, кузина Берта.

– Кто это?

– Берта Фогель, в девичестве Берта Хаас. Кузина из Небраски. Троюродная. Ее муж умер.

– От чего?

– От клещевой лихорадки.

– Он был фермер?

– Ну, ферму они потеряли, но, в общем-то, да, фермер.

– Если кузина Берта будет помогать маме, кто поможет тебе?

Уолтер остановился и положил руку на плечо Фрэнки.

– Ты, Фрэнки, – сказал он.

Почему-то он произнес это таким тоном, словно сообщал плохие новости. Он говорил так, будто ожидал, что Фрэнки скорчит гримасу и начнет возражать, – не потому, что Фрэнки не нравилась работа на ферме, а потому, что он вечно спорил по любому поводу. Фрэнки посмотрел на него, затем окинул взглядом поля за амбаром и сказал только:

– Можно мне новые сапоги?

Уолтер рассмеялся.

– Я их тебе закажу.

После того как посеяли овес, Фрэнк помог отцу перекопать мамин огород и посадить там всякие полезные вещи: горох, капусту, лук, картошку, морковь; потом помидоры, редис, бобы и кукурузу. Фрэнк не сомневался: папа считает, что ему не нравится работа, но это неправда. Все, включая самого Фрэнка, прекрасно знали, что он не в состоянии спокойно усидеть на месте, сколько ни призывай его угомониться, поэтому лучше нагружать его заданиями, пока ему самому в голову не пришла какая-нибудь очередная идея. Хочешь забраться на сеновал – что ж, забирайся дважды в день или чаще и сбрасывай вниз сено. Хочешь возиться с лошадьми? Что ж, научись запрягать Джейка и Эльзу и водить их по прямой по полю. Нравится копать ямы? Давай, копай ямы нужной глубины и клади туда что-нибудь. Любишь стрелять? Тогда пристрели кролика, и мама приготовит из него тушеное рагу, или застрели того койота, который норовит пробраться в курятник. Перед школой нечем заняться, поэтому сидишь за столом и колотишь ногами по перекладине стула? Встань на час раньше и помоги доить коров. Хочешь жареную курицу на ужин? Выйди, поймай курицу и сверни ей шею – когда-нибудь все равно придется научиться.

Приходилось нелегко, но папа оказался не таким молчаливым и угрюмым, как опасался Фрэнк. Теперь, когда он показывал Фрэнку, как и что делать, он проявлял терпение и хорошо объяснял, как все работает. Он показал Фрэнку, как вешать упряжь Джейка и Эльзы, и объяснил, что если ее повесить правильно, то в следующий раз она не будет путаться, когда Фрэнк станет надевать ее на лошадей, и останется только застегнуть ремни. Он показал, что если во время дойки потратить десять минут на то, чтобы надеть коровам на хвост мешки, которые сделала мама, то грязь не попадет ни в ведро с молоком, ни тебе в глаза или в рот. А потом, если сразу отнести ведро с молоком маме, то ни он, ни корова случайно не перевернут его. Если починить дыру в заборе, как только заметишь ее, то свиньи не убегут сквозь нее, пока ты ищешь инструменты, которые надо было отложить заранее. Фрэнк не назвал бы работу, которой от него теперь ожидали, «весельем», но это было веселее, чем ничего не делать, неважно где – в школе, или за столом, или за чтением Библии по вечерам. Ему же надо было чем-то заниматься, так? А еще папе нравилось объяснять ему, как все устроено на ферме, отчего ферма становилась идеей, а не просто местом. Почему папа сеял клевер вместе с кукурузой? Папа рассказал ему про урожай клевера и о том, что клевер не позволяет разрастаться сорнякам. Почему папа держал свиней вместе с коровами и лошадьми? Потому что свиньи копались в лошадином и коровьем навозе и питались обнаруженным в нем непереваренным зерном. Почему папа сажал на одном поле в один год овес, потом кукурузу, потом траву на сено? Потому что разные культуры брали из почвы разные вещества и привносили в нее тоже разное. Фрэнку нравилось слово, которое он использовал, – «севооборот».

Розанна была счастлива, что можно больше не волноваться насчет старшего сына. Вот если бы и с Джоуи так можно было, но для своих семи лет Джоуи был маловат и оставался все таким же нервным, хотя ныть стал гораздо меньше. Теперь он просто испуганно смотрел. Случись Уолтеру повысить голос или Розанне, обжегшись о горячую сковороду, вскрикнуть, Джоуи аж подскакивал на месте. У него была работа по дому, как и у любого мальчика с фермы, но для этого не требовалось ни силы, ни быстроты, лишь мягкость или осторожность, как, например, собирать яйца. По правде говоря, он и с маслобойкой управлялся довольно ловко и месил тесто для хлеба. Розанна не раз говорила ему:

– Что ж, Джоуи, ты хотя бы знаешь, откуда берется ужин. Некоторые считают, что он просто появляется на столе.

Когда кузина Берта ненадолго приехала «повидаться», Джоуи хорошо с ней обходился. Если она просила задернуть шторы, он задергивал шторы. Если вскоре после этого она просила открыть шторы, он открывал. Если она просила налить ей воды, пока она мыла руки щелочным мылом, он наливал. Если через пять минут она снова просила это сделать, он делал. Если Лиллиан садилась на диван рядом с Бертой, кузина могла попросить Джоуи увести ее, и Джоуи подходил, протягивал Лиллиан руку и говорил:

– Лили, давай прыгать вверх-вниз одиннадцать раз.

Лиллиан обожала прыгать вверх-вниз и считать. Эту игру придумал Джоуи. После того как кузина Берта переехала в приют для умалишенных в Индепенденсе, только Джоуи о ней спрашивал. Так что Розанна знала, что у Джоуи есть свои достоинства. Но он был маленьким невзрачным мальчиком. У него были неправильные черты лица – нос слегка скошенный, как у Уолтера, и разные глаза. Розанна понять не могла, откуда у мальчика с темными волосами такие блеклые ресницы. Единственной привлекательной чертой его была широкая улыбка. И ведь не все свои некрасивые черты он унаследовал со стороны Лэнгдонов. Глаза были точной копией глаз брата Розанны Гаса. Как будто Господь отобрал худшие черты с обеих сторон и всеми ими наделил Джоуи. Розанне трудно было понять, откуда взялась столь тяжкая ноша, разве что она вспоминала, что должна была обрести спасение, но и пальцем не пошевелила, чтобы этого добиться.

Все эти чувства Розанна держала при себе и постоянно молилась о том, чтобы от них избавиться – чтобы видеть в Джоуи совершенство, как во Фрэнки (если уж не как в Лиллиан – она не думала, что сможет смотреть на кого-то еще так, как смотрела на Лиллиан). А еще она понимала, что в глазах ее собственной матери и матери Уолтера Джоуи был хорош – «милый мальчик», «золотце», «не бандит» или, по словам Омы, «неограненный алмаз».

Фрэнки был немного разочарован тем, каким мрачным выдался День благодарения. Папа, дедушка Уилмер и дедушка Отто сидели за столом, качали головой и обсуждали «Крах»[25]25
  Имеется в виду Биржевой крах 1929 года, положивший начало Великой депрессии.


[Закрыть]. Даже дядя Рольф выглядел угрюмее обычного, если такое вообще возможно. Но когда Фрэнки вышел на заднее крыльцо, чтобы снова взглянуть на тыквенный пирог (еще там остывал пирог с мясным фаршем, но Фрэнки не любил фарш), то неожиданно обнаружил там Элоизу. Она стояла спиной к двери, а когда повернулась, он увидел, что она курит папиросу. Она поднесла ее к губам, опустила ее, выдохнула дым в прохладный воздух и сказала:

– О, Фрэнки!

– Ага, – сказал Фрэнки.

– А ты вырос.

– Я ростом с Бобби Дагана, а ему двенадцать.

– Это, наверное, младший брат Джеда Дагана?

Фрэнк пожал плечами.

– Он задира?

– Раньше был, – сказал Фрэнк.

– А потом…

– А потом ему здорово врезали по колену, и ему пришлось идти к доктору Крэддоку и пару недель ходить на костылях.

– Как это произошло?

– Он шел домой из школы и встретил кое-кого, кому он за день до этого врезал на перемене.

– Я знаю того, кого он встретил?

Фрэнк кивнул.

– Но Даганы живут с другой стороны от школы.

– Это не так уж далеко.

– Не так уж далеко, если быстро бегаешь, правда, Фрэнк?

– Можно и так сказать.

– А кто еще перестал обижать остальных?

– Ну, Даллас Коггинс вообще уже не ходит в школу. По-моему, школа с ним не справилась. Хоуи Принс пытался пару раз что-нибудь учудить, но перестал, когда человек, которого он колотил, заманил его к тому месту за школой, где мисс Луис читала книгу, и она увидела, что происходит.

– Учительница?

– Ага. Наверное, когда он вернулся домой, ему задали такую трепку, что он три дня сидеть не мог.

– Этот человек поступил умно.

– Не знаю, это казалось очевидным.

– Откуда ты знал, что мисс Луис там читает?

– Я ее видел. Думаю, все ее видели.

Элоиза затушила окурок о блюдце, которое поставила на перила, и сказала:

– Похоже, в школе уже не так много задир, как было раньше.

– На меня нападали семь раз, когда мне было столько, сколько сейчас Джоуи, а на него – всего один раз.

– Кто на него нападал?

– Я.

– Что ж, меня это не удивляет. Мальчишки есть мальчишки. Но учти, Фрэнки. Почти все что-то видят, но мало кто что-то замечает.

– Наверное, – ответил Фрэнки. А потом спросил: – Ты была в Чикаго?

– Я и сейчас живу в Чикаго.

– Чикаго – большой, да?

– Ты и представить не можешь. Просто не можешь. Я вот не могла. Я была в Нью-Йорке и Сент-Луисе, но Чикаго кажется больше, хотя в Нью-Йорке, говорят, больше народу. Не знаю.

– Тебе там нравится?

Элоиза положила руку на бедро и скрестила ноги, теребя пальцами пачку папирос.

– Меня оттуда силой не вытащишь. По-моему, Луп[26]26
  Чикаго-Луп – исторический деловой центр Чикаго.


[Закрыть] – самое замечательное место в мире.

– А тебя хотят оттуда вытащить? – не без легкого беспокойства спросил Фрэнки.

Элоиза запрокинула голову и рассмеялась. Ее блестящие волосы заколыхались волной вперед-назад.

– Да нет, я шучу, – сказала она.

Линии бисера у нее на платье образовывали форму буквы V и поблескивали в сумерках. Внезапно он сказал:

– Красивое платье.

Она вынула из пачки еще одну папиросу и постучала ею по перилам. Потом сунула ее в рот, зажгла, а потом вынула и что-то сняла с языка – щепотку табака?

– Спасибо, что заметил, Фрэнки, – сказала она. – Тебе сколько, восемь?

– Почти десять. Через неделю будет десять.

– Что ж, через несколько лет сможешь приехать в Чикаго на поезде и навестить меня. Или, может, уговоришь Уолтера привезти его мясной скот на скотобойню, а ты тогда приедешь с ним.

– Кажется, он отправляет их в Омаху. Не хочет посылать их слишком далеко. А чем ты занимаешься в Чикаго?

– Я работаю в газете под названием «Американ». Пишу рецепты, но в следующем году, может быть, смогу писать о чем-нибудь другом. Может, буду ходить на шикарные вечеринки и писать про них.

– Тебе нравятся шикарные вечеринки?

– Пока не знаю. Мне нравятся дома и отели вдоль озера, где устраивают шикарные вечеринки.

– Какого озера?

– Ох, Фрэнки! Озера Мичиган!

Фрэнки почувствовал, что у него горят уши. Он очень редко говорил какие-нибудь глупости. Он прикусил губу. Элоиза взъерошила ему волосы и сказала:

– Приезжай ко мне на поезде. Я тебе покажу это озеро.

В этот момент у него за спиной распахнулась дверь, и на крыльцо вышла бабушка Мэри, но она сразу же сделала шаг назад и закрыла дверь. Элоиза поспешно затушила недокуренную папиросу. Она дважды кашлянула, и бабушка Мэри снова вышла. У обеих на лице теперь застыли улыбки, которые предвещали неприятности, поэтому Фрэнки проскользнул в дверь обратно на кухню.