Текст книги "Мозг и Деньги. Как научить 100 миллиардов нейронов принимать правильные финансовые решения"

Как вы думаете, почему это называют дофамином?

У Вольфрама Шульца, нейрофизиолога из Кембриджского университета в Англии, короткие седые волосы и аккуратно подстриженные серебристые усы. Он настолько скрупулезен, что хранит офисные чашки перевернутыми вверх дном на полотенце, чтобы они не запылились. Когда я посетил его, единственным заметным украшением в его кабинете был плакат с Розеттским камнем. Это изображение напоминало, с какой трудной задачей сталкиваются нейробиологи, отыскивая биологические истоки нашего принятия решений. Немец Шульц, много лет преподававший в Швейцарии, похоже, был специально создан, чтобы изучать микроструктуры мозга, исследуя электрохимическую активность одного нейрона за другим.

Шульц специализируется на изучении дофамина – химического вещества в мозге, помогающего животным, включая людей, понять, как совершать вознаграждаемые действия. Дофаминергические (использующие дофамин как сигнальное вещество) нейроны расположены в подкорковых мозговых структурах, которые в том числе соединяются со спинным мозгом. Из примерно 100 миллиардов нейронов мозга менее одной тысячной процента вырабатывают дофамин. Но это крошечное нейронное меньшинство обладает огромной властью над нашими инвестиционными решениями.

«Дофамин дотягивается до всего мозга», – так описывает это нейробиолог Антуан Бечара из Университета Южной Калифорнии. Когда дофаминергические нейроны активируются, они не похожи на маленькие фонарики, выхватывающие лучом одну цель. Вместо этого нейронные связи испускают свои вспышки как фейерверк, разлетающийся брызгами импульсов по всем мозговым структурам, и мотивация преобразуется в решения, а решения в действия. Эти электрохимические импульсы могут пройти от основания мозга до центров принятия решений всего за двадцатую долю секунды.

В обыденном представлении дофамин – наркотик удовольствия, который дает естественный кайф, своеобразный внутренний наркодилер, обволакивающий мозг мягкой эйфорией всякий раз, когда вы получаете то, что хотите. Но мало представить размер и ценность ожидаемого вознаграждения, надо еще и подтолкнуть себя к действиям, которые обеспечат его получение. «Если вы понимаете, что вас ждет награда, – говорит психолог Кент Берридж из Мичиганского университета, – тогда у вас есть знания. Если вы осознаете, что нельзя просто сидеть в ожидании награды, к знанию добавятся силы и мотивация. Люди поняли это в результате эволюции, потому что пассивного знания о будущем недостаточно».

Исследователи Шульц и Рид Монтегю вместе с Питером Даяном, ныне работающим в Университетском колледже Лондона, сделали три важных открытия о дофамине и вознаграждении:

1. Получение ожидаемого не вызывает выброса дофамина. Вознаграждение, которое соответствует ожиданиям, оставляет дофаминергические нейроны в состоянии своего рода устойчивого колебания, когда электрохимические импульсы распространяются с обычной скоростью около трех всплесков в секунду. И хотя вознаграждения должны нас мотивировать, получение ожидаемого нейроны не возбуждает.

Этим можно объяснить, почему наркоманам требуется постоянно увеличивающаяся доза для получения кайфа и почему инвесторы страстно мечтают о быстро растущих акциях с положительным импульсом или ускорением роста доходности. Для поддержания прежнего уровня нейронной активности им каждый раз нужен все больший успех.

2. Неожиданный выигрыш возбуждает мозг. Изучая мозг обезьян, получающих «доход» в виде глотков сока или кусочков фруктов, Шульц доказал: «Когда вознаграждение неожиданно, дофаминергические нейроны активируются длительнее и сильнее, чем в ответ на ожидаемое вознаграждение. В мгновение ока нейроны переходят от срабатывания 3 раза в секунду к срабатыванию 40 раз в секунду. Чем быстрее срабатывают нейроны, тем более срочный сигнал о вознаграждении они посылают.

«Дофаминовая система больше заинтересована в новых стимулах, чем в знакомых, – объясняет Шульц. – Если вы получите маловероятную финансовую выгоду – скажем, сорвете куш на акциях новой авантюрной биотехнологической компании или разбогатеете, быстро и выгодно перепродав жилую недвижимость, – ваши дофаминовые нейроны будут бомбардировать остальные мозговые структуры мотивационными “пинками”. Этот вид положительного подкрепления создает особый вид внимания, связанного с вознаграждениями, – говорит Шульц. – Вознаграждение заставляет вас желать большего».

Выброс дофамина после неожиданного вознаграждения прежде всего побуждает нас идти на риск. Вообще-то рисковать страшно: если бы крупная победа при малых шансах на успех не приносила радости, мы бы никогда не делали ставок, кроме самых безопасных и наименее выгодных. «Без прилива дофамина, – объясняет Монтегю, – наши ранние предки, возможно, умерли бы от голода, съежившись в пещерах, а мы, современные инвесторы, держали бы все наши деньги под матрасом».

3. Если ожидаемое вознаграждение не наступает, дофамин перестает выделяться. Когда вы улавливаете сигнал о том, что вознаграждение возможно, дофаминергические нейроны активируются. Если же затем вы упустите выигрыш, они мгновенно перестанут срабатывать. Мозг лишается ожидаемой дозы дофамина, вместо отклика «Я получил это» мозг проваливается в мотивационный вакуум. Представьте, что кто-то выхватил шприц из рук наркомана, когда тот уже мечтал об очередной дозе.

Зависимость от прогнозов

Точно так же, как природа не терпит пустоты, люди не терпят случайностей. Стремление предсказывать непредсказуемое берет начало в дофаминовых центрах рефлексивного мозга. Я называю эту человеческую склонность «зависимостью от прогнозов».

Это больше, чем метафора. Когда пациентов с болезнью Паркинсона лечат препаратами, повышающими восприимчивость мозга к дофамину, некоторых охватывает ненасытное желание играть в азартные игры. После того как пациенты перестают принимать эти лекарства, навязчивая страсть почти сразу отступает, «как будто повернули выключатель». Алкоголь, никотин, марихуана, кокаин и морфин – все они улавливают своих потребителей, различными способами воздействуя на дофаминергические нейроны в мозге. Например, одна доза кокаина заставляет мозг высвобождать дофамин примерно в 15 раз быстрее. Похоже, дофамин может каким-то образом помогать ощущать эйфорическое воздействие кокаина.

Если лабораторные крысы, нажимая на рычаг, получают слабую электрическую стимуляцию дофаминовых центров мозга, они часто начинают делать это безостановочно без перерывов на еду и сон. Они скорее умрут с голоду, чем будут жить без выброса дофамина в своем мозге. Люди, получающие электрическую или магнитную стимуляцию тех же областей мозга, сообщают об интенсивном, даже экстатическом удовольствии, которое, как предполагают некоторые исследования, связано с высвобождением дофамина.

Нейробиологи до сих пор точно не знают, как удовольствие возникает в мозге или почему вознаграждение приносит такое большое удовлетворение. Но мы точно знаем, что животные и люди без функционирующих дофаминовых цепей неспособны действовать для получения вознаграждения.

В Гарвардской медицинской школе нейробиолог Ханс Брайтер сравнивал мозговую деятельность кокаиновых наркоманов, ожидающих получения дозы, и людей, собирающихся ввязаться в прибыльную финансовую авантюру. Сходство не просто поразительное, оно пугающее. «Положите фМРТ-снимки мозга наркомана рядом со снимком одного из тех, кто мечтает сорвать большой куш, и паттерны активированных нейронов на двух изображениях практически совпадают, – говорит Брайтер. – Точнее не бывает».

«Если существует процесс привыкания к химическим веществам и можно использовать валюту для покупки химических веществ, – спрашивает Брайтер, – возможно ли, что тот же процесс применим и к деньгам?» На этот вопрос нет ответа, но есть множество неподтвержденных данных в пользу такого предположения. Другими словами, как только вы заработаете большие деньги на нескольких инвестициях подряд, то рискуете стать функциональным эквивалентом наркомана, за исключением того, что вещество, на которое вы подсели – не алкоголь или кокаин, а деньги.

Какая сила приводит в действие зависимость от прогнозов в нашем мозге? Исследователи дофамина во главе с Монтегю и Шульцем сделали открытие, которое напоминает собой опыт с собаками Павлова. Как только вы узнаете, что может сигнализировать о вознаграждении, ваши дофаминергические нейроны больше не будут срабатывать в ответ на сам выигрыш, вместо этого они будут срабатывать на сигнал о его приближении. Если вознаграждение достаточно велико, дофамин, по-видимому, сохранит долговременную «память» о сигнале. После того как крысы узнают, что определенный звук предсказывает предстоящую доставку вознаграждения, нейроны в прилежащем ядре сработают при этом звуке, даже если прошло четыре недели с тех пор, как животные в последний раз слышали его или получали вознаграждение. Важно учесть, что четыре недели для крыс равны интервалу в 80–100 недель в человеческих годах.

Невозможно переоценить важность этих открытий. После того как вы изучите паттерн или набор обстоятельств, которые принесли деньги, высвобождение дофамина в вашем мозге будет вызываться этим стимулом, а не самим получением денег. Любой, кто использует теханализ как систему подбора акций, сталкивается с этой проблемой. Как только покажется, что акции соответствуют паттерну, который раньше уже приносил деньги, срабатывает эффект узнавания. Инвесторы уверены – они знают, что случится дальше, независимо от того, есть ли для этого объективные причины.

Описанный эффект усиливается с повторением. Чем больше у вас опыта, тем выше вероятность того, что ваше возбуждение от получения денег будет смещаться с момента, когда вы действительно получите их, на момент, когда вам впервые покажется, что это произойдет.

«Обучение без осознания»

Я узнал, насколько автоматически мой мозг делает прогнозы, когда Рид Монтегю и его постоянный партнер по исследованиям нейропсихиатр Грегори Бернс из Университета Эмори провели со мной поразительный эксперимент в лаборатории Бернса. Монтегю и Бернса можно назвать странной парочкой, занимающейся исследованием мозга. Монтегю – общительный, азартный уроженец Джорджии со впалыми щеками, выступающей челюстью и фигурой спортсмена с перекачанными мускулами. Кажется, что он только что вернулся с футбольного поля. Бернс, выросший в Южной Калифорнии, невысокий, бледный и тихий, с мягкими манерами, что, должно быть, помогало ему на его прежней работе по оказанию психиатрической помощи героиновым наркоманам. Когда общаешься с ними, верится, что их суммарный IQ выражается четырехзначной цифрой.

В тот душный день в Атланте Бернс привязал меня к каталке и поместил в фМРТ-сканер. Хотя моя голова была обездвижена, указательные пальцы могли нажимать на сенсорную панель с обеих сторон моего тела. На дисплее над моим лицом ученые проецировали простое задание: я мог выбрать красный квадрат слева, нажимая указательным пальцем левой руки, или синий квадрат справа, используя указательный палец правой руки. «Ползунок» между квадратами поднимался и опускался, показывая, был ли мой выбор удачным или нет. Моя цель состояла в том, чтобы поднять «ползунок» вверх, заработав максимум 40 долларов. Магнитное поле аппарата фМРТ отслеживало приливы и отливы кислорода к моему мозгу, создавая карту нейронных горячих точек, пока я выполнял задания.

Я лежал в аппарате фМРТ с детской соской во рту. Нет, я не впал в детство, это тоже было частью эксперимента. Когда я выбирал левый или правый квадрат, пытаясь понять, какая последовательность принесет мне больше денег, мне в рот через трубки, подсоединенные к соске, поступали маленькие порции жидкости. По одной трубке поступал напиток со вкусом тропических фруктов. По другой – обычная вода, но жидкости поступали не каждый раз, когда я нажимал на кнопки.

Квадраты были такими же раздражающе случайными, как и поступление напитков. Выбор левого квадрата иногда давал мне выигрыш, иногда проигрыш, то же самое случалось с правым квадратом, и то же самое с любыми двумя или тремя квадратами подряд или с любой другой комбинацией, которую я мог составить. Это почти сводило с ума: как я ни старался, не мог понять, какой следующий квадрат надо выбрать, а «ползунок» на дисплее продолжал дрожать вверх и вниз, посередине, но не поднимался к заветной планке.

И вдруг я в изумлении увидел, что мой ползунок взлетел вверх. Пребывая в шоке, я осознал, что мой левый указательный палец бешено щелкал, а правая рука лежала неподвижно. И я почувствовал, что мой рот полон фруктового напитка.

Что же это? Что произошло? Все очень просто: рефлексивная часть моего мозга интуитивно вычислила закономерность, а рефлективная часть все еще пыталась ее проанализировать. Хотя очередность квадратов казалась случайной, я получал воду, только выбирая правый квадрат, и получал сладкий напиток, только выбирая левый квадрат. Паттерн казался хаотичным, потому что в среднем жидкость поступала только в одной трети случаев. В то время как рефлективные части моего мозга пытались выяснить, какая последовательность выбора будет работать лучше всего, прилежащее ядро в моем рефлексивном мозге внезапно осознало, что сладкая жидкость поступает, только если я выбираю левый квадрат. Без малейшего представления о том, что делаю, я начал каждый раз выбирать левый квадрат. Это оказался единственный способ переместить «ползунок» вверх, чтобы сорвать джекпот.

«Вы на 99,9 % не знаете о выбросе дофамина, – объясняет Монтегю, – но вы на 99,9 % движимы информацией, которую он передает другим частям вашего мозга. Я думаю, важно, что вы не знаете почти ничего об этом. Если бы вы ждали момента, когда во всем этом разберетесь, вы бы никогда не поступали правильно и просто умерли». Подпитываемое дофамином, поступающим из основания мозга, прилежащее ядро специализируется на этом подсознательном, молниеносном распознавании паттернов, которое Бернс называет «обучением без осознания». Вы понятия не имеете о том, что делаете, но этот биологический императив заставляет ваш мозг инвестора заниматься прогнозированием.

Компания трех

Удивительно, как мало нужно, чтобы запустить ваши системы прогнозирования. Скотт Хюттель, нейроэкономист из Университета Дьюка, доказал, что мозг начинает предвидеть очередное повторение стимула после того, как он возникает всего лишь 2 раза подряд. Хюттель и его коллеги показывали участникам эксперимента последовательности кругов и квадратов, сказав при этом, что та или иная форма будет появляться случайным образом. Например, после 10 повторений результат может выглядеть так: ●■●●●■■●■■, – или так: ■■■●■●●■●■. Исследователи сделали простое, но ошеломляющее открытие. Когда люди видели один квадрат ■ либо один круг ●, они не знали, чего ожидать дальше. Но увидев ■■, они автоматически ждали третьего квадрата ■, а после ●● подсознательно ожидали еще одного круга ●.

Короче говоря, в выражениях «три – счастливое число» или «в третий раз повезет» есть нейроэкономическая реальность, даже если в окружающем нас мире вообще нет никакого тренда. Появление двух событий подряд перещелкивает выключатель в мозге инвестора, заставляя нас ожидать, что наступит и третье. Вот почему игровые автоматы сконструированы так, что поворот ручки или нажатие кнопки часто приводит к появлению двух одинаковых фигур джекпота на первых двух вращающихся барабанах, заставляя игроков, затаив дыхание, ждать, остановится ли третий барабан на соответствующей фигуре. Многие билеты мгновенной лотереи печатаются с уже открытыми двумя символами, что заставляет игроков чувствовать, что они обязательно увидят третий выигрышный символ, когда сотрут покрытие с последнего окошка. Великий инвестиционный аналитик Бенджамин Грэм критиковал трейдеров, набрасывающихся на акции, которые дорожали два раза подряд: «Спекулирующая публика неисправима. В финансовых вопросах она не может считать дальше трех». Теперь мы наконец можем понять почему.

«Мозг формирует ожидания в отношении паттернов, – объясняет Хюттель, – потому что события в природе часто действительно следуют регулярным паттернам: когда вспыхивает молния, за ней следует гром. Быстро выявляя эти закономерности, мозг эффективно использует свои ограниченные ресурсы. Мозг может ожидать вознаграждения еще до того, как оно будет доставлено… Но, – добавляет он, – недостатком этого процесса является то, что наш мозг продолжает искать паттерны в современном мире, где многие события не подчиняются естественным физическим законам, которые он научился интерпретировать. Паттерны, которые “выявляет” современный мозг, часто иллюзорны, например, когда игрок делает ставку на “горячий” кубик или инвестор ставит на “горячие акции”».

Выводы Хюттеля проливают новый свет на старые особенности инвестиционного поведения. По определению, в любой период времени половина всех инвесторов получает результат лучше, чем в среднее по рынку, а половина – хуже. Как сказал Бертон Малкиел в своей книге «Прогулка по Уолл-стрит» (A Random Walk Down Wall Street): «шимпанзе с завязанными глазами, бросающий дротики в Wall Street Journal», имеет пятидесятипроцентный шанс обойти рынок. За три года шансы превзойти средний показатель по рынку у шимпанзе, бросающего дротики вслепую, составляют 12,5 %. Тем не менее инвесторы считают, что управляющий фонда, который обыгрывал рынок в течение трех лет подряд, является инвестиционным гением. Слишком часто публика швыряет деньги «гению» только за тем, чтобы обнаружить, что он шимпанзе.

• С 1991 по 1993 год American Heritage Fund, управляемый харизматичным немцем по имени Хайко Тиме, был самым эффективным взаимным фондом в США, показывая на рынке рекордные 48,9 % среднегодовой доходности. Инвесторы вложили в фонд Тиме около 100 миллионов долларов. Но затем American Heritage Fund потерял 35 % своей стоимости в 1994 году, еще 31 % – в 1995 году и, после приличных результатов в 1996 и 1997 годах, продолжал терять от 12 % до 60 % стоимости каждый год с 1998 по 2002.

• В 2000 году управляющий фондом Grand Prix Fund Роберт Цуккаро хвастался: «Через 5–10 лет вы очень хорошо заработаете с Grand Prix». Действительно, его фонд показал поразительную годовую доходность в 112 % в 1998 году и 148 % в 1999 году и набрал 33 % всего за три первых месяца 2000 года. Поэтому инвесторы вложили в фонд около 400 миллионов долларов. Но вместо эффекта «три раза подряд» инвесторы получили эффектный удар, поскольку каждая тысяча долларов, вложенная в Grand Prix в начале 2000 года, к концу 2004 года усохла до 180 долларов.

• Биржевые трейдеры часто совершают ту же ошибку. В 2003 году акции компании Taser International, которая производит электрошокер, используемый полицией, потрясла рынок, получив прибыль в 1,937 %. Затем в 2004 году акции Taser выросли почти на столь же шокирующие 361 %. К началу 2005 года более 10 миллионов акций в день переходили из рук в руки по мере того, как новые инвесторы вкладывались в бумаги, убежденные, что они будут расти и третий год подряд. Вместо этого Taser нанесла серьезный удар своим новым инвесторам, поскольку компания потеряла почти две трети своей стоимости за первые 6 месяцев 2005 года.

Крупнейшие мировые инвесторы также сильно поддаются заблуждению «три раза – это тенденция». Недавнее исследование, посвященное тому, как пенсионные, накопительные и благотворительные фонды нанимают и увольняют финансовых управляющих, показало, что эти искушенные инвесторы постоянно привлекают фирмы, которые находятся на трехлетней полосе везения. Еще они разрывают договоры с инвестиционными менеджерами, которым три года подряд не везет. По иронии судьбы результаты фирм, которых они нанимают, ниже средних по рынку, а фирмы, от услуг которых они отказываются, в итоге демонстрируют опережающую динамику. Эти так называемые эксперты, управляющие крупнейшими в мире инвестиционными пулами, получали бы гораздо большую доходность, если бы, вместо того чтобы следовать заблуждению «три раза – это тенденция», заморозили свои портфели и абсолютно ничего не делали.

Что вы для меня выиграли за последнее время?

Инвестирование – нечто большее, чем просто считать, что вы обнаружили акции или фонд в полосе везения. В реальном мире инвестиции редко растут плавно и непрерывно: чаще они подпрыгивают вверх и затем падают вниз по зубчатой траектории. Как мозг воспринимает эти кратковременные колебания, которые, кажется, не имеют четкого направления? В блестящем эксперименте, проведенном с макаками-резусами, ученые показали, что сигналы дофамина предсказывают будущее, вычисляя своего рода скользящее среднее значение прошлого.

Нейробиолог Пол Глимчер из Нью-Йоркского университета не может устоять на месте, он весь светится, описывая это открытие. «Представьте, – говорит он, – что вы ищете вознаграждение; скажем, это поездка в такси, чтобы не стоять в душном вагоне метро. Все начинается с прогноза: я считаю, что мне придется минут пять ждать такси, если выйду на Бродвей прямо сейчас. За этим следует наблюдение: на самом деле мне пришлось ждать 7 минут. Существует несоответствие между прогнозом и наблюдением, если прогноз неверен. Мы называем это несоответствие ошибкой прогноза». Такси подвержены той же проблеме, которая поражает финансовые рынки: непредсказуемости. В следующий раз, когда вам понадобится такси, вы можете ждать 5, 7 или 20 минут, или вы вообще не сможете его найти. Поэтому мозгу нужен способ определить среднее время ожидания такси, не подвергаясь чрезмерному влиянию встречающихся редко результатов, например, слишком долгого или короткого ожидания. Не стоит также учитывать результаты из далекого прошлого, которые с меньшей вероятностью будут актуальны сегодня. И вам нужно быстро обновлять среднее значение, чтобы адаптироваться к меняющимся обстоятельствам.

Как это делают дофаминовые нейроны? Вместо того чтобы реагировать только на самую последнюю ошибку прогноза – несоответствие между последним спрогнозированным значением и последним полученным значением, они берут скользящее среднее всех ваших прошлых прогнозов и вознаграждений. «Этот расчет, – говорит Глимчер, – учел влияние каждого такси, которое вы когда-либо использовали». Но чем дальше во времени отнесены прогнозы и вознаграждения, тем меньшую реакцию они вызывают в дофаминовых нейронах. С другой стороны, эти нейроны срабатывают быстрее, если в последнее время вы получали больше неожиданных и приятных сюрпризов, вызывающих всплеск дофамина, и это сигнализирует остальной части мозга, что так и будет продолжаться.

Поскольку ваш самый последний опыт имеет больший вес, эти нейроны оценивают вероятность вознаграждения, исходя в основном из среднего результата ваших последних 5–8 попыток заработать деньги, причем почти все влияние исходит от последних трех или четырех. Как говорит Глимчер: «Когда Фред сидит в своей гостиной, наблюдая за тикером Ameritrade, и решает покупать или продавать, когда кто-то использует свежую информацию о движении акций, чтобы решить, что делать дальше, тогда это и происходит».

Это первое биологическое объяснение того, что психологи назвали «эффектом недавности», или склонностью людей оценивать вероятности не на основе долгосрочного опыта, а на основе нескольких последних событий. Как показывают результаты Глимчера, люди полагают, что произошедшее совсем недавно в значительной степени определяет дальнейшее. При этом неважно, есть ли на самом деле логические основания предполагать, что недавнее прошлое окажет влияние на будущее. Далекое прошлое может иметь большой вес, только если награда необычайно велика, как мы видели в «Прибылях Твена» в Главе 3.

Вы можете задаться вопросом, мыслят ли люди, как макаки-резусы, и нет сомнений в том, что мы мыслим именно так. Терренс Один, профессор финансов Калифорнийского университета в Беркли, изучил более 3 миллионов сделок с акциями более чем 75 000 американских семей. «Обычный человек, – говорит Один, – покупает более агрессивно, реагируя на недавний рост цен, а не просто на вчерашний большой бум. Людей заставляет покупать сочетание недавнего роста и любого долгосрочного “тренда” роста цен, который они могут уловить». Один произносит слово «тренд» с горькой иронией, потому что знает, что большая часть кажущихся паттернов в ценах на акции – просто случайные колебания. Обзор прогнозов сотен индивидуальных инвесторов показал, что их ожидания доходности акций в течение следующего полугодия в два раза больше зависят от того, как вел себя фондовый рынок на прошлой неделе, чем от произошедшего в предыдущие несколько месяцев.

В далеком декабре 1999 года, после пяти лет роста фондового рынка США по меньшей мере на 20 %, инвесторы ожидали, что в течение следующих 12 месяцев они заработают на своих акциях 18,4 %. Но к марту 2003 года, после потерь в 2000, 2001 и 2002 годах, инвесторы ожидали, что в следующем году их акции вырастут на 6,3 %. Опора на недавнее прошлое привела к тому, что будущее повернуло вспять. В 2000 году вместо того, чтобы подняться на 18,4 %, акции упали на шокирующие 9 %. В течение 12 месяцев после марта 2003 года рынок США вырос не на 6,3 %, а на колоссальные 35,1 %.

Точно так же инвесторы гоняются за взаимными фондами, которые в последнее время были самыми «горячими». Поступая таким образом, они игнорируют основной закон финансовой физики: то, что идет вверх, пойдет вниз, а то, что идет вверх сильнее всего, обычно пойдет вниз сильнее всего. Например, Firsthand Technology Value Fund прибавил 61 % в 1996 году, 6 % в 1997 году, 24 % в 1998 году и поразительные 190 % в 1999 году. Тогда, в начале 2000 года, люди не просто инвестировали в фонд, они атаковали его. Всего за 3 месяца в портфель, который менее чем год назад составлял меньше 250 миллионов долларов, влилось 2,1 миллиарда долларов новых денег. Но акции технологических компаний быстро рухнули, и инвесторы, вложившиеся в Firsthand Technology Value Fund, потеряли миллиарды долларов в течение следующих 3 лет.

К сожалению, когда фонды попадают в полосу везения, инвесторы, как правило, «заходят» прямо перед пиком. Затем, когда удачная полоса позади, слишком многие акционеры «выходят» на самом низком уровне.

Может быть, эксперты лучше сопротивляются «эффекту недавности»? Многие редакторы инвестиционных бюллетеней становятся «быками» после всего лишь 4 недель горячей прибыли на фондовом рынке. Среди управляющих взаимными фондами самым явным признаком «бычьего» поведения является то, сколько денежных средств держат в резерве. Десятилетия данных показывают, что управляющим фондами требуется всего несколько недель высокой доходности акций, чтобы уменьшить свои наличные денежные средства: по мере роста цен на акции менеджеры покупают больше, а не наоборот.

Вывод: вместо того чтобы покупать дешево и продавать дорого, слишком многие инвесторы, как любители, так и профессионалы, покупают дорого и продают дешево, движимые недавними результатами, как обезьяны в лаборатории нейроэкономики Пола Глимчера в Нью-Йоркском университете. Ментальная «электропроводка», помогавшая процветать нашим предкам, может устроить короткое замыкание в сегодняшней жизни инвестора.