Текст книги "Плач Абалона"

Джейн Уэлч
Плач Абалона

Пролог

Ржавые железные челюсти с лязгом захлопнулись, обломки кости пропороли шкуру. Вапека завыла, изогнув длинную шею – боль в задней лапе была невыносимая.

Она стала яростно биться, чтобы вырваться на свободу, но капкан не желал ее отпускать. В панике Вапека пыталась, скрести зубами металл, вгрызавшийся в плоть. Безуспешно. Только запятнала густой темной кровью серо-голубую морду.

Надежды не осталось. Безумие боли сменилось сонным оцепенением. Вапека поняла, что все кончено.

Она обернулась, чтобы взглянуть в глаза трем глядящим на нее щенятам. Оба мальчика один серый, другой рыжеватый подались ближе и начали сосать молоко, однако девочка держалась поодаль. Она была вся белая, как бурлящие воды Лососинки, а таких глаз Вапека не видела ни у одного волка: красивые, но пугающие пристальностью взгляда, сине-зеленые, темные, блестящие, как иней на листьях падуба. Ее шерстка была запятнана кровью матери. Так поздней осенью, когда ложится первый снег, пятнают его опавшие ягоды. Щенки принялись толкать Вапеку носами, чтобы она встала.

Мать-волчица смотрела на них сквозь затягивающую глаза дымку. Она ничего больше не могла сделать для своих детей. Зима в Желтых горах сурова. Без Вапеки волчата умрут с голоду, а если нет, люди изловят их, как сегодня поймали ее.

Она-то думала, что перехитрила людей, даже самого жестокого да, того, с длинной бородой, в куртке из сине-серой шкуры. Однако он все-таки нашел ее логово. Она оставила следы, ведущие к Лову, а потом опять вернулась на север и так гордилась своим умом, когда одно го за другим перетаскивала щенят, прыгая с камня на камень, чтобы не ступить лишний раз на снег!.. Она-то думала, что перехитрила его, того, в куртке из сине-серой шкуры.

Эта шкура была ей знакома. Мать ее матери когда-то тоже не сумела обмануть охотника. Откуда же возникла безрассудная уверенность, будто это удастся ей самой?

Она проиграла. Вапека приняла поражение и только надеялась, что умрет в ловушке прежде, чем человек придет причинить ей еще больше боли. Она смирилась со своей смертью: это лишь составная часть круга жизни. Но не сейчас, не сейчас. Ради ее детей не сейчас!

Волчица перекатилась на бок, чтобы щенки могли вдоволь насосаться молока прежде, чем она их прогонит. Кормить их было больно сладкая боль, тихая радость оттого, что даешь детям все, что только можешь. И горечь: это в последний раз. Вапека знала, что волчата вряд ли выживут. Она закрыла глаза, чтобы было не так мучительно скорбно, и уже едва могла поднять голову. Потеряла много крови. Вороны собирались на голых ветвях деревьев, ждали, кричали, чтобы сообщить охотнику: ловушка захлопнулась. Скоро он придет.

Малыши повизгивали. Самый маленький, рыжеватый, наелся и собирался уснуть. Вапека сердито зарычала, прогоняя волчат, затем подтолкнула мокрым носом самого большого: мол, ступай на север, к высоким горам и перевалу, где лежит глубокий снег. В зимние месяцы человек не осмеливается приблизиться к белым вершинам. Там ее сестра. Она защитит племянников.

А человек был уже на подходе. Вапека объяснила это щенкам.

Они смотрели на нее своими огромными глазами, не веря.

Вапека засопела, пытаясь казаться спокойной и надеясь, что они поймут: пришло их время, как приходит время для каждого. Им пора оставить мать.

Самый крупный из щенков его серая шерсть была все еще пушистой, глаза круглыми, хвостик стоял торчком поднялся, пошатываясь, на слишком большие лапы и стал тереться об ее морду. Уходить он не хотел. Белоснежная девочка чуть взвыла и подползла ближе, всем своим видом прося маму встать.

Вапека отчаянно старалась не показать, как ей боль но… и как грустно. Ужасное чувство – ей не суждено увидеть, как ее прекрасные малыши станут взрослыми, она должна умереть, зная, что и им не пережить зимы, ошеломило ее. Она перевела взгляд с волчат на высокие заснеженные пики на севере, у самого горизонта. Но дети еще так малы…

Белоснежная девочка жалобно заскулила и попыталась зарыться поглубже в густую и теплую мамину шерсть.

Вапека зарычала и грубо оттолкнула ее носом. Может быть, щенкам хватит сил пережить без нее жестокий мороз и голод. Они должны добраться до высокогорных охотничьих угодий, где им поможет сестра. Вапека велела детям держаться в тени: на утесах разбойничали орлы.

И не только! Она вспомнила, как в начале года мать ее матери предупреждала об опасности: в небе собирались летучие хищники. Остальные волки стаи смеялись над словами старухи, говоря, что она ослепла от возраста, и принимает грозовые тучи за чудовищ. Но Вапека ей верила.

Она повернула голову и стала через сгущающийся перед глазами туман смотреть, как волчата спотыкаются о камни и ползут по снегу. Белая девочка заколебалась, нерешительно обернулась, и Вапеке пришлось снова зарычать. Девочка всхлипнула и потащилась за братьями. Лапки у нее подгибались.

Вапека смотрела детям вслед, пока они не исчезли вдали. Потом закрыла глаза, не в силах переносить печаль, и едва ли не радуясь мучительной боли в задней лапе. Когда она слишком ослабела, чтобы поднять голову, первый ворон слетел с дерева и принялся клевать кровавую рану. Скоро должен прийти человек, человек в сине-серой шкуре. Вапека чувствовала его запах, осевший на металле капкана.

Сил уже не хватало даже на то, чтобы свободными лапами оттолкнуть падальщиков. Оставалось только стонать. Она умирала долго, мучительно. Из пасти вывалился распухший язык. На мгновение Вапека открыла глаза и увидела, что вороны осторожно приближаются к ее морде. Ей было уже все равно. Хорошо бы вороны не так опасались и поскорее прикончили ее. Но нет, вместо этого они вдруг вспорхнули черным, перепуганным облаком.

Он был близко. Его запах, кислый запах человека, становился все сильнее.

«Великая Мать, защити моих щенков, – молилась Вапека. – А меня прими в свои объятия и введи в блаженство Аннуина, в единый разум. Но превыше всего – превыше всего, о Мать, защити моих волчат…»

Он стоял над нею. Его сапог был совсем рядом с ее мордой. Вапека почувствовала боль, когда он пнул ее в ребра, проверяя, жива ли она. Она была еще жива, но не пошевелилась. Что-то, что человек держал в руках, блеснуло на солнце; ярко-белая вспышка залила все вокруг.

Когда нож вонзился в тело Вапеки, она дернулась.

«О Мать, я иду домой», – подумала она, с радостью погружаясь в нежные объятия милосердной смерти.

 
Я – в рунном посохе, в котле
У ведьмы, я – в пещерной мгле:
Я, магия, по всей земле.
Я – некроманта зов ночной;
Друид и маг меня хранят;
Не высечь руны без меня;
Я – сила Магии Земной.
В святом источнике плещусь,
В соленой бездне моря мчусь,
В рубине солнечном свечусь.
Теку в багульника корнях,
В дубах, в омеле золотой,
Во взмахе ястребиных крыл,
В крови звериной и людской.
Внутри и вне – все власть моя.
Я – Онд, дыханье жизни я.
 

Глава 1

Каспар оглянулся через плечо. Никто за ним не следил. Тогда он побежал вниз по покрытым слизью ступенькам.

Поскользнулся, ободрал руку о шершавый камень. Гулкое эхо разнеслось по узкому лестничному проему, ведшему в запретный подземный мир. Каспар вздрогнул и стал спускаться помедленнее, потому что проходил мимо боковой двери, запасного входа в колодезную комнату, которым никто уже давно не пользовался. За мощной дверью звенели цепи и скрипели колеса: при их помощи из-под корней Желтых гор выкачивали насыщенную серой воду, которую потом очищали в раскаленных печах. Из щелей лился золотой свет, и тянуло жаром.

Каспар нерешительно стал красться дальше. Может, лучше вернуться и не рисковать вызвать неудовольствие трех высших жриц?..

Он подумал о том, как огорчена будет его поведением матушка и как разочаруется Брид, и хотел, уже было действительно вернуться. Но какое-то неясное ощущение заставило его идти дальше. В темноте что-то изменилось. Каспар нахмурился и потянул носом горячий воздух. Среди паров серы пахло еще чем-то, чего он раньше не замечал. Причем чем-то неприятным.

Пройдя мимо двери в колодезную, он взял обгоревший факел, который всегда оставлял на вделанной в стену скобе, и чиркнул огнивом. Пламя быстро разгорелось, и в его дрожащем свете Каспар пробежал несколько последних ступенек до входа в темницу. Внизу было сыро и пахло затхлостью – сюда давно никто не заходил.

Каспар снял с пояса связку ключей и шепотом выругался: они зазвенели. Он быстро отыскал нужный ключ, грубо сработанный, длиной примерно в ладонь. С чувством тайного стыда вставил его в скважину стальной двери. Замок заскрипел и щелкнул. Каспар навалился плечом на тяжелые створки с такой силой, что стало больно, и сумел слегка их приоткрыть. В щель как раз могла протиснуться его щуплая фигурка.

За три года, прошедших с ваалаканской осады, он стал не таким худым, и мальчишеские мускулы окрепли, хотя в росте он прибавил меньше, чем хотелось бы. На подбородке начала пробиваться рыжая щетинка, правда, слишком светлая, чтобы ее было видно. Но самые заметные изменения произошли в выражении лица и манерах. Несмотря на то, что возвращение матери придало ему чувство собственной значимости, которого он был лишен в детстве, многие говорили, что его характер сделался замкнутым и угрюмым.

Пламя зачадило, сжалось в красную точку, на миг моргнуло и погасло. Каспар опять выругался. Дрожащими пальцами он привел факел в порядок и попытался снова высечь искру.

В темнице воняло. Не потом, не гнилью – под этажами колодезной комнаты давно уже не держали заключенных, с тех самых пор, когда во время кеолотианских войн предок Каспара, барон Пеллинор, посадил сюда пойманных шпионов. И все же в сыром воздухе висел запах смерти.

Каспар опять ударил кремнем по огниву… Огонь не хотел заниматься. Волосы у Каспара на загривке зашевелились. Он повторил попытку.

В короткой вспышке света по сторонам метнулись тени. Подвесная клетка, в которой мог бы поместиться человек, стала почти неузнаваемой, потому что ее всю затянула густая паутина. Следующая искра выхватила из темноты тиски, предназначенные для того, чтобы ломать лодыжки. На пыльном полу змеиными кольцами свернулись ржавые цепи. Когда опять стало темно, запах сделался сильнее. Ноздри у Каспара раздувались. Он не мог понять, чем же это пахнет: не то гниющей соломой, как на конюшне, не то тухлой рыбой… Трут все не загорался.

Надо скорее зажечь свет, а то воображение сведет его с ума. Рассудком Каспар знал, что ничего тут нет, кроме старых железок, пары пауков, случайно забредшей крысы и, конечно, тяжелого дубового ларца, в котором лежит Друидское Яйцо. За последние три года он сотни раз приходил посмотреть на ларец. Пограничную крепость тем временем успели починить, гарнизон усилить. Казалось, что с тех пор, как ваалаканские орды были отброшены прочь, прошло не три года, а куда больше, а уж о том дне, когда они с Халем впервые повстречали Брид, и говорить нечего. Порой Каспар тосковал по невинным дням детства. Слишком многое с тех пор переменилось.

Но темница, палаты горя, не переменилась вовсе. И только сегодня Каспар почувствовал накатившую на него волну страха.

Наконец трут затлел, и Каспар прижал его к факелу. Пламя с треском пробудилось к жизни, заметалось, испустило черный дым, растаявший во мраке под потолком. Каспар сделал глубокий вдох.

Запах исчез. Темница вновь стала такой, как всегда, и страх сменился привычным восхищением Друидским Яйцом. В предчувствии Каспар облизнул губы, подошел к не представлявшей собой с виду ничего особенного дверце в дальнем углу, отпер и медленно, почти благоговейно открыл ее. Во рту у него пересохло.

За дверью была небольшая каморка, вырубленная в скале; там едва мог поместиться человек, да и то пригнувшись. У стены стоял старинный ларец, окованный сталью, дерево потемнело оттого, что его долго натирали льняным маслом. На крышке висел простой, но тяжелый замок.

Руки у Каспара так и чесались отпереть ларец, очень хотелось потрогать Яйцо. Его мать, Керидвэн, говорила, что это ужасный предмет, обладающей страшной силой, которую слишком просто использовать неправильно. Она говорила о Яйце зловещим тоном и называла его древним именем Некронд. Все три высших жрицы предупреждали Каспара, чтобы он никогда не касался Яйца, и вообще не разрешали ему сюда приходить; но он ощущал, что каким-то образом ответственен за Некронд, а лет ему было уже достаточно, чтобы мнение жриц его не слишком интересовало. Разумеется, надо было вести себя осторожно, но, даже ощущая беспокоящую силу Яйца, Каспар не боялся.

Некронд мог вызвать к жизни древних тварей из легенд об Иномирье и дать им тела. В его скорлупе томилось дыхание жизни, сущность Онда этих существ, изгнанных из мира Первым Друидом. Неугасающая ненависть к любому другому живому существу не позволяла тварям сосуществовать с людьми, потому чудотворец и заключил их жизненную силу в Яйцо. И теперь они не могут ходить по земле, они заперты в ином мире, в мире духов. Лишь тот, кто владеет Некрондом, способен вызвать их вновь. А Некрондом владеет Каспар. Так чего же ему бояться?

Каспар проверил замок на ларце и на всякий случай, чтобы знать, если кто-нибудь в его отсутствие будет тут что-нибудь делать, выдернул у себя волос и привязал так, чтобы крышку нельзя было поднять, не порвав его. Он уже собирался сесть рядом с ларцом, когда дверь за спиной глухо застонала. Пламя факела дернулось под порывом ветра. Каспар успокоил дыхание и сказал себе, что это просто токи холодного и теплого воздуха – ведь рядом колодезная с печами.

Настроение нарушилось, однако он все медлил уходить от Друидского Яйца. Надо бы было бежать скорее наверх, но Каспар стал вглядываться в вырезанные на дубовом ларце руны. Под руководством Брид он выучил уже много рунных заклятий, и хотя еще не помнил наизусть значения всех знаков, прочесть их мог без особого труда.

После того как была снята ваалаканская осада, леди Керидвэн отобрала Некронд у сына и заперла в ларце. Вместе с двумя другими высшими жрицами, Морригвэн и Брид, она начертала на его крышке руны, а потом с помощью отца Каспара спрятала в темнице. На то, что бы отыскать все три необходимых ключа, у Каспара ушло несколько месяцев, но в конце концов это удалось, и он сделал с ключей копии, прежде чем жрицы успели заметить пропажу. Позднее Каспар решил выкрасть и оригиналы. С каждым проходящим годом быть стражем Яйца казалось ему все труднее, и в конце концов он пришел к выводу, что даже собственной матери не может позволить иметь к нему доступ. Но снова найти ключи у него так и не получилось.

Каспар побаивался, что сидеть здесь опасно. Что, если отец, барон Бранвульф, узнает о его непослушании? Это ведь совсем другое дело!.. Каспар поднялся на ноги, запер каморку и пошел к выходу. По дороге он споткнулся о лежащую на полу цепь и, падая, толкнул «железную деву», которая пошатнулась и громко заскрипела. Каспар подхватил ее, чтобы не упала. Металл был шершавый и холодный. Потом он побежал к выходу, но у самой двери остановился, опасаясь, не смотрит ли за ним кто. Слышно ничего не было, однако Каспара не покидало какое-то неловкое чувство. Может быть, Морригвэн послала человека следить за ним? В последнее время она все время интересуется, что он делает. Пожалуй, лучше будет погасить факел, прежде чем открывать дверь – вдруг на лестнице все же кто-нибудь есть.

Каспар потушил пламя, ткнув факел в грязь на полу. Едкий дым заставил его прослезиться и закашляться. Из-под высокого потолка спустилась тьма, и вновь долетел затхлый запах, слабый, будто принесенный издалека легким ветром. Каспар потянул на себя тяжелые стальные створки. Щеки коснулось чье-то тихое дыхание, затылок будто погладила мохнатая лапа. Каспар протиснулся в щель, с грохотом захлопнул дверь, стал суетиться с ключами и выронил их на пол. По всей лестнице разнесся громкий звон. Каспар наклонился, поднял связку и наконец мокрыми от страха пальцами сумел запереть замок.

Весь, дрожа, он побежал по винтовой лестнице, прыгая через ступеньки, по пути сунул факел на место, не останавливаясь, но наверху помедлил, приходя в себя, прежде чем снова окунуться в жизнь крепости.

Во внутреннем дворе Торра-Альты было уже светло, занимался новый день. Каспар вдохнул морозный поутру воздух. Стояла середина рогеня. Этот месяц он любил за пронзительную свежесть и серебро, которым отливало все вокруг. Изо рта вырвались клубы теплого белого пара.

– Спар, Спар, – донесся мягкий печальный голос, – ведь я тебя предупреждала.

Каспар понуро обернулся и вытер рукой нос, прежде чем поднять голову и посмотреть матери в ярко-голубые глаза. Спокойный взгляд проникал в самую его душу. Долго выдержать его Каспар не мог.

– Ничего страшного не будет. Я его хозяин, на меня эти правила не распространяются.

– Ты не понимаешь, что такое сила. Не играй с ней, потому что случись что, и я не сумею тебя защитить.

Больше Керидвэн не сказала сыну ничего. Она повернулась и пошла к башне, а ее слова повисли в воздухе, не давая Каспару покоя. Чувство вины усилилось.

Может, не стоит ему больше ходить к Друидскому Яйцу, ну хотя бы не каждый день. Мать ждала, что он побежит, за ней следом и будет просить прощения, но Каспар решил, что не сделает этого. Он сердито повернулся спиной, просто чтобы показать: его так просто не запугаешь, и бросил взгляд на стоявшего под сводом ворот крепости Бранвульфа. Надо поскакать на коне в горы и проверить там, слушаются ли охотники отцовских приказов. Впрочем, Каспар тут же передумал, стоило ему еще раз взглянуть вслед Керидвэн. Он не хотел причинять матери боль, а подобное поведение лишь заставляло его и в самом деле выглядеть виноватым. Так что он все-таки побежал за нею следом.

– Как дела у Морригвэн? – спросил Каспар деланно спокойным тоном, чтобы сменить тему.

– Лучше бы ты о своих собственных делах беспокоился… – проговорила высшая жрица, отвернулась и стала смотреть на запад, где сияли в лучах солнца заснеженные вершины гор. – Время идет. Она старше всех, кого я знаю.

Керидвэн перевела взгляд на голубое с золотом знамя Торра-Альты над западной башней. Башню отстроили заново, еще выше, чем прежняя, и она взметалась над коренастыми стенами крепости, будто копье. Драконий Штандарт хлопал и развевался на сильном ветру.

Старая Карга вытребовала себе комнату под самой крышей западной башни – оттуда, мол, лучше всего видать Желтые горы. Мощную крепость возвели на похожей на колонну скале, высившейся над ущельем. Эта скала Тор была почти одной высоты с горами во круг, и с нее прекрасно просматривался весь Проход.

Но, сказать по чести, зрение у Морригвэн стремительно ухудшалось, так что вряд ли она может из своей комнаты что-нибудь разглядеть.

Каспар стал подниматься по винтовой лестнице на башню. Он родился и вырос в горах, так что бегать вниз и вверх по лестницам ему было совсем не тяжело. Однако он совершенно не удивлялся, что Морригвэн почти не выходит из комнаты. Должно быть, ей уже не под силу одолевать подъем. Если жрице все-таки хотелось отправиться куда-нибудь, вызывали солдата, и тот нес ее на руках.

В приоткрытую дверь Каспар вошел почти бесшумно. Если не обращать внимания на скромную кровать, комната выглядела нежилой: вместо мебели она была полна удивительных и мрачных артефактов, применявшихся при гадании. Но сегодня Каспар мало, что успел разглядеть. Его потрясло, какой дряхлой сделалась Морригвэн. Спутанные седые волосы закрывали ей лицо и свисали на плечи, как клочья паутины. Жрица сидела в кресле спиной к двери и смотрела через сводчатое окно-бойницу на запад, в сторону гор. А у ног ее на стульчике примостилась девочка, гладившая по чешуйчатой спинке красную саламандру. Та жмурилась от удовольствия и попыхивала огоньками. Густые каштановые кудри у девочки были сколоты на затылке золотым гребнем. Она читала вслух лежавший у нее на коленях том в темном кожаном переплете, и желтые неровные страницы хрустели, когда их переворачивали.

Нежный голосок девочки и ее мягкий северный акцент так говорят люди из Кабаньего Лова, очень Каспару нравились. Он замер на пороге, разглядывая девочку, пока та не видит его. Солнечный ранний лучик играл на ее волосах. Может, она была и не так красива, как Брид, но все равно сердце у Каспара затрепетало. Ведь Брид он уже давно проиграл своему молодому дядюшке Халю, и они собирались пожениться, как только тот вернется.

Старая Карга подняла худую, страшно искореженную руку и велела девочке замолчать.

– Итак, Спар, ты нашел в себе силы оторваться от Некронда и решил почтить меня визитом.

Каспар вспыхнул и залился яркой краской. Май обернулась к нему.

– Как вы узнали? – пробормотал он, чувствуя себя последним дураком.

– Я всегда знаю. Глаза меня подводят, но чувств я еще не лишилась. Ты потемнел за этот год, и вокруг тебя делается холодно. Подойди поближе, сядь у огня. Здесь, рядом со мною. Мне кажется, тебе нужно посидеть в тепле и подумать. Читай дальше, Радостная Луна. – Старая жрица всегда звала Май по данному ей имени.

Май встала и вежливо поклонилась сыну своего сюзерена:

– Л-лорд Каспар…

– Ох, не надо. Пожалуйста, – прошептал он и устроился у ног старой Карги. Как он ни старался, девочка все никак не могла привыкнуть чувствовать себя рядом с ним спокойно. Кажется, она боялась дружбы и, хоть Каспар уже три года пытался за нею ухаживать, держалась на расстоянии. – Зови меня просто Спар, – в очередной раз попросил он.

Май обняла себя за колени и затеребила подол шерстяной юбки. Потом бросила на Каспара короткий, полный загадок взгляд и снова вернулась к книге.

– Пожалуйста, Май!.. – запротестовал баронский сын.

Морригвэн посмотрела на него белыми, словно за порошенными поземкой глазами, беспомощно пытаясь различить черты лица.

– Оставь ее в покое, Спар, и сядь, – нетерпеливо приказала она.

Каспар не мог ее ослушаться. Старая Карга всегда имела власть над сыном одного из самых могущественных баронов в Бельбидии. Правда, Каспар любил делать вид, будто это не так.

– Читай дальше, Радостная Луна. – Морригвэн откинулась на спинку кресла-качалки, а девочка отыскала место, где остановилась.

– «… И прежде, нежели старая Карга умрет, Дева должна отыскать в мире ее наследницу». – Май опять прервалась и посмотрела на жрицу. – И это читать, Морригвэн? Здесь говорится о том, о чем лучше не говорить… Ведь время еще не пришло…

– Дитя, я в тебе разочарована. Время давно уже пришло. Неужели ты хочешь, чтобы я вечно мучилась в этом дряхлом, больном теле? Брид вскоре выйдет замуж – если, конечно, этот молодой и бесцеремонный юнец сумеет исполнить королевский приказ и вернется из Фароны. И тогда она больше не будет Девой. Кроме того, неужто ты всерьез полагаешь, что я перенесу еще одну зиму? Мы должны найти девочку, которая по очереди выполнит обязанности Девы, Матери и Карги, и как можно быстрее. Троица высших жриц должна выжить.

Морригвэн бессильно вцепилась пальцами в подлокотник кресла и несколько раз хрипло вздохнула.